ПРОБА ПОТЕНЦИАЛЬНОГО ГЛАВНОГО ДИРИЖЕРА?

На этот раз постановка «Трубадура» была доверена режиссеру Ефиму Майзелю, эмигрировавшему в Америку в 80-х годах прошлого века, и команде из столичной «Новой оперы» во главе с дирижером Василием Валитовым. Именно он по большому счету и стал если не триумфатором, то гвоздем, на котором держалась постановка. По крайней мере, давно не приходилось слышать оркестр оперного театра столь рельефным и собранным. А то, что медная группа порой напоминала похоронную команду, так это не промах дирижера, а печальное состояние инструментов оркестра.

Интерес дирекции театра им. Джалиля к Валитову представляется совсем не случайным. Это почти идеальная кандидатура на пост главного дирижера ТГАТОиБ, и, судя по всему, ему не просто так доверено продирижировать громкой премьерой, открывающей сезон. Полный сил дирижер с 2004 года возглавляет юношеский симфонический оркестр России им. Николаева, чьим учеником он и является, а также несколько культурно-социальных проектов, один из которых связан с именем Фуата Мансурова — факт многоговорящий для республики. Валитов даже стажировался у Фуата Мансурова. Правда, недолго. Судя по сайту дирижера, можно предположить, что их встреча состоялась где-то в 2009 году, а в июне 2010 года маэстро умер. Однако именно эта встреча, как подчеркивается, «определила творческое развитие дирижера на много лет вперед».

До этого Валитов успел три года поработать главным дирижером в Астраханском театре оперы и балета, а в 2010 году встал за пульт уважаемого московского театра «Новая опера». С татарским театром оперы и балета Валитов начал сотрудничать в 2013 году. С его участием прошли последние гастроли театра. А 26 августа в рамках Дней Республики Татарстан в Москве он был удостоен звания «Заслуженный артист Республики Татарстан» с формулировкой «за вклад в культуру и музыкальное искусство республики». Впрочем, эту награду скорее можно расценивать как аванс и надежду, которую руководство театра и татарстанские чиновники от культуры возлагают на этого дирижера. Опять же и фамилия для национальной республики подходящая.

Так или иначе, Валитов весь спектакль был на коне и лихо подстегивал дирижерской палочкой оркестр в погоне за вердиевским градусом. Иногда к досаде певцов, не поспевающих за темпераментным дирижером. Но к четвертому действию все-таки добился желаемого. Кровавый финал прошел на едином дыхании, певцы и оркестр притерлись друг к другу, музыка целиком захватила зал, и вердиевский гений, наконец, затмил происходящее на сцене.

ПРИЗРАК НОМЕРНОЙ ОПЕРЫ

Представляя режиссера-постановщика Майзеля, дирекция театра им. Джалиля акцентировала вывеску Метрополитен-опера, где тот работает. Сам Майзель честно оговаривался, что работает в Мет ассистентом режиссера. Самостоятельные и довольно многочисленные постановки он делал в основном в американских и европейских театрах второго эшелона.

Ефим Майзель
Ефим Майзель

Накануне премьеры Майзель пояснял, что видит свою задачу в том, чтобы сделать оперу понятной зрителю. А в интервью «БИЗНЕС Online» назвал казанских зрителей хорошими и простыми людьми. Учитывая запутанный сюжет «Трубадура», который в свое время критик Ларош назвал трескучим, желание уместное. Неискушенному зрителю и правда нелегко разобраться в происходящем, ведь куча вводных обстоятельств, о которых повествуют герои в начале оперы, достойна отдельного сюжета. А о том, что в зале такие зрители были, можно судить по замечанию одной слушательницы в антракте. «Я думала, трубадур — это тот, кто песни поет, а тут такой ужас! Я думала, это комическая опера», — сожалела дама приятная во всех отношениях.

К тому же и уклад жизни в Испании XV века совсем не близок сегодняшнему казанскому зрителю. Зато вневременными являются страсти — любовь, ревность, месть, концентрированно выраженные в музыке Верди. Именно за этот раскаленный музыкальный концентрат меломаны и обожают эту оперу и закрывают глаза на коллизии пьесы Антонио Гутьерреса, лежащей в основе либретто.

Первым делом Майзель сделал скачок навстречу зрителю шириной в четыре столетия и перенес действие оперы на рубеж XIX - XX веков «в романтическое время слома эпох». Однако никаких других указаний на эпоху кроме солдатских мундиров не удалось обнаружить. Эпохой, а тем более сломом, и не пахло. Все напоминало скорее душераздирающую семейную мелодраму.

Местом действия стал приземистый условно европейский условно сказочный замок-трансформер, который легким движением на глазах зрителей превращался то в замок графа ди Луна, то в монастырскую обитель, то в замок Кастеллор, где так и не состоялась свадьба Манрико и Леоноры. Оживить бутафорскую серую глыбу замка доверено было компьютерной графике. Однако натуралистичные проекции огромной луны или сосен слабо вязались с декорациями и огорчали своей похожестью на дешевые фотообои. Оформление «заговорило» единственный раз в начале четвертого действия в сцене Miserere, когда Леонора металась в поисках решения под удивительно живой тенью деревьев на стене замка. Помимо замка из декораций на сцене нашлось место лишь для фонтана и печи. Тоже вполне бутафорских. Леонора смело опиралась на фонтан, нисколько не боясь намочиться, а Манрико бесстрашно прислонялся к печке с пылающим нутром. Эту лаконичность обстановки можно было расценить как желание режиссера сконцентрировать зрителей на внутренней драме героев. Драма же выражалась в основном через заламывание рук и метания по сцене. Впрочем, в помощь зрителям режиссер подпускал на задник багровые облака или буквально кипящую кровь для иллюстрации арий, выражающих ревность или жажду мщения. Подсказки режиссера досаждали своей прямолинейностью. Но не станем говорить за всех.

Убрав все лишнее со сцены, режиссер ввел новых персонажей — призраков старой цыганки, сожжение которой и стало корнем всей трагедии, и умершего графа, отдавшего приказ ее сжечь. Призраки отличались от остальных персонажей только безмолвием, выглядели как живые и были ничуть не страшными, хотя массовка вовсю изображала ужас.

Занавес в начале спектакля открылся к удивлению публики до звучания музыки, затем прямо из зала на сцену медленно поднялась старая цыганка и застала врасплох расслабленных еще зрителей жутким воплем, перекрывая оркестровое вступление. На заднике сцены в языках пламени корчилась обоженная женская фигура, вгоняя в ужас чувствительных зрительниц. Далее призрак еще несколько раз появлялся на сцене, неизменно воздевая руки, как женщина из пламени. Призрак графа был лишен эффектностей и напоминал своей облезлой шалью скорее призрак Плюшкина.

ДУЭЛЬ ЕФРЕЙТОРОВ

Что до живых персонажей, то все мизансцены с участием главных героев казались наскоро сшитыми. И каждый из них действовал сообразно своему таланту и опыту. Женская половина старалась вырваться из пут традиционной номерной оперы. Австрийское сопрано, белокурая красавица Анна Принцева в роли Леоноры с большим чувством провела все свои сцены. Она хороша была и аккуратностью исполнения партии, и честностью страданий. Но преобладание лирической природы в ее легком подвижном голосе и недовес по части драматической окраски тембра и владения бельканто немного обеднил образ, ограничив его рамками оперной голубицы-страдалицы.

Дина Хамзина из Астана-оперы уже появлялась на сцене татарского оперного в партии Азучены в постановке 2007 года. Эта партии давно в ее репертуаре, что чувствуется по отлаженному рисунку роли. И хотя это было далеко от почти эталоннной мрачной бездонности Азучены Ирины Архиповой, все же Хамзиной, пожалуй, единственной из ансамбля удалось создать цельный образ.

Манрико (Георгий Ониани) и граф ди Луна (Эвез Абдулла) были похожи как две стороны одной медали. Аристократ в черном мундире и полководец в белом выглядели скорее задиристыми ефрейторами, рассорившимися из-за девушки. Или действительно братьями. Одинаково статично пели свои арии, изображая условные страсти, одинаково тыкали друг в друга пальцами и пыжились. Эта дуэль закончилась в пользу Ониани после победоносно исполненной знаменитой стретты Di queiia pira в третьем действии. Тем не менее жертва Леоноры казалось избыточной, если бы не музыка Верди, договаривающая то, чего не было в действии.

Куда более мужественным, звучным и не лишенным благородства оказался старый воин по либретто, а в спектакле вполне привлекательный Феррандо в исполнении Сергея Ковнира из Национальной оперы Украины. Он тоже, к слову, участвовал в предыдущей казанской постановке «Трубадура».

Нет, постановка вышла не скучной, напротив, довольно пестрой. То цыгане яркой толпой повалят на сцену через зрительный зал, то солдаты. Удовольствие зрителям доставили хорошо отрепетированные хоровые сцены. Едва ли не самой яркой сценой стал хор цыган Vedi le fosche из второго действия под аккомпанемент молотов в руках фактурных силачей. Эти друзья директора театра по спортзалу давно уже принимают участие в каждой оперной постановке. Они отлично справились с ритмом и наковальней и добавили действию жизни и звонкости. С не меньшим подъемом прозвучал и хор солдат, осаждающих крепость, в которой укрылись Манрико и Леонора. Оставим за скобками тот факт, что к концу номера солдаты попадали мертвецки пьяными, но мгновенно протрезвели при виде схваченной Азучены.

В постановке достаточно было мелких нестыковок, но главным недостатком стало отсутствие своего лица у спектакля и идеи. Озвученный в буклете вопрос режиссера — почему до сих пор в мире столько жестокости? — так и остался особняком от оперы. Ситуацию спасла именно музыкальная часть, и некоторые зрительницы лили неподдельные слезы в финале оперы. А слушать прекрасную музыку, которой изобилует «Трубадур», можно, в конце концов, и не глядя на сцену. А еще лучше посмотреть доступную в интернете не по-детски великолепную зальцбургскую постановку «Трубадура» 2014 года с Анной Нетребко и Пласидо Доминго. Впрочем, казанская публика всегда славилась добротой и бурно аплодировала исполнителям.

Перца премьере в театре им. Джалиля добавлял тот факт, что в тот же день «Трубадур» ставили на сцене Метрополитен-опера, где ассистирует постановщик казанского спектакля, о чем упомянул на предварительной пресс-конференции директор театра Рауфаль Мухаметзянов. Впрочем, вряд ли в Нью-Йорке придают этому факту такое же значение, как в Казани. Там внимание было приковано к выходу Дмитрия Хворостовского в одной из его коронных партий графа ди Луна — первому выходу на сцену после победы над болезнью.