МЫ ПРИНАДЛЕЖИМ К ЧИСЛУ НАЦИЙ, КОТОРЫЕ КАК БЫ НЕ ВХОДЯТ В ЧЕЛОВЕЧЕСТВО

Не в первый раз твои поля
Обозреваю я, Россия;
Чернеет взрытая земля,
Дрожат, клонясь, овсы тугие
И, тихо листья шевеля,
Берез извилины родные.

Вот косогор, а вот река,
За лесом — вышка колокольни;
Даль беспредельно широка,
Простор лугов, что шаг, раздольней;
Плывут неспешно облака
Так высоко над жизнью дольней.

...

Да, много ты перенесла,
Россия, сумрачной невзгоды,
Пока, алея, не взошла
Заря сознанья и свободы!
Но сила творчества — светла
В глубоких тайниках природы.

Валерий Брюсов. Весной. 7 июня 1920

В Европе народы выходили из Средневековья путем Ренессанса, Реформации, Просвещения, буржуазных революций, преобразовавших имперские народы, племена и наречия в нации. Либерализм в борьбе с фашизмом и коммунизмом шел вперед с учетом уроков и тоталитаризма, и популярности социалистических идей. В послевоенные годы страны свергали диктаторские режимы и постепенно переходили к федеративным или децентрализованным структурам, а затем объединились в Европейский союз. На этом пути можно проследить вклад мыслителей различных стран, им воздают должное, ставят памятники, учат в школе и университетах. В Европе, США и даже в Азии именно общественная мысль определяет основные тренды, подсказывая правителям делать те или иные шаги или же предупреждая об угрозах и вызовах, вынуждая считаться с ближайшим окружением и настроениями в обществе.

Именно дискуссии и судебные решения в Великобритании положили конец рабству в империи, а затем это было подхвачено во всем мире. Маленькая книжка Джона Стюарта Милля «О свободе» стала основой либерализма и произвела не меньшее впечатление на мировую общественность, нежели «Капитал» Маркса. Теория Адама Смита легла в основу понимания свободного рынка, за это ему поставили памятник в Эдинбурге. Французские мыслители разрабатывали принципы государственного устройства европейских республик после падения монархий. Вместе с их идеями вошли в жизнь такие принципы, как разделение властей, представительная демократия, гражданское общество. Так называемые «американские федералисты» Гамильтон, Мэдисон, Джей своими политическим статьями определили основные контуры федерализма и считаются отцами-основателями США наряду с Вашингтоном, Джефферсоном и Франклином. Даже, казалось бы, такие далекие от жизненных страстей философы, как Людвиг Витгенштейн и Бертран Рассел, своей логикой способствовали созданию современных компьютеров. Список можно продолжить.

В России все иначе, все не похоже ни на Европу, ни на Азию. «Мы принадлежим к числу наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок», — пишет Петр Чаадаев. «Исторические инстинкты и историческое сознание у русских интеллигентов почти так же слабы, как у женщин, которые почти совершенно лишены возможности стать на точку зрения историческую и признать ценности исторические», — вторит ему Николай Бердяев в статье «Война и кризис интеллигентского сознания». Россия не учится ни на своих, ни на чужих ошибках, но постоянно преподносит уроки, на которых учатся другие. Ее опыт не просто говорит, а вопиет: «Не делайте так, как мы!»

В России всегда были властители дум, но жизнь шла иным путем, нежели предлагали мыслители. Одно перечисление имен завораживает. Они страстно спорили о судьбе России, порой, рискуя жизнью, били в набат из-за границы, собирались в подпольные кружки, а страна шла своим путем. Нельзя отрицать громадное влияние, например, публицистики Льва Толстого на общественные настроения, но его принципы ненасилия не нашли широкого отклика в российской среде. Толстой больше влиял своей критикой, нежели положительным учением. Он не просто продолжил традицию разоблачений, отрицания социального неравенства и поиска правды, но поднял их на невиданную высоту, покусившись на светскую власть и православных иерархов, за что был отлучен от церкви. Трудно переоценить роль Толстого в жизни России, но он вовсе не был сторонником социализма, чем завершились народные возмущения, которым он поспособствовал.

Возникший на месте старого новый строй был крайне негативно настроен к прошлому великому наследию. Он больше опирался на Сен-Симона, Маркса и Энгельса, нежели своих русских мыслителей. «У нас совсем нет внутреннего развития, естественного прогресса, — пишет Чаадаев, — прежние идеи выметаются новыми, потому, что последние не происходят из первых, а появляются у нас неизвестно откуда. Мы воспринимаем только совершенно готовые идеи, поэтому те неизгладимые следы, которые отлагаются в умах последовательным развитием мысли и создают умственную силу, не бороздят наших сознаний. Мы растем, но не созреваем, мы подвигаемся вперед по кривой, т.е. по линии, не приводящей к цели». Россия в периоды кризисов начинала как бы жить заново, не оглядываясь назад, а порой отвергая все прошлое. Ей чужое было притягательнее, нежели свое родное. Причем она заимствовала многое из сферы военного или государственного устройства, пренебрегая политическими принципами. Власть настойчиво укладывала общество в жесткую систему управления, но народная стихия ее подтачивала или просто сметала, как вешние воды сметают плотины. Природа России будто говорила, что любая иерархия власти ведет к небытию и только народная стихия может упредить от очередной пирамиды власти в римско-византийском стиле. Логика российской истории не укладывается в европейские категории, а русская мысль, воспитанная на европейских образцах, была не способна объяснить природу своей страны. Это противоречие объясняет столь резкое расхождение между ходом истории и течениями русской мысли.

Русские революции только в изложении автора «Краткого курса ВКП(б)» выглядят рационально подготовленными, как исторически закономерный итог классовой борьбы. На самом деле они ничем не похожи на европейские революции. Это бунт в своей первозданной стихии, требование элементарных прав для выживания. «Землю крестьянам» — придумали не большевики, а безземельные крестьяне. Земельную реформу не могли провести анемичные цари, они в крепостном праве видели опору государства и боялись собственного народа. Лозунг «Долой войну!» выражал естественное желание народа, чей патриотизм был скорее местническим, нежели гражданским, как у европейских наций. «Долой царя!» — лозунг, ставший всеобщим на фоне общероссийского разврата Николая II, а не итогом выбора формы государственного устройства. Федерализм возник не благодаря теоретикам большевизма — они все были ярыми противниками самоопределения наций и федерализации страны; федерализм отражал естественный «анархизм» самого российского пространства — громадно многообразного, а потому не укладывающегося в кабинетные заготовки. Все эти «большевистские» лозунги были выражением человеческой стихии, уставшей от бестолковой и развращенной царской власти.

В НУЖНОЕ ВРЕМЯ В НУЖНОМ МЕСТЕ

«Великое искусство выигрывать битвы состоит в умении изменять направление главного удара в процессе его нанесения».

Наполеон Бонапарт

Большевики оказались у власти не в силу политической борьбы, у них не было развитой партийной структуры, их просто называли сектой, у них не было экономической базы, а потому приходилось грабить банки, как это делал Коба, или даже полагаться на иностранные пожертвования. Большевики не стали агентами германского милитаризма, ведь их влияние перед революцией было минимальным, но они были хорошо организованы и как первичная стая готовы к охоте на любого зверя. В 1917 году царский режим свергли не партии, а анархическая стихия, при этом большевиков затянул во власть возникший политический вакуум. Они оказались в нужном месте в нужный момент («вчера было рано, завтра будет поздно»), были готовы взять на себя любые лозунги и возглавить бунт.

Ленин подхватил лозунг Вудро Вильсона о самоопределении наций, поскольку увидел, что народы мира и России пошли путем разгрома империй и самостоятельного устройства собственной судьбы. Национализм, зародившись в недрах Великой французской революции, стал общемировым явлением, но не коснулся России. Русские не сложились в нацию по европейскому образцу, они стали носителями полноценной национальной культуры, но в имперском обличии. Одновременно, русские не смогли другие народы России ассимилировать, преобразовать в единую российскую нацию, а потому были вынуждены предоставить самоопределяться каждому народу своим собственным путем. А когда, наконец, свергли монархию и установили республику, она оказалась советской Федерацией, вопреки желанию тех, кто захватил власть. Большевики не следовали догматически своим программным заявлениям, они их быстро приспосабливали под изменившиеся политические условия. Белое движение, вопреки народной стихии, настаивало на «единой и неделимой», а большевики поддержали стихийное самоопределение и победили. Уметь чувствовать момент истории и было фактором успехов большевизма.

ДЛЯ РОССИЯН НАЦИОНАЛИЗМ ВСЕГДА НЕМЕТЧИНОЙ ПОПАХИВАЛ

Ломая кольцо блокады,
Бросая обломки ввысь,
Все вперед, за грань, за преграды
Алым всадником — мчись!

Сквозь жалобы, вопли и ропот
Трубным призывом встает
Твой торжествующий топот,
Над простертым миром полет.

Ты дробишь тяжелым копытом
Обветшалые стены веков,
И жуток по треснувшим плитам
Стук беспощадных подков.

...

Там взыграв, там кляня свой жребий,
Встречает в смятеньи земля
На рассветном пылающем небе
Красный призрак Кремля.

Валерий Брюсов. К Русской революции. 4 декабря 1920

Все доминирующие течения в русской мысли изначально строились по европейской логике и во всех случаях без учета народов России. Даже славянофильство было отголоском германского романтизма, как и революционный социализм, ставший продолжением европейских течений. Евразийцы в качестве альтернативы появились только после революции в эмиграции, когда в СССР доминировал русский марксизм — течение откровенно европейского типа, внесшего дополнительные противоречия в уже вконец запутанную историю страны. Все течения — монархические, революционные, либеральные — делали двойную ошибку. Во-первых, полагая, что инородцы всего лишь природная среда, бытовой шум или из серии природных катаклизмов, приходящих и уходящих сами собой, как весеннее половодье. Во-вторых, о русских судили по Москве и Петербургу. Они хотели из русских сделать европейцев, наподобие Петра, о котором Жан-Жак Руссо сказал: «Он видел, что его народ — народ варварский, но он не видел того, что он не зрел для истинного управления; он хотел его цивилизовать, когда его надо было обучить войне. Он хотел сначала сотворить из своих подданных немцев, англичан, когда надо было начать с того, чтобы сделать из них русских. Он помешал им стать когда-либо тем, чем они могли бы быть, убеждая их, что они то, чем они в действительности не были; он поступил, подобно французскому учителю, который старается, чтобы его ученик блистал в детстве, а затем оставался бы навсегда ничтожеством». Стремление отказаться от своих исторических корней и стать похожими на шведов, голландцев, немцев, французов, пересаживание европейских методов управления без понимания иной природы страны породили противоречивость России. Народ жил своей стихией, или, как выражался Бердяев, «славянский хаос бушует в нем», а государство управлялось по-немецки и, естественно, не соответствовало природе ни русских, ни других народов страны.

Прислушаемся к диагнозу Бердяева. Анализируя противоречивость русской души, он пишет: «Россия — самая не шовинистическая страна в мире. Национализм у нас всегда производит впечатление чего-то нерусского, наносного, какой-то неметчины. Немцы, англичане, французы — шовинисты и националисты в массе, они полны национальной самоуверенности и самодовольства. Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда национальная гордость и часто даже — увы! — чуждо национальное достоинство. Русскому народу совсем не свойственен агрессивный национализм, наклонности насильственной русификации». Действительно, в русском языке слово «национализм» носит сугубо отрицательный стыдливый характер, хотя в других языках национализм связан с задачами своего народа и государства как положительное отношение к своим культурным ценностям. Враждебность к другим народам в Европе называют шовинизмом, а не национализмом.

РОССИЯ, ПРИЗВАННАЯ БЫТЬ ОСВОБОДИТЕЛЬНИЦЕЙ, ЧАСТО СТАНОВИТСЯ УГНЕТАТЕЛЬНИЦЕЙ

Однако нельзя спешить с окончательными выводами. В этом диагнозе обозначена только одна сторона вопроса, есть и другая оборотная сторона. «Но есть и антитезис, который не менее обоснован,— продолжает Бердяев. — Россия — самая националистическая страна в мире, страна невиданных эксцессов национализма, угнетения подвластных национальностей русификацией, страна национального бахвальства, страна, в которой все национализировано вплоть до вселенской церкви Христовой, страна, почитающая себя единственной призванной и отвергающая всю Европу, как гниль и исчадие диавола, обреченное на гибель. Обратной стороной русского смирения является необычайное русское самомнение». Нетрудно на исторических примерах показать справедливость и этого антитезиса, который до сих пор вызывает неприятие и страх как внутри страны, так и за ее рубежами. «Россия, по духу своему призванная быть освободительницей народов, слишком часто бывала угнетательницей, и потому она вызывает к себе вражду и подозрительность, которые мы теперь должны еще победить», — заключает Бердяев. Не надо далеко заглядывать в историю, достаточно окинуть взглядом последние десятилетия, чтобы убедиться в этом. Врагов искали в «лицах кавказской национальности» (сам термин — иезуитское изобретение), затем злость перекинули на мигрантов. В Москве с каким-то плохо понятным остервенением вспоминают битву на Куликовом поле, будто она еще не завершилась, будто непременно нужно добить татар в мифическом Средневековье. Благо, если бы все это было перепалкой в СМИ, месть за татарское иго проявляется в учебниках и даже в федеральном законе о запрете татарского алфавита. Непонятно, чем же не угодил алфавит и язык? Мне лично не нравятся знаки препинания в русском языке, они бестолковые, идут подряд невесть для чего, бессмысленной чередой, разрушая музыку языка, половину из них давно пора отменить. Но раз это русских устраивает, я, естественно, с этим считаюсь. Не могу же я навязывать русским знаки препинания?! А вот татарский алфавит почему-то должен быть русским. В Казани кругом висят вывески на английском языке, которые никого не раздражают, а татарские вызывают негативную реакцию аж в самой Москве. Трудно понять. Но, пожалуй, наиболее разительную картину представляет тема Украины. Если раньше все теленовости начинались с событий в Москве, будто вся страна скукожилась до размеров столицы, то сегодня основные новости идут с Украины, будто вся Россия переехала в Киевскую Русь. С каким наслаждением СМИ сообщают, что в Украине ухудшается экономическая ситуация, что люди начали замерзать, что гривна девальвирует. Что эта за извращенная радость от несчастий «братского» народа? Американцы, по крайней мере, реальные гегемоны, к ним многие относятся настороженно, а украинцы по глупости запретили русский язык. Они еще додумаются русский алфавит запретить. С них станется. Тогда и вовсе «железный занавес» придется устанавливать?!

Нетрудно убедиться в справедливости слов Бердяева о «загадочной антиномичности» русского национального характера, но как же совместить, казалось бы, несовместимое? Как же сочетается открытость русской культуры и одновременно неприятие других народов? Противоречивость русской души, а вместе с тем и России Бердяев объясняет «тайной соотношения мужественного и женственного. Корень этих глубоких противоречий — в несоединенности мужественного и женственного в русском духе и русском характере. Безграничная свобода оборачивается безграничным рабством, вечное странничество — вечным застоем, потому что мужественная свобода не овладевает женственной национальной стихией в России изнутри, из глубины. Мужественное начало всегда ожидается извне, личное начало не раскрывается в самом русском народе. Отсюда вечная зависимость от инородного... Россия невестится, ждет жениха, который должен прийти из какой-то выси, но приходит не суженый, а немец-чиновник и владеет ею». Бердяев одну из своих статей даже назвал «О «вечно бабьем» в русской душе». Действительно, история русского народа началась с призвания варягов, затем появились татары, затем — немцы. Однако было бы слишком просто объяснение свести к доброте народа и жестокости правителей-«иноземцев», космополитизму простых людей и национализму интеллигенции. На самом деле и та и другая сторона души народа содержится в определенной степени в самом народе, но какая именно проявится в данный момент, зависит от многих факторов, в том числе и поведения или даже провоцирования государства.

Русская мысль, которая так или иначе вращалась вокруг русской идеи, на редкость критически относилась к русскому народу, видя в нем не только опору, но и инертную массу. Известные строки Лермонтова как нельзя лучше отражают это настроение:

Прощай немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
Быть может, за хребтом Кавказа
Сокроюсь от твоих царей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.

ПОСЕЕШЬ ВЕТЕР — ПОЖНЕШЬ БУРЮ

Нельзя обижаться на свой народ — он таков, каков есть. В эпоху Просвещения надеялись с помощью образования, проповедей цивилизовать его на европейский манер. Чаадаев пишет: «Мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода». Он превозносит Петра, отказавшегося от прошлой истории и начавшего с чистого листа писать историю. Но, может быть, как раз ошибка русских мыслителей в том, что они хотели сделать свой народ похожим на какой-то образец, а не воспринимать его таким, каков он есть, со всеми плюсами и минусами?

Впрочем, сегодня не осталось идеалистов, никто не спешит просвещать народ, высокие идеалы заменены мздоимством, корыстолюбием, мелочностью, доктринерством. Все цели и проекты носят исключительно краткосрочный характер, причем это характерно как для политики, так и экономики. В политике действуют политтехнологи, ориентированные на ближайшую конъюнктуру, а в экономике — специалисты по тушению «пожаров», затыканию дыр в бюджете и спекулятивным операциям. Характерно, что долгосрочные кредиты уже давно не выдает ни один банк и даже иностранные банки отказывают российским предпринимателям в «длинных деньгах». Это уже не просто санкции, а симптом разрушения экономики. Реалистические политические и экономические стратегии подменяются кукольными спектаклями о православных корнях и героических победах русского оружия, чем пытаются пробудить националистические и шовинистические настроения в духе прохановщины. Такие фигуры, как Александр Проханов, — тоже симптом душевного неблагополучия страны. Борьба с фашизмом священна, но нельзя ее вести с помощью национализма, ибо это родственные явления.

Вообще, в любом народе содержится как демоническое начало, так и божественное. Нет народа исключительно злобного или на редкость доброго. И то и другое уже существует в нашей душе, и от идеологии зависит, какой росток пойдет по весне и что можно ожидать по осени. «Посеешь ветер, пожнешь бурю», — гласит известная поговорка.

Только мы, встав на глыбу
Себя и своих имен,
Хотим среди моря ваших злобных зрачков,
Пересеченных голодом виселиц
И искаженных предсмертным ужасом,
Около прибоя людского воя,
Назвать и впредь величать себя
Председателями земного шара.
Какие наглецы — скажут некоторые,
Нет, они святые, возразят другие.
Но мы улыбнемся, как боги,
И покажем рукою на Солнце.
Поволоките его на веревке для собак,
Повесьте его на словах:
Равенство, братство, свобода.
Судите его вашим судом судомоек
За то, что в преддверьях
Очень улыбчивой весны
Оно вложило в нас эти красивые мысли,
Эти слова и дало
Эти гневные взоры.
Виновник — Оно.
Ведь мы исполняем солнечный шепот,
Когда врываемся к вам, как
Главноуполномоченные его приказов,
Его строгих велений.
Жирные толпы человечества
Потянутся по нашим следам,
Где мы прошли.

Велимир Хлебников. Воззвание председателей земного шара