Владимир Мороз (Фигаро) и Алексей Татаринцев (Альмавива)
Владимир Мороз (Фигаро) и Алексей Татаринцев (Альмавива)

СЕРЬЕЗНОЕ И СЛОЖНОЕ В ОДНОМ «ФЛАКОНЕ»

Прелестный спектакль режиссера Юрия Александрова играет с самой популярной оперой Джоаккино Россини, как котенок — с бумажным бантиком. Подергай за ниточку, и котенок снова заскачет: то вверх, то из угла в угол, то затаится и вдруг неожиданно зацепит коготком дразнящий его объект. В новом «Севильском» ТГАТОБ им. Джалиля такой объект — публика. После удачного концертного исполнения на ХХХ Шаляпинском фестивале, где Розину пела позавчерашняя Кармен — Елена Максимова, а Фигаро был тот же, что и сейчас, Владимир Мороз из Мариинки, вопрос собственного «Севильского» в Казани, видимо, встал ребром.

Публика действительно отлично внимала и внимает россиниевским колоратурам, как и, возможно, не сразу понятным ей вывертам комических qui pro quo (от лат. — «кто-либо вместо кого-либо»). Но до чего хороша получилась постановка! При том что «Севильский», похоже, не так часто тут идет, неожиданностям и шуточным ловушкам, которые тут и там расставил режиссер, люди удивляются, будто пришли в цирк, а не на сложнейшую оперу. Впрочем, кое-кто тут же в зале сидит и сравнивает, как было и что стало. Приятно.

Потому что россиниевские оперы вообще и «Севильский цирюльник» в частности являются совершенно особенной отраслью исполнительского (ну и слушательского, разумеется) знания. И умения. Чтобы пропеть все мелкие колоратуры, сумасшедшие гаммоообразные пассажи, кроме них, отхихикать положенное, после чего вернуться и встать на ноту, от которой, как в дайвинге, надо снова уйти глубоким нырком в мелкую вокальную технику, помимо тембров, резонаторов, сольфеджио и всего остального требуется особым образом тренированное дыхание. Особым образом тренированная работа всего вокального аппарата. Недаром в последнее время даже в столицах шиком стало приглашать на концертные исполнения «Золушки», «Девы озера» и других опер Россини специальные, так и называемые россиниевскими голоса вроде бывавшей в Казани, правда, на программах Государственного симфонического оркестра РТ меццо Анны Бонитатибус или еще не доехавшей сюда американки Джойс ди Донато.

СЛОВНО ВСЕГДА ЗДЕСЬ ПЕЛИ

На «фестиваль голосов» приехали Виктория Яровая (Розина — «Новая Опера», Москва), Алексей Татаринцев (Альмавива — «Новая Опера», Москва), Владимир Мороз (Фигаро — Мариинский театр, Санкт-Петербург), Дмитрий Овчинников (Бартоло — «Геликон-Опера», Москва), Михаил Крутиков (Базилио — «Метрополитен-опера», Нью-Йорк). Ну а от ТГАТОБ им. Джалиля очень мило представительствовала Зоя Церерина (Берта).

Розина и Альмавива из «Новой Оперы» партнерствовали изумительно, что объяснимо. Дело даже не в том, что идущий в их театре «Новая Опера» «Севильский» в постановке Элайджи Мошински чем-то похож на спектакль Александрова. Яровая в этом деле — настоящий специалист: россиниевское меццо, она — участница фестиваля Россини в Пезаро, проводимого и интеллектуально покровительствуемого старейшим и главным в мире знатоком и редактором россиниевских партитур — маэстро Альберто Дзеддой. Под его руководством Яровая и обучалась в пезарской Accademia Rossiniana, где исполнила, в частности, Розину. Дорогого стоит.

В союзе с прекрасным Татаринцевым и надежным Морозом певица отжигала такие вокальные кульбиты, о которых словами не рассказать. Тщательнейшая выделка колоратур, техническая запредельность — вот самые скромные формулировки, которые рождало ее присутствие на сцене, где Розина представала то несчастной жертвой опекуна Бартоло, то дрессировщицей балетного дуэта клоунов (в этом образе мы ее видим в первой арии Una voce poco fa — «В полночной тишине»). Потом она — в китайском наряде. А в сцене «Урок музыки» Розина — обольстительница в красном. Не девчонка, а сущая вestia, что и говорит о ней нещадно дуримый троицей главных героев старикашка Бартоло.

За роль Дона Бартоло геликоновцу Дмитрию Овчинникову хочется дать «золотую пальмовую ветвь». Комический бас, он все свои вокальные заморочки отыграл с шиком знаменитого итальянского комика Тото, который, в отличие от Овчинникова, все же не умел так уморительно петь, так смачно «всхохатывать» и изъясняться неправдоподобно запредельной россиниевской скороговоркой. А уж когда в конце первого акта ушибленный тяжелым предметом Бартоло среагировал на стук стражи татарским восклицанием: «Кем бу?» («Кто там?») — зал просто покатился с хохоту. И на всех появлениях этого персонажа лица невольно растягивались в улыбку. Да и, положа руку на сердце, если кому тут хотелось сочувствовать, то именно этому персонажу, а не его ликующему сопернику Линдору/Альмавиве, и не всепобедительному, как и полагается, цирюльнику Фигаро.

«ОБЫЧНОЕ ВОСПАЛЕНИЕ МОЗГА И БРЕДА»

Придуманное Александровым место обитания этого «Севильского цирюльника» условно. Никаких пространственно-временных опознавательных намеков в спектакле нет. Вначале, прямо на увертюре, нам открывается нечто вроде гигантской кипящей кастрюли, окутанной парами и дымом, откуда, как пестик из распустившегося гигантского цветка, вырастает постройка то ли севильского, то ли какого еще палаццо. Ажурные лестницы и переходы «работают» лишь к концу спектакля, когда режиссер выводит победную вертикаль героев: Фигаро — на самом верху, пониже — Розина с Альмавивой, еще ниже — Бартоло с Базилио и Бертой.

Костюмы Бартоло (полосатая двойка с короткими брюками, затем розовая пара), Фигаро (шотландский, черный полувоенный, наконец, какое-то чкаловское одеяние со шлемом и очками), Розины (укротительница, китаянка, наконец, певица) заставляют наше внимание скользить между оперной условностью и отдаленными намеками на что-то феллиниевское. Последнее обнаруживает себя в виде балетного дуэта клоунов, где рыжеволосая барышня в черной пачке, в какой-то момент запев, оказывается служанкой Бертой. А вот ее балетный партнер неопознанным объектом так и движется по обочинам оперной постановки, заставляя всех бескорыстно веселиться.

В веселье, понятно, не каждый оценит, что в замечательно спетой серенаде Альмавивы из оркестровой ямы был слышен гитарный аккомпанемент, который исполнил хорист Олег Сулейманов, или что в так называемых «аккомпанированных речитативах» Алсу Барышниковой совершенно искрометно звучало обыкновенное фортепиано. Оценивали больше сценическую чехарду с на глазах размножавшимися Фигаро-хористами, с имитирующими игру на дудках уличными музыкантами (хотя реально в это время ничего, кроме струнных, не звучит), наконец, с надо не надо мимическими изображениями рояльной игры.

Впрочем, маленький белый «рояль из кустов» режиссер, похоже, выкатил намеренно. Чтобы отыграть образ, который был бы созвучен диагнозу учителя музыки Дона Базилио: «Внезапно открылось воспаление мозга и бред!» Ведь если зарифмуем учителя музыки с сочинителем музыки, все встанет на свои места. Сочинив «Севильского цирюльника» за 13 дней, Джоаккино Россини сам, возможно, ничего, кроме «воспаления мозга и бреда», не испытал. Зато результату его «воспаления» люди радуются без малого две сотни лет.

Читайте также: