ДЖЕНТЛЬМЕНСКИЙ НАБОР

Виолетту пела Оксана Шилова (Мариинский театр), Альфреда — Сергей Семишкур (оттуда же). Дирижировала киевлянка Алла Москаленко. Без пяти минут свекром Виолетты выступил Борис Стаценко (Германия). Остальное — неважно, так как данная комбинация стран, театров и имен дала Шаляпинскому фестивалю шанс очередной раз рекомендоваться «международным». И очередной раз вкатать публике устарелый до полной неопределимости продукт.

Великое комбинаторство на казанском фестивале — ни для кого не секрет. Искусство Остапа Бендера тут процветает в форме ежегодного повторения того, что в природе регулярно воспроизводимой театральной афиши отсутствует. Кто и когда здесь слушал «Травиату» Джузеппе Верди в последний раз? В чьем исполнении? Ответ: на прошлом, позапрошлом, позапоза- и т.д. назад шаляпинских фестивалях. И этот ответ, похоже, всех устраивает. Автору данных строк в 2012 году на ХХХ фестивале им. Шаляпина тоже довелось ознакомиться с тогда еще пятилетней давности продуктом в виде оперы Верди «Травиата». «Шли годы» считается плохим литературным приемом, но в качестве приема оперно-фестивального он, однако, работает.

Оксана Шилова в постановке
Оксана Шилова в постановке «Травиаты» Большого театра

КАКОЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ НА ДВОРЕ?

Нет смысла пересказывать 100 раз сказанное о том, что казанская «Травиата» — это об эпохе modern. В сценографии Игоря Гриневича (он умер в 2012 году) из Новосибирска это так очевидно, что даже совестно заново сосредотачиваться на описании витражных стекол, дворцовых дверей с металлической филенкой, огромной кровати и белом меховом боа, в которое героиня кутает плечи перед решительной размолвкой с Альфредом на балу у Флоры.

Хороши и жемчужновидные люстры-брошки, висящие над сценой, пока перед вторым антрактом их не подадут вниз. Последний акт, где Виолетта умирает, идет, понятно, на сниженной (буквально) парадной иллюминации. Господи, если бы эти люстры не спускались последнее десятилетие где только можно — от черняковского «Онегина» в Большом театре до «Онегина» жолдаковского в Михайловском, если бы их не было в «Войне и мире» театра Станиславского и Немировича-Данченко или в пермской постановке Маттиаса Ремуса Cosi fan tutte, тогда молчок.

Сергей Семишкур
Сергей Семишкур

Для тех, кто не понял: работа с люстрами как сегментом сценического оформления — это Прием Приемович Приемов. Бессмысленное тиражирование Приема на фестивальном «международном» уровне здесь, в общем-то, как-то ведь даже неприлично. За исключением того, что смелый местный прокатчик спектакля просто-напросто не знает, до какой степени растиражированный — и, поверьте, в куда более состоятельных, чем казанская «Травиата», постановках — ход пускает в кассовый оборот. Как раз тот случай — не знают. С этого момента все претензии к оформлению и режиссуре, которая в данном спектакле, в принципе, отсутствует, правильнее снять.

«БЫТЬ ВЕСЕЛОЙ, БЫТЬ БЕСПЕЧНОЙ, В РИТМЕ ВАЛЬСА МЧАТЬСЯ ВЕЧНО»

Вслед за пустой режиссурой и так себе сценографией скажем пару слов о сюжете. Хотя лучше всех о фестивальных «сюжетах» со сцены вещает Эдуард Трескин. Первые 10 ежевечерних минут на каждом спектакле — его. Что говорит Трескин, порой и повторить неудобно. Про «Травиату» вышло, что сперва в 1848 году Верди прочел роман Дюма-сына «Дама с камелиями» и пожелал писать оперу. Потом все ж оказалось, что оперу он пожелал писать слегка попозже, когда увидел роман, переработанный в пьесу, в виде пьесы. А случилось это в Париже за год до написания «Травиаты». Стало быть, в 1852 году. Но ведь и в пьесу роман был переработан как раз в 1848-м (просто пьесе не давали хода из-за одиозного сюжета).

На что композитор потратил драгоценные годы между выходом возбудившего его романа и натуральным толчком к написанию оперы на данный сюжет? Бог весть. Посмеяться и забыть. Если бы не одно «но». После мыльно-бразильской преамбулы Трескина о любви Дюма к Дюплесси и об их парижских могилах, куда ходят поклонники и возлагают цветы, народ получает примерно такую же абракадабру уже в музыкальной форме. И да, «симфонический оркестр», как отчего-то обозвал коллектив ТГАТОБ им. М. Джалиля г-н Трескин, — это, именно про «могилы и цветы».

Под руководством Аллы Москаленко оркестр звучал, даже летел, не слишком оглядываясь на певческие зависания, на почему-то важные ritenuti и прочие прихотливости. Вальс в сцене бала у Виолетты был блекл и функционален, как застиранный манжет. Бесконечный поток арий — Виолетты, Альфреда, Жермона — выкладывался из оперного формата как бы в концертный: вот вам, насладитесь! И наслаждались, не слишком задумываясь о том, чего ж Жермон так сразу скандалит с Виолеттой (ведь Трескин предупреждал: «Нет в этой опере плохих героев». Как нет? Вот он!).

Трость из рук Жермона, на словах-то выражавшегося «молю», а на деле возмутительно агрессивного и громкогласого, хотелось забрать и подальше выкинуть. Не дай Бог, тюкнет героиню. Впрочем, Виолетта тоже вела себя некрасиво: то заполошно пробежится по авансцене, то рухнет в пол. Какому отцу будет приятно?

УМИРАНИЕ ВИОЛЕТТЫ ПРОШЛО ОТЛИЧНО

Альфред в напряженном поединке между жертвенной возлюбленной и родным папой как-то слишком уж недотягивал по характеру. Голос Сергея Семишкура — к слову, отличного Князя из «Русалки» Даргомыжского — вдруг оказался мальчишеским, не самым податливым в кантилене и почти везде завышающим интонацию. Ну а поведенчески, поскольку режиссер ему ничего особенного не придумала, Альфред был совсем малоубедителен. Его реакции явно запаздывали: пел ли он на балу у возлюбленной, объяснялся ли в состоявшейся уже (в начале второго акта) сцене любви или горевал у постели умирающей.

Умирание Виолетты прошло отлично. Шилова прекрасно владела тонкими и высокими вокальными материями. Вообще, похожая на Анну Нетребко, она с самого начала спектакля шармировала публику красивым, золотистым — подстать платью на ней — сопрано. Но, к сожалению, «размазала» все вердиевские арпеджийные задания и рассыпала куда-то быстротемповые блестки, совсем уж «разъехавшись» в секстовом завершении первого объяснения с Альфредом. Это понятно, потому что, даже зная партию и обладая чудным голосом, все же сложно вот так, с дуба рухнувшими взять и спеть «Травиату» как целостный текст с одной, дай Бог, спевки, да еще в той сложной ситуации, когда оркестр с приезжим дирижером на всех парусах гонит один темп, ты поешь — в другом, партнер завышает, а ты занижаешь интонацию. Получается то, что получается.

В данном случае получился ценимый публикой результат, в котором самое главное — это сила образа и умение не подать вида там, где случилось позорное сольфеджийное или темповое расхождение. И силу образа сохранили, и вида не подали. Публика аплодировала стоя. Что такое «Травиата» Верди, всяк понял по-своему. Барышни в гардеробе соревновались: «Я слушала второй раз». «Я тоже», — парировала ее vis-a-vis (обе были с молчаливыми, как Альфред вначале, молодыми людьми). Мужчина процедил супруге сквозь зубы: «Ничего себе, папаша...» (скорее всего, про Жермона). А соседка по партеру просто извинилась перед спутником: «Видишь, они это зачем-то на три части разделили». Под словом «они», кажется, она меньше всего разумела Джузеппе Верди.

Читайте также: