Сергей Глазьев: «Казань является воплощением евразийской идеи...»

Сергей Глазьев: «Стиль управления экономикой в Татарстане прагматичен и всем понятен. Я думаю, что Евразийской комиссии лучше работать в Казани, в Москве слишком много соблазнов» Фото: «БИЗНЕС Online»

«КАК ТОЛЬКО МЫ ВЫБРОСИМ ДОЛЛАР ИЗ СОСТАВА РЕЗЕРВНЫХ ВАЛЮТ, ВСЯ АМЕРИКАНСКАЯ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ МОЩЬ СДУЕТСЯ МОМЕНТАЛЬНО»

— Сергей Юрьевич, какими будут последствия отказа от доллара со стороны «восточной коалиции» в составе России, Китая и других евразийских государств?

— Как только мы откажемся от использования доллара в международных расчетах и выбросим доллар из состава резервных валют, вся американская военно-политическая мощь сдуется моментально. Потому что финансирование военных расходов Соединенные Штаты ведут исключительно за счет денежной эмиссии.

— Отказаться от доллара должна только Россия, весь БРИКС или еще больше государств?

— БРИКС, конечно, но надо понимать роль России в БРИКС. Хотя мы в экономическом плане сегодня проигрываем, но Россия — это единственная страна БРИКС, которая имеет длительный опыт глобального лидерства. Это важное преимущество, которое обуславливает ожидания наших партнеров. Они от нас ждут предложений. Ни у одной из стран БРИКС, кроме России, не было опыта глобального лидерства. У нас этот опыт очень длительный, и коалицию должны строить именно мы, исходя из этого опыта.

— Разве за счет «мягкой силы» американцы не контролируют элиты Индии, Бразилии, да и других стран БРИКС?

— Они контролируют, конечно, часть элиты. Пятая колонна, как говорится, есть везде. Она связана с международным капиталом. Си Цзиньпин (председатель КНР — прим. ред.) уже третий год проводит «чистку» китайской политической элиты от американской агентуры, и достаточно успешно. В Индии действует национально ориентированное правительство. Там тоже хорошо помнят историю колонизации Индии Англией. В этом смысле Америка от Англии не так уж сильно отличается.

— Монолитом эти страны могут выступать, нет в этом сомнений?

— Можно достаточно уверенно говорить о том, что Китай, Индия, Иран, Малайзия проводят абсолютно самостоятельную политику. Их элита национально ориентирована. Вес национальных интересов в этих быстро растущих странах увеличивается. У властвующей элиты этих государств есть осознанное понимание своих перспектив развития. И эти перспективы связаны не с глобальным рынком. Они связаны с использованием национального суверенитета и с достижением высоких темпов экономического роста. Все страны БРИКС, включая Россию и ряд других, уже набили себе шишек в либеральной глобализации. Вы не заставите Китай полностью открыть свой финансовый рынок, ему это невыгодно просто, как бы этого ни добивались. С Индией то же самое. У этих стран накоплен большой опыт жизни в условиях либеральной глобализации, который дает их властвующей элите понимание национального суверенитета и своих собственных инструментов стимулирования экономического роста, которые могут сочетаться в рамках большой евразийской интеграции.

«СМОТРЯ НА КАЗАНСКИЙ КРЕМЛЬ, МЫ НА САМОМ ДЕЛЕ ВИДИМ ОБРАЗ ГАРМОНИЧНОГО СОЧЕТАНИЯ ВЕЛИКИХ РЕЛИГИЙ, ЗДРАВОГО СМЫСЛА...»

— Американское лидерство основано не только на экономике, на «пятом технологическом укладе». США и Запад в целом предложили привлекательный образ миру — права человека, свобода СМИ, весь либеральный дискурс. Азиатский центр с примкнувшей к нему Россией тоже должен привлекательный образ миру предложить. Кто его явит? Китайцы?

— Смотря на Казанский кремль, мы на самом деле видим образ гармоничного сочетания великих религий, здравого смысла, понимания общности интересов и значения человеческой личности. Все это, по-моему, намного более содержательно, чем либеральная модель, в которой Казанский кремль предстает не более чем музеем. Как сказал мой друг и коллега Александр Айвазов, либеральная идеология похоронила капитализм. В том смысле, что она привела к девальвации нравственных ценностей, к утрате смысла жизни, стимулов к труду и в итоге — к деградации общества. Поэтому этот образ уже мало привлекателен, во всяком случае, для людей, которые заняты делом.

— Так все-таки что евразийское объединение может предложить миру в идейном плане?

— Я считаю, что мы можем предложить миру устойчивое развитие, как это ни банально звучит, без войн, без конфронтации на основе гармонии интересов и понимания ограниченных возможностей каждого участника мирового процесса. Мы не стремимся навязать всем какую-то свою модель. Мы за разнообразие культур и гармоничное соразвитие. Большинство стран Востока сохранило это понимание. Новый мирохозяйственный уклад вырастает естественным путем. Его никто насильно не навязывает.

— Это наше старое, переосмысленное евразийство?

— Да, евразийская идеология. Она, может быть, еще не оформилась, поскольку не имеет каких-то четких догм, а предполагает разнообразие и понимание ценности общего исторического опыта. Эта идеология, конечно, нуждается в развитии. Наша общая задача,и, наверное, Казань для этого самое подходящее место, — подумать, как наполнить евразийскую идеологию современными смыслами.

Казанский кремль Фото: «БИЗНЕС Online»

— У Евразийского союза пока нет официальной столицы. Кстати, Казань могла бы претендовать на эту роль?

— Я-то не против. Мне в Казани очень нравится. Казань сама по себе является воплощением евразийской идеи и в историческом плане, и в культурном, и в конфессиональном, и в духовном. Стиль управления экономикой в Татарстане прагматичен и всем понятен. Я думаю, что Евразийской комиссии лучше работать в Казани, в Москве слишком много соблазнов. Сейчас де-факто местом базирования Евразийской экономической комиссии является Москва. Там находится наднациональный орган, в котором работают профильные министры, они же члены коллегии Евразийской комиссии.

— С какими проблемами сталкивается сегодня евразийский проект?

— Евразийская интеграция — это приоритетное направление в политике президента России. Мы очень быстро создали Евразийский экономический союз. Сегодня уже все привыкли к тому, что мы живем в едином экономическом пространстве, чего еще 10 лет назад никто не мог себе представить. Благодаря последовательным инициативам Владимира Владимировича эту идею удалось реализовать. Дальше необходимо ее содержательное наполнение. Это требует консенсуса, и в этом сложность. Мы хотели бы углублять интеграцию, но есть позиция Казахстана, который считает, что интеграция должна ограничиться только общим рынком. Есть позиция Беларуси, где хотели бы реализовывать, наоборот, общие программы развития. Нужно выработать единое понимание, которое легко можно было бы достигнуть, если бы мы внутри России выработали механизмы стратегического планирования. В Евразийском союзе все ждут инициатив от России. Если у нас нет стратегического плана, то все остальные зависят от того, какие неожиданности в Москве произойдут.

Те же колебания курса рубля, конечно, очень сильно ударили по евразийской интеграции и подорвали авторитет России как ее локомотива, поскольку рубль де-факто становился резервной валютой в Евразийском экономическом союзе. Однако сейчас даже белорусы не очень-то охотно заключают сделки в рублях в силу непредсказуемости динамики курса. Если мы хотим добиться успеха и помочь нашим партнерам войти в ядро нового технологического уклада, нам надо быть образцом. Надо как можно быстрее восстанавливать институты целеполагания. В течение всей многовековой российской истории у нас всегда были цели и задачи. Они были на каждом этапе разными, но мы всегда четко понимали, чего мы хотим в данный момент.

— То есть пока мы не наведем порядок в собственном доме, претендовать на лидерство в Евразии России рановато?

— Нет, мы ведь создали Евразийский союз. Однако вопрос о том, для чего мы его создали и как он должен помочь нашим товаропроизводителям развиваться, пока остается личным делом каждого. Сегодня мы видим, что взаимная торговля в рамках союза сократилась, интеграция пробуксовывает. Нужно вдохнуть новую жизнь в евразийский интеграционный процесс, а для этого нужны механизмы стратегического планирования.

— Единая валюта, которая, возможно, будет называться алтын, — это пока чистая теория?

— В планах нет единой валюты, потому что она предполагает единую финансовую систему, как показал Евросоюз. Современные валюты эмитируются под долги, прежде всего, государств. Поэтому для эмиссии единой евразийской валюты нам нужно договориться о единой политике государственного долга и о единой политике кредитной эмиссии. Мы пока далеки от этого.

— Найдутся ли кадры для проведения новой экономической политики, которая предполагает элементы стратегического планирования?

— О том, что все разворуют, обычно говорят люди, которые управляют государственными деньгами. Они судят по себе. У остальных такой возможности нет. Они как раз демонстрируют готовность работать честно. Кадры у нас есть. Большинство даже в структурах власти составляют добросовестные люди, которые хотят и умеют работать. Для того чтобы произошла кадровая революция в смысле кардинального повышения управленческого уровня, необходим положительный кадровый отбор. Не отрицательный, как сейчас, когда главный принцип — это личная преданность и принцип брать только своих. Это отрицательный кадровый отбор, который ведет к некомпетентности и коррупции. Нужно включить механизм положительного отбора. Для этого нужны прямые механизмы ответственности, причем не только за коррупционные преступления, но и, например, за срыв планов, заданий, поручений.

Возьмем, например, набившую оскомину тему инновационной экономики. Мы создали целую сеть структур. Скажем, Российская венчурная компания. А что она сделала? Или фонд «Сколково». Когда начинаешь интересоваться, чем же эти люди занимаются, выясняется, что они предпочитают хранить государственные деньги на депозитах, ничем не рискуя. Самое страшное для них — придет Счетная палата, а вдруг какой-то проект провалится.

«КИТАЙ УЧИТЫВАЕТ ПЕЧАЛЬНЫЙ ОПЫТ СОВЕТСКОГО СОЮЗА. ТАМ ПОНИМАЮТ РИСКИ ЗАГНИВАНИЯ КОСНОЙ СИСТЕМЫ»

— Вы говорите про новый технологический уклад, но он создается на Западе. Мы знаем про американские, европейские инновации, но ничего не знаем про китайские, индийские или российские. Они вообще есть?

— Отсутствие инноваций в том же Китае — это расхожее заблуждение, поскольку мы плохо знаем китайскую науку. Вы же видите, как у нас устроены индексы цитируемости. Мы даже плохо знаем своих ученых, которые не попадают в индексы цитируемости в англоязычной научной периодике. У нас большая часть науки засекречена, поэтому наши выдающиеся ученые не в состоянии претендовать на ведущие места в рейтингах. В то же время возьмите Советский Союз — казалось бы, еще более инерционная система, чем та, что есть сегодня в Китае, а между тем до сих пор мы лидируем в атомной промышленности, в ракетных технологиях. Правда, проиграли уже в лазерных технологиях, хотя раньше лидировали. Задел, который был создан в советской системе, позволил ряду отраслей жить безбедно 25 лет. В Китае сегодня количество ученых и инженеров растет ошеломляюще быстро. У них сейчас уже вторая по численности армия ученых и инженеров в мире, после американской.

Вопрос о компетентности и инновационности китайских исследователей решается очень просто. Значительная часть ведущих китайских ученых получила образование в передовых вузах Запада. Однако китайская модель для них привлекательнее, чем оставаться, например, в Америке. Они возвращаются в Китай не потому, что им там платят, как у нас, супергранты. Они возвращаются в Китай работать на всю жизнь. Китайское экономическое чудо притягательно: хочется строить что-то новое у себя дома. Число новых технических решений, воплощенных сегодня в тех же мобильных телефонах, программных продуктах, и достижений фундаментальной науки со стороны китайского и индийского научных сообществ быстро растет. Вы сегодня не найдете ни одного университета на Западе, где не было бы индийских профессоров.

«Пройдет еще немного времени, может быть, лет 10 - 15, и китайское научное сообщество вполне будет на уровне» Фото: kremlin.ru

— Нет никаких индийских смартфонов, а китайские сильно уступают американским.

— Но американские собираются в Китае.

— В Китае в тайваньский корпус вставляется американская электронная начинка.

— Формирование научных школ — непростой процесс. Его легко разрушить, как произошло у нас. Но я думаю, что пройдет еще немного времени, может быть, лет 10 - 15, и китайское научное сообщество вполне будет на уровне.

— Широко распространено мнение, что отчасти тоталитарное китайское общество с «великим китайским файерволом» — системой цензуры в интернете, с антидемократической внутренней политикой не способно генерировать технические достижения и на равных конкурировать с открытым обществом. Так же, как отдельные научно-технические достижения не спасли от краха экономики и распада государства тоталитарный Советский Союз.

— Китай учитывает печальный опыт Советского Союза. Там понимают риски загнивания косной системы. В Китае не запрещают частную инициативу. Власти КНР просто направляют ее в нужное русло. Взять тот же интернет: как показывают социологические опросы, три четверти интернет-спроса приходится на всякого рода порнографию. Что это дает с точки зрения развития интеллектуального потенциала? Если вы будете бороться с этим информационным мусором и в то же время будете стимулировать высокотворческие виды деятельности в интернете, то у вас коэффициент полезного действия в информационных технологиях повысится. Кстати, компьютерных фирм довольно много создается именно в Китае.

«НИ О КАКОМ ВОЗВРАТЕ К СОВЕТСКОЙ МОДЕЛИ СЕГОДНЯ РЕЧИ НЕ ИДЕТ»

— Ваши предложения во многом сводятся к восстановлению советских механизмов экономического развития. В СССР госпредприятия получали неограниченный финансовый ресурс, действовала жесткая система планирования, курс рубля был фиксированным. И эта система, как известно, потерпела крах. Как вновь не наступить на грабли советской кредитной эмиссии и планового хозяйства?

— Есть поговорка о том, что нельзя в одну реку войти дважды. С момента краха СССР все кардинально поменялось. Та модель управления экономикой, которая работала в Советском Союзе, сегодня не работает нигде в мире. Это связано с требованиями научно-технического прогресса, с необходимостью раскрепощения творческой инициативы. Все это требует рыночных механизмов, предполагающих свободу предпринимательской деятельности. Ни о каком возврате к советской модели сегодня речи не идет — ни в моей программе, ни в наших совместных наработках с коллегами. Просто хотя бы потому, что это невозможно.

Даже если кому-то этого очень хочется, нереально вернуться обратно в Советский Союз. Бессмысленно пытаться воспроизвести исторически отжившие свое системы управления. Это все равно, как кому-то хочется восстановить Британскую империю с работорговлей и прочими атрибутами господства англичан в мире. Значение творческой самореализации человека, требующее его свободы, исключает тоталитарное планирование. Планирование, о котором мы сегодня говорим, ограничено общими рекомендациями, которые служат в качестве маяков для предпринимателей, инженеров. Индикативное планирование — это результат совместного творчества государства и бизнеса, где государство выступает скорее в роли координатора, чем старшего брата, навязывающего те или иные бизнес-решения.

— Как такое «хорошее» планирование должно выглядеть на практике?

— Весь вопрос в ответственности. Смотрите, как мы выходили из кризиса в 2008 году. Президент принял решение провести денежную накачку экономики для того, чтобы спасти банки. Банкам было сказано: вложите деньги в реальный сектор. Они обманули, не сделали этого, потому что нет механизма ответственности. Если бы он был, эффективность той антикризисной программы была бы в 10 раз выше. У нас она оказалась самой неэффективной из всех стран «двадцатки». Мы потратили 50 процентов ВВП на спасение финансовой системы, но отдача для реального сектора была очень низкой — КПД не больше 10 процентов. Государство должно выступать в качестве интегратора и гармонизатора социально-экономических интересов, следя за повышением общего уровня благосостояния и гармонией в обществе. Для наших чиновников эта задачка, конечно, звучит необычно.

До сих пор нам навязывают американскую модель, согласно которой государство — это институт, предоставляющий услуги населению. Этого мало, хотя не нужен и перегиб в другую сторону. Модель, которая сегодня реализована в Азии (будь то на основе государства, как в Китае, или на основе частного бизнеса, как в Южной Корее и Японии), показывает, что возможна конвергенция. Сегодня такая конвергенция (слияние капиталистической и социалистической моделей — прим. ред.), о которой советские ученые говорили еще с 1960-х годов, становится реальностью.

— Конвергенция — это косыгинская и андроповская программа. Вы к ней предлагаете вернуться?

— Сегодня в экономической науке можно считать доказанным, например, в книгах академика Валерия Макарова о социальном кластеризме, что смешанная экономика хотя и более сложная, но и более эффективная. В экономике упрощение приводит к деградации. Конвергентная модель, конечно, очень сложная и требует от чиновничества не только отсутствия коррупции, но и осмысленной созидательной работы. Попытка загнать нас в американскую модель порождает, как говорит академик Виктор Полтерович, институциональные ловушки. То есть институты просто не работают. Нам нужно формировать систему управления, исходя из нашего собственного опыта, в том числе негативного и опираясь на работающие механизмы, которые для большей части нынешнего правящего класса, прямо скажем, некомфортны. Эти механизмы требуют большей ответственности и компетентности.

«МОДЕЛЬ — И ЭКОНОМИЧЕСКАЯ, И УПРАВЛЕНЧЕСКАЯ — ТАТАРСТАНА МНЕ ОЧЕНЬ ИМПОНИРУЕТ»

— Как регионам выживать в ситуации, пока у государства нет четкой программы развития, а курсом рубля рулят спекулянты?

— Для регионов сегодня очень важно найти свои конкурентные преимущества не только в сфере экономики, но и в системе управления. Например, объявить, что такой-то регион — это зона свободная от коррупции, и всячески следовать этому принципу.

«Мне в Казани очень нравится. Казань сама по себе является воплощением евразийской идеи и в историческом плане, и в культурном, и в конфессиональном, и в духовном» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Это возможно хотя бы теоретически? Вы же понимаете, что коррупция идет из центра.

— Конечно, возможно. Одно дело, когда на уровне региона губернатор и местное правительство создают всем равные возможности и обеспечивают прозрачную бизнес-среду, а другое дело, когда каждому бизнесмену навязывают откаты, долю участия и тому подобное. Это две больших разницы. С учетом того, что у нас есть очень большое недовольство со стороны бизнеса системой регулирования и административным давлением, те регионы, которые продемонстрируют высокое качество управления и отсутствие коррупции, получат огромные преимущества по привлечению свободного капитала для своего развития.

Рынок, в принципе, в России динамично развивается, и уже есть очень много ниш, в том числе по импортозамещению. Также регионам важно создать свои институты развития, которые показывали бы бизнесу те направления инвестиций, которые государство поддерживает на региональном уровне. Специнвестконтракты как форма такого рода инвестиционной политики себя неплохо зарекомендовали. Наконец, необходимо аккуратно работать с финансами региональными. У нас многие регионы оказались в долговой ловушке и сегодня связаны по рукам и ногам, Если регион берет деньги взаймы, то надо эти деньги направлять на инвестиции, а не на текущие расходы. Я пониманию, что нельзя построить развитой капитализм в отдельно взятом регионе, но тем не менее пытаться надо. В этом плане модель — и экономическая, и управленческая — Татарстана мне очень импонирует.