Ирада Аюпова: «В мире архивы – это элитарное сообщество»

Ирада Аюпова: «Мы, наверное, та служба, которая, как никакая другая, понимает необходимость сохранения языка. Вопрос даже не в языке. Вопрос в сохранении себя»Фото: «БИЗНЕС Online»

«ДА, У НАС В СТРАНЕ СФОРМИРОВАЛСЯ ОБЛИК АРХИВА КАК АРХАИЧНОГО ИНСТИТУТА»

— Ирада Хафизяновна, вы уже два с лишним года возглавляете архивное ведомство Татарстана. Помню, когда было объявлено о назначении, собеседники из числа креативной молодежи, с которой вы активно работали в качестве первого замминистра культуры РТ, горевали, что такого яркого человека и управленца отправили командовать пыльными полками с документами...

— Для того, чтобы развеять такие мнения, приходите к нам. У меня жизненное кредо: если ты хочешь, чтобы у тебя что-то получилось, ты должен это полюбить всей душой и максимально полно изучить область. Важно, чтобы то, что ты делаешь, нравилось тебе самому. Я могу сказать, что мне как стороннему наблюдателю очень импонирует то, что происходит в архивной отрасли. Мне нравится, что у людей, которые работают и в государственных архивах, и в муниципальных, горят глаза. Нравится интерес в глазах пользователей читальных залов. На самом деле, это очень показательно.

Вы знаете пирамиду Маслоу: пока у человека не удовлетворены первичные потребности, у него никогда не будет интереса к более высоким ценностям — культуре, искусству, истории, изучению документов. Мои коллеги вспоминают, что 15–20 лет назад в читальных залах максимум были два-три человека. Сейчас у людей есть интерес к своим корням, к истории. У меня только одна проблема: я не могу быстро и в полном объеме предоставить документы, которые запрашивают. Во-первых, потому что много запросов. В один из дней недели мы сделали режим работы до 8 часов вечера, и люди сидят, изучают документы. Во-вторых, у нас пока еще идет ремонт. И еще мы забираем документы на оцифровку, а это требует времени. Поэтому прошу нас понять и простить, но в ближайшие два месяца мы выйдем уже в штатный режим работы.

— А кто эти люди, сидящие в читальных залах? Когда в первой половине нулевых был завсегдатаем нацархива на Кремлевской, казалось, кругом сплошь «собратья по несчастью», пишущие диссертации.

— Это исследователи не только из Татарстана, очень много людей приезжают из других регионов. Мы сейчас можем констатировать рост интереса к генеалогии, к краеведению.

— С чего вдруг?

— Это тенденция актуальна во многих странах мира сегодня. Есть, например, исландский проект по изучению генеалогии. У них имеется национальный сайт Íslendingabók, на котором можно в точности отследить свое генеалогическое древо. Да, у нас в стране сформировался облик архива как архаичного института, может быть, это было создано искусственно: кто владеет информацией — владеет миром. Но в мире архивы — это элитарное сообщество исследователей, источниковедов. В СМИ очень много материалов по архивной тематике, «Голоса из архива» — известный блог «Би-би-си», очень много статей в современных изданиях. Экономические издания часто обращаются к ретроспективе трендов и изучают статистику в более широких временны́х диапазонах.

«Сегодня мы цифруем документы, и мы приобрели для этого хорошее оборудование. В неделю цифруем столько, сколько раньше цифровали в месяц. А бывает и больше» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ЕСЛИ СТРУКТУРИРОВАТЬ ЦЕЛЕВУЮ АУДИТОРИЮ ПОЛЬЗОВАТЕЛЯ АРХИВОВ, ТО НУЖНО РАЗДЕЛИТЬ ЕЕ НА ЧЕТЫРЕ ГРУППЫ»

— И какие основные тренды можно назвать применительно к вашей сфере?

— В целом в архивном деле есть несколько мировых трендов: первый — увеличение открытости и доступности информации, в том числе путем оцифровки архивов. Второй — использование больших данных. Для того чтобы решить любой вопрос, надо понимать исторические тренды, нужно посмотреть на проблематику не только сегодняшнюю, но и на ту, которая была в предыдущие периоды. Зачастую мы изобретаем велосипед, но многие реформы, идущие сейчас, имеют свои корни в прошлом, и они имели свои прототипы в прошлом. Соотношения политических, исторических, культурологических событий вызывает большой интерес ученых со всего мира. И третий — это унификация форматов хранения цифрового контента. Сегодня в мире реализуется несколько международных междисциплинарных проектов, например InterPARES, PREFORMA по обеспечению долговременной сохранности аутентичных цифровых документов.

— А можно ли как-то типологизировать пользователей архивов?

— Если условно структурировать целевую аудиторию пользователя архивов, то нужно разделить ее на четыре группы. Первая группа — люди, которые занимаются образованием или самообразованием. Разница между Западом и Россией в том, что мы считаем, что после института закончили обучение. Нет — человек постоянно совершенствует свои компетенции, работает с документацией, информацией. Поэтому библиотеки и архивы — это две категории заведений, которые востребованы у людей, занимающихся самообразованием. Но и, конечно, люди, которые получают первое образование, условно назовем их учениками.

Вторая аудитория — это ученые, которые профессионально занимаются исследованием той или иной темы. Это не обязательно исторические события. Исследования могут касаться экономики, демографии, здравоохранения, архитектуры. 97 процентов документов у нас — это управленческая документация практически по всем отраслям. Так или иначе, научные исследования должны опираться на документы. Третья — это государство, потому что мы храним документы, которые являются подтверждающими те или иные факты. Это касается имущественных отношений, заработной платы (например, подтверждения стажа для пенсионного фонда). Эта информация нужна государству для принятия решений. Хотя за ней достаточно часто обращаются сами граждане.

Четвертая категория — это просто частные исследователи. Люди, которые занимаются этим не в связи с профессиональной деятельностью, — им это не нужно для образовательных нужд, им не нужно подтверждать никакие факты. Это краеведы, люди, которые занимаются историей своего рода. Очень здорово, что сегодня эта аудитория растет. Люди изучают историю своего рода или семьи, восстанавливают церкви и мечети, ищут их описание. Здорово, что такая потребность есть.

Возвращаясь к статьям в иностранной прессе. Помню материал в одном известном СМИ о том, что мужчина, родившийся в 1942 году, когда ему было лет 15, узнал, что был усыновлен. Выяснилось, что во время бомбежки в Лондоне его нашли у входа в магазин. Он попал в приемную семью, которая решила рассказать ему об этом. В нынешнее время он заинтересовался вопросом своей семьи. Казалось бы, это было почти невозможно. Меня удивило, но мужчина нашел этот магазин, и там сохранились их архивы. Это культура управления информацией.

— И какого рода информацию он обнаружил?

— О событиях, которые происходили в жизни этого магазина, — с фотографиями, с описаниями. Так он узнал точную дату, когда его нашли, но не смог вычислить факт рождения и не смог найти свои корни, потому что ни в одном из роддомов не сумел найти информацию о себе. Там была интересная история: его дочь затем обратились в международные банки ДНК. Он сдал свою кровь — нашли человека, который имеет совпадения в структуре ДНК. Оказалось, что это жители Канады. Потом они провели генеалогическое исследование семьи этих канадцев и вышли на настоящих родителей того мужчины. Его отец был солдатом, он вместе с его матерью в это время оказался в Великобритании, они попали под бомбежку, посчитали, что ребенка невозможно будет спасти и оставили его у магазина.

— Вы мечтаете, чтобы и в Казани спустя много лет можно было узнавать такие подробности при помощи архивной службы?

— У нас была такая идея. Смысл в том, что интересно совмещать данные. Очень большая проблема — оцифровка и распознание данных. На нас сегодня многие обижены, потому что мы активно цифруем фонды и не всегда можем их предоставлять заявителю оперативно. Потому что оцифровка документов — это долгий процесс: сначала расшивка, иногда бывают дела и по 500 листов, и по 1000. Потом — полистная нумерация, подготовка к оцифровке, потому что документы могут быть не в самом лучшем состоянии. Затем сама оцифровка, сшивка дел, подгрузка в систему — это очень кропотливая работа. Есть миф, что надо просто взять поточный сканер — и все. Нет, поточный сканер нельзя использовать для таких документов, это полистное сканирование. Чудес не бывает, это нельзя сделать быстро.

Но мы все равно придем к этому, в первую очередь мы сегодня наполняем источниковую базу по генеалогическим исследованиям, уже в этом году сделаем ее доступной в цифровом виде. Сейчас мы дорабатываем сервис удаленного доступа к читальному залу, к концу года мы постараемся его запустить. Человек, находясь в Иркутске, Нижневартовске, может послать запрос, и там будет оплачиваться только услуга удаленного доступа.

«Очень многое делается при поддержке нашего президента Рустама Нургалиевича Минниханова— это и ремонт архивов, и грантовая поддержка муниципалов» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ТА СИСТЕМА УПРАВЛЕНИЯ ИНФОРМАЦИЕЙ, КОТОРАЯ СЕЙЧАС ФОРМИРУЕТСЯ В ОБЩЕСТВЕ, ПРИВОДИТ К УТРАТЕ ОЧЕНЬ ВАЖНОГО НАВЫКА»

— Сколько всего человек трудятся в отрасли в Татарстане и находятся непосредственно у вас в подчинении?

— У нас более двух с половиной тысяч организаций источников комплектования. В их числе и такие крупные, как «Татнефть», КАМАЗ, пороховой завод, «Казаньоргсинтез», — у них мощнейшие архивные службы, у всех есть службы делопроизводства и архивного дела. Можно ли их считать архивными работниками или нет? Если мы посчитаем по одному на компанию — это уже будет 2,5 тысячи сотрудников только на предприятиях. Плюс у нас 46 муниципальных архивов, государственный архив и комитет. В госархиве — чуть больше 180 человек, в муниципальных архивах — 97 человек. А в комитете работают 30 человек. Нагрузка зачастую на архивистов огромная. Бóльшая часть запросов в архивы сегодня —  по стажу. Из 120 тысяч запросов — 101 тысяча по стажу, заработной плате.

Кстати, в январе мы запустили сервис по подаче заявления и получению ответа в электронном виде через портал «Госуслуги». Там запрос сразу администрируется и отправляется в тот архив, в котором находится документ. К сожалению, у нас еще есть организации, которые не сдали документы в архив, и вопрос в том, что крупные организации сами хранят архивы. Но мы хотим построить единое архивное пространство на региональном и государственном уровне. Человеку без разницы, где хранятся эти документы. Главное — результат.

— Что мешает создать это единое пространство?

— Это можно сделать, вопрос один — унификация форматов архивного хранения. Каждый работает в своей системе, а у кого-то этой системы нет вообще. Для муниципальных и государственных архивов мы это решили, и мы постепенно наполняем нашу единую архивную систему информацией. А для архивов ведомств это отдельный вектор.

— Но, скажем, крупные предприятия готовы здесь сотрудничать с вашим комитетом?

— Во-первых, они ведь не отдают документы. Объединяется, по сути, только научно-справочный аппарат: наименования фондов, дел. В архивном деле есть два уровня управления. Человеку нужен конкретный документ, конкретная информация, поэтому исполнение запросов идет непосредственно по документам. Но в существующей учетной политике конкретный документ вообще не фигурирует. Самый первый уровень стратификации — это дело, группа документов, которая объединена по какому-либо признаку. Причем в России существует несколько принципов формирования этого дела. Если говорить о том, что 10 марта — день архивов, то в 1720 году Петр I именно в этот день подписал первый в России государственный акт — «Генеральный регламент», или «Устав», который ввел во всех государственных органах власти архивы. Так вот, термин «дело» идет из судейской системы, и предполагалось, что с момента возбуждения дела и до окончания все это должно читаться едино, как роман. У вас должна быть цепочка, логика выстраивания событий и документов в единое целое. К сожалению, сейчас такое мало где реализуемо. Как правило, подход, который существует, — это унифицированные типы документов, которые группируются по календарному принципу — например, распоряжения или приказы за январь. Это процессный подход. А когда от первой странички и до решения — это проблемно-ориентированный подход.

«Мир очень поменялся, и по архивным документам это видно. Есть очень хорошая сказка про счастливую калошу, когда человек так мечтал переместиться на сто лет назад. А попав туда, понял, что не все так идеально, как в его фантазиях»
Фото: «БИЗНЕС Online»

— То есть возникают проблемы с систематизацией.

— Сегодня многое мы не можем систематизировать. Те же метрики или генеалогические исследования, или личные дела, по которым мы ищем заработную плату. Почему долго? Представьте, предметом исследования является зарплата конкретного человека. А дело построено по принципу зарплаты всей организации или структурного подразделения за определенный период, человек там не выделяется, не виден. Ты сидишь вычитываешь. То же самое по генеалогии, но там ты можешь ориентироваться по дате. Но и она не всегда очевидна. Кроме того, при переходе с записей в метрических книгах к загсу методология поменялась. Для многих семей фамилия-то появилась в начале XX века, до этого запись была — имя ребенка, имена отца и дедушки, мать указывалась по такому же принципу. Я часто привожу пример из своей жизни: как формировались фамилии? Например, у моего прадедушки было шесть детей. У троих детей фамилия идет по имени прапрадеда, а у троих — другая, по родовому имени. А люди не знают, они ищут свои фамилии и не понимают, почему не могут их найти. Или, например, если имя было Габдулвали, то часть могли стать Габдулловыми, а часть — Валиевыми.

Если говорить о татарском языке, то большинство людей не поймет записи в метрических книгах, которые сделаны в арабской графике. А эта графика сохранялась на протяжении тысячи лет. Еще были руническое письмо, уйгурская графика, латиница. Конечно, нельзя ставить знак равенства между языком 1000 лет назад и сейчас. Поменялась не только графика, но и смыслы, и сам язык. Но изучение рода, истории села — это захватывающий процесс...

Мир очень поменялся, и по архивным документам это видно. Есть очень хорошая сказка про счастливую калошу, когда человек так мечтал переместиться на сто лет назад. А попав туда, понял, что не все так идеально, как в его фантазиях. У нас — наоборот: культура делопроизводства раньше была выше. Та система управления информацией, которая сейчас формируется в обществе, приводит к утрате очень важного навыка — анализа первичной информации. У нас клиповое мышление. Нам уже неинтересно просто послушать песню, мы ждем клипы, где есть визуализация, близкая смыслу песни. Но игра первичными смыслами, попытка их расшифровки — это мощная вещь.

«В Корее сейчас фантастика — там оцифровывают архивы, собирают всю информацию, но их тренд — это data-центры» (сотрудники архива на стажировке в Нацархиве Кореи (Сеул) Фото: arhiv.tatarstan.ru

«Я ОЧЕНЬ БЛАГОДАРНА ЛЮДЯМ, КОТОРЫЕ У НАС РАБОТАЮТ, ОНИ НЕЗАСЛУЖЕННО ОБИЖАЕМЫЕ ЗАЧАСТУЮ ЛЮДИ»

— Вы говорите, что главные претензии пользователей к архивной службе...

— ...фрагментарность и то, что мы быстро не можем найти документы.

— Какие еще есть типичные претензии?

— Это и есть самые главные — то, что мы не можем по первому зову обработать запрос. Но на самом деле это общая проблема. Если вы посмотрите, то во всем мире нужно время, чтобы найти документы. Люди живут в мире своих ощущений, и они считают, что должно быть как в магазине — «принесите нам со склада...» Архивы у нас сейчас размещены в трех точках. Если человеку нужен конкретный фонд — не факт, что фонды находятся в этом здании. К тому же эти фонды могут быть на оцифровке. Или они могут находиться на реставрации, или трудно будет найти папку. Но я очень благодарна людям, которые у нас работают, они незаслуженно обижаемые зачастую люди. Мы видим очень много агрессии — так нельзя, это очень тяжелый труд. Каждая коробка с документами весит 6–7 килограммов, это если документы современного периода. Если мы говорим про метрические книги, исповедальные книги, то они весят 20–30 килограммов. Не все так просто, может быть, основная проблема в том, как организован труд архивиста.

— Что вы ставите себе в заслугу как руководителю госкомархива РТ?

— Построение команды. Люди перестали делить друг друга на национальный архив и другие. У нас прошла реорганизация, мы провели функциональное деление. Мы не стали склеивать фонды, но функционально разделили направления. Архив историко-политической документации, который является правопреемником партархива, — малокомплектуемый. Чтобы обеспечивать там процесс, нужно меньшее количество людей. Но, с другой стороны, хранилище остается, и функционал остается. Мы пытаемся прийти к консенсусу, тогда у нас будет понимание того, кто и чем занимается.

У нас есть служба, которая занимается комплектованием, — это самая большая проблема сегодня. Есть направления исполнения социально-правовых запросов, научно-исследовательской деятельности, в том числе центр генеалогических исследований. Есть служба по работе с обязательным экземпляром. Есть служба, которая занимается организацией хранения, потому что даже если документы сегодня не используются, их хранение  — это каждодневный труд, их надо проверять, это постоянная инвентаризация, полистный осмотр. Документы сегодня очень подвержены заболеваниям, как и люди. У нас периодически появляется плесень, которую мы должны выявлять, изучать и вычищать. Это очень трудоемкие процессы, которые и физически тяжелые.

Я очень благодарна нашей команде, причем она существует не только в рамках государственного архива. У нас очень тесные коммуникации с муниципалами, мы постоянно с ними на связи. Очень многое делается при поддержке нашего президента Рустама Нургалиевича Минниханова — это и ремонт архивов, и грантовая поддержка муниципалов, которая в прошлом году была реализована в первый раз: приобретение оборудования, обучение, потому что архивное законодательство быстро меняется.

«У нас более двух с половиной тысяч организаций – источников комплектования. В их числе и такие крупные, как «Татнефть», КАМАЗ, пороховой завод, «Казаньоргсинтез» — у них мощнейшие архивные службы»
Фото: arhiv.tatarstan.ru

— Ваш приход совпал с изменением статуса ведомства...

— Я пришла в 2015 году, в апреле 2016-го поменялся статус Росархива, в мае мы стали госкомитетом.

— Почему в Татарстане возникла идея о создании комитета по архивному делу? И какие основные задачи перед вами ставили?

— Первое — это информатизация и цифровизация. Чудес не бывает — безусловно, мы движемся в этом направлении, я не могу сказать, что мы впереди планеты всей, но те проекты, которые у нас реализуются в сфере информатизации, очень яркие. Как мы оказываем электронные услуги: это не просто прием заявки в единый центр, это очень четкое взаимодействие. Точно так же мы сейчас пытаемся и дальше строить прямую цепочку с пенсионным фондом, чтобы минимизировать человеческое участие. Это зачастую пожилые люди, и мне очень жалко, что они должны прийти за справкой очно, особенно если они работают. Значит, им приходится либо адаптировать время, плюс еще очереди. Я думаю, человек не должен приходить и стоять в очереди, он просто должен иметь информацию о том, какие документы у нас есть. Но все это нужно пенсионному фонду — им нужно максимально собрать информацию по данному человеку, стажу, заработной плате, чтобы дать ему максимально высокую пенсию. К сожалению, это очень сложно.

90-е годы привели к деформации работы с информацией и архивы уничтожались. Я часто иронизирую, что для наших мам, пап, бабушек, дедушек самым главным были документы. Сейчас это не так. У кого-то сохранилась культура, у кого-то нет. Мы сейчас вообще больше живем оценками. Написал «БИЗНЕС Online» материал — это оценка, а нужно работать с достоверным первоисточником. И сейчас важная миссия архива — обеспечивать доступность первоисточников. Я не могу сказать, что нам это удается идеально, мы только на пути к этому.

«Мы реализуем мощнейший проект по оцифровке писем участников Великой Отечественной. Через 5–10 лет эти письма уже тяжело будет прочитать. Через 20 лет их прочитать не представится возможным»
Фото: arhiv.tatarstan.ru

«СЕЙЧАС МЫ В ГАДЖЕТАХ ФОТОГРАФИРУЕМ, НО КАК ЗАЩИТИТЬ ЛИЧНЫЕ ПРАВА?»

— А почему появилась надобность подчинять лично президенту России федеральное архивное агентство?

— Самое важное было не в том, что его переподчинили президенту. С 2004 года в РФ был утрачен центр ответственности за унификацию системы делопроизводства. Жизненный цикл документа определяется в момент создания архива. Как вы атрибутируете документ — так он и будет храниться. Если этот процесс пропущен или выполнен некорректно, система ломается. Сегодня вопрос в том, что на Росархив возложена функция координатора общероссийской политики в сфере документоведения.

Документ сейчас — уже совершенно другое понятие. Раньше у нас были письма, это тоже документы. Кстати, мы реализуем мощнейший проект по оцифровке писем участников Великой Отечественной. У нас представлены все районы. Через 5–10 лет эти письма уже тяжело будет прочитать. Через 20 лет их прочитать не представится возможным. Эти письма находятся в школьных музеях, семьях. Эпистолярный жанр передает не только факты, но и эмоции, дух. Сейчас эпистолярного жанра практически нет, но есть электронная почта, как ее хранить? Кто-нибудь задумывается об этом?

— Есть соответствующие технологии.

— Технология есть, но должна быть методология, понимаете? Эти пласты не отражены в системе управления информацией, документами. Когда мы пишем вышестоящему руководству в электронном виде письмо и получаем резолюцию — это прототип документа. Но вы помните историю с Хиллари Клинтон, которая использовала личную почту для официальной переписки. Почему вопрос всплыл? Потому что у них продумана система архивации почты, они все сохраняют. У нас такого пока нет. В коммерческих организациях это есть, и сейчас есть интересная новация в законодательстве — даже для судов эта переписка является основанием для вынесения того или иного решения. Меняется само понятие документа.

Или, например, дневники или фотоматериалы. Сейчас мы в гаджетах фотографируем, но как защитить личные права? Тут очень много нюансов. Но самое ключевое изменение идет по понятию «документ в электронном виде». Какие споры? Мы сейчас все сконцентрированы на визуализации, pdf-образе, считаем, что это документ. Но проблема в том, что для ее воспроизведения нам всегда будет требоваться компьютер. Попробуйте найти компьютер, который может воспроизвести информацию на трех- или пятидюймовой дискете.

В этом смысле есть опыт Финляндии, которая четко сертифицировала систему электронного документооборота, у них национальный архив является центром, который сертифицирует систему электронного документооборота органов государственной власти. Форматы заранее прописаны, и обеспечивается миграция документов из одного формата в другой. У нас, к сожалению, это провисающий вопрос.

«К нам приезжает глава Госархива Андрей Артизов — надеюсь, ему нравится то, что мы делаем. И коллеги многие считают, что мы правильно поднимаем вопросы»Фото: «БИЗНЕС Online»

— А рейтинг региональных архивных ведомств существует?

— Не знаю. Рейтинга такого нет. В год столетия архивной службы проводится конкурс на лучший архив, но мы еще не знаем результаты. У нас есть проблема: везде идет ремонт, а по информации, которую нужно было заполнять, там была позиция об объектах, введенных в эксплуатацию. Мы не можем до факта окончания ремонта сказать, что все принято.

— Московский шеф Андрей Артизов постоянно приезжает к вам на годовые коллегии.

— Он приезжал два раза. Ему, надеюсь, нравится то, что мы делаем. И коллеги многие считают, что мы правильно поднимаем вопросы. Хотя в первый год для меня виделась основная проблема в информатизации, и первая коллегия была посвящена сугубо ей. Но самая большая проблема в архивах сейчас не в информатизации, а в комплектовании. Мы зачастую уникальные документы просто выпускаем из поля зрения — должна быть адаптивность системы комплектования к тем процессам, которые происходят в обществе. Сейчас же это более регламентированная форма, такая канцелярская работа.

«Исторические компетенции очень важны в архивном деле, и в архиве должны работать люди, которые знают историю»
Фото: «БИЗНЕС Online»

«ДЛЯ МЕНЯ ВАЖНАЯ МИССИЯ — ВОЗРОДИТЬ КУЛЬТУРУ РАБОТЫ С ПЕРВОИСТОЧНИКОМ»

— Вы считаете, что архивы должны не только хранить, но и показывать документы, и провели 51 выставку в 2017 году. Насколько это важный элемент вашей работы?

— Для меня важная миссия — возродить культуру работы с первоисточником. Самые массовые выставки, которые у нас проходили, были на площадке Казанского кремля. Мы участвовали в организации выставки, приуроченной к 100-летию загса, — интересной выставки, которая была посвящена взаимоотношениям Турции, Москвы и Золотой Орды. Все эти проекты межведомственные. Нельзя рассматривать государственный архив отдельно, это только один из институтов системы хранения документов. Есть еще архивы академии наук, музеев, библиотек, образовательных организаций. Когда выстраиваешь такие проекты, надо подумать о логике связей между документами. Те выставки, которые мне особенно запомнились, — не такие массовые.

Мы периодически проводим показы выставок для школьников либо в рамках заседания исторического клуба «Тарихи бранч». Мы организовали всего четыре заседания клуба в прошлом году, но нужно понимать, что у нас были ремонт и перемещение. Из-за ремонта мы часто перетаскиваем фонды туда-сюда и тяжело обеспечить быстрый доступ к ним. Тем не менее мы провели четыре заседания и, надеемся, этот проект будет продолжен. В этом году мы провели «Тарихи бранч» 13 января в формате форсайт-сессии — порассуждали о том, что и как хранить в будущем в условиях полного переосмысления того, что такое информация. В рамках «Тарихи бранч» мы готовим подборку документов для открытого круга участников — для тех, кто пришел, посмотрел и обсудил документы и их содержание. Мы в этом проекте только партнеры. Сейчас у нас новое направление — с прошлого года мы запустили школу юного архивиста, отклик со стороны образовательных учреждений был очень большой. Детям интересны документы и артефакты, мы устраиваем что-то вроде квеста, когда участники пытаются узнать те или иные места, которые сфотографированы или описаны. Это развивает внимательность, работу с информацией, ассоциации.

«С прошлого года мы запустили школу юного архивиста. Детям интересны документы и артефакты, мы устраиваем что-то вроде квеста»
Фото: arhiv.tatarstan.ru

— На какой срок рассчитана госпрограмма РТ по развитию архивного дела? И какой должен быть ее итог?

— До 2020 года. Первый этап — сделать упор на информатизацию, мы должны сделать документы максимально доступными. На период завершения программы мы должны хотя бы 25–30 процентов документов оцифровать, сейчас всего 3 процента. Казалось бы, всего три процента, но мы за год увеличили это число в три раза. Сегодня мы цифруем документы, и мы приобрели для этого хорошее оборудование, создали базу. Это целый бизнес-процесс. Сегодня в неделю цифруем столько, сколько раньше цифровали в месяц. А бывает и больше. А самые востребованные метрические книги — самые толстые. Следующий этап — подгрузить все это в систему, этот процесс тоже идет, чтобы пользователи читальных залов могли получить доступ к тому или иному документу.

— Сколько муниципальных архивов должны быть отремонтированы в рамках программы?

— 17 вошло в программу в прошлом году, 19 в этом, но кроме них у нас было три отдельных распоряжения кабинета министров о ремонте в Кукморском, Актанышском районе и Набережных Челнах. Плюс есть поручение по ремонту Дрожжановского архива. Итого у нас получается 40 архивов, которые мы отремонтируем к концу года, и у нас останется всего лишь 6. Но они самые тяжелые и проблемные.

— Почему?

— Потому что надо решать вопрос в целом, например, с Елабужским архивом. Он сегодня находится на первом этаже, и там трубы — документы просто нельзя там оставлять, есть же норматив.Там нужно решение по размещению. Но я очень благодарна главам районов, потому что интерес с их стороны есть.

«Сейчас мы дорабатываем сервис удаленного доступа к читальному залу, к концу года мы постараемся его запустить» (на фото — читальный зал архива)Фото: arhiv.tatarstan.ru

— Применительно к госкомархиву РТ периодически возникает строительная тема. Сейчас есть потребность в строительстве большого комплекса для вашего ведомства?

— У нас планируется строительство хранилища, но концептуально сейчас поменяется методология комплектования. Если сейчас мы перейдем на систему приема и хранения электронных документов, то будет потребность в строительства data-центров. Во времена Дамира Рауфовича [Шарафутдинова] архивы были перевезены из Благовещенского собора на улицу 8 Марта. То, что сделали Данил Исмагилович [Ибрагимов] и Дамир Рауфович, — это очень много. Во времена Данила Исмагиловича был очень важный проект по оцифровке аудиовизуальных документов. То, что они есть у нас в архиве в шикарном качестве, — это его заслуга и его лоббистский талант.

По инициативе моих предшественников Татарстан является членом международного совета архивов. Международный совет архивов в 2016 году заседал в Сеуле, он проводится раз в пять лет. В Корее сейчас фантастика — там оцифровывают архивы, собирают всю информацию, но их тренд — это data-центры, потому что хранение цифровой информации — один из важнейших вызовов современного общества. В мире нет решения этой проблемы, data-центры уязвимы, но и бумага тоже уязвима. Есть легенда, что в Китае сгорело очень большое количество документов, когда там переходили на бумагу, потому что читали документы в архивах с факелами.

«В этом году мы провели «Тарихи бранч» в формате форсайт-сессии — порассуждали о том, что и как хранить в будущем в условиях полного переосмысления того, что такое информация»
Фото: arhiv.tatarstan.ru

«В ИРАНЕ, ПО СУТИ, НАХОДЯТСЯ ДОКУМЕНТЫ, КОТОРЫЕ ПОДТВЕРЖДАЮТ НАШУ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ»

— Слушаю вас и понимаю, что, будучи гуманитарием, иногда «плыву» в потоке той информации, которая касается жизни архивов. Наверняка вам помогает в работе базовое математическое образование, хотя, на первый взгляд, такой организацией вроде бы должен управлять историк.

— Исторические компетенции очень важны в архивном деле, и в архиве должны работать люди, которые знают историю. Историки знают ту среду, в которой тот или иной документ создан, и ту систему общественных отношений, которая существовала в тот период. Они в большей степени могут оценить смысловую нагрузку этого документа и его ценность. Но не в меньшей степени в архивах нужны IT-специалисты, они сегодня в мире занимают в среднем 35 процентов от общей численности персонала в архивах. В шведских архивах IT-специалист получает всего на 10–15 процентов меньше, чем руководитель. Эта зарплата выше, чем у архивистов и исследователей. Я не думаю, что это абсолютно правильно, потому что IT-специалисты очень востребованы, но в первую очередь нужна экспертная оценка, изучение, выявление документов, вряд ли это можно полностью отдать компьютеру. Искусственный интеллект просто «пройдет мимо» нестандартного документа, возможно, не поймет его.

— Можете привести примеры таких документов, которые хранятся у нас в республике?

— В прошлом году мы приглашали ученых из Института восточных рукописей РАН, они изучали наши документы. Были у нас буддийские письмена, и мы не понимали, что это такое, пытались приглашать людей, которые приезжали из Монголии, Бурятии, документ лежал. В прошлом году эксперты атрибутировали документ — он начала XVII века, ориентировочно 1617–1630 года, перевод на монгольский язык жизнеописания Миларепы — учителя тибетского буддизма. Этот монах, по преданиям — первый, кто достиг такого высокого уровня просветления за одну жизнь. Документ лежал неправильно, его правильно разложили, но его надо изучать дальше.

«Рукопись Сибавайхи — это грамматика арабского языка. Самый древний документ, который находится в наших архивах, он XI века»Чтобы увеличить, нажмите

Или, например, рукопись Сибавайхи — это грамматика арабского языка. Самый древний документ, который находится в наших архивах, он XI века. Сегодня с одним из ученых, который находится в Египте, ведем проект (надеюсь, он успеет написать текст к нашему юбилейному выпуску журнала «Эхо веков») по изучению различных фрагментов этой рукописи, которая разбита на отдельные составляющие. Он сравнивает нашу рукопись с рукописью, которая находится в Милане. И есть вопрос соединения списков в общемировом пространстве для того, чтобы получить единый документ. Безусловно, есть очень много нюансов: он говорит, что документ уникален тем, что там есть заметки на полях. Это очень интересный процесс и чисто исследовательская работа, которая позволит нам правильно понять документ и открыть, возможно, новую информацию.

Надо понимать, что по нашей культуре источников не очень много. Когда мы были в Мешхеде, читатели «БИЗНЕС Online» в комментариях возмущались, почему архивисты поехали туда. Но в Иране, по сути, находятся документы, которые подтверждают нашу государственность, — путешествие Ибн Фадлана, сохранившийся список, он находится в Мешхеде. Мы очень долго вели переговоры с иранской стороной, чтобы мы посмотрели этот документ, нам передали еще несколько цифровых копий, и эта работа будет продолжена. Группа исследователей поедет туда, чтобы изучать фонды архивов Ирана.

«Важная миссия архива — обеспечивать доступность первоисточников. Я не могу сказать, что нам это удается идеально, мы только на пути к этому»
Фото: arhiv.tatarstan.ru

«МЫ, НАВЕРНОЕ, ТА СЛУЖБА, КОТОРАЯ, КАК НИКАКАЯ ДРУГАЯ, ПОНИМАЕТ НЕОБХОДИМОСТЬ СОХРАНЕНИЯ ЯЗЫКА»

— Последние события вокруг татарского языка отражаются на вашей работе?

— Мы, наверное, та служба, которая, как никакая другая, понимает необходимость сохранения языка. Вопрос даже не в языке. Вопрос в сохранении себя.

Я уже говорила, что графику, на которой составляли документы два века назад, мы понять не можем. У нас мало специалистов, которые могут читать документы на татарском языке в арабской графике. А вы представьте, какое количество документов на татарском языке в арабской графике лежит в архивах субъектов РФ — Перми, Челябинске, где тоже жили татары! Мы это-то наследие сохранить и изучить не можем. Сегодня мы уже многое утрачиваем — уходит большое количество терминов, которые связаны с коневодством, потому что это уже нетиповое занятие.

Кто бы что ни говорил... Я родилась в Азербайджане, среда у меня была русскоязычная, но я учу татарский язык. Не потому, что я чиновник или мне это нужно, — просто интересно. Это нужно для того, чтобы понимать философию своего народа. Я хожу в татарский театр и слушаю без наушников, потому что любой перевод — это не стопроцентное совпадение.

Возможно, утрачивается ментальность. Компьютер сделает перевод, но смысл — это уже другое. Пример: у нас есть слово «тамга» — родовой знак. Есть версия, что слово «таможня» произошло от этого слова. Но сегодня мало кто знает это слово. А раньше наши предки, если у них была земля, могли проставлять это клеймо на товары, которые проходили через эту территорию. Знак хана — это тоже «тамга». Это был основной символ, который подтверждал прохождение товара через территорию, в том числе через Золотую Орду. Там не только взимали пошлину, это была своего рода гарантия того, что путь будет свободен от разбойников, — это целая система государственного устройства.

«Философию под наш бренд мы продумывали все вместе. Нам понравился вариант с открытой сотой — «опираясь на мудрость седых веков, мы вписываем золотые страницы дня сегодняшнего и открыты для созидания будущего»
Фото: arhiv.tatarstan.ru

— У архивов Татарстана появился свой логотип, тоже ваша инициатива?

— Бренд — на Декабристов, 4 (Центральный государственный архив историко-политической документации Республики Татарстан — прим. ред.) вы можете его увидеть. Мы устроили первичный конкурс среди сотрудников, но прочтение было настолько тривиальное, и даже жалоба была на то, что мы не довели конкурс до конца. Все это либо очевидно, либо сильно перегружено. Наш знак, наш бренд нам разработал Эйдинов Григорий Львович, спасибо ему огромное, но философию под этот знак мы продумывали все вместе. Мы очень долго обсуждали, было много вариантов, и нам понравился вариант с открытой сотой — «опираясь на мудрость седых веков, мы вписываем золотые страницы дня сегодняшнего и открыты для созидания будущего». Поэтому это открытая сота. Архивы наполняются, это живой институт. Человечество в процессе своей жизнедеятельности накапливает информацию, которую надо сохранять. Соты — это устойчивый элемент, архивы  — устойчивый социальный институт, который прошел через все поколения.

— Это бренд какой именно службы?

— Архивной службы Татарстана. Госкомитет — это отдельно, его бренд — это герб Татарстана. Но для архивистов — они приняли этот бренд, людям это нравится. Самое главное, что приняла  команда. Есть своя униформа, свое видение, бренд. Главное — они горят одной идеей. Я смотрю на них и думаю: «Боже мой, я на них молиться должна, лишь бы работали». Молодежь вносит задор и драйв, а старшее поколение — это хранители тайн. Иногда даже информационные системы не дадут то, что дадут они.

«Кто бы что ни говорил, я родилась в Азербайджане, среда у меня была русскоязычная, но я учу татарский язык. Не потому, что я  чиновник или мне это нужно, просто интересно»
Фото: «БИЗНЕС Online»

«ЗАЩИТА ИНСТИТУТА СОБСТВЕННОСТИ — ОДНА ИЗ КЛЮЧЕВЫХ ЗАДАЧ АРХИВНОГО ХРАНЕНИЯ»

— Бывают ли жалобы на закрытые архивы?

— Да. Но бывает подмена понятий: есть секретные документы, и снятие грифа секретности — это одна тенденция. Эта работа плановая, документы проходят через комиссию, и комиссия принимает решение. Есть другая сторона медали: если мы все раскрываем, то возникают риски судебных споров о защите персональных данных. Документ может быть открыт, но доступ к нему будет в соответствии с определенным регламентом. Например, документы об усыновлении — их закрытость охраняется законом. Они не секретные и не содержат гостайн, но мы не имеем права их предоставлять. Защита персональных данных — документы, которые имеют особый режим использования.

— Вы как-то называли цифру — один процент закрытых архивов в республике, о чем шла речь?

— Это с грифом «Секретно». А режим секретности — это во всем мире так. Это иллюзия, что в США вы получите все; геодезия и картография там — это достаточно закрытая информация. Есть вопросы национальной безопасности, вопросы, которые могут породить экстремистские настроения. Самое ценное в мире — это информация, и нужно уметь деликатно с ней обращаться.

— Как будете отмечать 100-летний юбилей службы в этом году?

— Что касается нашей службы, мы ориентировочно юбилей будем праздновать 15 ноября. У нас год юбилейный с двух позиций: юбилей архивной службы России и Татарстана. В рамках этого праздника мы вошли в российский план мероприятий. Вообще, у нас череда столетий сейчас, не только архивной службы. В прошлом году было столетие загса, в этом — столетие вооруженных сил, пожарной службы, комиссии по делам несовершеннолетних. После революции создавались новые институты.

— Они не считали себя правопреемниками существовавшей до революции системы?

— Здесь не было такой очевидной правопреемственности, потому что дореволюционная система архивного дела имела несколько иной характер. Безусловно, были архивы и окружного суда, у каждой организации и так далее. Институты архивов сильно связаны с вопросами фиксации прав и вопросами собственности. Есть ярлык Сахиб-Гирея — по этому ярлыку был закреплен земельный участок в Мензелинском районе. Право на этот участок решением суда Российской империи подтвердилось на рубеже XIX–XX века. Защита института собственности — одна из ключевых задач архивного хранения. Это беспристрастная летопись истории.