МЕЖДУ ТЕАТРОМ И ЖИЗНЬЮ — ОДИН ШАГ

Перед премьерой Ходжу с осликом вывели на улицы Казани, отсняв на видеоролик якобы новостной репортаж о завершающем шествие «по мировым столицам» герое родом из XIII века. Игровой флешмоб шутливо оформлен логотипом Би-би-си: новостным агентствам и впрямь должен быть интересен возврат Ходжи к себе на родину, в Казань. Точнее — в Казань, где есть театр им. Камала.

Нынешний камаловский спектакль является седьмым прикосновением к «Ходже». Первое было, когда сочиненную в 1940 году пьесу Наки Исанбета тут поставили уже через год. Примерно тогда на экраны вышел и фильм «Ходжа Насретдин» Якова Протазанова. Сейчас фильмы выходят другие, например, «Левиафан». Впрочем, если задуматься, о том же. Ходжа из Кузнечной слободки живет в кривом, подпертом изнутри доме. Дом — в залоге у ростовщика Бики, желающего жениться на дочери Ходжи. «Если откажет, — говорит Бики, — он весь у меня в залоге. Захочу, завтра его дом продам, а самого в темницу упеку». Театральная игра в «сегодняшний день» начата.

Декорации Сергея Скоморохова имитируют глиняные стены домов, а еще маленькие макеты слободской мечети, деревенской улочки, какую-то постройку в яблоневом саду. Сам задник сцены — не что иное, как вертикально встопорщенный свод большой глиняной Вселенной. Она рукодельна, как и всякая личным трудом сотворенная жизнь. Уязвима — так же. В каждом следующем эпизоде пьесы декорации усиливают градус наклона, а задник с глиняной Вселенной, поднимаясь в колосники, открывает все больше и больше пустого пространства. Говорящая простота оформления обезоруживает. Смотришь и думаешь: что это, народный наив, национальный театр в стадии торможения? Что-то из области холодильной заморозки тоже ассоциативно напрашивается. Но не будем спешить.

ДОБРОТА КАК СПОСОБ ТЕАТРАЛЬНОГО ДЕЙСТВИЯ

Четырежды, начиная с пролога, повторяется одно и то же. Толпа людей под африканскую словесную абракадабру бредет по центру сцены, останавливаемая вопросом странника: «Чем питают слона?» Краткий диалог сторон — из области разговора слепого с глухим. Он не понимает их ответов, они — его вопросов. И лишь очевидная энергия недовольства заставляет странника воскликнуть: «Слодобские, нужно смириться. Смириться и терпеть». Что терпеть и перед чем смиряться иллюстрирует уже история Ходжи Насретдина.

Он смиренно терпит нужду, притеснения Косого тархана и худого Ахуна, ворчание жены Гульбану и строптивость дочери Сальви. Он спокоен, находчив, хитроват, но неагрессивен. Гоголевским сватам он предлагает пройти через «ворота ни от чего», отведать «супчик тестя», который не из топора, а из обычной воды. На недовольство — мол, супчик жидковат — улыбается: «Кому жидковат, а кому и наварист». В зале посмеиваются, радуются, начинают вестись на Ходжу как на персонажа анекдотов вроде поручика Ржевского. А зря.

Невозмутимое спокойствие Ходжи, которого играет высокий, улыбчивый, с какой-то светлой харизмой Фанис Зиганшин, втягивает в себя, словно жерло волшебной воронки. Происходит это с непосредственного появления Ходжи и его ослика в зрительном зале, откуда оба шествуют на сцену. Ослиный запах еще какое-то время сильно будоражит носы. А потом сменяется запахом гусиной ножки — ее Ходжа хитростью выманивает у вредного Ахуна. Вообще, существование этого героя на сцене заставляет заподозрить наличие какого-то нездешнего, параллельного времени.

Прежде чем наслаждаться словесной реакцией Ходжи на ту или иную напасть, ты как бы насыщаешься оздоровительным озоном, внутренне вписываясь в его отрешенную от суеты позу. А вслушиваясь в его безмолвие, внезапно начинаешь чувствовать примерно, то же, что и он. Дело даже не в том, что в герое, чья внутренняя жизнь так неколебима и полноводна, нет дидактики, агрессии, осуждения, экзальтированности. Ритм его пауз и слов, как и устойчивое существование в состоянии «спокойствия, только спокойствия», неожиданно зеркалят обычно именуемое словом «доброта». Собственно, благодаря этой, разливающейся от Ходжи субстанции спектакль модулирует из области нарратива в нечто эзотерическое. Без тени насилия актер и его персонаж влюбляют в себя, превращая тем самым и тебя самого, и твою жизнь во фрагмент жизни Ходжи Насретдина. Такая вот неожиданность.

ЛЮДИ ЖИВУТ, НАРОД БЕЗМОЛВСТВУЕТ

Сценограф Скоморохов соединил низовой народный театр с каким-то условно-символистским наивом, в то же время соединил рукодельное и рисованное с почти что трешевым. Дворец хана Джиганхира — это гирлянда надувных прозрачных округлостей, прикрепленных к серому надувному чучелу воспарившего вверх слона. Плюс мягкие подушки, в которые так смачно плюхается Ходжа, за три угаданных ханских загадки получивший бонусом один день в качестве правителя. И если самого хана только что развлекали «игрушечные» девицы-красавицы, матрешками на постаменте горланящие «Туган ил» («Родной край») — ни дать ни взять сцена из комедии «Иван Васильевич меняет профессию», то Ходжу уже развлекает собственная жена, выскочившая в карикатурном дворцовом платье тряпичной куколкой-апельсинкой.

Гульбану в исполении Миляуши Шайхутдиновой — это запредельная техника бесскелетной игрушки плюс фонтанирующий темперамент. Большая комическая актриса, она одинаково смешна и в образе ворчливой хозяйки-оборвашки, и в образе восторженной «принцессы-королевны». Такой же, почти мультипликационной универсальностью шикует и ханский визирь Зайнаги (Искандер Хайруллин),и худой, словно деревяшечка, Ахун (Ильтазар Мухаматгалиев). Заряженные их энергией «заслуженные» и «маститые» — к слову, участники предыдущих постановок «Ходжи Насретдина» — исполнители ролей Джиганхира (Ильдар Хайруллин) и свахи Сахили (Зульфира Зарипова), тоже играют потрясающе. Все эпизоды с ними как калорийная пища: вкусны, аппетитны и к тому же умело сервированы.

Тем острее контраст между только что радовавшим слух и глаз игровым ревю и очередным рефреном, где толпу оборванцев странник заново экзаменует: «Как слон?» Потом этот странник учит толпу говорить внятно и «всем вместе» о наболевшем. Потом манифестирует о пользе «чистой литературной речи», которая особенно важна в «Год литературы». Почти кавээновская ситуация «выстреливает» чеховским ружьем в финале, когда допущенные в чертоги Джиганхира жалобщики плюхаются носами в пол и не могут произнести ни слова. Ничего худого о слоне, который «весь наш достаток сметает, а ведь еще болезни, налоги...», не может выговорить и их вожак-литератор. «Народ безмолвствует». Источник цитаты — «Борис Годунов» Пушкина.

«СЛОН В ПОСУДНОЙ ЛАВКЕ»

В Москве эта пушкинская драма подверглась недавно ревизии, которую режиссер Константин Богомолов осуществил на сцене театра Ленинского комсомола. Прямых и косвенных параллелей с нынешней властью в этом спектакле ждали и дождались. В «Ходже Насретдине» таких параллелей нет, зато есть образ неформулируемой тревоги: тот самый слон, вокруг которого крутится повествование. Навряд ли сириец Саадалла Ваннус, чью пьесу «Слон, Ваше величество!» в СССР издали где-то в 1970-е, знал русское выражение «слон в посудной лавке». Но в сегодняшнюю социально трактуемую суть этого выражения он попал превосходно.

В первом акте спектакля надувной слон пролетает из кулисы в кулису, во втором медленно опускается на сцену, придавливая собой глиняную вселенную, где живет мудрый Ходжа с семьей; где жители Кузнечной слободки в «Год литературы» ходят мимо своих странников, которые учат их «чистой литературной речи»; где добро пропускает к себе через «ворота ни от чего»; где с яблонь ссыпаются яблоки и где еще недавно чувствовался ослиный запах жизни.

Фанис Зиганшин в роли Ходжи и режиссер Фарид Бикчантаев
Фанис Зиганшин в роли Ходжи и режиссер Фарид Бикчантаев

Соединив семидесятническую пьесу Ваннуса с «Ходжой Насретдином» Исанбета, режиссер Фарид Бикчантаев, собственно, заострил наше внимание на общеизвестном: «Новое (в смысле, сегодняшнее) — это хорошо забытое старое». В спектакле образ слона — это повторяемый рефрен. В Камаловском театре пьеса «Ходжа Насретдин» — такой же рефрен. В исламской культуре одноименный мифологизированный персонаж — тоже рефрен. Все возвращается на круги своя. В том числе и необходимость «смиряться и терпеть»; понимать людские слабости, производные от жизненных обстоятельств — болезней, налогов, подпираемых лишь изнутри домов и попираемые раздутыми до гигантских размеров «слонами». Конечно, слон — это не персонифицированная — в отличие от «Бориса Годунова» — метафора власти. Как гоголевское «колесо», которое «довезет-не довезет...», — метафора России. Хотя кому-то другая метафора про «птицу-тройку» покажется дороже.