«Нас, десять первых кооператоров, вызвали в обком партии и давай делать накачку: «Что это такое: зарплата — 1000 рублей? Первый секретарь обкома получает 300», — вспоминает о первых шагах в бизнесе в далекие 80-е казанский предприниматель Камиль Шайдаров. О том, как он приобщил к бизнесу своего отца — «красного директора», купил Чернояровский пассаж, почему потерпел крах банк «Континент» и зачем кормил японку борщом, неунывающий герой перестройки рассказал «БИЗНЕС Online».
Камиль Шайдаров: «Фактически я рантье. Мне принадлежат коммерческие площади в разных частях города»
«ОТКРЫТО ОБСУЖДАЛИ, ЧТО ВЫЧИСЛЯТ ПЕРВЫХ МИЛЛИОНЕРОВ И ПОСАДЯТ»
— Камиль Яватович, сейчас ваш основной бизнес — арендный?
— Да, фактически я рантье. Мне принадлежит 15 тысяч квадратных метров коммерческих площадей бывшей ткацкой фабрики на улице Жуковка, 6,5 тысячи «квадратов» на Кремлевской и еще более мелкие площади в 120–610 квадратных метров в разных частях города. Их занимают больше 70 самых разных арендаторов: и юрлица, и «физики». Конечно, у тех, кто владеет торговыми центрами, гораздо больше и площадей, и арендаторов. Но я, в отличие от многих других, вложился в здание Чернояровского пассажа, которому 100 лет, и оно простоит еще 300.
— Настолько качественно построено?
— Раз уж оно простояло, когда все делали для того, чтобы его разрушить. Ну и потом, в Казани таких зданий с историей и с именем — единицы. Я считаю, это интересное вложение.
— А какая у него история?
— Купец Дмитрий Чернояров построил это здание в 1904 году, объединив три старых кирпичных строения. Это был его доходный дом. Сам он жил на третьем этаже, но после несчастного случая, приведшего к гибели сына, построил себе дом во дворе.
— А что случилось с сыном?
— Горничная раньше времени закрыла вьюшку печки-голландки, и он угорел. А вообще, дом уже в 1904 году имел паровое отопление. В доме была всего лишь одна печь, которую топили дровами, так сказать, собственный источник тепла — в квартире самого купца. При первых же волнениях в 1917 году Чернояров все бросил и уехал в Европу...
«В Казани таких зданий с историей и с именем — единицы»
— Следы хозяина пассажа потерялись?
— Отнюдь. Насколько я могу судить по публикациям, его семья хорошо устроилась. Дети занимаются кто наукой, кто коммерцией. Есть внуки. Я интересовался, так как нет-нет да и возникала мысль, что вот сейчас я отремонтирую и явится хозяин: «Мое! Верните». Но после 70 лет право уже не восстанавливается.
— Это нужно было делать раньше?
— Да. А раньше была Советская власть: бесполезно.
— Как у вас возник интерес к недвижимости?
— Все началось с первого городского аукциона. В 1992 году по Казани висели плакаты: продаются объекты. На торги выставили то, что было нерентабельно и стояло брошенным. В прессе открыто обсуждали, что на аукционе вычислят первых миллионеров и всех посадят. (Смеется.)
— Вы не боялись?
— Сомнения были, но я все-таки участвовал в торгах 29 декабря. У меня было чутье: уже виделось начало инфляции...
— Вложиться было выгодно?
— Да, но денег не было. И я заложил в банк свою квартиру и жены. Их оценили в 6 миллионов, а кредит дали 4 миллиона. В результате на аукционе я приобрел три объекта из пяти за 6,75 миллиона рублей. Но 750 тысяч еще надо было где-то взять. До 22 января я должен был внести деньги в банк, иначе мой первоначальный взнос бы пропал. Я пришел туда сразу после новогодних праздников: «Хочу продать заложенные квартиры». Управляющий быстро сориентировался: «Я куплю». Вторую квартиру захотел приобрести бухгалтер.
— Чем они их привлекли?
— Заложенное можно взять дешевле. В паруса снова подул попутный ветер: я доторговался до того, что продал эти две квартиры за 8 миллионов. До аукциона мне удалось бы выручить за них не больше, чем 4,5–5 миллионов. Закрыл кредит, и еще остались деньги на ремонт.
— А что это были за объекты? Их действительно стоило покупать?
— Керосиновую лавку около моего дома я покупал потому, что в нем продавали керосин вместе с краской. Не дай бог вспыхнет пожар: мои окна находились прямо над этим киоском. Вторым был пивной ларек у моего офиса: уже с пяти часов утра пивоманы стояли в очереди за пенным напитком, а потом тут же справляли нужду. Я купил его, чтобы закрыть.
Киоски продавались недорого — по 60 тысяч рублей. Но узнав, что есть претендент, эту цену тут же зачеркнули и поставили 1,2 миллиона: «Как же, их изъявил желание купить миллионер Шайдаров!» Но раз уж я решил, то решил. Еще купил за четыре с чем-то миллиона кафе «Мороженое» на улице Ямашева. Я стал владельцем крупной по тем временам коммерческой недвижимости в 450 квадратных метров, но лишился собственного угла. Это обернулось тем, что мы с женой, с двумя маленькими детьми, собакой и кошкой переселились к моим родителям.
— Они не были против?
— Молча стерпели, но потом сказали: «Переселяйтесь-ка жить на дачу». И я арендовал домик на базе отдыха. Мы заехали туда в апреле и жили до тех пор, пока не пошел снег. В самый последний момент я купил обшарпанную хрущевку. В одной комнате мы жили, другую вычищали...
«ПОКУПАТЕЛИ ПРИЕЗЖАЛИ, СМОТРЕЛИ — И В УЖАСЕ УЕЗЖАЛИ»
— Как случилось, что вы приобрели Чернояровский пассаж? Вы единственный в Казани частный владелец памятника культуры?
— Вообще-то у Семина их 27.
Я с 1991 года живу в двухэтажном здании между двумя пассажами: Александровским и Чернояровским. Я поменял туда квартиру. У меня до сих пор в паспорте значится прописка: улица Кремлевская, дом 19 квартира 9. У этого дома, кстати, тоже интересная история. До революции в нем жил купец Инженинов. А раньше, в XIX веке, здесь обитала купчиха Бабкина, у которой был чайный бизнес...
Других жильцов там сейчас нет. За 20 с небольшим лет я постепенно выкупил квартиры у всех соседей. Каждому из них пришлось предоставить квартиру там, где он хочет, плюс машину впридачу.
— ?!
— Да, без «Жигуленка» никак. (Смеется.)
— Разве это было не накладно?
— Я тогда нормально зарабатывал, мог себе позволить. Самое главное — я поселился в доме со сводчатыми потолками и толстыми стенами в центре города. В то же время в стене была трещина, в которую можно было по локоть засунуть руку. А если заглянуть туда вечером, можно было увидеть хозяев соседней квартиры в постели. Жить в таких условиях, сами понимаете, было не очень комфортно... Я предложил соседу: «Давай снесем эту стену и заново отстроим». Он в отказ: «Нет, у меня тут спальня». А потом к этому вопросу подключилась его жена и мы в конце концов договорились...
«Если землю не пахать, через два-три года она зарастет мелкой порослью, которая потом превратится в деревья. А их уже нужно будет корчевать»
— Соседи не сразу соглашались на переезд, потому что это центр города — престижно?
— В этом доме жил герой соцтруда, художник Байназар Альменов, затем его сын ювелир. Известная семья. Но время шло, стены рушились все больше. Я терпеливо ждал. В итоге дождался...
— Это был момент счастья?
— Не совсем. С тепловым узлом постоянно что-то случалось, и мое жилье переставало отапливаться. Мне приходилось надевать болотные сапоги и вместе со слесарем спускаться в подвал. Там, стоя по колено в горячей воде, мы затыкали дыры, заваривали порванные трубы. Но они все-равно лопались: все же беспризорное. Известковую кладку размывало. На моих глазах в соседнем Чернояровском пассаже осыпалась штукатурка. Мне было больно видеть, как рушится такое красивое здание. Я думал: вот если бы я был хозяином, привел бы его в порядок.
— А кто тогда владел пассажем?
— Часть помещений принадлежала московскому Юниаструм банку, остальные — местным крупным структурам.
— Неужели вам так хотелось владеть проблемным памятником?
— Душа болела. Когда опустевшее здание выставили на продажу, цена поначалу была фантастической, но все снижалась и снижалась.
«Узнав, что есть претендент, цену 60 тысяч тут же зачеркнули и поставили 1,2 миллиона: «Как же, их изъявил желание купить миллионер Шайдаров!»
— Претендентов наверняка было немало?
— Потенциальные покупатели приезжали, смотрели — и в ужасе уезжали...
Однажды весенним утром 2012 года ко мне подошла женщина: «Не знаете, кто живет в этом доме?» Узнав, что это моя собственность, огорошила: «Не хотите сдать его под банк?» И это про маленький двухэтажный домишко! Так как я в этом случае оказался бы на улице, рассказал ей, что Юниаструм банк как раз продает помещение в соседнем здании Чернояровского пассажа. Но оказалось, что Сбербанк, представителем которого была женщина, может выступить только в роли арендатора. Говорю: «Если вы дадите мне кредит, я его куплю и сдам вам в аренду». А сам с ужасом думаю: «Как я покрою проломанные крыши, через которые течет насквозь?» Через некоторое время мне позвонили: «Вам одобрен кредит».
— Он был большой?
— Нет — около 30 миллионов. Я собрал документы, но как обычно бывает? Сначала хотят продать за любую цену, а когда находится покупатель — «такая корова нужна самому». Мы долго торговались с Юниаструм банком: цена то росла, то падала. Продавец все никак не мог решиться. И в конце концов я обратил внимание на другое крыло здания — оно тоже продавалось. Сбербанк согласился: «Покупайте, мы дадим вам кредит». Уж очень им хотелось в центр. Но владельцы продавали только все целиком. Услышав стоимость, я сказал: «Спасибо, до свиданья». Мы встретились раз, два, три. И вдруг они резко снизили цену и согласились на все условия.
— Неужто снизили в десять раз?
— Они согласились отдать четыре с лишним тысячи квадратных метров за 100 миллионов, тогда как другая часть здания в 400 «квадратов» продавалась за 30 миллионов. Но ведь эту сумму надо выплачивать банку, а сколько еще предстоит вложить в ремонт! Тут к нам в гости приехали родители. Стоило мне обмолвиться, что продается Чернояровский пассаж, как отец сразу среагировал: «Бери!» (Улыбается.) Уже когда я их провожал, мама вдруг говорит: «Ты все-таки подумай. Ты же прожил в этом доме один из первых месяцев своей жизни». Я так и сел.
«После несчастного случая, приведшего к гибели сына, купец Дмитрий Чернояров построил себе дом во дворе»
У меня в паспорте как место рождения значится город Губаха Пермской области. Это родина моей мамы. Она вышла замуж за отца — выпускника сельхозинститута — они перебрались в деревню. Папа работал там управляющим МТС. Но рожать меня мама поехала к отцу на Урал — он там был довольно известным человеком. 31 января благополучно разрешилась и через месяц решила вернуться в деревню. Села в поезд до Казани: отсюда в Актаныш летал «кукурузник», но погода была нелетной. Отец, до которого она дозвонилась, велел ей ехать на Кремлевскую: мол, перекантуешься там у моего товарища. В здании с окнами на Черное озеро мы прожили месяц...
Я тогда задумался: как-то все одно к одному, хотя и цена немалая.
— Какой-то капитал у вас, наверное, тогда уже был?
— Да, ткацкая фабрика приносила приличный доход. Я посчитал: в принципе, смогу платить по кредиту.
«ДАЙТЕ МНЕ 100 МИЛЛИОНОВ. Я ХОЧУ КУПИТЬ ЭТИ РУИНЫ»
— Вам дали в кредит 100 миллионов?..
— Даже больше: около 150: Сбербанк рефинасировал еще и мой предыдущий кредит. Если бы я просто пришел и сказал: «Дайте мне 100 миллионов, я хочу купить эти руины», — любой другой банк наверняка бы отказал. Но здесь прошла информация снизу-доверху и обратно: место нужное. И потом — помещение в залоге у банка: он ничего не теряет...
Мое утлое суденышко шло под парусом. Задул попутный ветер. Я его поймал и обогнал баржу. Пока она меня догоняла, я уже ушел далеко...
— С чего вы начали, сделав это приобретение?
— В первую очередь было необходимо подключиться ко всем коммуникациям. Обращаюсь в электросети: кабели есть, нужно просто рубильник включить. А они говорят: «Мощностей нет. Ставьте себе трансформаторную подстанцию, протягивайте кабель». А это стоит 15 миллионов. Интересуюсь, куда делись мощности, раньше за этим зданием было закреплено 125 киловатт. Мне говорят: «Все мощности розданы: купил ресторан „Джузеппе“, Александровский пассаж». Говорю, мол, президент во время обхода сказал: все, что здания-памятники раньше имели, надо им вернуть. Они в ответ: «А мы частная организация...»
«Мурат Сиразин ныне — неунывающий крестьянин»
— И как вы решили эту проблему?
— У меня, как у индивидуального предпринимателя, был договор на потребление электроэнергии домом номер 19. Я этот кабель просто переключил на пассаж. Так и живем. Обращаться письменно к президенту еще раз, наверное, смысла нет. Разве что поднять вопрос во время его очередного обхода исторического центра. С «Водоканалом» было проще: я сам вырыл колодец, проложил коммуникации, подключил.
«ЧЕТЫРЕХЭТАЖНЫЙ ОТЕЛЬ БЕЗ ЛИФТА? ЭТО ДАЖЕ НЕ ДВЕ ЗВЕЗДЫ!»
— Кредит за Чернояровский пассаж вы еще не выплатили?
— Пять из 10 лет уже одолел.
— Часть помещений вы сдаете в аренду?
— Доход от аренды покрывает все затраты по этому зданию и позволяет кое-что тратить еще и на ремонтные работы.
— Какие у вас планы в отношении пассажа? Со временем, подремонтировав, откроете его для туристов?
— А он и сейчас открыт. Подвалы заняты квестами, лофтами, благо первозданные кирпичи сейчас в тренде, первые этажи — кафе и ресторанами: «Барвиха», «Филадельфия», «Тарелка». У всех у них разный чек. А недавно к ним присоединился еще и ресторан «Тюбетей». Это все для туристов. Когда я выбирал, кого поселить — банк России, который хотел войти в готовое помещение после Сбербанка или «Тюбетей», который все разрушит и заново построит, — было какое-то внутреннее чутье, что у последнего все должно получиться: дует попутный ветер. Для гостей, особенно иностранных, это некая диковинка. Пусть это уже четвертое в ряду заведение на, как все говорили, мертвой улице, где нет ни одного жильца за исключением меня.
— А как же верхние этажи?
— На старинных фотографиях на этом здании видна вывеска «Отель „Централъ“». И у меня первой мыслью было вернуть ему это предназначение. Но кто поедет в четырехэтажный отель без лифта? Это даже не две звезды.
«Первые этажи арендованы кафе и ресторанами»
— И лифт в памятнике не установишь?
— Общение с минкультом на эту тему в итоге свелось к тому, что нет, нельзя: в этом доме не было лифта. Хотя сначала они говорили: «Сделайте проект, мы посмотрим». Но практически все известные архитекторы Казани от этого открестились: «Предлагайте нам любые деньги, не будем делать проект. Минкульт вам его не согласует — значит, вы не заплатите, а за один аванс мы трудиться не хотим».
В моем представлении любая система — это баржа. Она медленно движется своим путем, и чуть скорректировать ее движение вправо или влево трудно. Как бесполезно и пытаться тормозить: при всем желании ее не может остановить ни сам Путин, ни конкретный министр где-то в регионе...
Делать отель без лифта — народ смешить, поэтому я пока веду ремонтные работы. Баржа идет. Либо задует попутный ветер и я уйду вперед нее, либо баржа пройдет и наступят другие времена...
«У ПЕРВОГО СЕКРЕТАРЯ ОБКОМА ЗАРПЛАТА 300 РУБЛЕЙ, А ТЫ ПОЛУЧАЕШЬ 1000!»
— Вы — продукт советской эпохи. Кажется, тогда стать предпринимателем значило пойти против системы...
— Я не шел вопреки системе и сейчас не иду. Я, как яхта в море, ловлю попутный ветер. Можно, конечно, идти с парусом против ветра галсами, но это очень сложно... Недавно я встретил старого знакомого, с которым некогда мы вместе мечтали, строили планы. Вы его, наверное, знаете — это Мурат Сиразин. В середине 80-х в политклубе Бухарина говорили о реформах в экономике. Чувствовали: вот она, перестройка, надвигается.
Я тогда был аспирантом-заочником казанского госуниверситета, работал инженером на кафедре физики твердого тела. Тема была очень интересная: ядерно-магнитный резонанс. На этом принципе сейчас работают все томографы, а тогда эту методику только еще разрабатывали. Оклад 120 рублей плюс 60 рублей ночное дежурство в лаборатории ядерной физики: я был счастлив, что зарабатываю 180 рублей...
Но выступает Михаил Горбачев: «Все, что не запрещено законом, — можно. Создавайте кооперативы». Очень много инициативных людей, бросив работу, пошли в бизнес. Я, в частности, тоже — в 1987 году организовал один из первых кооперативов в Казани по продаже автозапчастей и автосервису. Мы же с друзьями были гонщиками-любителями.
— И на чем гоняли?
— На собственных машинах, ездили на различные всесоюзные соревнования. Тогда все проклинали советский автосервис. Вот я и попытался его усовершенствовать. Для кооператива нужно было не менее трех учредителей. Я нашел их среди своих товарищей. Говорю приятелю, с которым вместе участвовали в гонках: «Ты можешь даже не появляться, но я впишу твою фамилию». Он, кандидат физических наук, тогда писал докторскую: автосервис был ему побоку. Но задул попутный ветер: его пригласили в докторантуру в Москву. Он пишет мне письмо: «Тут на каждом углу продают запчасти. Любые, какие хочешь, и цены невысокие». А тогда у нас как раз был дефицит запчастей на «Жигули». И вот он мне с проводниками начал оттуда эти запчасти отправлять. Я их продавал, деньги отдавал его стареньким родителям. И всем было хорошо...
В журнале «За рулем» вышла статья: в Советском Союзе созданы два первых автосервисных кооператива — в Казани и Вильнюсе. Про нас писали в журнале, который выпускался тиражом 460 тысяч экземпляров!
Зарплата у меня была 1000 рублей. Я официально платил с нее налоги. Помню, нас, десять первых кооператоров, вызвали в обком партии: Шаяхович, Шашурин — всех имен уже и не помню, и давай делать накачку. Мол, имейте в виду: кооперативы — это ненадолго. И вообще, что это такое: зарплата 1000 рублей? Уже в коридоре ко мне подошел министр финансов Рафаэль Мингазов: «Ты понимаешь, что у первого секретаря обкома зарплата 300 рублей? Ты зарабатываешь больше чем в три раза!» Говорю: «Что я могу сделать? А он в ответ: «Зарабатывай сколько хочешь, а показывай сколько надо. И с этого плати налоги». Я посчитал в уме: действительно выгодно.
— И стали так делать?
— Какое-то время — да. А в 1988 году приняли закон «О кооперации». Помню, когда по нему шло голосование в Верховном Совете СССР, мы все примкнули к телевизорам. Пресса предрекала: кооперации пришел конец. С ней покончат как с НЭПом. А цеховики ведь в то время тоже всплыли и быстро стали миллионерами. Это не мы, три доцента, которые крутили гайки. Это были настоящие теневые воротилы, которые на тех же заводах и фабриках по ночам производили неучтенную продукцию.
«Доход от аренды покрывает все затраты по этому зданию и позволяет кое-что тратить еще и на ремонтные работы»
Помню, у меня было двоякое чувство. Я работаю с 4 утра до 12 ночи, езжу в Москву, Вильнюс, Челябинск за запчастями. Порой по 18 часов за рулем. Ну построил коттедж. Но чтобы построить за год-два торговый комплекс? А они растут как грибы. Я мерил по себе: сколько я смогу физически? А я все-таки бывший спортсмен.
— Каким спортом вы занимались?
— Летом это был велоспорт. Гонки длились по три дня, протяженность маршрута — 120 километров. Зимой вставал на лыжи: дистанция 50 километров. Выносливость была лошадиная. Как-то мы с женой переезжали с одной съемной квартиры на другую. Вечером на автоприцепе привезли вещи. Я быстро перетаскал мелочь. И вот беру на спину двухкамерный холодильник «Свияга» и пошел с ним на девятый этаж: лифт не работал.
— Ужас!
— Жена с ребенком на руках идет следом за мной, то и дело отдыхает. Пришли, она спрашивает: «Это что, пустая коробка?» Мой ответ ее тогда поразил... Помню, что при голосовании перевес голосов за был совсем небольшой. Пять человек вышли в туалет и все — не было бы кооперации в стране...
Кстати, сегодня из тех десятерых кооператоров осталось только двое-трое. За прошедшие годы кого посадили, кого убили, кто-то просто далеко уехал. Я уже говорил про Сиразина. Мурат пришел в бизнес не совсем как я. Он все-таки уже работал: инициативно и очень прогрессивно, хотел все поменять. Многие до сих пор помнят его фразу «Приезжайте в Куркачи, покупайте кирпичи». Даже те, кто никогда их не покупал. Но сгорел человек. Ныне он неунывающий крестьянин.
— Хотя проблем достаточно...
— Потому что баржа идет своим ходом и давит все на своем пути. Вот он и попал под эти жернова...
— Имеете в виду, Сиразин мог бы достичь гораздо большего?
— Конечно: при его энергии и энтузиазме, при его светлом разуме... Был в числе первых кооператоров и ныне известный адвокат Борис Рыбак. Некогда он в центре города в подвале пятиэтажки открыл спортзал, в котором на самодельных тренажерах тренировались люди. Это был один из первых спортивно-оздоровительных кооперативов.
«Мы свою энергию тратили на то, чтобы покорять горы, путешествовать по тундре...»
«И МЫ, ОДУХОТВОРЕННЫЕ, РЕШИЛИ СОЗДАТЬ ПЕРВЫЙ КОММЕРЧЕСКИЙ БАНК»
— Вы заработали на автосервисе свой первый капитал?
— Заработал, встал на ноги. Но потом появилось слишком много подражателей. Кроме того, закон «О кооперации» разрешил открывать магазины.
— Одним словом, конкуренция усилилась?
— Да нет, просто я вырос из этих штанишек... Построил себе в Салмачах дом. Он, наверное, лет пять простоял один в чистом поле. Его буквально растащили, кое-как продал.
— Вы там не жили?
— Нет, конечно. Наслушался обещаний: «Покупайте землю, стройте. Через месяц тут будут дороги, через три — водопровод». Ага: прошло энное число лет, а вокруг по-прежнему ничего. Одним словом, бессмысленное вложение денег... После этого я купил участок под коттедж уже на улице Центральной, это район Калуги, в Казани. Только развернул стройку, как один сосед продал участок, второй. Третий пришел: «Мне бы вместо этого дома квартиру». Я купил ему жилье — участок расширился еще больше. В 1993 году мой дом был готов. Это уж точно был первый таунхаус в Казани и Татарстане. Потом я выстроил их целую улицу. Я хотел в своем доме жить, а остальное продать. Но пришлось продать все — для того, чтобы выкупить акции банка «Континент». Это был первый в Татарстане коммерческий банк. Я был одним из его соучредителей...
— Почему вдруг возник банковский бизнес?
— У нас в политклубе был инициативный товарищ Валерий Писигин. Такой же кучерявый, как Немцов, возглавлявший такую же группу в Нижнем Новгороде. Это были люди, которые уже каким-то образом съездили за границу, напитались там идеями. Привезли первые ксероксы — тогда диковинка для нашей страны. Что было главным в России в начале XX века? Привезти по деталям типографию. Ее собирали где-то в подвале и выпускали листовки. Вот и здесь начиналось примерно так же: политклуб, первая множительная техника. Кстати, у Сиразина в Куркачах и проходили собрания. Первые кооператоры слушали речи Гайдара, читали его труды. Нас, молодежь, которая восприняла перестройку как глоток свежего воздуха, буквально втягивали в политику.
И вот мы, одухотворенные, решили создать первый коммерческий банк. Помогали кто чем может. Головной банк был в Челнах. В Казани открыли первый филиал. Я отдал под него свое помещение. Это был очень важный вклад: тогда частных площадей в городе не было. В то время банковский бизнес делался так: брали наличность, ехали в Москву, покупали там чемодан долларов. Привозили, продавали. Снова брали наличность, ехали...
Мы пригласили в управляющие — потом он стал и президентом — некоего Леонида Онушко. Это был в полном смысле слова кооперативщик: прежде торговал пирожками.
— Какая клиентура была у банка?
— Он финансировал многие проекты, но со временем Писигин и остальные отошли от дел. И за короткое время членами правления банка стали жена Онушко, дочь, зять. Одним словом, вся родня... С нас, вечно занятых учредителей, только просили деньги: на развитие, на то, на се. Кончилось это тем, что в один прекрасный день челнинский банк перестал проводить платежи. А я работал замуправляющего филиалом в Казани, управляющим был банкир. Мы хотели любым способом быстрее вернуть кредиты и этими деньгами рассчитаться с вкладчиками: «Нам смотреть людям в глаза». Когда челнинский банк закрылся, казанский филиал еще два месяца работал...
«Вспомним классика: «Ну как там, в России? — Воруют!» Так было и 200 лет назад, и 100 лет, то же самое происходит и сейчас»
Члены правления решили избрать меня президентом банка: мол, выкупишь у семьи Онушко акции (а он нарастил долю до 80 процентов с небольшим), и мы сможем вернуть банк к жизни.
В пятницу вечером мы приехали в Челны с большим дипломатом денег. Члены правления проголосовали за меня как за президента. Сам Онушко, его жена, отец, замуправляюшего — все продали акции. Мы подписали договоры купли-продажи, выплатили деньги в присутствии 14 членов правления (больше половины из них были людьми Онушко). Договорились, что в понедельник приедем принимать дела. И вот казанский филиал в полном составе — управляющий, его зам, экономист, служба безопасности — на нескольких машинах прибыл к 9 часам утра в банк. Нам говорят: «А вы что приперлись?» — «Как? Мы приехали принимать дела. Вы же избрали меня президентом». — «Какие дела? Ты что, с ума сошел?» Мы в шоке: одни акции продали, другие заплатили, поздравили друг друга, выпили шампанского,...
— За акции была выплачена крупная сумма? Миллионы?
— Крупная. Миллионы 90-х годов потом превратились в копейки, поэтому что о них говорить?
— Имел место сговор?
— Да. Онушко тут же издал приказ: управляющий банком не на месте — уволить. Мы уехали в Казань без денег, без ничего. Я подал иски в суд. А через какое-то время меня по телефону приглашают приехать в Челны: «Мы москвичи. Купили контрольный пакет акций банка у Онушко, а он не отдает. Собираем членов правления». Приехали. Онушко не появился. Он выбрал в качестве покупателей не тех, кто в то время ходил в малиновых пиджаках и с золотыми цепями на шее, а интеллигентных порядочных людей, иначе ему бы открутили голову...
Я раскрыл карты: «Тоже купил». Москвичи удивились: «Как? И тебя кинули?!» Тут, говорят, еще один прибалт Онушко за акции заплатил. Что делать? Я предложил: «Давайте втроем возьмемся и вытащим банк, а уж потом будем решать». Все мы подали иски в суд. Я в то время узнал, что такое продажность судов.
— ?!
— Некоторые процессы мы выиграли, но Верховный суд потом эти решения отменил, хотя все было очевидно. Все фамилии мне известны... Как мы и договорились, я по суду восстановился в должности президента банка. Приезжаю на другой день принимать дела, а в здании пусто: банковские ячейки распотрошены, бумаги разбросаны. Но «Вечерняя Казань» выходит со статьей на первой странице: в «Континенте» люди с автоматами, Шайдаров захватывает банк. Единственное — верно написали, что мы привезли автоген, чтобы срезать двери. По-другому попасть не могли. Зашли в здание с судебными приставами, составили акт и повесили на дверь свой замок...
— Это был конец?
— Да. Наверное, это был первый крах банка в России в то время. Нам удалось только одно: практически все казанские вкладчики получили свои вклады обратно.
— То есть ваш трехсторонний союз успехом не увенчался?
— Нет: мы все потеряли деньги. Единственное — смогли поднять хоть какие-то документы, которые пролили свет на то, какие кредиты раздавались. Это были суммы, в десятки-сотни раз превышающие активы банка.
— Онушко все сошло с рук?
— О, это такой циркач: и смех и грех. Он жил в коттедже на берегу водохранилища. Дочь, кстати, у него проживала в Англии. Понятно, да, куда ушли деньги? При том что дом был газифицирован, Онушко назло всем соседям топил печку углем. Вонища была на всю округу. Он объяснял это тем, что у него нет денег. При этом ездил с водителем на «семерке» BMW. Когда все зашаталось, он продал эту бэху водителю. И все: «Это не моя собственность...»
— После этого вы разуверились в банковском бизнесе?
— Нет. Я потом пытался приобрести еще один банк, но они в то время уже стали «прачечными».
— А значит, могут лопнуть как мыльный пузырь?
— Что сейчас и происходит: отзывают лицензии у каждого второго.
«Был в числе первых кооператоров и ныне известный адвокат Борис Рыбак. Некогда он в центре города в подвале пятиэтажки открыл спортзал, в котором на самодельных тренажерах тренировались люди»
«Я ЕЩЕ В 80-Е ИЗУЧАЛ НАНОТЕХНОЛОГИИ В ЗАКРЫТОМ ИНСТИТУТЕ»
— Какое у вас образование?
— По специальности я инженер-конструктор-технолог. Окончил радиотехнический факультет КАИ. Кстати, у нас с курса была выделена одна группа по специализации «технология тонких пленок». Несколько лет назад в России появилось такое направление как нанотехнологии. Это она и есть.
— Вы загодя изучили то, что появилось в России только недавно?!
— Я слышу про нано-краски, нано-чего-то еще, даже нано-кружки для пива. Слово «нано» начали использовать где угодно, не понимая, что это единица, которая меньше микрона.
— Появилась даже шутка: если ты не видишь танк, значит, это нано-танк...
— Да (смеется), потому что слишком маленький. А люди думают, что этот танк имеет электронные мозги, работающие на микросхемах, которые как раз и делаются с помощью напыления тонких пленок...
Мы проходили практику в очень известном, закрытом рижском НИИ радиоэлектроники.
Сошлифовывали под микроскопом 12-битные японские электросхемы. Получали очередной напыленный слой, все зарисовывали, рассчитывали параметры, потом сошлифовывали еще один слой до следующей тонкой пленки. Снова его изучали и так далее. При мне было сделано открытие: профессор аж вскочил. Прежде не могли понять, почему у микросхемы размером 1,5 на 2,5 сантиметра по 12 ножек с каждой стороны, но при этом она могла быть как 12-битная, так и 8- или 4-битная. И вот нашли разгадку. Японцы напыляли внутри микросхемы 12 элементов. Если попадала малейшая пылинка и из 12 элементов работали только 4, они делали 4 вывода и микросхема называлась 4-битной и так далее. То есть жители страны восходящего солнца поступали мудро. Такие открытия заставляли задуматься. В то же время приходило понимание, что при таких огромных затратах СССР на разработку микроэлектроники мы безнадежно отставали от японцев.
«Подвалы заняты квестами, лофтами»
«НУ КАК ТАМ В РОССИИ? — ВОРУЮТ!»
— С тех пор что-то изменилось?
— Ничего. Вспомним классика «Ну как там, в России? — Воруют!». Так было и 200 лет назад, и 100 лет, то же самое происходит и сейчас. Ответ у другого классика: «Умом Россию не понять... У ней особенная стать. В Россию можно только верить». Да, она особенная: при огромных просторах ничего не движется. Первый запуск с космодрома Восточный закончился аварией. Я сделал вывод: видать, микросхему или что-то еще не тем концом вставили. Это даже не вредительство: наше русское авось, из-за которого теряются миллиарды. В таких условиях в этой стране затевают бизнес только сумасшедшие, либо отчаянные.
— Вы себя относите к тем или к другим?
— Я не сумасшедший и не отчаянный. Хотя у меня пенсионный возраст, я не чувствую себя старым или уставшим, но начинать новый бизнес сложно. Несколько лет назад я хотел заняться сельским хозяйством. Так много всего рассказывалось: субсидии, гранты, программы. Но когда я попытался в эту область вникнуть, понял, что без отката и взятки ничего не делается. Но это не мой стиль работы: для меня это идти против ветра, а я всегда ловлю попутный.
Сейчас я снова вернулся к теме сельского хозяйства. Казалось, направление ветра поменялось. Заговорили о том, что нужно осваивать земли, создавать в районах агропарки. Если землю не пахать, через два-три года она зарастет мелкой порослью, которая потом превратится в деревья. А их уже нужно будет корчевать. Вроде бы осознание этого есть у всех.
— Вы готовы сделать конкретные шаги?
— Пока я не принял решение, хотя у меня есть средства, которые я мог бы инвестировать в эту область. Жило же русское дворянство за счет земельных вотчин. Тот же Бутлеров имел земли: деревня Бутлеровка существует до сих пор. Он был химиком, всю зиму жил и работал в городе. А от посевной до уборочной либо сам был в деревне, либо у него там заправлял делами приказчик. И все работало, а ведь в то время не было таких скоростных машин, как сейчас. Казалось бы, земля сама родит — только не мешайте. Но баржа идет: давит инициативу, корежит судьбы людей...
«Пока веду ремонтные работы, баржа идет. Либо задует попутный ветер — и я уйду вперед нее, либо баржа пройдет — и наступят другие времена…»
«БЫЛО ТАКОЕ ДАВЛЕНИЕ: ЧУТЬ ЛИ НЕ ВЫГНАТЬ ИЗ ИНСТИТУТА ЗА КРАМОЛУ...»
— К науке вы больше не обращались?
— Я с третьего раза все-таки закончил аспирантуру, защитился. Но это уже не имеет значения, потому что я не буду работать ни банкиром, ни экономистом.
— Опыт может где-нибудь пригодиться.
— С некоторых пор я ничего не предлагаю и не высказываюсь о том, каким путем надо идти.
— С каких пор?
— В 90-х после введения ваучеров у нас в республике громко обсуждался вопрос об именных приватизационных чеках (ИПЧ). Был объявлен конкурс. Три программы финансировал кабмин, одну — союз предпринимателей. Я тогда был его президентом. Собрал группу ученых, экономистов — из тех, кто не плетется вслед за баржей, а пытается заглянуть вперед. Кабминовские программы свелись к тому, что нужно сделать ИПЧ, приватизировать республиканскую собственность и всем эти чеки раздать. Но нашлись Семины, которые создали фонд «Образование» и собрали ИПЧ. Песня была такая: мы купим на эти чеки предприятия, и бюджетники будут ими владеть...
Я же считал, что, так как с ваучерами мы уже обманулись (их, можно сказать, задаром собрали отдельные лица и скупили на них крупнейшие предприятия: «Газпромы», «Норникели» и еще сотни и тысячи других), нельзя повторять ошибку. Пусть приватизационные чеки будут именными, но не так, как предлагает кабмин. Соль моей программы была в том, что у каждого должна быть чековая книжка. Пусть в ней будет 10 чеков. Человек, проработавший на предприятии 20 лет, может на один из чеков приобрести его акции, а на другой, скажем, «Казаньоргсинтеза». Чек, в котором написано, что Иванов купил такое-то количество акций, остается на предприятии. А в корешке чека в чековой книжке самого Иванова — информация о том, когда, на какую сумму и у кого он купил акции. Хочет он один чек выписать и приобрести акции одного предприятия на всю сумму, а хочет — может десять чеков вложить в 10 разных предприятий. Будет выбор. А самое главное — все покупки будут задокументированы. Знаете, что поднялось? На профессора, который руководил группой, было такое давление — чуть ли не выгнать из института за крамолу...
— Потому что были силы, заинтересованные в том, чтобы половить рыбку в мутной воде?
— Конечно. Покажите мне людей, которые в нашей республике хоть что-то поимели с ИПЧ? Я даже не стал связываться — отдал их отцу. В итоге они где-то сгорели... Я тогда понял: что бы с трибуны ни говорили, цель одна — сохранять движение этой баржи.
Экономист Василий Леонтьев в своей статье в «Литературке» в начале перестройки сравнивал экономику России с парусником без руля и ветрил, который несет по бурным волнам. Но если им правильно управлять, то великая сила ветра перемен вынесет его куда нужно. В Китае продолжает править компартия, но наша экономика не может даже сравниться с китайской. Хотя до перестройки у каждого жителя этой страны дневной рацион составлял полстакана риса. Сейчас все экономики мира стараются блокировать Китай, но выпущенного из бутылки джина уже не остановить. Пройдет совсем немного времени, и Поднебесная введет свою валюту — американский доллар рухнет.
«Я купил этот Ford, не торгуясь, как раз в год столетия»
— Все признают, что он переоценен.
— В миллион раз. Имя этой валюты гудвилл. Авторитетом это не назовешь. Это наша неуклонная вера в доллар.
— А как вы относитесь к криптовалютам?
— Никак. И сыну говорю: не влезай в это дело — это мыльный пузырь. Основная цель этой электронной валюты — уронить доверие к доллару: на биткоинах за очень короткий срок можно заработать миллионы долларов.
— Спланированная акция?
— Да. На мой взгляд, запущен разрушитель вообще всей финансовой системы.
«ЖЕНА УДИВЛЯЕТСЯ: «НА КАКОМ ЯЗЫКЕ ТЫ РАЗГОВАРИВАЕШЬ? — «НА НОРМАЛЬНОМ ТАТАРСКОМ»
— Сейчас обострился языковый вопрос. Какие у вас отношения с туган тел?
— До семи лет я жил в татарской деревне. Но потом мама посчитала, что получать образование там не совсем правильно. Папа ее поддержал, и меня отправили к дедушке на Урал. Придя в первый класс, я с трудом говорил по-русски.
— Зато теперь вы, должно быть, благодарны, что хорошо знаете родной язык?
— Когда нет практики, речь сохранить тяжело, хотя я все понимаю. Особенно если специально просят сказать что-нибудь: не могу. Но если звонят, например, по телефону: «Исәнмесез», — включается подсознание, и я спокойно разговариваю. Жена удивляется: «На каком языке ты разговариваешь?» Говорю: «На нормальном татарском».
Я и сам иногда удивлюсь. Например, я никогда не пытался изучать английский язык. У меня жена — учитель английского языка, окончила вуз с красным дипломом. В путешествиях на тему билетов-самолетов она, конечно, все знает лучше меня. Но, бывает, в дороге сломалась машина. Начинаем разговаривать с кем-то из местных — вижу, что она уже не понимает. Тогда включаюсь в разговор я. Прошу говорить помедленнее. И из памяти выплывает то, что нужно. В общем, как-то справляюсь. Я покупал-продавал недвижимость за рубежом, открывал банковские счета. И все один.
«Я пять лет не вылезаю из этих стен, глотаю пыль древнего пассажа»
— А что покупали-продавали?
— Когда сын учился в Америке, я хотел, чтобы он там остался. Купил ему квартиру, машину. Когда он оттуда вернулся, все пришлось продать.
— Он так и не осел в Штатах?
— Он сказал: «Папа, я протираю штаны в университете. А тут больше чем 10 процентов в год никто не зарабатывает. Так я никогда не стану миллионером». И как я его ни уговаривал, на все плюнул и приехал сюда. Работал, параллельно учился на юрфаке. У него уже давно свой бизнес. Это тоже недвижимость: покупает, продает, строит, ремонтирует, сдает в аренду. Есть в кого. И я не только о себе. У меня отец — заслуженный строитель ТАССР.
— А что он строил?
— Жилые дома — он был директором завода союзного значения «Ремстройдормаш». Их было много по всему СССР, поэтому у него были друзья во всех концах нашей необъятной страны: в Грузии нас встречал грузин-директор завода «Ремстройдормаш», как и в Армении...
«Когда я выбирал, кого поселить, у меня было какое-то внутреннее чутье, что у «Тюбетея» все должно получиться: дует попутный ветер»
«ОТЕЦ СКАЗАЛ: «Я ДАЖЕ ПОЗОРИТЬСЯ НЕ БУДУ!»
— Чем сейчас занимается ваш папа?
— Ему 86 лет. Он жив-здоров. Работает.
— ?!
— Ну как: у него тоже есть недвижимость, которую он сдает в аренду. В это дело его втянул я. Выйдя в начале 90-х на пенсию, он резко заскучал. А тут первая демократическая волна: выборы, Артем Тарасов, заплативший с доходов 3 миллиона партвзносов. Все вокруг шумело. Я тоже, как и Мурат Сиразин, и другие первые кооператоры, подался в депутаты. Избирался в Верховный Совет и в райсовет.
Попросил отца на время выборов посидеть у меня в кооперативе. Он воспринял мое предложение в штыки: «Я даже позориться не буду! Вас, кооперативщиков, все равно всех посодют». (Смеется.)
— То есть он относился резко отрицательно?
— Это же «красный» директор! Пытаюсь убедить: мои доходы резко упали — воруют. Я поставлю тонированное стекло: ты будешь всех видеть, сам при этом останешься невидим. А слесарям я показал: «Видите, тут сидит мой отец, работайте честно». Можно сказать, клещами затянул отца в свой кабинет...
Избирательная компания длилась месяца три. Меня выбрали. Говорю папе: «Все, свободен». А он вдруг: «Да ладно, я еще поработаю». Когда я вскоре пришел к ним в гости, он сказал: «Да, я был дурак — всю жизнь работал на государство. Надо было работать на себя». В моем автосервисе он поработал на себя три месяца: я уж не считал, что он там зарабатывает. А потом арендовал помещение и открыл магазин по продаже запчастей. Мне в кооператив, «про который пишут в журнале», их свозили со всей страны.
— Он с вами посоветовался?
— Нет! (Смеется.) Втихаря открыл. Ну и, слава богу, что переключился. Психологически это бывает трудно сделать. Многие его друзья – «красные директоры» живут только на пенсию. При встрече сожалеют: «Было время, мы работали...» В ответ на их вопрос «А как ты?» отец с гордостью говорит: «А я магазины открыл». И молодец...
«Стоило мне обмолвиться, что продается Чернояровский пассаж, как отец сразу среагировал: «Бери!»
«ЧТОБЫ БЫТЬ ПОЛИТИКОМ, НАДО БЫТЬ НЕМНОГО ПОДЛЕЦОМ. Я НЕ СМОГ»
— Откройте истину: зачем вы баллотировались в президенты Татарстана на самых первых выборах в 1991 году?
— Ну как баллотировался? Я был выдвинут союзом предпринимателей республики. Тогда была такая общественная организация. Партии-то еще не было.
Я в то время очень быстро обрел популярность: еще бы, основатель одного из первых в стране кооперативов! И вот проходит самое первое собрание союза кооператоров по выдвижению кандидатов в председатели, которое было собрано по инициативе сверху, то есть был нужен ручной союз. После того, как прошли все запланированные выступления, спрашивают: «Хочет выступить кто-то из зала?» Я поднял руку. «Кто такой?» — «Шайдаров». Сразу поднялся гул одобрительных голосов: «О! Хотим слышать». Дело в том, что до этого прошел слух, что меня убили.
— На вас действительно покушались?..
— К счастью, нет, но тогда действительно погиб человек, бизнес которого находился в полкилометре от моего, вблизи РКБ. Поэтому и родился этот слух. Если помните, для конца 80-х – начала 90-х это было делом обыденным: убили то одного предпринимателя, то другого...
Я вышел, выступил. Послышались возгласы: «Давайте его тоже выдвинем!» На этом съезде меня выбрали председателем союза кооператоров. Позже он преобразовался в союз предпринимателей (к слову, его президентом я оставался 9 лет). И уже предприниматели на своем очередном съезде выдвинули меня кандидатом в президенты ТССР.
«Если бы я просто пришел и сказал: «Дайте мне 100 миллионов, я хочу купить эти руины», — любой другой банк наверняка бы отказал»
— Вы сами ни о чем подобном и не помышляли?
— Молодые амбициозные люди, каким я тогда был, всегда обо всем помышляют. Надежда была, но очень маленькая... Было все две кандидатуры — первый секретарь обкома партии Минтимер Шаймиев и ваш покорный слуга.
— Неужто вы были соперником Шаймиева?..
— Должен был быть. Если фамилия Шаймиева тогда была известна только в партийных кругах — он же был не публичный человек, — то про меня говорили в каждом трамвае. Существовала большая опасность, что на волне этой популярности меня просто возьмут и выберут. Поэтому меня сняли сразу же, на стадии регистрации. Это делается очень легко. И Шаймиев в итоге избирался безальтернативно. В то время можно было.
— Вероятно, вам было жаль так сразу сойти с дистанции?
— У меня тогда было только одно ощущение: политика — это дело грязное. Уже сейчас, по прошествии лет, я понимаю, что быть конкурентом первого секретаря обкома (а это первое лицо в республике), было по меньшей мере наивно. Больше таких попыток я не предпринимал. Я для себя сделал вывод: чтобы быть политиком, надо быть немного подлецом. Я не смог. Хотя справедливости ради скажу: на мой взгляд, Шаймиев был хорошим президентом.
Вообще, я решил, что гораздо полезнее работать на себя. Занимаясь много лет общественной деятельностью, я пропустил самое благоприятное время, когда чуть ли не в считанные дни создавались огромные состояния. Первая часть Гражданского кодекса, которая более-менее отрегулировала рыночные отношения, была же принята только в 1996 году...
«СВОЮ ЭНЕРГИЮ ТРАТИЛИ НА ТО, ЧТОБЫ ПОКОРЯТЬ ГОРЫ»
— Одно время о вас говорили именно как о путешественнике.
— В студенческие годы, с 1975-го по 1980-й, я даже был вице-президентом федерации туризма Татарстана. Тогда за границу можно было поехать только по профсоюзной либо комсомольской путевке. Раньше чем в 35–40 лет это не удавалось никому. Поэтому мы свою энергию тратили на то, чтобы покорять горы, путешествовать по тундре...
А в 2001 году мы всей семьей — я, жена, 10-летний сын и 9-летняя дочь — совершили кругосветное путешествие на машине. Наверное, треть тех, кто потом путешествовал через Россию, обязательно с нами списывались: у нас был свой сайт. Некоторые из них останавливались прямо у нас. Двор есть: можно поставить машину, починить ее...
Запомнился случай с японочкой Макита, которая путешествовала на мотоцикле. Она работала менеджером по продаже спортивных мотоциклов и как-то договорилась с компанией Sony, что поедет с их фотоаппаратом по России и будет отправлять им снимки. Она остановилась у нас только чтобы переночевать. Жена наварила борща. Гостья съела тарелку. Предлагаем: «Картошечки пожарить?» Она: «А можно еще красного супа?» (Смеется.) Съела вторую тарелку со сметаной, третью... Наутро говорит: «Я уеду пораньше, только кофе выпью». Включаем кофемашину, а японка снова спрашивает про красный суп. И тут мы поняли, что надо ее откормить: она была такая дохленькая. Как она поднимала этот груженный тюками (с палаткой и рюкзаком) мотоцикл — ума не приложу.
«В таких условиях в этой стране затевают бизнес только сумасшедшие либо отчаянные»
Макита рассказала нам о своем дорожном житье-бытье. Бутылка кефира и буханка хлеба на два дня — все, чем она питалась. Sony платила ей 100 долларов в месяц: зайти в интернет-салон и переслать снимки, а дальше путешествуй как хочешь. В итоге мы оставили ее у себя дня на четыре, устроили баню и все остальное. Уже совсем разоткровенничавшись, путешественница нам сказала: «Вы, наверное, очень богатые люди: у вас свой дом в двух шагах от Кремля». (Смеется.)
— А что, девушка все поняла правильно.
— Она не учла специфику. Если бы это был дом на центральной улице Парижа — так, конечно, живут только очень богатые люди. А я 15 лет ремонтировал квартиру, часто своими руками. В итоге отремонтировал весь дом. И, что называется, богатством не блещу.
— Сейчас путешествовать вам, наверное, некогда?
— Нет. Я пять лет не вылезаю из этих стен, глотаю пыль древнего пассажа. У меня есть еще и коллекция из 14 старинных автомобилей. Самый старый — Ford Т 1914 года выпуска. Это первый автомобиль, сошедший с первого в мире конвейера... Я несколько раз летал в Америку, на родину Ford, и все время было что угодно, но не то. А у меня такой подход: если картина Айвазовского, то это должен быть «Девятый вал».
— И как в итоге приобрели?
— Просто повезло. Я купил этот Ford, не торгуясь, как раз в год столетия.
— И наш традиционный вопрос: ваши три секрета успеха в бизнесе?
— Во-первых, это опыт. Во-вторых, я многое делаю сам. И в-третьих, всеми парусами ловлю попутный ветер.
Визитная карточка компании
ООО УК «Пассаж»
Год создания — 2013.
Направления работы — управление недвижимым имуществом, сдача в аренду коммерческих площадей.
Количество сотрудников — 10.
Учредители — Шайдаров Камиль Яватович (100% УК).
Оборот — 25 млн рублей (2016).
Визитная карточека руководителя
Шайдаров Камиль Яватович
Родился 31 января 1956 года в городе Губахе Пермской области
Образование
Окончил радиотехнический факультет Казанского авиационного института, по специальности «инженер-конструктор-технолог» (1980).
Кандидат экономических наук.
Трудовая деятельность
1980–1987 — Казанский авиационный институт, инженер кафедры теоретической радиоэлектроники.
1987–1990 — кооператив «Автомотосервис», директор.
1990–1995 — банк «Континент», заместитель управляющего казанским филиалом.
С 2014 года по настоящее время — ООО УК «Пассаж», директор.
Семейное положение — женат, двое детей.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 49
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.