Дух Шаляпина навестил родину

Федор Шаляпин в роли Бориса Годунова

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ПРИВЫКЛИ ОТМЕЧАТЬ ПО-ЦАРСКИ

Фестиваль традиционно отметил день рождения Федора Шаляпина оперой «Борис Годунов». Приверженность названию не случайна: в этом бессмертном творении Мусоргского легендарный певец исполнял целых три партии — Варлаама, Пимена и самого царя Бориса. Роль Бориса была одной из лучших в карьере Шаляпина и сделала образ артиста в каком-то смысле неотделимым от образа Годунова. Она же принесла Шаляпину триумфальный международный успех, когда в 1908 году Сергей Дягилев прозорливо именно этим недооцененным на родине шедевром открыл «Русские сезоны» в Париже. Народная музыкальная драма настолько потрясла французскую публику, что спектакль пришлось включить в программу и на следующий год.

Больше 100 лет прошло, а «Борис Годунов» не только продолжает потрясать публику в любой стране мира, но и для России остается одной из самых актуальных опер, не случайно так часто к ней обращаются театры. В ней столько смысловых уровней, что опера, подобно хамелеону, легко меняет идейный «окрас» и способна укладываться в полярно противоположные режиссерские концепции. Каноническая постановка Леонида Баратова в декорациях Федора Федоровского на многие десятилетия стала образцом «сталинского ампира» в опере, образцово-показательным спектаклем большого стиля. Именно эту постановку перенес в Казань в 2005 году Михаил Панджавидзе. Глядя сегодня на сцену, интересно припомнить, что в Большом театре вся эта фантастическая роскошь декораций и костюмов появилась в 1948 году, ее можно считать не только художественным, но и трудовым подвигом первых послевоенных лет.

С тех пор каких только «Борисов» не знала отечественная сцена. Вошедший в историю спектакль-символ Андрея Тарковского и недавняя попытка осмыслить историю Бориса в реалиях новейшей отечественной истории от англичанина Грэма Вика (Мариинский театр); красивая, довольно бесконфликтная и кинематографичная версия Александра Сокурова (Новая сцена Большого театра); мрачные размышления о вечном русском мифе в спектакле Георгия Исаакяна (Пермь); полуразвлекательная история о самозванцах от Дмитрия Бертмана (Геликон-опера); современная антиутопия в постановке Александра Тителя (Екатеринбург). Не оставляет в покое гениальный пушкинский текст драматических режиссеров, предлагающих свои версии прочтения вечного сюжета. На этом фоне казанский спектакль (так же как и оригинал, вернувшийся на основную сцену Большого театра) выглядят оплотом консерватизма, но консерватизма в самом лучшем смысле слова.

Михаил Казаков

«УБЕДИТЬ ПУБЛИКУ — ЗНАЧИТ ХОРОШО ЕЕ ОБМАНУТЬ»

Так говаривал Федор Иванович Шаляпин, и в его день рождения весь театр старается следовать этому завету. С самого начала в спектакле нет и следа той внутренней апатии, которая приезжему рецензенту стала уже привычной в западном репертуаре. Хор, еще позавчера стоявший истуканом в грандиозных декорациях «Аиды», превратился в живую человеческую массу, а с первого выхода пристава, страшно сверкающего глазами, веришь, что дух великого артиста и правда в этот день снисходит на театр и всех, кто в нем служит.

Особая честь и ответственность уже не первый год выпадает Михаилу Казакову, исполняющему титульную партию: Казань — это и его родина, Борис Годунов — одна из коронных партий, но каждый выход на сцену — как аттестация на право носить имя наследника великой шаляпинской традиции. И хотя по меркам басового амплуа Казаков еще довольно молод, партию преступного царя он поет давно и обжил ее во всех нюансах. С самого начала душа его Бориса отравлена преступлением, а в глазах уже в сцене коронации читается безумие.

Вероятно, рассчитывая усилить образ, в первом монологе Казаков перемудрил, вместо сдержанных размышлений и глубокого красивого баса мы услышали искусственные интонации и странные эксперименты в области звукоизвлечения. К счастью, уже в следующей сцене солист стал естественнее, разговор с сыном Федором вернул его в привычное русло, и монолог «Достиг я высшей власти» солист начал с достоинством, подобающим монарху. Чем дальше безумие охватывало Бориса, тем более впечатляющим становился образ, создаваемый Казаковым. Он заставлял вновь и вновь поражаться Мусоргскому — гениальному драматургу, придумавшему появление царя в боярской думе, когда реплики «Чур, чур, дитя!» в рассказе Шуйского сменяются такими же возгласами самого Бориса, или рассказ Пимена, как будто отодвигающий, а на самом деле приближающий неотвратимую трагическую развязку, становящийся фоном для предсмертной агонии царя. А уж когда Казаков-Борис, следуя старому «большетеатровскому» рисунку роли, падает замертво на ступени трона, в зале неизменно раздается испуганное «Ах!».

Есть в этом спектакле еще один актер, достойно составивший бы пару самому Шаляпину, — ветеран казанского оперного театра Юрий Петров, исполняющий в спектакле сразу две роли. Пожалуй, только он, Борис да Шуйский с таким мастерством носят исторический костюм и грим, которые, точно по завету Шаляпина, срастаются с его собственной плотью. Мисаил в исполнении Петрова словно сошел с театральных фотографий начала ХХ столетия и легким безумием в глазах даже заставляет вспомнить шаляпинского Мельника. Для Юродивого артист нашел иные краски: он не переигрывает, а кажется сконцентрированным на какой-то важной мысли, не случайно его персонаж произносит наивные, но страшные слова. Его голос идеально подходит роли, и любой театр может позавидовать тому, что Казань имеет на маленькую, но важную роль такого блестящего исполнителя.

Достойным партнером Казакова уже не в первый раз выступил Сергей Ковнир — Пимен (Национальная опера Украины), чей глубокий бас, насыщенный обертонами, удачно контрастировал более напряженному тембру голоса главного героя драмы. Самозванец Сурен Максутов (Михайловский театр), обладатель яркого тенора, не самым удачным образом провел сцену в монастыре, но реабилитировался в польском акте. Невысокий, со специфической внешностью, в которой неразделимы черты простые и благородные, он очень колоритно смотрелся в дуэте со статной Мариной Мнишек в исполнении Агунды Кулевой (Большой театр). Молодая звезда поет на фестивале в «Борисе Годунове» второй раз и, кажется, совершенно освоилась с ролью знатной полячки. Все ей к лицу: и костюм, и образ. Искусно играя интонациями, то угрозами, то ласками добивается она от робкого Лжедмитрия обещания московской короны.

На женские образы опера Мусоргского скупа, оттого все они на виду. В роли Шинкарки в Казани впервые выступила Дарья Рябинко из Красноярска. Она лихо отработала хорошо известный рисунок роли, и было видно, что он лучше ложиться на ее темперамент и голос, чем партия Маддалены в «Риголетто», где певица дебютировала несколько дней назад. Чуть не дотянул в этом году до общего уровня любимец публики и постоянный Варлаам фестивальных показов Михаил Светлов-Крутиков. И голос, и прыть уже не те, что ждут от его героя, ведь в уста Варлаама композитор вложил самый хитовый номер оперы, в Казани особенно милый сердцу каждого. Кроме этого, театру стоит серьезно задуматься о новом Шуйском. Выдающееся актерское мастерство Олега Мачина и то напряженное противостояние, которое он создает в сценах с Борисом, увы, не искупают огромных вокальных проблем певца.

Нажмите, чтобы увеличить

«ВВИДУ СОХРАНЕНИЯ ЦЕЛОСТНОСТИ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ОТДЕЛЬНЫЕ НОМЕРА ОПЕРЫ ПОВТОРЯТЬСЯ НЕ БУДУТ»

Об этом предупреждает киевская афиша «Бориса Годунова» 1902 года с участием Шаляпина, так как импресарио предвидели бесконечные вызовы кумира публики и требование бисов. Сегодня вряд ли кому-то придет в голову бисировать монолог Бориса, но целостность спектакля подвергают опасности другие факторы. За великолепную сценографию Федоровского театру приходится расплачиваться большими паузами между картинами, о чем уже не раз писали. Но это неизбежные издержки производства. А вот выход на поклоны Казакова-Годунова после сцены галлюцинаций точно не способствует целостности впечатления — хотелось бы до финала не разрушать иллюзию вселенской трагедии Бориса, так убедительно обозначенной солистом уже в начале спектакля.

Целостности спектакля способствовала дирижерская трактовка Василия Валитова (Новая опера), хотя оркестр продолжает оставаться наиболее слабым звеном постановки, слуховые красоты заметно уступают зрительным. Тем не менее дирижер с первых нот заявил о себе как о лидере, он с железной волей вел оркестр и хор во всех массовых сценах, задавая удачные подвижные темпы, не давая расслабляться и нагнетая напряжение к каждой новой кульминации. Все послушно поддавались его воле, и лишь с царем Борисом дирижер несколько раз вступил в противостояние, не найдя компромисса с первых тактов.

Наталия Сурнина