Пожалейте горбуна

Борис Стаценко

ВЕРДИ ЗНАЛ, КАК УГОДИТЬ ВСЕМ

Мощную музыкальную драму о горбатом шуте Риголетто и его дочери Джильде, обольщенной развратным герцогом Мантуанским, обожают не только зрители, но и артисты: здесь есть возможность блеснуть вокальным мастерством и проявить актерскую харизму. Состав солистов, представленный фестивалем в этом году, оказался близким к идеальному.

Борис Стаценко исполняет титульную партию уже не одно десятилетие, и хотя он давно живет на Западе, его пора удостоить звания заслуженного Риголетто России. Далеко не каждому баритону удается сильный образ, гениально выписанный композитором, и хороший вердиевский шут в нашей стране уже давно на вес золота. На «Риголетто» с участием Стаценко в московской Новой опере сложно достать билет, в недавней постановке Большого театра он не занят, а напрасно. Зато казанскую публику артист радует своими приездами не только в дни фестиваля.

Партия Риголетто у Стаценко уже в крови. Так гибко менять интонацию во фразе (порой ради крохотного смыслового акцента), так живо наполнять образ оттенками может лишь тот, кто знает своего героя не хуже себя самого. При этом артист не утратил вкуса к этой роли, каждый спектакль играя как последний. Ко всем партнерам по сцене он внимателен, со всеми строит живой диалог. Его выразительный баритон (пусть не всегда идеальный с позиций академизма) обладает красивыми нижними нотами и экспрессивными верхами, может звучать тепло и нежно, а может источать гнев и ненависть. Верди наделил Риголетто лишь одной арией — хрестоматийной Cortigiani, vil razza dannata, причем не только в ней, но и в череде ансамблей Стаценко заставляет непрерывно следить за драмой своего героя.

Казани повезло, она избалована прекрасными исполнительницами партии Джильды, в числе которых и любимица местной публики Альбина Шагимуратова. В этом году воплощением опороченной добродетели стала молодая звезда Мариинского театра Ольга Пудова. Она почти не уступает более опытным предшественницам, а в чем-то даже выигрывает у них детской непосредственностью и искренностью. Да, недостаток опыта порой чувствуется, хотя партия впета, для ее голоса, кажется, нет ничего невозможного — верхние ноты Пудова поет свободно, легко справляется с техническими сложностями, а каденция знаменитой арии Caro nome с замираниями на тишайшем пиано стала одним из самых впечатляющих моментов спектакля.

Рядом с такой Джильдой хотелось бы видеть более лирического, сладкоголосого тенора. Георгий Ониани, грузинский певец, работающий в Бонне, — крепкий и опытный солист, но его напряженный тембр не облает теми чарующими красками, от которых с первой ноты должны млеть все женщины — и на сцене, и в зале. Зато порадовал солист Национальной оперы Украины бас Сергей Ковнир, не зря он уже не первый раз поет на фестивале партию Спарафучиле. Насыщенный тембр у исполнителя этой, казалось бы, небольшой партии — мелочь, но необыкновенно приятная. Удачно дебютировала в Казани в роли его сестры Маддалены Дарья Рябинко, меццо-сопрано из Красноярска.

Ольга Пудова

Очень хорош мужской хор (еще одна замечательная работа хормейстера Любови Дразниной). Это сильное звено постановки, похвастаться подобным может далеко не каждый театр. Сколько радости доставляет хотя бы один короткий хор заговорщиков Zitti, zitti, ритмически и гармонически идеально выверенный, не говоря уже о более крупных сценах. Да и солисты театра им. Мусы Джалиля в маленьких сольных партиях показали себя более чем достойно.

Увы, не все по музыкальной части в этом спектакле было так же успешно. Дирижер из Нидерландов Винсент ван Корт, ученик Мариса Янсонса и Ильи Мусина, впервые встал за пульт в «Риголетто». И хотя в его послужном списке обширный оперный репертуар, момент для дебюта оказался не самым удачным: с одной стороны такие разные солисты, которых надо объединить в гармоничный ансамбль, с другой — оркестр, который хотя и играет шедевр Верди регулярно, но не всегда успешно с ним справляется. В результате вокалисты несколько раз досадно расходились с оркестром; впрочем, общее впечатление сгладил ряд удачно проведенных сцен.

НЕ РОЙ ЯМУ ДРУГОМУ, САМ В НЕЕ ПОПАДЕШЬ

Этой простой истине, если отрешиться от роковых мотивов, учит нас великая опера Верди. Не потому ли в прологе мы видим, как Риголетто роет могилу в мрачном склепе — выразительный флешфорвард, настраивающий на будущую трагедию? Но едва заканчивается вступление, обитель смерти превращается в парадный зал дворца герцога Мантуанского, а «трупы» — в закутанных в плащи прелестниц. Это символизирует одну из ключевых идей оперы: наш мир может перевернуться за считанные секунды.

Но не философская игра смыслов определяет своеобразие этого спектакля. Доминанта постановки — художественное оформление киевлян Андрея Злотина (сценография) и Анны Ипатьевой (костюмы). Михаил Панджавидзе не стал переносить действие во времени и дал простор фантазии художников. Те, в свою очередь, подарили режиссеру монументальные, но функциональные декорации, открывающие простор для сценических маневров. Сценография заставляет вспомнить старые добрые времена императорских театров: новый акт — новая декорация, архитектурная или пейзажная, которую в театральном институте оценят на отлично, а широкий зритель встретит дружным вздохом одобрения.

Георгий Ониани

В первой картине — огромная зала дворца герцога Мантуанского с гигантскими фресками, колоннами, лестницами, канделябрами, полуобнаженными красавицами, а сам герцог является как новый Вакх. Здесь немало удачных режиссерских решений, например, интимная сценка с графиней Чепрано в люке под сценой, о подробностях которой можно догадываться по летящим в толпу придворных предметам дамского туалета, или ожившие атланты. Кстати, режиссер мудро использует мотивы фресок и создает живописные стоп-кадры, мастерски вписанные в пространство. В дополнение к сценографии Сергей Шевченко (художник по свету) и Павел Суворов (компьютерная графика) создают эффектную световую партитуру, не стесняясь простых, но действенных приемов: молнии бьют в сцене проклятья Монтероне, дождь хлещет в финальной сцене бури.

Свет играет важную роль и во второй картине, где на сцене создан живописный сад у дома Джильды за изящной кованой изгородью. А в финале мы видим то, что в либретто романтической поры могли обозначить как «мрачную местность посреди скал». Смысловой объем декорации придает фреска-небо, на которой рушащийся мир изображен с масштабом и экспрессией старых итальянских мастеров.

Копаться в отдельных деталях режиссерской работы так же интересно, как разглядывать декорацию, но в целом рисунок ролей традиционен. Исключение — финал, когда мгновенная смена обстановки возвращает нас к трагической мизансцене пролога. Что ж, возможно, это оптимальное решение для театра, где солисты-гастролеры просто не имеют возможности обживать сложные режиссерские спектакли.

Наталия Сурнина