Тауфик Ибрагим: «Мусульманин не может не быть салафитом»

Тауфик Ибрагим — ученый с мировым именем, главный специалист по исламской философии в России

«САЛАФИЗМ И ВАХХАБИЗМ — РАЗНЫЕ ВЕЩИ»

— Доктор Тауфик, в этом году планируется открытие Болгарской исламской академии. Как вы считаете, какая концептуальная основа должна быть у этого заведения?

— Общая задача поставлена на самом высоком государственном уровне, на уровне президента страны. Он же заявил, что нужно возродить российскую мусульманскую богословскую школу, т. е. ориентироваться на богатое наследие мусульман России XIX - XX веков. Это должно стать одним из основных факторов, которые определяют и идеологию, и концепцию мусульманского образования в России.

— Если говорить о возрождении татарского богословия, то каких мыслителей прежде всего вы имеете в виду? На кого мы должны ориентироваться?

— Лично мне ближе всего Муса Бигиев, Шихабутдин Марджани, Зия Камали и — не в последнюю очередь! — Риза Фахретдин. Очень жаль, что мало работ Ризы эфенди переведено и доступно широкой аудитории. Я не устаю повторять, что именно с него началось мое знакомство с интеллектуальным исламом, с богословской мыслью российской уммы. Это было относительно давно. Я тогда скрупулезно изучал (при помощи моего учителя Артура Сагадеева) его знаменитую серию о мыслителях ислама. С нетерпением жду качественного перевода на русский язык его фундаментального труда «Религиозно-общественные вопросы». У меня есть только частичный, к тому же и неотредактированный перевод.

— Часто говорят, что Фахретдин стоит особняком. Его считают ваххабитом...

— Ваххабитом или салафитом?

— Ну, наверное, все-таки салафитом.

— Это принципиально различные понятия. Не надо путать их.

— А как вы проводите грань между ними?

— На самом деле все реформаторы были салафитами. В том смысле, что все они призывали возвращаться к первоначальному периоду становления религии. Если ты критикуешь неправильные накопившиеся наслоения, то первое, что ты говоришь: «Вернемся к первоистоку, обратимся к салафам, к основам». Это общереформаторская установка, притом единственно возможная, перспективная. Поэтому салафитом был и Мухаммад Абдо, и Афгани, и, скажем, Марджани. И все они откровенно говорили о себе как о салафитах. Так что не надо давать ваххабитам узурпировать это название. Более того, мусульманин не может не быть салафитом. А как иначе?! Разве кто-нибудь из нормальных исповедников ислама может не уважать первых мусульман, не следовать по их пути?!

Поэтому нельзя, чтобы кто-то узурпировал себе название «салафизм». Точно так же это относится и к названию ахль ас-сунна ва ль-джамаа (букв. «люди сунны и согласия», самоназвание суннитов — прим. ред). Нельзя такие вещи давать узурпировать.

И еще один важный момент. Обращение к салафам, как я уже отметил, служит общей платформой обновленческого движения. И есть серьезная опасность, что некоторые деятели, под предлогом борьбы с пресловутым ваххабизмом — а это абсолютно святая задача, имея в виду борьбу с экстремизмом, которую мы связываем с ваххабитами, — захотят устроить некий реванш.

— Что вы подразумеваете?

— Восстановить те вещи, от которых отказались наши джадидиты, реформаторы, модернисты. Это очень опасно.

Но вернемся к вопросу о названиях. Салафизм, особенно в XIX веке и начале XX века, — это общее для реформаторов знамение. Тогда любой мог назвать себя салафитом. Поэтому я считаю, что отдавать это название на откуп радикалам ислама — и идеологическая, и политическая ошибка. Здесь ситуация примерно такая, как в случае со словом «джихад» или «шахид». Мы просим средства массовой информации не называть деятельность экстремистов «джихадом», не называть террористов-смертников «шахидами», потому что это священные для нас понятия. Демонизация салафизма — не лучший метод противостояния экстремизму. Да, многие экстремисты выступают под его флагом, но на самом деле это скорее псевдосалафизм.

В пылу жаркой полемики мы всех гребем под одну гребенку. Но это то же самое, когда на Западе одним скопом всех мусульман считают террористами. Нельзя идти на такие обобщения. Салафизм и ваххабизм — разные вещи. Ваххабиты считают себя единственными салафитами. Но ведь они точно так же считают себя и единственными представителями ахль ас-сунна ва ль-джамаа, единственно истинными суннитами. Так что, теперь отказаться от термина суннизма?!

Еще раз подчеркиваю: уважение к салафам очевидно для всех мусульман, как и уважение к слову «шахид». И в практическом отношении мы допускаем большую ошибку, когда отдаем им эти понятия.

«НИКОГДА НЕ НАДО ЗАБЫВАТЬ, ЧТО РЕЛИГИЯ — ЭТО ПРЕЖДЕ ВСЕГО ТРАДИЦИЯ»

— Разве салафизм не приведет к ретроградству?

— Возвращение назад — это установка, которая общая и для салафитов-консерваторов, и для салафитов-модернистов. Обращаясь к временам Пророка, консерваторы видят свою задачу в том, чтобы восстановить тогдашнюю практику, цепляясь за букву, за внешнюю форму. Например, Пророк ходил в такой-то одежде — и мы должны следовать его манере. На эту тему есть известный исторический анекдот. Когда египетские мамлюки воевали с турецким султаном, один из вождей мамлюков попал к султану в плен. Султан его спрашивает: «Зачем ты таким способом воевал против нас?! Ты же видишь, что у нас есть винтовки, а у тебя только мечи. Сколько твоих людей уже погибло!» Вождь ему отвечает: «Я не буду пользоваться европейским оружием ради победы и не стану изменять своим убеждениям. Лучше умру верным сунне Пророка, а он побеждал мечом!»

Вот типичный для традиционалистов-консерваторов ход рассуждений. Они отказываются размышлять над замыслом религиозных установлений. И это было самым слабым местом в традиционном мусульманском праве, когда людей не посвящали в общественную пользу того или иного культа или запрета. Причем речь идет об общественной пользе для нашей жизни здесь, на этой земле: какую пользу приносит данное предписание или, если это запрет, какой вред? Консерватор рассуждает иначе: «Зачем мне думать о том, по какой причине я это делаю, ради какой цели. Я просто должен поступать так, как поступал Пророк». Поэтому если вернуться к ваххабитам (хотя сейчас «ваххабизм» это скорее некое обобщение), то это консервативный салафизм — возвращение к букве шариата.

— А салафиты-модернисты?

— Реформаторы, модернисты, обновленцы — здесь не надо спорить о названиях — ищут смысл, заложенный в рассматриваемом установлении, освобождают его от исторической ограниченности, т. е. от ограниченности, которая обусловлена данной эпохой, когда этот замысел мог осуществляться только в определенных формах. И далее они ищут современные формы реализации указанной цели. Простой пример. Пророк чистил зубы с помощью мисвака (деревянной палочкой-щеткой — прим. ред.) и своих товарищей призывал к нему. На нашем же современном языке это означает использовать зубную щетку или любое другое средство гигиены. Мы стараемся понять, какой там заложен смысл: чтобы рот был чистым. А потом смотрим, как в наше время можно достичь этой цели, исходя из имеющихся у нас средств.

Да, и в средние века были у нас мыслители, которые акцентировали внимание на замысле шариатских предписаний, заложив основы того, что мы сегодня называем «правом целеполаганий» (фикх аль-макасид) — в частности, это ат-Туфи и аш-Шатыби. Но в ту эпоху такие законоведы не определяли погоду. И именно такой подход актуален сегодня в плане реформы традиционного понимания шариата.

— Часто говорят, что ревизия под лозунгом возврата к основам чревата разрушением ислама как такового и вообще уничтожением нашей культуры. Согласны ли вы с такой оценкой?

— Отчасти да. Никогда не надо забывать, что религия — это прежде всего традиция. И приходится констатировать, что некоторые просвещенные умы, возмущенные засильем традиционализма, порой забывают об этом. Да, религия — это традиция. Человек чувствует силу в том, что он, например, молится, как молятся 1,5 миллиарда мусульман в мире, что за ним — многовековая практика. Такое придает ему определенную историческую опору. Ни в коем случае нельзя преуменьшать роль традиции. Традиция сама по себе — хорошая вещь. Это как дом, который ты построил и в котором живешь. Другое дело, что рано или поздно наступит время, когда надо делать в нем капитальный ремонт. И вот здесь встает вопрос. Один хочет остаться в ветхом жилье, даже если дом рухнет ему на голову, считая себя верным традиции. А другой заявляет, что ему вообще дом не нужен. Это две крайности. Дом нужен. Традиция нужна. Ни под каким предлогом ее нельзя шельмовать, перечеркивать. И это верно не только в данном контексте.

Так, в России перестроечного и последующего десятилетий было много критики в адрес советского периода, но в последнее время стали более взвешенно к этому подходить. Критикуя советский строй, иногда очерняют все без исключения и на самом деле ударяют по русской идентичности, российскому достоинству. Уважение к своей истории должно оставаться. И если так обстоит дело в отношении светских реалий, то тем более это справедливо в отношении религии. Святость традиции надо сохранять.

«В ИСЛАМЕ ФАКТИЧЕСКИ НЕТ ДОГМАТОВ, В КОТОРЫЕ НАДО ВЕРИТЬ, ХОТЯ РАЗУМОМ ИХ И НЕ ПОСТИЧЬ»

— Если воспользоваться вашей метафорой и говорить о капитальном ремонте, то какие вещи надо убрать? Что конкретно?

— Иногда надо даже строить новый дом, поскольку просто ремонт уже не поможет. Но нельзя отказаться от идеи дома. Вот что я имею в виду.

— В этом новом или обновленном «доме» ислама чего не должно быть из того, что было в старом «доме»?

— Есть две базисные идеи, до осознания которых основная масса мусульман еще не дошла. Хотя в духе этих идей давным-давно высказывались некоторые мусульманские мыслители. Но таким идеям не было суждено утвердиться в общественном сознании.

Первая идея — идея прогресса. Это фундаментальное положение, которое провозглашается в Коране и подтверждается всем ходом истории. В мировом масштабе она стала доминировать в XVIII веке и особенно после мощных успехов в области естественных наук. Раньше, когда в течение тысячелетий ничего особо не менялось в жизни людей, трудно было рассчитывать в принципе, что такая идея могла бы быть даже воспринята. Мы сейчас понимаем, что человечество прогрессирует в своем умственном, интеллектуальном развитии. Мир — это главная Книга Бога, а что, по сравнению с нами, о мире знали, скажем, люди V I- VII веков?!

И постижение священных текстов зависит от общего интеллектуального уровня данного народа. В этом смысле Муса Бигиев говорит: «Какова культура народа, такова и его религия», т. е. таково и его понимание религии. Итак, уровень понимания религии зависит от уровня культуры ее носителей. Поэтому надо отказаться от традиционного представления, будто золотой век в понимании ислама уже позади. Вот это первое фундаментальное положение.

Именно в связи с положением о мировом прогрессе надо трактовать слова Корана, по которым Мухаммад является хатам ан-набийин («печать пророков» — прим. ред.). В традиционных толкованиях оно понимается в том смысле, что после Пророка уже не будет другой пророческой миссии. Однако здесь абсолютно непонятным остается тот факт, что пророк Мухаммад стал последним. Что, собственно, радикально изменилось? Ведь раньше пророки приходили чуть ли не один за другим, а в VII веке пришел Мухаммад, и больше не будет пророков. Сначала ссылались на близость конца света. А когда этот конец стал отодвигаться на неопределенное время — возможно, на тысячи или миллионы лет, то никаких вразумительных объяснений не выдвигались.

В действительности случилось то, что именно ко времени прихода коранического послания завершилось религиозное детство человечества. Эту мысль, которую мы еще не можем освоить и принять, разделяли почти все джадидиты. Она подразумевает, что закончилась эпоха относительно примитивных (т. е. рассчитанных на детское сознание) методов небесного обучения и просвещения. Отныне люди уже могут сами, своим разумом, решать вопросы, относящиеся к земной жизни.

Элементарный пример. Почему Пророк не назначил преемника? Любой, даже недалекий политик, монарх, уходя из жизни, заботился о преемнике. Более того, про Пророка говорят, что он предсказывал чуть ли не все события, которые должны случиться отныне и вплоть до конца Света. Спрашивается: неужели Пророк не предвидел, что после него начнутся ссоры между претендентами на пост главы общины?!

— А как же предания шиитов про то, что Али был назначен преемником в местечке Гадир Хум?

— Сунниты не отрицают само предание о словах, сказанных тогда Пророком об Али, но иначе они истолковывают их, не видя в них указания на преемника. С другой стороны, представление о необходимости такого указания скорее относится к религиозному детству. Несостоятельно и возражение, по которому Пророк не мог не назначать преемника, дабы не было распрей. Такое возражение напоминает возражение ангелов, когда Бог им сказал про сотворение Адама: «Я ставлю наместника Себе на земле». Те воскликнули: «Укоренишь ли Ты там такового, кто станет нести разлад и проливать кровь?!» На что Бог ответил: «Воистину Я знаю неведомое вам». Всевышний, конечно же, знал об упомянутых ангелами явлениях. Но в этом и смысл сотворения мира и особенно человека, смысл истории. Жизнь дана людям в испытание. Бог дарует нам разум и свободу и смотрит, как мы ими воспользуемся. Это тем более актуально, когда человечество уже преодолело религиозное детство. Кончилась эпоха, когда религия призвана была определять людям подобные вещи — сами люди своим разумом должны решать государственно-политические вопросы.

С мыслью об этой зрелости связан и хорошо известный, но далеко не адекватно осознанный факт того, что в нашей религии нет чудес. Почему Пророк отказывается творить чудеса в доказательство истинности его небесного избрания? Да именно потому, что эта эпоха детства закончилась. Чудо ориентировано на детское, неразвитое сознание. Речь идет о физическом чуде: вот передо мной стол, и я превращаю его в петуха. Чем отличается детская ментальность от взрослой? Чудо для детского сознания — это то, что нарушает законы природы. А для развитого, ученого сознания чудо — сами законы природы. Закономерность в мире и есть самое великое чудо. Когда Менделеев говорит: «Вот должен быть еще один элемент с такими-то характеристиками», и данный элемент потом обнаружится — именно такой факт служит чудом для интеллектуального сознания и ярчайшим доказательством наличия Бога.

«Жизнь пророка Мухаммада» —  первое на русском языке полномасштабное жизнеописание пророка Мухаммада, итог 15-летних изысканий Тауфика Ибрагима

— Получается, что многие вопросы Пророк преднамеренно не стал решать, оставив нам самим искать ответы на них?

— Да, именно так. А в отношении ряда проблем, по которым пророк выносил решения, надо учесть следующее фундаментальное обстоятельство. Пророк действовал как реформатор. Однако в тех условиях, в которых он жил и проповедовал, ему вряд ли удалось реализовать все свои замыслы — до конца и полностью преодолеть те отрицательные вещи, которые имели место быть в его время. В этой связи я всегда ссылаюсь на такой пример. Незадолго до смерти Пророк сетовал перед своей супругой Айшей, что Кааба построена неправильно. По Пророку, надо было бы, чтобы хиджр (полукруглое пространство, примыкающее к северо-западной стене Каабы — прим. ред.) включили в здание храма. Должно быть также два прохода: вход и выход. Он говорил ей, что люди только обратились в ислам, и если он станет перестраивать Каабу, то опасается их реакции — они неправильно поймут и уйдут от ислама. Если Пророк даже в период своего триумфа, действовал столь осторожно в таком вопросе, который не так уж задевает общественное положение людей, то неужели по отношению к проблемам, таким как отмена рабства и эмансипация женщин, он будет поступать иначе?! Он в 10 раз будет более осторожно действовать!

Да, не надо представлять, что любое слово, сказанное Пророком, легко было воплотить в жизнь. Скажи народу: «Освободите рабов!», и тут же освободят? Нет, они, скорее всего, уйдут от ислама, а не освободят! Примечательно, что, когда Пророк установил, чтобы женщинам давать долю от наследства, пусть и половину доли мужчины, это вызвало бурный протест. Раньше женщина ничего не получала от наследства, поскольку, как считалось, наследство положено только воинам-защитникам, а женщина «не садится на коня». И многие приходили к Пророку, выражая недовольство по этому поводу. Надо понять: то, что Пророк мог реализовать в то время — это было, надо полагать, вершиной того, что может реформатор реализовать в тогдашних условиях. Но Пророк заложил основы реформирования общества, наметив вектор развития. Надо разглядеть этот вектор и дальше действовать в том направлении.

Итак, первая идея — это прогресс.

— А вторая?

— Вторая идея — не менее принципиальная и важная, хотя отчасти предстоит как некоторый аспект предыдущей идеи. Это мысль о контекстуализации учения Корана и Пророка. Причем здесь подразумеваются два контекста: 1) доисламская Аравия и 2) библейская, иудейско-христианская традиция. Ведь Пророк должен был считаться с уровнем культурного развития аравитян-язычников и ориентировался на их ментальность. Например, при описании Рая вряд ли Бог будет упоминать, скажем, о березах. И в Коране фигурируют только те фрукты, которые были известны в Аравии. Какой смысл называть людям фрукт, который они никогда не видели?! Бог дает истину, облекая ее в тех понятиях и образах, которые известны адресатам.

Что касается второго контекста, то в Коране неоднократно подчеркивается, что послание, с которым явился Мухаммад, — это продолжение богооткровенной традиции иудаизма и христианства. И Пророк всегда хранил верность этой традиции. Отсюда и тот факт, что многие положения и сюжеты Корана общие с Библией.

Поэтому если мы хотим правильно понять кораническое послание, надо его рассматривать как на фоне Аравии и ментальности людей того времени, так и на фоне библейской традиции. Тогда станет понятно, на что в действительности ориентировал Пророк, используя некоторые образы и мотивы из этих традиций, и как он развивал их дальше. Взять, например, учение о джиннах. Оно доминировало в мировоззрении аравитян. Значит, Коран не ввел это учение, но максимально рафинировал его. Если внимательно поглядеть, то Коран фактически лишил их доступа к Божьим тайнам, к гайб, и отгородил мир от их вмешательства. Картина мира существенно демистифицируется, становится более рациональной.

Такая же тенденция прослеживается и в отношении библейского фона. Проиллюстрируем это на примере сюжета о чудесах. Возьмем историю состязания Моисея с египетскими волхвами — известную по Библии историю, которая повторяется и в Коране. При невнимательном прочтении перед нами одна и та же история. Волхвы бросают свои веревки, и те превращаются в змеев; Моисей бросает свой посох, и он, превратившись в змея, съедает тех. Но если из библейского рассказа можно понять, что веревки волхвов действительно «сделались» змеями и что волхвы смогли повторять некоторые явленные Моисеем чудеса, то в Коране говорится только о случае с веревками и посохом, притом превращение веревок описывается здесь как только «кажущееся», т. е. как заворожение глаз. Другими словами, волхвы реально не превратили веревки в змеев. Они лишаются способности изменять природу вещей.

Относительно же чудес, сотворенных пророками с соизволения Бога, заметим также, что Коран, хотя и сохраняет за чудом определенную роль в обучении и просвещении «детского» ума, но переводит его в прошлое, т. е. в рамки для рассказов о прошлых пророках, но никак не для времен Пророка Мухаммада. Поэтому Пророк не совершил ни одного физического чуда в доказательство своего небесного посланничества. Это качественно новый этап в развитии религии. С приходом ислама наступает эра нового типа религиозности — религиозности, которая ориентирована на разум.

Вот почему у нас в исламе фактически нет догматов, т. е. нет таких положений, в которые надо верить, хотя разумом их и не постичь. Это величайшее наше преимущество — только не надо такие мои слова воспринимать как полемику с другими религиями. Да, никто не может конкурировать с нами в этом плане — в плане предоставления человеку такой веры, которая рука об руку идет с разумом, с наукой.

Не менее важно и то, что Коран ориентирует людей на маслаха, общественную пользу, на лучшую жизнь здесь, на этой земле. Вот этими двумя установками мы и должны руководствоваться. В области теории, «догматики» у нас все соответствует требованиям разума. В области же практики все соответствует интересам человека. Причем, повторяю, речь идет об интересах касательно земной жизни. Как справедливо отмечает Муса Бигиев и другие джадидиты, праведность заключается не столько в том, как вы готовите себя для той жизни, сколько в том, как ты, наместник Божий на земле, создаешь здесь культуру, цивилизацию.

«Большинство людей не осознает того факта, что о многих вещах в Коране умалчивается или о них говорится только в общем плане, — это и есть великая мудрость и милость Бога. А полагая это недостатком, они приписывали Пророку вещи, идущие вразрез с кораническим учением»

«ТОЛЬКО ЛИШЬ ПОТОМУ, ЧТО ЛЮДИ, БЫВШИЕ ВООБЩЕ ВНЕ КУЛЬТУРЫ, ВЛИЛИСЬ В НЕЕ, НАМ КАЖЕТСЯ, ЧТО МЫ ДЕГРАДИРУЕМ»

— Вы говорите о прогрессе, но прогрессирует ли человечество в моральном плане?

— Это непростой вопрос. Бывает сложно определить подобное, когда сравниваешь разные культуры, допустим, европейскую и китайскую. Какая этическая система выше? То же самое и в эстетике. Идеалы красоты сегодня и в прошлом — есть ли здесь развитие? Для литературы также очень сложный вопрос. Могут ли люди подняться выше Толстого, Шекспира или Гомера? Словом, есть вещи, в отношении которых нелегко судить, есть здесь прогресс или нет. Однако если слово «мораль» несколько конкретизировать, то некоторые сдвиги легко заметить. Например, уважение к человеку как к человеку, независимо от его этноса, религии, пола и т. п. В этом плане, наверное, человечество в целом по сравнению со Средними веками существенно продвинулось вперед. Или взять отношение к рабству. Во многих таких конкретных областях мы, конечно, прогрессируем.

— Но ведь многие законы нравственности были сформулированы давным-давно. Не зря говорят о вечных ценностях. О каком прогрессе тут можно вести речь? Все уже сказано до нас.

— В некоторых областях и на уровне общих формулировок может быть и так. Но при оценке нельзя ограничиваться общими формулировками. «Не убивай! Не укради!» — великие заповеди. Кого же не убивать? Раньше считали, что единоверца нельзя убивать, а человека другой веры — можно.

Приведу по одному примеру из истории как нашего богословия, так и христианского. «Мы тебя [Мухаммад] воздвигли посланником не иначе как в милость всем людям», — сказано в Коране. Как некоторые наши богословы интерпретируют данные слова? Когда ты униженными, «в цепях» (!), приведешь неверных в ислам — это и есть милость к ним. Также в христианстве были схожие мотивы в толковании заповеди о любви к ближнему. Некоторые богословы, притом достаточно авторитетные, говорили: «Еретиков и неверных сжигайте вместе с женами и детьми. Это и есть любовь к ним, ибо чем меньше времени останется у них на грехи, тем лучше для них там!»

В целом, если смотреть на развитие общества, то вряд ли общая мораль сегодня ниже, чем в те времена, когда религия была провозглашена в качестве государственного закона. В том же контексте порой утверждают, что уровень мировой культуры в целом падает. Помню, как на обсуждении одной книги раздались голоса типа: «Какая была высокая культура раньше, в XIX веке! А сейчас, что это пошла за культура? Интернет!» И кто-то выступил и объяснил: это нам только кажется, что мы деградируем, и это кажется именно потому, что мы меряем нашу жизнь по более высоким мерам. Давайте посмотрим: людей, которые читают высокую литературу в XIX веке или сейчас — кого больше, если считать на душу населения? Или: если в Москве взять количество лиц, которые посещали театры, то какое из них больше на душу населения — в XIX веке или сегодня? Только лишь потому, что люди, бывшие вообще вне культуры, влились в нее, но у них не очень высокие стандарты культуры, нам кажется, что мы деградируем. А где основная масса людей была раньше? В большинстве своем — вне культуры вообще! Таковым было, например, подавляющее большинство крестьян. А мы сейчас сетуем: «Боже мой, люди не вылезают из интернета, что это за культура!» Раньше эти люди вообще были неграмотными, пили, потом били своих жен.

Здесь речь не идет об оправдании всякого рода извращений и пороков в современном обществе. Но когда, например, я смотрю на свою историческую родину, то что я вижу? Беженцы больше устремляются не к своим единоверцам, а в Европу — к христианам или неверующим. И об этом стоит подумать. Пересек границу, даже если незаконным способом, и тебе дают жилье, еду. Где это было видано раньше?!

— Все равно, многие сочтут этот вопрос относительным.

— Можно по конкретным критериям посмотреть. Допустим, продолжительность жизни человека. Для меня это важный показатель. Если культура обеспечивает своим носителям более продолжительную жизнь, то это более развитая культура. В иной культуре массово погибают дети, а люди спокойно принимают их смерть, считая себя при этом высоко моральными.

В некоторых мусульманских странах люди живут в грязи. Даже около мечети бывает сплошная грязь! Зато внутри мечети цитируются хадисы Пророка, что «чистота — половина веры». Красивый лозунг, который реализуется далеко не всегда и не везде. А нам нужна практическая реализация. Вот почему Мухаммад Абдо, побывав в Европе, сказал: «Там я видел ислам, но без мусульман, а у нас я вижу мусульман, но без ислама». В плане исполнения великих заповедей религии мусульмане не всегда исполняют их, формально считая себя ее последователями. Это печальный факт.

«С ПРИХОДОМ ПРОРОКА МУХАММАДА ВПЕРВЫЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ ОТКРЫТАЯ РЕЛИГИЯ»

— Если мы прогрессируем, то в чем заключается прогресс в отношении самой религии?

— Как я сказал выше, это прежде всего выражается в том, что более высокая культура, наука позволяет шире и глубже постичь как Вселенную, главную Книгу о Творце, так и Писания, в смысле священных текстов.

Религия прогрессируется и в этом плане движется в сторону облегчения. Иисус Христос пришел и снял многие строгости Ветхого Завета. То же самое произошло и при Пророке Мухаммаде. Показательно, что в известной истории об обращении к Пророку со своей тяжбой иудеи сказали: «Пойдемте к этому Пророку, который принес облегчение».

В чем самый фундаментальный пробел в традиционном фикхе (мусульманском праве — прим. ред.)? Он состоит в том, что на многие вещи, которых не касается Коран или которые не урегулировал сам Пророк, подчас смотрели как на некий недостаток, пробел — и брались его заполнить. Тогда как все величие нового послания в том и состоит, что ни Бог в Коране, ни сам Пророк этого не делает. В этом смысле звучит хадис: «Не спрашивайте Пророка! Худший это тот, кто спрашивает Пророка о чем-то, а потом приходит предписание». О том же сказано и в Коране: «О те, которые уверовали, не спрашивайте, о вещах, которые огорчат вас, если станут вам известны». Обычно данное место толкуют примитивно: мол, к Пророку пришел кто-то и спросил, кто его отец, а Пророк назвал имя его настоящего отца. На самом же деле речь тут совершенно о другом: если будете спрашивать, то Бог даст правило, которое будет регулировать интересующий вас вопрос на все времена. Вот от чего Бог предостерегает людей.

— С этим и связано развитие религии?

— Да, с приходом пророка Мухаммада впервые появляется открытая религия. На этапе религиозной зрелости человечества величие религии уже заключается не в том, сколько она урегулировала, а в том, сколько она не урегулировала, оставляя нам. Если бы Бог сказал, что надо жить по-монархически, мы должны были бы всегда жить по-монархически. Разумно ли это? Риза Фахретдин метко заметил: если вопросы, которые мы должны регулировать разумом, будут решаться в Коране или Сунне, тогда зачем Бог дал нам разум?! Этого не могут понять консерваторы. Они полагают, что в Коране и Сунне должно быть абсолютно все. Наоборот. То, что Пророк многие вещи оставил не урегулированными, и есть величайшая милость и мудрость Бога. Эти вещи Он оставил на решение нашему разуму и опыту. Разве случайно, что в Коране не упомянуты многие вопросы?! Что, в Коране не хватило одной строки, чтобы написать о пяти молитвах?! Или возьмем закят, о котором десятки раз говорится в Коране. Что, не хватало места сказать о том, что его размер должен составлять 2,5 процента?! Пророк, определив размер закята в 2,5 процента, нашел лучшее, самое оптимальное решение для Аравии той эпохи. В других же местах и временах такая конкретика может не работать, и там может быть целесообразным другой размер закята.

Большинство людей не осознает того факта, что о многих вещах в Коране умалчивается или о них говорится только в общем плане, — это и есть великая мудрость и милость Бога. А полагая это недостатком и решив восполнить данный пробел, они приписывали Пророку вещи, идущие вразрез с кораническим учением.

В этом отношении показателен следующий пример. В Библии сказано, что Ева сотворена из ребра Адама. Из иудео-христианской традиции мы знаем, во что это превратилось. В течение многих веков считали, что у женщины вообще нет души. Коран же опускает деталь о ребре. Также, по Библии, Ева первая поддалась наущению Сатаны и потом дала Адаму запретный плод. На основе этого женщину стали обвинять как инициатора первородного греха. Коран снимает и это. А к нашему Пророку возводят хадисы, возвращающие нас к тем вещам, от которых Коран уходит!

— Но ведь если говорить о религиозных предписаниях, то в Коране есть и конкретика. Разве нет?

— Если внимательно посмотреть, то тот минимум, который Коран регулирует, часто предваряется словами: «Тебя спрашивают...» Это подсказка нам о том, что если бы Пророка не спросили, то Бог не давал бы такого регулирования. Иначе зачем это упоминать? Вот в Библии просто даются законы. А здесь: «Тебя спрашивают о том-то». Еще такой великий мыслитель ислама, как Ибн-Рушд, отметил, что Бог таким образом дает намек просвещенному уму, где необходимо учитывать ситуативность.

В начале ислама, в мекканский период, подобной конкретики практически не было. Она появляется позже, когда мусульмане обосновались в Медине. Поэтому именно мекканский период, который дает прежде всего общие наставления, и отражает подлинную, вневременную сущность ислама. Бытует мнение, что ислам давался постепенно, чтобы люди привыкали. Что же получается? Когда человек присягает на верность Пророку, ему говорят, что ислам такой-то. А через некоторые время ему объявляют: «Нет, ты должен делать теперь еще это и это, иначе ты вероотступник». А если кто-то не освоит эту постепенность? Тогда он вероотступник и его надлежит казнить?! Нет. Это неправильно. Ниспосланное в Мекке и составляет сущность коранического послания. Именно здесь были сформулированы основные общечеловеческие принципы. Если грубо говорить, то мекканский Коран — это общечеловеческий Коран, мединский Коран — это применение его в условиях Медины. Надо эту историчность понять.

Рустам Батыр