ПУТИН НЕ ДОПУСТИЛ, ЧТОБЫ В СЕВАСТОПОЛЕ СТОЯЛ ШЕСТОЙ ФЛОТ США

— Александр Андреевич, прошел ровно год с момента присоединения Крыма к России, но многие до сих пор сомневаются в правильности такого радикального шага со стороны президента Путина. Зачем, дескать, было принимать такие скоропалительные решения? Ведь в Крыму в сравнении с бурлящим Киевом все было тихо...

— Иными словами: что вызвало такую молниеносную путинскую реакцию, каковы были глубинные мотивы принятия такого решения? Мне видится, что присоединение Крыма к России решило сразу несколько проблем, которые непременно бы возникли, если бы это решение не было принято.

Первое: необходимо было предотвратить переход полуострова под контроль НАТО. После «Евромайдана» Крым ожидала стремительная украинизация и превращение вместе со всей Украиной в натовское государство. Эта угроза была насущной. И это была бы колоссальная катастрофа, если бы мощные русофобские силы освоились в Крыму и оттуда направили бы свою энергию на разрушение России. Поэтому перед носом натовских генералов был совершен этот молниеносный маневр. Владимир Путин не допустил, чтобы Севастополь, где с давних времен базируется Черноморский флот, стал базой Шестого флота ВМС США. А ведь это было вполне реально, и тогда бы всякие воспоминания о русском Севастополе стерлись из памяти новых поколений.

Второе: после катастрофы 1991 года народы бывшего СССР так и не примирились со своей рассеченностью, разделенностью. Мне представляется, что Крым — это первый шаг по воссозданию русского единства, преодолению вот этой русской рассеченности.

И, наконец, третий момент, о котором Путин сказал сравнительно недавно: присоединение Крыма означало возвращение в лоно России сакральных точек, в том числе Херсонеса (бывшей Корсуни), где было совершено крещение князя Владимира. Поэтому возвращение Крыма я рассматриваю как второе крещение Руси. Возвращение Херсонеса — это возвращение розы православия в букет русских ценностей.

Теперь это воссоединение, совершенное на духовном и политическом уровнях, происходит и на обыденном, материальном уровне. В конце концов, все наши слова о патриотизме и духовности — ничто без технократии, без развития промышленности. Да, наверное, технологически очень мучительно для Крыма оторваться от украинской инфраструктуры и интегрироваться в российскую. Здесь могут быть сложности, и это естественно. Но будет построен Керченский мост или, возможно, будет проложен тоннель под Керченским проливом, реализованы какие-то другие инфраструктурные проекты, и эти сложности уйдут.

Кроме того, Крым получает дотации (свыше 13 млрд. рублей из федерального бюджета в 2014 году — прим. ред.) и преференции от российского правительства. Поэтому я думаю, что у крымчан сожалений о том, что они стали частью России, быть не должно. Тем более что люди в Крыму, наблюдая трагические события и военные действия на Донбассе, не могут не примеривать этот сценарий на себя. И хорошо понимают, от каких последствий их уберегли мартовский референдум 2014 года и политическое решение Владимира Путина.

— Как вы думаете, крымские татары за минувший год «потеплели» к России? Ведь в марте 2014-го они очень неоднозначно отнеслись к референдуму о присоединении полуострова к нашей стране.

— Настороженность крымских татар по отношению к России понятна — это настороженность, травмированного народа. Но надо сказать, что, когда татары стали возвращаться в Крым после распада СССР, Украина тоже не принимала их с распростертыми объятиями. Поэтому настороженность крымских татар, о которой я говорю, адресована как русскому, так и украинскому национальному большинству. Думаю, что за время, минувшее с присоединения Крыма к России, у татар не было повода для явного выражения своего недовольства. Российское руководство знает их проблемы, кроме этого, преференции Крыма касаются всех народов, проживающих в этой республике. Я надеюсь, что крымские татары смогут почувствовать, что в России они — дома.

«Настороженность крымских татар по отношению к России понятна — это настороженность, травмированного народа»

«ЕВРОПА ЗАГИПНОТИЗИРОВАНА АМЕРИКАНЦАМИ»

— Долго ли, на ваш взгляд, продлится мир на Донбассе? Можно ли считать минские договоренности, заключенные в феврале, прочными?

— Ночные переговоры, состоявшиеся 11 февраля в Минске, — это сложнейший процесс согласований. Там сошлись Донецк, израненный и окровавленный, но одержавший победу под Дебальцево; Украина, которая в лице Петра Порошенко потерпела очередной ряд военных поражений, провалила мобилизацию и находится на краю экономической катастрофы; Евросоюз, который тоже непрочен, раздираем внутренними противоречиями и распрями, Россия как представитель русского мира, который будет травмирован и ущемлен в случае падения Новороссии, а также — опосредованно — Барак Обама, одержимый мещанской идеей мирового господства. Все эти игроки и все эти интересы настолько сложны, что составить уравнение мира за одну ночь четырем политикам было просто не под силу. Здесь нужен мощнейший компьютер, который учтет и проанализирует все эти компоненты и решит это сложнейшее уравнение. Но такого компьютера нет, следовательно, и такого решения нет. Поэтому условия этого перемирия очень упрощены, примитивны и могут быть разрушены в ближайшее время.

— Но ведь США и Обамы на этих переговорах не было. Вы допускаете, что у Европы нашлось достаточно политической воли, чтобы игнорировать Америку?

— Нет, у Европы нет такой воли. Европа безвольна и загипнотизирована США, и на этих переговорах она представляла Соединенные Штаты. Сами Штаты молчали, они не предложили свои условия.

В принципе, интересы Америки вообще не могли быть учтены и представлены на этих переговорах, потому что реальные интересы американцев — это продвижение НАТО как можно дальше на восток и утверждение своей гегемонии. Эти интересы не были ни заявлены, ни учтены в Минске. Поэтому эти соглашения непрочные.

— Не является ли Украина лишь первым очагом нестабильности, которую США создает вокруг России? Не будет ли это только первым этапом эстафеты разноцветных конфликтов (военных, революционных) на российской границе? Возможно, нас ждет взрыв в Средней Азии?

— Мир меняет кожу, человечество меняет кожу. Смена кожи сопровождается чередой конфликтов, и они идут уже очень давно. Крушение СССР породило эту череду распадов. Что такое таджикская революция? Что такое война в Югославии, две чеченских войны? Что такое война 08.08.08 в Грузии? Сирийская война и военные конфликты по всему средиземноморскому периметру? Это оползни — мир начинает сползать. И украинские события — лишь часть этой катастрофы. Но драма Украины в том, что она ближе всего к нам и в ней участвует очень много русских людей. Это драма даже не российского, а именно русского сознания. Поэтому мы так много о ней говорим.

«ДРАМА СТРЕЛКОВА НЕ В ТОМ, ЧТО ОН «БЕЛЫЙ»...»

— Недавно я брал интервью у известного журналиста Максима Шевченко, который, рассуждая о Донбассе, высказал мнение, что бывший военный министр ДНР Игорь Стрелков ушел с Донбасса, потому что его белые идеалы оказались органически чужды красному большинству республики. Вы неплохо знаете Стрелкова. Так ли это?

— Если так сказал Максим, то он глубоко ошибается, потому что политику на Донбассе вершат вовсе не красные командиры, а люди, ориентированные на современную Россию. Нашей страной тоже ведь руководят не красные комиссары, как мы с вами понимаем.

Реальная, а не романтическая идеология Донбасса, во многом формируется в Москве. И московским идеологам довольно безразлично, красные или белые армии там сражаются, красные или белые знамена развеваются над республикой. Там в любом случае сражаются люди новой формации.

Драма Игоря Стрелкова не в том, что он столкнулся с красной идеей и не выдержал этого столкновения. Драма его в том, что это человек первой волны, конкистадор. И он пришел не для того, чтобы утвердить идеалы Деникина или Колчака. Современный человек, скорее, все-таки наденет камуфляж, чем золотые погоны Белой гвардии. Драма Стрелкова не в том, что он «белый», а в том, что он первый пассионарий, чье появление во многом сдетонировало регион. А потом уже не хватило сил и энергии... Он ушел сам, или его отозвали, потому что на Донбассе настало время других людей и другой военной практики. Но в любом случае в сознании многих он остается героем и действительно таковым является.

— Новороссия — это новая Россия? Можно ли сказать, что там складываются элементы будущей идеологии, которые позднее распространятся на всю страну?

— Вряд ли Новороссия присоединит к себе Россию. Не думаю, что у нее такая мощная гравитация. Все эти переговоры, отступления, наступления, смена людей говорят о том, что об идеологии говорить еще рано. В республиках уже вторая или третья волна лидеров пришла к власти, и каждая волна несет свою энергию, свои смыслы. Поэтому, что там будет с идеологией, неизвестно. Но все реже употребляется слово «Новороссия». Все чаще — ЛНР и ДНР, или проще — Донбасс.

Конечно, этому региону сложно, что он без России... Поэтому Россия будет поставлять туда газ, электричество, а также идеологемы и руководящий состав кадров. Это военная страна, военный регион. Когда он победит (а у меня нет сомнений, что он победит), его конечная идеология сложится из компонентов этой победы. Не исключаю, что в эту победу войдет и какая-то часть современных буржуазных лидеров русского мира. Но я предполагаю и даже утверждаю, что эта идеология будет основана на справедливости. Справедливости не просто человеческой, не просто антифашистской, но справедливости божественной, связанной с иррациональными представлениями человека о божественной правде. Эта идеология сегодня вершится не в кабинетах, а на полях сражений. Поэтому давайте дождемся, чем кончится эта война.

— Ополченцев Донбасса иногда называют «православными крестоносцами», подчеркивая, что в их мотивации немаловажную роль играет религиозная составляющая. То есть «за Веру и Отечество». Вы согласны с этим определением?

— Когда я был на Донбассе, я видел там явление православной армии. Ведь что такое казачество? Это и есть православная армия. Но православные крестоносцы — это экзотическое название, которое фигурирует разве что в кругу наших интеллектуалов, скорее всего, российских, чем местных. На блокпостах, на которых мне довелось быть, я видел в основном шахтеров, рабочих, то есть людей прагматичных, развившихся от земли. Утонченные аллюзии вряд ли здесь что-то означают. К тому же, армию Новороссии собирали с миру по нитке: там есть католики из Испании, там есть поляки, там вообще огромный интернациональный контингент со всего мира. Могут ли они все попасть под определение «православные крестоносцы»? Я думаю, жизнь, как всегда, пестрее и разнообразнее интеллектуальных схем.

«НЕ ПУТИН ВЗРАЩИВАЕТ ГОСУДАРСТВО, А ОНО ВЗРАЩИВАЕТ ПУТИНА»

— Когда-то вы написали книгу «Четыре цвета Путина», где упомянули, что как политик российский президент удивительно изменчив. Цитирую: «Вот он патриот и державник, но стоит на мгновение отвести от него глаза — и вот он уже либерал и демократ». А сейчас, после присоединения Крыма и конфронтации с Западом, кто для вас Путин?

— Я этатист, убежденный государственник, меня за это называют красным. Но я просто не жил при монархии, я жил в СССР — кем же мне быть, как не красным? Для меня государство — это воплощенная историческая воля народа, его историческое творчество. И, пережив кошмар 1991 года и последующее лихолетье, я всегда мечтал о возрождении нового государства.

Государство — это некий имманентный для русской истории дух, вечно возрождающаяся сила, которая ищет, в кого бы ей вселиться, персонифицироваться. И в данном случае государство нашло Путина. Подчеркиваю: не Путин нашел государство, а оно нашло Путина. Оно блуждало и, наконец, влетело в него, как влетает птица в форточку.

По мере возрастания государство все время меняет Путина. Не Путин взращивает государство, а оно взращивает Путина. Поэтому не ищите ответа на вопрос, кто такой мистер Путин, ищите ответа, что такое Государство Российское. Через это осознание придет и понимание личности президента.

— В последнее время вы часто говорите о глубинной идеологии будущей России, иначе — идеологии пятой империи, которая сейчас формируется. Сможет ли эта идеология, на ваш взгляд, объединить нашу многонациональную и многоконфессиональную страну? Что общее может быть у тувинца и татарина, башкира и бурята, православного и мусульманина, шаманиста и буддиста?

— Периоды русской истории — это периоды русских империй. До настоящего времени было четыре империи: Киевско-Новгородская, Московское царство, собственно империя — Петровско-Петербургская-Романовская и Сталинская, красная империя. Но сегодняшнее российское государство — это тоже империя, это не национальное государство русских или татар. Российские территории — это имперская симфония пространств, народов, культур и верований, это сложнейший конгломерат, и насилие над этим конгломератом, в том числе выстраивание православного царства или национального государства, приведет к его распаду.

Поэтому первый постулат будущей идеологии, говоря языком современным, — это державность, говоря языком старомодным, — это имперскость. Причем эта имперскость не является достоянием одного государствообразующего народа, в данном случае русских. Эта имперскость является достоянием всех народов. Каждый народ, живущий в России, даже самый маленький, — это имперский народ. В моем представлении все народы России — имперообразующие. К примеру, чеченский народ демонстрирует сейчас свое высокое имперское сознание даже в большей степени, чем русские.

Второй постулат очень важный: это идея божественной справедливости. Внесение в эту имперскую симфонию идеи божественной справедливости соединяет человека и человека, человека и общество, народ и народ, общество и государство, человечество и природу. И эта божественная справедливость может быть только одна...

Нынешний экономический кризис случился потому, что мировая экономика основана на несправедливости и бездуховности. Российская экономика, конечно, не исключение. Поэтому так важна справедливость. Кстати, в Коране самое часто повторяемое слово — справедливость. Новый Завет — это тоже благая весть о справедливости. Это один из ключевых постулатов в священных книгах.

Пример стремления к справедливости нам дает Новороссия. Там пытаются построить государство без олигархов, без коррупционеров и рвачей, без ростовщического капитала и, само собой, без всепроникающего влияния Америки. Конечно, это не вызывает никакого одобрения и сочувствия в определенных кругах. Поэтому для России сейчас наступают очень сложные времена.

«Не ищите ответа на вопрос, кто такой мистер Путин, ищите ответа, что такое Государство Российское. Через это осознание придет и понимание личности президента» (фото: kremlin.ru)

ЧЕЛУБЕЙ И ПЕРЕСВЕТ — БРАТЬЯ НАВЕК

— С вашего позволения поговорим немного о Татарстане. Каким вам видится положение Казани на евразийской карте?

— Казань — это, бесспорно, одна из российских столиц и по своему облику, и по своему местоположению. У меня ощущение этого города-миллионника именно как столичного. Это прежде всего нарядный и опрятный город, он хорошо украшен. При этом он одновременно и интеллектуален, и мистичен своими мечетями и храмами. Я еще и еще раз хочу бывать в Казани.

Мне представляются глубинные, братские отношения между татарами и русскими, незамутненные распрями, враждой и нелепыми историческими воспоминаниями. Подобные отношения являются базовыми для современного российского государства. Тем более что татары в глубине своей души — это имперский народ. Это потомки Золотой Орды.

Я недавно был на Куликовом поле. Мы с моими товарищами из Изборского клуба вошли в церковь, которая построена на высокой горе, где когда-то находился шатер Мамая, его ставка. Этот храм расписан дивными фресками с изображением различных фрагментов этой знаменитой битвы. Здесь мне пришел в голову один образ, одна метафора — как апокриф. Вот эта схватка Пересвета с Челубеем, о которой написано во всех учебниках, какова она была на самом деле? Они оба представляли два войска, два народа, два государства. Столкнувшись, они копьями пронзили друг друга и оба упали замертво. И мне представилось, что их души, покинув их тела, возносились к небесам вместе, обнявшись. Эта схватка и этот бой, эта мгновенная смерть двух богатырей сроднили два народа. «Смертию смерть поправ». Это вознесение к небу двух душ, русской и татарской, Челубея и Пересвета, в райские кущи, это знамение того, что мы теперь неразлучны. И быть может, и сейчас где-нибудь в раю стоит среди райских цветов и садов Челубей и угощает виноградной лозой Пересвета, а Пересвет протягивает ему румяное наливное яблоко.

— Как вы относитесь к фигуре Рустама Минниханова — президента Татарстана, насколько он для вас харизматичен? Есть ли у него перспективы в федеральной политике?

— Вы знаете, я его мало пока знаю и мало его чувствую. Я прекрасно чувствовал Минтимера Шаймиева, его львиную, тяжеловесную, осторожную и очень могучую поступь, он мне всегда импонировал. Он перенес с собой из советской эры в новую эру очень много властного. С высоты своего казанского Кремля он разговаривал как власть имеющий. Он один из самых талантливых империалистов нашего времени.

— Изменится ли в кризис политика Москвы по отношению к регионам? Ждет ли нас сверхцентрализация или, наоборот, новое издание федерализма?

— Мы уже видели, к чему приводит федерализм в экономике. Та же Высшая школа экономики, создававшая либеральные идеологемы, подхваченные Эльвирой Набиуллиной, Алексеем Кудриным, Дмитрием Медведевым, — это ведь наша смерть.

Или тот же Гайдаровский форум. Он мне всегда казался магическим хороводом вокруг мумии Гайдара, которая по-прежнему отравляет своим зловонием нашу жизнь — экономическую, духовную, политическую. Гайдаровцы в угоду своим идеям уничтожили наше производство, нашу тяжелую и металлообрабатывающую промышленность. Для того чтобы нам возродиться — мобилизационный проект неизбежен.

Этот проект предусматривает централизацию, а не федерализацию. Централизация нужна для того, чтобы наши небогатые регионы, а таких в России все-таки большинство, жили на приемлемом уровне. Советский проект — это уникальный пример мобилизационных технологий. Именно он дал очень мощное развитие национальных культур, литератур, экономик. При Советах во многих республиках возникли национальная интеллигенция, литература, высшие учебные заведения. Так что мобилизационный проект не исключает, а, наоборот, предполагает внутреннее развитие регионов. В том числе экономическое.

— В Татарстан в последнее время активно начали заходить китайские инвесторы. Как вы думаете, могут ли тюрки сыграть особую роль в сближении России с Поднебесной?

— Здесь я не думаю, что именно Татарстану суждено сыграть особую роль. Тем более что на нее в той или иной степени уже претендуют разные регионы России: Омск, Челябинск, города Сибири и Дальнего Востока. В силу территориального расположения они находятся под гораздо большим влиянием Китая. Тюрки и ханьцы — это все-таки разные цивилизации. Но влияние Китая, его экспансия в Россию и в Татарстан, в частности, будут продолжаться, в этом сомнений нет.

— Насколько эта экспансия для нас опасна?

— Все полезное опасно. Атомная энергия полезна же, правда? Но когда она становится бомбой, она опасна. Солнце очень полезно. Но полежите на солнце несколько часов подряд, что с вами будет? Электричество тоже полезно и опасно. Неопасны только фантики от конфет...

ЛИБЕРАЛИЗМ УМИРАЕТ. ДА ЗДРАВСТВУЕТ ИМПЕРСКАЯ ПРОЗА!

— Кто, на ваш взгляд, сегодня владеет СМИ в России? По-прежнему либералы?

— Если оставить в стороне интернет, то в медиапространстве все крупные телеканалы контролирует государство, они в разной степени исповедуют государственный символ веры. А это гораздо более мощный ресурс, чем «Коммерсант FM», «Новая газета», «Эхо Москвы» или «Лента.ру». На определенные круги интеллигенции эти СМИ влияют, но за их пределами они бессильны. У патриотической интеллигенции тоже есть свои газеты, к примеру, «Литературная газета», «Известия», газета «Завтра». Так что говорить о всесилии либералов объективно уже нельзя.

— Но вот современная российская литература тоже четко делится на две линии: либеральную и консервативную. Одна линия — наследие диссидентской и полуофициальной советской литературы, другая идет от деревенщиков и «русской партии», формировавшейся вокруг «Нашего современника» и «Молодой гвардии». Кто из них перспективнее и влиятельнее?

— Поздняя советская литература делилась на три направления. Существовала так называемая городская трифонианская проза (от родоначальника этого направления Юрия Трифонова), отображавшая мучительные искания интеллигенции, переживающей как свою несостоятельность, так и несостоятельность страны в целом. Это направление было глубинно антисоветским.

Второе направление — деревенское, которое рассказывало о мучительном умирании деревни (Валентин Распутин, Василий Белов, Василий Шукшин). Эта литература выражала русское травмированное сознание, это был плач по деревне, плач по России. Деревенская проза знаменовала ренессанс национальной идеи, обращение к мистическим истокам народности, к православной традиции. Но этот проект тоже был глубинно антисоветским. И третье направление — своего рода советский эпос: Алексей Иванов, Петр Проскурин, которые стремились показать советский проект во всей его сложности и изломанности.

После краха Советского Союза все эти три направления исчезли. Какой смысл был воевать с тем, что больше не существует? Деревня исчезла совсем, и деревенское направление обмелело, эпигоны Распутина сегодня выглядят смешно. Пафос советского государственного строя тоже ушел из нашей жизни. И на смену всему этому пришел постмодернизм — циничное игровое направление, которое пляшет на советских ценностях — постмодернизм Сорокина, Пелевина и других. Но на фоне этой игры, как мне кажется, поднимается волна имперской прозы, которая задумывается над сегодняшней русской судьбой, русской идеей. Этой прозе свойственны мистичность и реализм одновременно.

— Так постмодернизм себя изжил? Вот культура карнавала Бахтина из советских монографий плавно перешла в постсоветский стиль и по-прежнему на пьедестале...

— Карнавал — это другое, это тайна масок, это мистерия, сам по себе он не является постмодернизмом. Это один из магических приемов мировой и русской культуры, который стремится выразить тайну человеческой судьбы, тайну истории. Он может стать частью имперской культуры.

Будет заново оценена и литература советского периода. Никуда не исчезли ни Маяковский, ни Шолохов, хотя либералы их тоже топтали. Вернется Аркадий Гайдар с его поразительным произведением «Чук и Гек». Они вернутся к нам вместе с мобилизационным проектом, о котором я уже говорил. Или мобилизационный проект будет запущен благодаря тому, что эти имена, а также имена советских художников и поэтов второго ряда выйдут наконец-то из тени.