Анатолий Чубайс Анатолий Чубайс Фото: ©Александр Гальперин, РИА «Новости»

ЗЕЛЕНЫЙ ЭНЕРГОРАЙ

— Анатолий Борисович, насколько я знаю, представители промышленности считают, что «зеленая энергетика» в России будет априори дороже. Им придется за это в той или иной форме платить. Поэтому давайте теперь им попытаемся ответить.

— Во-первых, пока, на сегодняшний день, во всем мире возобновляемая энергетика дороже, чем традиционная. И тем не менее, как мы знаем, во всем мире она не просто развивается, а, собственно, начиная с 2014 года объем вводов возобновляемой энергетики впервые превысил весь объем вводов традиционной. К 2015 году эта тенденция усилилась, в 2016-м усилилась еще больше. И оказалось даже, что объем ввода солнечной энергетики в мире больше, чем объем ввода всей угольной энергетики.

— Но уголь-то сокращается. Его пытаются сокращать.

— Так он поэтому и сокращается. Он сокращается, потому что он замещается солнцем, несмотря на то, что пока еще солнце дороже...

— И газом, не только солнцем.

— Нет, он не замещается газом. Это не так. Темпы роста газа на сегодня меньше, чем темпы роста солнца. Это означает, что он замещается солнцем, а не газом, если уж так точно говорить. Но это, в конце концов, детали. Суть в том, что в мире на сегодня, несмотря на то, что возобновляемая энергетика пока еще, как правило, дороже, тем не менее она сегодня уже завершила дискуссию на тему «за» или «против». Вернее, мир завершил дискуссию по возобновляемой энергетике — «за» или «против». Если еще десять лет назад всего 30, по-моему, стран создавали у себя системы поддержки возобновляемой энергетики, то сейчас таких стран уже больше 140. Это означает весь мир, и Россия в том числе. В чем логика? Логика в том, что, в принципе, вы можете ничего этого не делать и можете строить новые угольные и газовые станции, которые пока еще дешевле. Я имею в виду электроэнергию, выработанную с них. Только уже миру понятно, что в следующие 10, 20, 30, 40 лет доля возобновляемой энергетики будет расти. Мало того, что очень важно, предопределена категория под названием «сетевой паритет», то есть момент времени, когда, наконец, возобновляемая энергетика станет дешевле. Это точно произойдет. Уже в ряде стран это начинает происходить. Вот в этот момент вы окажетесь, если вы ничего не делали, в ситуации, когда весь мир развил индустрию по возобновляемой энергетике, а вы продолжали заниматься традиционной. И у вас она оказывается не только технически отсталой, но еще и экономически убыточной. Что будет делать страна в этой ситуации? Массовый импорт созданных за рубежом технологий. К счастью, мы этого избежали.

— А почему вы уверены, что возникнет этот сетевой паритет? Фактически есть ценовой паритет пока, как я прочитал, в Европе. По крайней мере, из ветра и солнца электроэнергия в четыре раза дороже, чем из традиционных...

— Нет, это неверно. Явление сетевого паритета давно предсказано. Начинается с 2015 года, и примерно за 10-15 лет его пройдет весь мир. На сегодняшний день конкретно по солнечной энергетике в Германии цена солнечной генерации меньше, чем цена тепловой генерации.

— Так это благодаря огромным субсидиям.

— Конечно же, нет! В том-то и дело, что речь идет о цене без субсидий. Это принципиально важно. В Европе ряд стран начиная с 2015 года начнет проходить сетевой паритет, сетевой паритет без субсидий, в том-то и дело. Это чистая цена. Считайте, себестоимость киловатт-часа, генерированная солнцем, ветром, газом и так далее.

— Тогда, извините, другую цифру приведу, я ее специально посмотрел. В Германии киловатт стоит 24 цента. В России он стоит 4,5 цента, в Америке и в Канаде — от 3 до 10. Поэтому на тех уровнях можно как бы и прийти к паритету, но вот на тех, которые выше российских и американских цен во сколько-то раз, в шесть...

— Отмечу, что вы между делом признали триумфальный успех реформы энергетики, поскольку цена электроэнергии в России сегодня реально одна из самых низких в мире.

— Но в Америке и в Канаде примерно так же.

— Это правильно. Только в Европе в два, в три, в четыре раза дороже. Это во-первых. Во-вторых, ведь поэтому и происходит сетевой паритет в разное время в разных странах. Именно потому, что в разных странах разная цена. Но при этом нет ни одного серьезного аналитика, который бы отрицал неизбежность его прохождения. Он точно произойдет. Кстати, в России именно в силу дешевой электроэнергетики он произойдет гораздо позже, чем в Европе. Но опять же это означает, что у нас есть простая альтернатива: не нравится, не занимайтесь. Готовьтесь, будете покупать все в полном объеме. К счастью, эту альтернативу страна прошла правильно. У нас не всегда так случается, а вот с возобновляемой энергетикой так и случилось. Это означает, что в России проект возобновляемой энергетики состоялся, это означает, что у нас уже необратимо строятся солнечные станции. И вот-вот начнут строиться ветростанции.

— Да, действительно, принято...

— А теперь, кстати говоря, обиженным потребителям, я ушел от этой части вашего вопроса. Ну, с потребителями картина такая: во-первых, напомню, что для населения у нас тарифы регулируемые. Это означает, что население не заплатит ни одного дополнительного рубля за возобновляемую энергетику. Во-вторых, промышленные потребители действительно заплатят. Ну, действительно, когда кто бы то ни было платит за что бы то ни было, он в 100% случаев из 100 недоволен тем, что он заплатил. Это естественная и справедливая реакция. Но давайте себе сделаем две оговорки к этому, если уж говорить с промышленными потребителями. Оговорка номер один — какой размер платежа? Мы недавно эти данные представляли публично — в следующие 15 лет надбавка, которую придется платить промышленным потребителям в цене за электроэнергию, будет находиться в диапазоне от 0,6% до 6,1%.

— 0,6% — это не страшно, а 6% — это большая цифра.

— Это страшно, это смертельно.

— Для энергозависимых бизнесов это очень серьезная цифра.

— Поехали дальше. Доля расходов на электроэнергию в себестоимости промышленной продукции. Диапазон помню со времен РАО «ЕС» — от 5% до 18%. К 5% и 18% прибавьте 6%, вы получите от 6% и до 19,5%. Ощутимо или неощутимо? Ощутимо. Я не говорю, что не существующая нагрузка. При этом, напомню, что 6% — это максимальная точка за весь период. Я уже не помню, в какой это год достигается, потом она уходит. Для энергозависимых, для энергоемких бизнесов это, действительно, ощутимый параметр. Дальше давайте смотреть: они в состоянии переложить на потребителя или не в состоянии, какую часть из этого в состоянии, в какой степени это будет их самих стимулировать к энергосбережению, с которым у нас катастрофа полная в стране, и так далее? В этом смысле не хочу уйти в черно-белую позицию. Я действительно согласен, что для потребителя это дополнительная нагрузка. Только на бесплатный сыр мышеловки бывают, ребята. Кроме этого, есть второй вопрос. Вообще, у нас тендеры в этой сфере, и вы будете смеяться, они настоящие. Мы с «Росатомом» — не хочу говорить, «схлестнулись», — но конкурировали очень жестко за право построить станции.

— Я тут объясню, что вы сейчас вспоминаете про времена РАО «ЕЭС».

— Нет, я вспоминаю сейчас про апрель и май 2017 года. Тендер на ветроэнергетику в России: чтобы его выиграть, мы вынуждены были снизить свой запрос по цене ДПМ (договорам на поставку мощности — Business FM), если я правильно помню, на 15%. Но это есть тендер на ветроэнергетику. В итоге мы сумели при сниженной цене выиграть все 1000 мегаватт, на которые заявлялись, а «Росатом», который снизил цену меньше чем на 15%, половину из объема заявленного не смог получить. Это я к тому, что есть реальная конкуренция. Но хочется сказать друзьям, которые меня в Российском союзе промышленников и предпринимателей — а там, в общем-то, такая горячая тема, как вы понимаете — ребят, а что вы не пошли в эту сферу? Вас что, держали, если она такая эффективная, такая сладкая? Вперед, делайте, стройте заводы! Не стали строить, ну, значит, не стали строить. А за электроэнергию будут платить все, в том числе и мы, потому что, как хорошо известно, в любой энергетической системе есть собственные нужды с оплатой за ту электроэнергию, которую ты сам потребляешь для производства. Поэтому это для всех одинаково и для всех справедливо.

«РОСНАНО» СЛЕЗАЕТ С ТРУБЫ

— Мы сейчас говорили об общем экономическом срезе. А теперь, собственно, что во всем этом делает «Роснано»? Ну, кроме того, что вы сейчас сказали, что именно «Роснано» выиграло тендер на поставку этой чистой энергии. Почему «Роснано» и какой наш вклад будет технологический? Почему мы должны бояться, что мы будем покупать эти мельницы ветровые и солнечные панели за границей со временем? Мы многое покупаем за границей до сих пор.

— Это правда, что мы многое покупаем. Только есть один вектор: давайте покупать больше и больше, и добывать больше нефти, и покупать на нее высокотехнологичное оборудование. А есть противоположный вектор, который ваши коллеги-журналисты называют слезанием с нефтяной иглы, диверсификацией экономики, слезанием с газовой трубы и так далее. Это оно и есть. Про это мы с вами говорим. В данном смысле мы не просто говорим, мы это и делаем. Так получилось, что для нас тематика возобновляемой энергетики является не чужой. Мы всерьез и основательно заложили ее основы еще в 2007 году в ходе реформы РАО «ЕЭС». Здесь, в «Роснано», все очень просто. Солнечные панели — это нанотехнологии, ветроэнергетика, в том числе ее композитные компоненты — это углепластик, это нанотехнологии. И даже дымоочистка в переработке мусора — это, конечно же, нанотехнологии. Там очень сложная система фильтров. Поэтому это наш мандат. Именно поэтому мы в это пошли всерьез. Ну и так случилось, что на сегодня мы с партнерами в солнечной энергетике игрок номер один по объему мощностей, которые мы выиграли на тендерах. В ветроэнергетике — игрок номер один. Ну и в переработке мусора тоже игрок номер один.

— Тут я тоже задам встречный вопрос. Видимо, от лица ваших оппонентов из РСПП. Они могли бы сказать: очень хорошо, давайте развивать технологию генерации из ветра, из солнца, накопления электроэнергии, фильтров. Просто в нашей стране есть дешевые традиционные источники. Вот в других различных странах у вас оторвут с руками эти технологии. Почему мы насильственно внутрь страны сейчас эти наши технологии внедряем?

— Вы знаете, этот вопрос я считаю вполне резонным. Более того, если уж до конца дать на него ответ, то вообще, я считаю, что нам в России неправильно автоматически принимать для себя те же самые цели по возобновляемой энергетике, которые принимает, например, Западная Европа. Неправильно именно в силу того, что углеводороды — это наше естественное природное богатство, наше естественное природное наследие. Использовать их — в том числе означает стараться удерживать цены на энергоносители на уровне несколько ниже, чем есть. Что, собственно говоря, сегодня и происходит. Что это означает для возобновляемой энергетики? Ну, как мне кажется, следующее: нужно выбрать правильный баланс. Как говорил классик, позавчера подыматься рано, а завтра будет поздно. Нужен правильный момент времени начала и правильные целевые ориентиры. Вот смотрите, Европа в целом на сегодня держит для себя ориентир примерно такой — 2030 год, около 30% энергобаланса возобновляемой энергетики. Это очень высокие параметры. Ряд стран, естественно, выше, ряд — ниже, но это крайне высокие цифры. Нужны ли они России? Нет, не нужны. Я считаю, что это было бы неправильно. В моем понимании для нас цифры где-то между 10-15% на 2030 год, ну, может быть, чуть-чуть повыше — это было бы разумной цифрой. Меньше этого, меньше 10% было бы абсолютной ошибкой. Почему? Давайте возьмем одну конкретную сферу. Солнце, например. Послушайте, вообще вся солнечная энергетика — это гетероструктура. Гетероструктура — это то, за что Жорес Иванович Алферов получил Нобелевскую премию, работая еще в Физтехе имени Иоффе. В Физтехе имени Иоффе мы создали исследовательский центр, который на сегодня разработал модель-проект солнечной панели, у которой по заводским испытаниям четырехдневной давности КПД — 22,7%. 22,7% — это на уровне топ-3 в мире. А до конца года будет 23%.

— Так что же мы не поставим это в Германию?

— Так мы ровно это и будем делать. Вот именно об этом речь и идет. Мы сейчас, добившись этого уровня технических, экономических параметров нашей продукции, базируясь на собственном научно-техническом заделе, выходим на экспорт. Это и будет сейчас делаться. Это и есть важнейшая часть той стратегии, которую я отстаиваю. Альтернатива? Ну, давайте китайское покупать. Там, в принципе, 21% сейчас есть. Это тоже можно. Только нужно понимать, что за нашим заводом, производящим эти панели, которые топ-3 в мире, стоит наука, от прикладной до фундаментальной. За ним стоит образование, создаваемое кафедрой возобновляемой энергетики, которая сейчас в стране уже в нескольких местах возникает. Соответствующий образовательный потенциал. За ним стоит целая технологическая культура, которая в России может быть создана, должна быть создана и создается на наших глазах. Альтернатива? Ну, давайте перечеркнем все это. Будем в Китае покупать.

— Нет, а без обязательного внедрения в самой России никак нам на внешний рынок не выйти?

— Конечно, нет. Невозможно создать завод без собственного рынка, а собственный рынок невозможно создать без системы господдержки, за которую платят и сами потребители. Это и есть логическая связь. Попытаться прорваться сразу же на мировой рынок, не имея собственной базы, не имея собственной обкатки, не имея собственного испытательного полигона, невозможно. Сначала российский рынок, на котором системные меры созданы поддержки, а потом экспортный. Иначе бы у нас не получилось.

— Что касается гарантий для того бизнеса, который займется как производством оборудования для альтернативной энергетики, так и, собственно, генерации на этой базе. Я так понял, что там хорошие условия создаются, с гарантированной доходностью. Не слишком ли тепличные условия?

— Если бы эти условия были...

— То есть цена гарантируется. Где еще гарантируют цену?

— Гарантированная цена, о которой вы говорите, это и есть договоры на поставку мощности. Та самая основа, которая сегодня в целом работает в информированной энергетике. Работает эффективно и работоспособно. На этой основе в ДПМ за последние десять лет страна совершила исторический инвестиционный рывок в энергетике в целом. Ввела более 20 тысяч мегаватт только в тепловой энергетике и еще 15 тысяч за ее пределами, обновив значительную часть всей энергосистемы страны. На этой же базе выросла и построена вся система поддержки для возобновляемой энергетики. Не слишком ли это много? Давайте посмотрим по количеству игроков, которые здесь есть. Вот я вам сказал о конкуренции, и это чистая правда. Но все-таки конкуренция двух компаний, ну, двух с половиной. Были мы, был «Росатом» и там был Intel. Собственно, все. Если мы говорим про солнце, кто начинал эту историю? Начинало «Роснано» вместе с «Реновой», с Вексельбергом. У нас 50 на 50 завод. И, честно говоря, когда мы его строили, это была авантюра. Авантюра в том смысле, что еще не было никакой системы господдержки. И если бы мы параллельно ее не создали, то завод оказался бы в очень сложном положении. Но мы это прошли. Где мы находимся сегодня конкретно по производству солнечных панелей в России? Есть один наш завод в Чувашии, тот самый, который 22,7% достиг. Есть вводимый сейчас, буквально в эти дни, абсолютно частный завод с частными инвесторами российскими и китайскими в Подольске. Я надеюсь, что там сильные ребята работают, думаю, что у них все получится. Надеюсь на это. Они будут с нами конкурировать. Но, собственно, два завода на Россию. Но это что, такое уже сверхмедом намазанное место?

— Мы же сейчас как бы сама по себе цельная программа и система развития, она появилась совсем недавно, которая задает какие-то условия.

— Да, это правда.

— Так вот, в новых условиях, может быть, эта очередь выстроится? Но выстроится ли?

— Очередь, выстроившаяся на сегодня, состоит из двух заводов.

— Хорошо. Теперь, собственно, про природу. Это тоже у нас всегда интересно. Особенно когда про солнце говорят в России. Даже в Москве, я уже не говорю про север. Все-таки чем нас природа больше наделила — солнцем или ветром? Какое из этих направлений более перспективно для нас?

— Ответа два. Первый ответ — по солнцу, точнее по инсоляции. Россия находится на очень хорошем природном потенциале. Как это ни странно, но у нас, например, в Оренбурге или в Ростове уровень инсоляции выше, чем в Берлине и Мюнхене. Хотя известно, что Германия — один из лидеров по солнечной энергетике. Психологически тут такая подмена происходит: Россия — страна холодная, но не темная. Это разные вещи. Большая часть России — это не морской, а континентальный или даже резко континентальный климат. Континентальный климат — это низкая влажность. Низкая влажность — это низкая облачность. Это означает, что по количеству солнечных дней в году, по количеству часов солнечных в год мы находимся на вполне приличном уровне. Я когда-то впервые приехал в Якутию летом и с изумлением обнаружил, что все якуты обгоревшие.

— Загорелые?

— Да. Говорю: ребята, а что это такое? У вас же вроде тут вечная мерзлота. Но это только зимой, а летом у них очень жарко. Мало того, специалисты знают, что на самом деле холод — это фактор, который не снижает КПД солнечной панели, а увеличивает его. Меньшая температура повышает КПД, охлаждать не надо. В этом смысле по солнцу у нас все очень даже неплохо. А по ветропотенциалу Россия, извините, мировой лидер. По ветропотенциалу российскому, особенно с учетом всего нашего арктического побережья и освоения Арктики, Россия — мировой лидер, точнее Дальний Восток. Не случайно мы на днях будем собираться у Юрия Петровича Трутнева по возобновляемой энергетике на Дальнем Востоке. Поэтому по природному потенциалу у нас возможности очень богатые, которым позавидовать могли бы многие страны мира.

СКУТЕР ТИПА MASERATI

— Теперь к другой очень громкой теме, которая привлекла огромное внимание — да вы, собственно, его к ней привлекли, написав об электрическом скутере, цена которого, как ожидается, составит 8 тысяч евро.

— Даже 8,5 тысячи

— Это не ошибка?

— Нет.

— Я ошибся в меньшую сторону. Ну, это примерно цена Renault Clio в Европе.

— Да, я в курсе.

— Анатолий Борисович, если человек придет в магазин и за одни и те же деньги сможет купить очень продвинутый, но скутер, и автомобиль полноценный, что он, скорее всего, выберет?

— Смотря какой человек. Надо понимать, что продукт, который сделан нашими коллегами из дочерней компании нашей «дочки», то бишь это наша «внучка», обладает двумя группами свойств. Первая: уникальные параметры — технические и качественные. Повторюсь, наверное, надоели мы с этим, но, тем не менее, вес обычного скутера — 120-130 килограммов, вес нашего — 40 килограммов. Продолжительность хода с одной зарядки обычного скутера — 40 километров, нашего — 120 километров, насколько я помню. Ну и так далее. Эти уникальные технические параметры, они попадают или переводят весь продукт в премиум-класс.

— Извините, я вот пытаюсь представить — ну, если отвлечься от того, что там, вы об этом наверняка расскажете, очень интересные научно-технические решения — по потребительским свойствам. Это должен быть человек... То, что скутер весит 40 килограммов, вероятно, позволяет, например, его в лифте поднять в квартиру, но это не задача очень богатого человека, у него наверняка есть место, где это оставить внизу. Проехать на нем на одной зарядке 120 километров — то есть кататься вдоль берега моря два дня подряд, да? Опять же, насколько именно богатому человеку это нужно? А простому человеку в сто раз важнее, чтобы скутер просто ездил и стоял у подъезда, и пусть он ездит 20-30 километров и стоит в восемь раз дешевле, за сколько можно купить.

— Давайте начнем ответ на ваш вопрос с географии. Как раз то, за что нас активно ругают. Продукт заточен не просто под премиум-класс, а под европейский премиум-класс. Это продукт для европейских потребительских рынков и их премиум-сегмента.

— То есть он должен купить новизной?

— Этого мало.

— То есть мы сделали то, чего у них просто нет?

— Это само собой, такого просто нет. Но дело даже не в этом, это называется life style product. Это продукт, у которого появляется жизненный стиль, это продукт, дизайном которого занимались лучшие итальянские дизайнеры. Это продукт, который по одному своему внешнему виду сразу же заметен, но внешний вид — это 15-я часть всего того, что нужно для лайф-стайла. Это продукт, к которому разрабатывается гамма продуктов, начиная от одежды и заканчивая защитой. Это продукт, у которого система продажи и договора с дилерами выстроены так, что в договорах с дилерами прописано...

— «Бедным не продавать»?

— Нет, написано по-другому: в магазине с Renault Clio он продаваться не может — может продаваться рядом с Maserati. Только в случае, если он будет находиться вот на такого цвета платформе нашего дизайна, вращающийся с такой-то скоростью и в такое-то время, и с такой системой подсветки — это продукт премиум-класса. Зачем мы туда попали? Отвечаю многочисленным нашим критикам, рассказывающим, что в русской деревне на этом мопеде не поедешь. Не поедешь точно, ребята. Не поедешь, он для этого и не предназначен, мы не для этого его делали. А для чего? Для того, что есть такая нами горячо любимая тема под названием «одностенные углеродные нанотрубки», про которые мы много раз рассказывали. Это продукт, который, являясь добавкой, придает потрясающие свойства базовым материалам. Так вот, мы на сегодня, являясь уже мировыми лидерами по объему производства этих самых трубок, получили потребительский продукт того самого премиум-класса, ни одно из свойств которых невозможно было бы теоретически достичь, если бы не эти самые наши углеродные нанотрубки.

— Например? Что конкретно этому самому лакшери-потребителю так уж будет нужно из этих потребительских свойств?

— Нет, подождите, это два разных вопроса. Я не это сказал. Я сказал, что ни одного из ключевых свойств этого продукта достичь без трубок было бы нельзя. Минимальный вес получен благодаря тому, что нанотрубки, увеличивающие прочностные параметры материалов, из которых сделан скутер, позволяют уменьшить их габариты и облегчить конструкцию. Длительность хода получается за счет количества циклов перезарядки, ну, это немножко другое, точнее, емкости батарей, которые получены только благодаря использованию этих самых нанотрубок и так далее.

— Тогда получается, что и снижению веса тоже: чем меньше вес, тем дольше едешь.

— Совершенно правильно, и веса тоже. Так вот для нас это в некотором смысле, если хотите, демонстрационный продукт. Мы показываем, что прорыв трубок в классе, который называется премиум-потребительским для скутеров, создает принципиально новое изделие, которое не существовало с такими параметрами. Мы убеждены в том, что прорыв скутеров в промышленные товары, например, в шины, создает такой класс шин, которых не существовало. Прорыв одностенных углеродных нанотрубок в эластомеры создает такой класс эластомеров, которых не существует на земном шаре. Их прорыв в пластике создает такой тип пластиков, которых не существует, и так далее. Мы, зная это и видя спектр промышленных товаров (а мы сегодня взаимодействуем из 100 крупнейших технологических компаний мира с 75-ю), решили одновременно попытаться сработать и на потребительском рынке не только для эластомеров... Как я понимаю, половина слушателей решило, что я перешел на китайский язык.

— На ругательства. А что это такое, если честно?

— Резина. Резинотехнические изделия всех видов. Это пластики, которые могут изменять свои параметры под механическим воздействием. Так вот для нас скутер — это просто та же самая идея, которую мы считаем фундаментальной, по которой мы строим свою стратегию, но приложенную к одному конкретному потребительскому продукту. Вот почему мы там оказались, и вот почему он нужен в Европе с этими параметрами.

— Вы говорите, что это демонстрационный образец, по сути. Такая вот отлитая в бытовом предмете сумма технологий, основанных на нанотрубках. Но все-таки может так случиться, что он не будет иметь коммерческого успеха?

— Вы знаете, запросто.

— Люди могут купить, могут не купить. Вы готовы к чисто коммерческой потере?

— У нас из 86 продуктов, по которым мы построили новые заводы, любой завтра может вдруг потерять экономику и обанкротиться. Это может случиться с любым инновационным продуктом. Мало того, у нас кроме успешных проектов есть и неуспешные. В этом смысле никто ни в чем не застрахован. Терпимость к ошибкам — получится или не получится. У нас в «Роснано» разные точки зрения по этому поводу, были горячие споры на очень серьезном профессиональном уровне. В этом смысле остается только одно сказать: ребята, следите за развитием событий. Получится — расскажем, не получится — тоже расскажем. Пока на сегодня вот эти вот захлестнувшие сеть прогнозы о том, какой идиот Чубайс, получающий дотации из бюджета, наши народные деньги — опять бессмысленный продукт. А) денег из бюджета мы шесть лет не получаем, ни одного рубля; Б) продукт не для российского, а для европейского рынка; В) продукт нужен для того, чтобы доказать работоспособность гораздо более фундаментальной идеи. А теперь все просто расслабились и смотрим за тем, что произойдет по фактам продаж.

— Очень хочется спросить, а что же машину-то не сделали легкую? Тем более для электротяги снижение веса это действительно один из...

— Нет, подождите, подождите. Либо вы говорите, зачем делали этот скутер, он никому не нужен, либо говорите, что нужно решить гораздо более серьезную задачу — построить машину.

— А машина сколько стоила бы?

— Если отвечать на ваш вопрос всерьез, мы действительно считаем, что, конечно же, автомобилестроение — это колоссальный потенциальный рынок для нанотрубок.

— А почему так дорого? Вот все бы это самое, только чуть дешевле. Могу представить, сколько машина бы стоила такая.

— Не задавайте два вопроса одновременно. Почему не сделали машину?

— Потому что стоила бы 36 тысяч евро.

— Да нет же. Короткий ответ — невозможно сложнейшее изделие под названием автомобиль выпустить на сверхконкурентный рынок, если ты не смог выпустить и продать там с окупаемостью гораздо более простое изделие под названием скутер. Это простой ответ на ваш вопрос.

— Тогда будем все-таки ждать автомобиля. Но очень интересно, сколько он будет стоить. Нет, вопрос на самом деле серьезный, почему вот такая цена?

— Да потому, что в этом классе...

— Это специально, чтобы бедные не покупали или потому, что серия очень маленькая? Потому что опытный образец?

— Цена — есть точка пересечения кривой спроса и кривой предложения. Маркетологи...

— Но мы еще спрос не знаем.

— Да подождите, подождите. Мы не знаем и продукта, и спроса, так всегда бывает в инновациях. Маркетологи, поверьте мне, прежде, чем цену выставлять, серьезно и основательно провели свое исследование. В результате мы считаем, что по этой цене этот продукт в этих объемах, а объем у нас от 22 тысяч до 32 тысяч, насколько я помню, будет продан. Ну, проверим.

— Снижение цен возможно? Вот эта штука задешево может быть?

— А зачем? Зачем?

— Затем, чтобы была масса.

— А нам не нужна масса. У нас нет такой задачи, у нас есть задача доказать работоспособность этого продукта в этом сегменте. В этом сегменте у него честная цена. Если у нас какой-то конкурент появится, еще пока не видно в диапазоне как минимум три-пять лет, вот тогда мы будем думать о снижении цены на европейском рынке. А пока зачем? Это нерационально. Мы в бизнесе.

Беседовал Илья Копелевич
BFM.RU, 12/10/2017