Эльмир Низамов: «Шаймиев пришел в восторг и сказал: «Мы это будем делать!»

Эльмир Низамов

«МНЕ ВАЖНА АДЕКВАТНОСТЬ МУЗЫКАЛЬНОГО ЯЗЫКА»

— Эльмир, для начала напомните пожалуйста ситуацию, при которой возник замысел оперы «Черная палата»...

— Об этом очень подробно всегда говорит Ренат Харис (автор либретто — прим. ред.), потому что именно у него несколько лет назад возникла идея сделать музыкальное произведение о Болгаре. Потому что Болгар с недавних пор на большом подъеме: город привлекает интерес и в стране, и в республике как культурный памятник, и, конечно, как туристически важный объект. Так вот Ренат Харис рассказал первому президенту РТ Минтимеру Шариповичу Шаймиеву (руководителю Фонда сохранения памятников исторического и культурного наследия РТ — прим. ред.), что у него есть идея произведения о Болгаре и, может быть, чтобы оно было там же и поставлено. Он рассказал легенду о 12 девушках, сожженных в Черной палате. Шаймиеву это очень понравилось. И спустя какое-то время, когда было уже написано несколько эпизодов, мы с Ренатом Харисом и с двумя главными исполнителями — Гульнорой и Рузилем Гатиными — собрались у Минтимера Шариповича. Поэт читал либретто, я сидел за роялем и играл то, что было написано, а ребята пели какие-то арии. Шаймиев пришел в восторг и сказал: «Мы это будем делать!»

Случилось это ровно два года назад. Сразу началось финансирование. Причем мы долго думали, как и где это показывать. Предполагалось на открытом воздухе прямо в Болгаре через год. Но не сложилось. И когда стала проговариваться идея показа в театре, Тинчуринский театр всплыл сразу же. У него большая, в том числе и музыкальная, история. Вы знаете, что здесь есть даже оркестровая яма? А это значит, тут приличная акустика...

— Вопрос о том, что это — опера, рок-опера, мюзикл, — лично для меня так и остался открытым, а для вас?

— Прежде всего скажу, что мне важна адекватность музыкального языка и, стало быть, адекватность жанра произведения определенному роду задания. Думаю, «Черная палата» — все-таки опера. В данном случае я, конечно, как-то оглядывался и на национальную оперную классику, но и на мировую оперную классику тоже.

Знаете, сейчас вот стою и думаю про «Турандот» Пуччини. Для меня это эталон всего лучшего, что может быть в опере вообще. Когда ходил в наш оперный театр на премьеру «Турандот», прямо чувствовал, как люди ждут, буквально ждут эту самую знаменитую арию Калафа Nessun dorma. Потому что она действительно безумно красивая. Да просто одна из лучших теноровых арий в мире! И да, все понятно: у Пуччини речитативы льются, как мелодии, и мелодий у него много... Но вот что скажу: все равно все сидят и ждут именно эту арию, а опера-то большая. И я бы сказал про музыку «Черной палаты», что мелодизмом, которого в ней очень много, я как бы попытался быть что ли более щедрым, чем Пуччини. Хотя, повторяю, это один из любимейших моих композиторов. Просто хотелось еще больше разного, яркого, красочного, поющегося...

С артистами «Черной палаты»

«В КАКОЙ-ТО МОМЕНТ Я ПРОСТО СКАЗАЛ СЕБЕ: «ДА КАКОГО ЧЕРТА!»

— В музыкальном языке «Черной палаты», лично мне так показалось, вами проявлено достаточно отваги: как композитор академический вы позволили себе много эстрадного. В то же время тут много, в хорошем смысле, наглого: гуляя на стыке почти попсы с какими-то сложно организованными вещами, вы еще, эдак, посматриваете как все это воспримет публика...

— Насчет грани между популярным и элитарным, по-моему, тут играет роль чувство вкуса самого композитора. Важно, с одной стороны, не свалиться в какую-то надуманную сложность, а с другой — не уйти в банальщину. Я столько раз замечал, как люди охают-ахают, слыша какую-то сладкую гармонию с разрешением в шестую ступень... Господи, да у профессиональных музыкантов все это вот здесь (проводит ребром ладони по горлу — прим. ред.) сидит с 6 класса ДМШ, когда все эти цепочки аккордов с разрешением доминанты в шестую ступень мы писали. Или есть еще «золотые секвенции» — ну, вот Ave Maria Каччини, которая, собственно, каччиниевской-то и не является. Я иногда сижу, работаю, а сам думаю: «Ну Боже, это же ясно как день и известно давным-давно...» Но ведь на сцене-то все эти музыкально привычные вещи до сих пор «работают». Они воздействуют. Они настраивают эмоционально. И только собственным чувством меры ты можешь себе скомандовать — использую то, другое, но использую строго определенное количество раз. И еще. Зачем заниматься самообманом и искусственно ограничивать себя в вещах, которые были до меня, будут и после меня, но которые работали и работают?

Я этим охотно пользуюсь. Мне кажется, есть у современных авторов какой-то страх перед тем, чтобы написать просто... Просто и красиво. У меня этот страх тоже был. Чуть-чуть и сейчас он есть. Но я все же делаю то, что мне нравится. В какой-то момент я просто сказал себе: «Да какого черта!»

— Насколько мне известно, вы продвигаете сейчас идею нового татарского музыкального театра. Но ведь в Казани есть оперный театр, стало быть, тут уже есть театр музыкальный. А вот, например, в Новосибирске оперный театр, наряду с операми, осваивает и такие, скажем так, нестрогие жанры, которые ближе к мюзиклу: пару лет назад там поставили «Мессу» Бернстайна. Нет ли в вашей мечте о «новом музыкальном театре» какого-то искусственного раздвоения? У меня, признаюсь, чувство, что ваши произведения вполне годны и для казанского оперного, который имени Мусы Джалиля.

— Вы знаете, я очень уважительно отношусь к нашему оперному театру. Но никакой искусственности в моей идее нового музыкального театра тоже не вижу. Потому что я бы позиционировал его репертуар следующим образом: «Все, что не идет в оперном!»

О чем это я? О камерных операх, об экспериментальных или авангардных операх, опереттах, рок-операх, мюзиклах. И просто о незнакомой здесь классике ХХ века, например, о «Воццеке» Альбана Берга. Мне кажется, Казани такой театр нужен еще и как поле для эксперимента. Причем для эксперимента как «влево», так и «вправо», и даже «по центру». В Казани сейчас негде посмотреть качественную оперетту или мюзикл. Скажем, мой «Алтын Казан» не вписывается ни в один из существующих театров. Потому что мюзикл. Для оперного это не тот жанр. А в драматических театрах нет супер музыкальной составляющей: певцов, инструменталистов. Нет и подходящей технической оснащенности. Если на сцене все тускло, если декорации не меняются, свет неактивен, это уже не мюзикл.

Современную-то оперу можно спеть... один стол, один стул и все! В общем, ниша, о которой я говорю, пока абсолютно пуста. Знаете, почему еще я считаю важным такой театр? А для «плюрализма мнений»! Потому что мы живем «на контрасте», и вся музыка прошлых эпох — давних и недавних, не говоря уже о современной, является частью сегодняшней жизни. Кстати, для меня магистральной линией все-таки являлись бы новые сочинения — мои и моих коллег...

С педагогом Анатолием Лупповым

МЫ, ТАТАРЫ, НЕ МОЖЕМ РАЗБРАСЫВАТЬСЯ СВОИМИ КАДРАМИ

— И вот вы доведете до ума идею нового музыкального театра, а потом получите в спину шепоток «доброжелателей», мол, он же только для себя... Что скажете?

— Ну, в Казани нас, молодых, не то чтоб много, но мы есть. Мне, допустим, очень близко творчество Радика Салимова. Совсем недавно ему исполнилось 40 лет. Мы с ним и друзья. И музыка его мне интересна. Кстати, он учился у Рашида Калимуллина. Я бы очень хотел, чтобы его спектакль «Семь жемчужин», поставленный несколько лет назад в Государственном ансамбле песни и танца, где-то можно было увидеть на постоянной репертуарной основе. Также мне очень интересна музыка, которую пишет Лена Анисимова. Она чуть старше меня. Тоже училась у Анатолия Борисовича Луппова. Заканчивала консерваторию камерной оперой «Вий». А в прошлом году поставила — тоже по Гоголю — «Ночь перед Рождеством»...

— Где поставила?

— ... в оперной студии консерватории. Но, думаю, в новом музыкальном театре, если бы он возник, шли не только их произведения. Новые авторы, композиторы, поэты, режиссеры получили бы, благодаря нашей «театрально-музыкальной точке», соответствующую как это поточнее сказать-то...

— ... мотивацию?

— Вот-вот. Именно мотивацию. Потому что, если бы не было бы Рената Хариса и Минтимера Шаймиева — и у меня не было бы мотивации для написания «Черной палаты». Просто я думаю, что новые сочинения в принципе не должны писаться «в стол». Любому автору все-таки очень важно знать, что его произведение точно будет исполнено.

С хореографом Георгием Ковтуном – режиссером «Черной палаты»

— С авторами понятно: они есть. А режиссеры? А исполнители?

— Вот как раз наш главный исполнитель — Рузиль Гатин — недавно поставил мюзикл «Моя прекрасная леди»... Это его первая работа как режиссера, при том, что ГИТИС он закончил как актер музыкального театра. Постановка прошла в оперной студии консерватории.

— То есть ваши исполнители — консерваторцы, а оперная студия — ваша общая какая-то прямо музыкальная родина?

— Более того, все наши исполнители — один курс, заканчивали консерваторию годом раньше меня. И все, действительно, выросли в оперной студии. Они даже всегда говорят, что «чувствуют себя командой». Это вообще был такой очень яркий курс. Нам же всем сейчас по 27, по 28 лет! То есть мы — это целое поколение. У меня сердце обливается кровью, когда я вижу их потенциал, их возможности при том, что как раз своим-то искусством они почти не занимаются. Так... концерты, подработки. Мы, татары, не настолько большой народ, чтобы разбрасываться своими кадрами. Я считаю, будет большой ошибкой, если нас всех вместе не соберут и не дадут возможности работать в одном театре.

В четверг на последнем показе «Черной палаты» Рузиль Гатин так играл, так пел! Он просто со своей стороны решил показать, на что способно наше поколение.

— Традиционный вопрос напоследок: что пишете сейчас?

— Сейчас буду писать музыку для спектакля камаловского театра «Хужа Насретдин».