. В московском Доме журналистов коллеги помянули убитых в Африке Орхана Джемаля, Александра Расторгуева и Кирилла Радченко
 Фото: ©Евгения Новоженина, РИА «Новости»

«ЭТО ОГРОМНАЯ ПОТЕРЯ. ТАКИХ ВОЕННЫХ ЖУРНАЛИСТОВ В МИРЕ НЕТ, ПОВЕРЬТЕ» 

Вчера в московском Доме журналистов поминали убитых в Африке Орхана Джемаля, Александра Расторгуева и Кирилла Радченко. За день до этого их, принадлежащих к разным конфессиям, похоронили на разных кладбищах. Но на поминальном ужине, организованном «Новой газетой», вспоминали всех троих, так как их объединила общая смерть. А родственникам, друзьям и коллегам погибших, пришедшим на поминки, пришлось невольно почувствовать себя одной семьей. Хотя некоторые познакомились только здесь. Возле траурных фотографий Орхана, Александра и Кирилла, которые были выставлены и во дворике Домжура, и в зале, где были накрыты столы. Только под открытым небом возле этих портретов (кроме живых цветов) стояли (по русской традиции) три рюмки с водкой, покрытые кусочками черного хлеба, а возле фотографий в помещении горели церковные свечи. При этом сами поминки, в отличие от многолюдных церемоний прощания, прошли в камерной обстановке. Среди близких родственников были родители Александра, отец Кирилла, сестра Орхана Каусар, облаченная во все черное с головы до пят, и его бывшая жена Ирина Гордиенко. Несмотря на то что с Орханом они расстались еще при его жизни, все воспринимали ее как вдову и выражали соболезнования — и на словах, и с помощью объятий. Например, экс-главред «Новой газеты» Дмитрий Муратов долго обнимал Ирину, а потом говорил ей что-то важное. Она же вертела в руках сигарету и смотрела на него красными от слез глазами, хотя на людях старалась сохранять самообладание. Были на поминках и друзья Орхана, которые знали его много лет, и в глазах некоторых из них тоже стояли слезы. При этом один друг специально приехал на похороны из Баку, другой — из Греции. Азербайджанский поэт Хамид Херисчи был знаком с Джемалем три десятка лет, в разговоре с нашим корреспондентом он говорил, что Орхан оставил много воспоминаний, и признался в том, что был счастлив знакомством с таким человеком. «Это огромная потеря. Таких военных журналистов в мире нет, поверьте мне. Он был эксклюзив. Мы потеряли одного из асов своего дела», — сказал нам Хамид. Есть что вспомнить и греческому журналисту Афанасию Аргиракису. Его судьба свела с Орханом 17 лет назад и не раз забрасывала их вместе в разные горячие точки. «Он был одним из лучших журналистов мирового уровня, — почти вторил словам Хамида Афанасий и добавил. — Когда уходят такие люди, закрывается целая эра». Еще один друг Орхана, Вардан Варданян, сокрушался, что теперь ему не с кем будет разговаривать. 


А Муратов не стал особо выделять Орхана, который когда-то работал под его началом. Сказал лишь, что общий стол собрали специально, чтобы помянуть павших ребят, которые были убиты на работе, и что они одни из тех, кто добывает информацию не сидя на диване, а в поле. 

«31 ИЮЛЯ МЫ ВСЕ ОСИРОТЕЛИ»

После приезда Муратова организаторы подождали еще минут 10, после чего начались поминки, которые, по сути, напоминали траурный митинг, потому что пришедшие собрались не для того, чтобы выпить за упокой души каждого из убитых, а для того, чтобы вспомнить о том, какими они были. И первые полтора часа место у микрофона, которым распоряжались ведущие «Эха Москвы» Татьяна Фельгенгауэр и Ирина Воробьева, не пустовало. Сначала говорила Татьяна. Она сказала, что 31 июля мы все осиротели. «Трое мужчин разного возраста, разных конфессий с разными жизненными путями, но одинаково талантливые, достойные и профессиональные люди. Они умерли вместе, и нам показалось правильно попрощаться с ними вместе. Надо как-то помянуть. Если вы хотите водки, она есть; если не хотите, есть безалкогольные напитки. Из уважения к мусульманским традициям на столах нет свинины, — пояснила собравшимся зам Алексея Венедиктова и добавила. — Мы хотели бы обойтись без пафосных и длинных обличительных пламенных речей». 

Впрочем, совсем без пафоса и долгих выступлений все-таки не обошлось. Из-за этого иногда наступало неловкое молчание, а иногда Муратову приходилось резко обрывать коллег и призывать их к тому, чтобы они рассказывали не о себе, а о тех, кого пришли помянуть. Однако и сам экс-главред «Новой газеты», который вышел к микрофону, держа в руке рюмку с водкой, начал с истории Татьяны Фельгенгауэр, которая, как он отметил, чудом выжила после покушения на нее убийцы и поэтому все знает про вопросы жизни и смерти на личной шкуре. Потом Муратов рассказал про Воробьеву, которая занимается тушением пожаров и наблюдала много слез и страданий, которые мало кто видел. «Они причастны к тому страшному знанию, которое нас сегодня сюда прибило», — произнес нечто вроде вступления Дмитрий Андреевич и только после этого перешел к существу. «Терпеть это нельзя. Никто из присутствующих не знает такого человека, который верит в то, что это было дорожное ограбление», — повысил голос Муратов. 

«Почему? Я верю», — шепотом произнес Варданян, который сидел за одним столом с корреспондентом «БИЗНЕС Online». Но основатель «Новой газеты» его, конечно, не услышал и продолжал свою мысль. «Я ни в чем не буду клясться. Но нет ни одного случая, когда бы мы, кроме истории с Юрой Щекочихиным, исполнителей убийства посадили за решетку. Не было ни одного случая из девяти», — снова возвысил голос Муратов и добавил, что через год нужно поставить памятники и надо помочь «Центру управления расследованиями» (ЦУР) докопаться до правды. Он предложил выпить за талантливых, глубоких, рисковых профессионалов. 

«ЭТО БЫЛИ ТРОЕ ОЧЕНЬ КРУТЫХ ПАЦАНОВ»

Сразу же после слов Муратова к микрофону вышел Варданян, который не собирался выступать, но сказанное задело его за живое. «Я как близкий друг не могу сказать, верю или не верю, знаю или не знаю... У меня просьба не придумывать мир, исходя из своих желаний. Я не знаю, дорожное это происшествие, обычный бандитизм или между собой, может, в карты поиграли либо водки выпили... Могло быть все что угодно. Я хочу знать. Ради его памяти, — эмоционально говорил друг Джемаля. — У меня такое впечатление, что те, кто решил организовать эту поездку, совершенно не отдавали себе отчета в том, что это за страна и что там происходит». 

«Давайте не будем бросаться болью друг в друга, — попыталась остудить пыл горячего армянина Воробьева и добавила, используя лексику тинейджеров. — Это были трое очень крутых пацанов».

Но Вардан ее уже не слышал. Он тут же собрал свои вещи, попрощался с политологом из Казани Русланом Айсиным и другими знакомыми и покинул мероприятие. 

В это время Фельгенгауэр подошла к микрофону и сказала от себя: «Они жили достойно, и мне бы хотелось, чтобы и мы вели себя достойно». 

Председатель союза журналистов России Владимир Соловьев признался, что не был знаком лично ни с кем из погибших, но знает, что все трое были настоящими и смелыми людьми, которые делали свою работу в самых опасных ситуациях и делали ее достойно. Их убийство он сравнил с гибелью в 1991 году в Югославии журналистов Виктора Ногина и Геннадия Куринного, которые ехали по очень опасным местам и напоролись на засаду. «Они были сожжены в машине, и до сих пор их останки не обнаружены... Всего же в Югославии погибли больше сотни журналистов. Эта ситуация тоже очень непростая. Я надеюсь, что будут розыски и будут найдены возможности выяснить истину. Уже звучат предложения связаться с специальными органами Франции, потому что эту страну много лет контролировали французы. Мы внимательно изучаем такие страшные случаи и этот опыт, надеюсь, положим в основу подготовки журналистов, которые едут в горячие точки, чтобы они по возможности избежали страшной участи. Понятно, что от пули не убежишь, понятно, что не убежишь от осколков, но предусмотреть все нужно. Так же как воинские уставы написаны кровью, так и опыт журналистов, которые работают в горячих точках, тоже во многом написан кровью». 

Сестра Орхана Джемаля была немногословна, но ее простые слова прозвучали очень по-человечески. «Орхан был моим старшим братом, таким братом, о котором можно только мечтать. У нас была большая разница в возрасте — 32 года. Поэтому у нас не было конфликтов. Он был как символ брата. Он был не только моим старшим братом. Здесь есть люди, для которых Орхан тоже был как брат. Он был очень крутым. И я думаю, что ребята, которые с ним поехали, тоже были очень крутыми, потому что, чтобы туда поехать, просто невозможно быть другими», — сказала Каусар. 

«НАШ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ ДОЛГ — РАЗОБРАТЬСЯ В ТОМ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ»

Бывший заместитель главного редактора журнала The New Times Илья Барабанов рассказал о том, что тоже давно знал Орхана, работал с ним в Донбасе в 2014–2015 годах и журналист для него действительно был как старший брат, с которым можно было чувствовать себя в безопасности. «Ему можно было абсолютно довериться, он был гигантского опыта и фантастического профессионализма. Нам приходилось попадать в разные передряги на линии фронта, на блокпостах, когда мы вытаскивали пленных и занимались репортажами. Но рядом с таким профессионалом я чувствовал себя спокойно... Орхан правда был очень крутым. Среди военкоров таких больше нет. И наш профессиональный долг — разобраться в том, что случилось». 

Фельгенгауэр говорила о том, что невозможно возместить эти потери. 

«А давайте столы сдвинем», — неожиданно сказал Муратов. Все сразу оживились и принялись двигать столы и стулья, создавая тесный круг, а кто-то пересел со своих прежних мест на свободные. 

Секретарь союза журналистов Рафаэль Гусейнов вспомнил, как работал в Афганистане, где корреспондентов очень сильно охраняли. «Это мешало в какой-то степени работе, но ты чувствовал себя защищенным. Тебя никуда не отпускали без охраны, без бронежилета, без каски... Несмотря на то что война в Афгане длилась столько лет, там погиб только один журналист — Саша Секретарев. Я рассказывал про Афган Орхану, и у него горели глаза. Он не был человеком, который любил войну, но он рисковый парень... Уважаемые коллеги, берегите себя...» 

«В Афганистане не воевали частные военные компании, вас охранял не „Вагнер“, а сороковая армия генерала Бориса Громова», — возразил Гусейнову Муратов, но тот ему ничего не ответил. 

Военная журналистка Надежда Кеворкова также вспоминала о том, как работала с Орханом, но в итоге ударилась в рассказы о своих приключениях в тот период, когда работала на RT. В результате Муратов не выдержал и оборвал Надежду на полуслове. 

«Вы сейчас рассказываете про себя или про Орхана? Или про Кирилла? Или про Сашу? Вы меня, ради бога, простите, можно вы сегодня будете рассказывать про наших коллег. Любимая Кеворкова, послушай меня и сделай так, как я прошу». 

И ей ничего не оставалось, как наступить на горло собственной песне и закончить выступление тем, что она ни на полпроцента не верит, что погибшие сделали что-то не так в плане безопасности. 

«ЭТО ПРЕСТУПЛЕНИЕ НЕ ДОЛЖНО ОСТАТЬСЯ БЕЗНАКАЗАННЫМ»

Главный редактор ЦУР Андрей Коняхин, по заданию которого и поехали в Центральноафриканскую Республику журналисты, признался, что его жизнь разделилась на две части — до и после. «Оцениваешь, достаточно ли сделал для безопасности, думаешь все время об этом. Это очень тяжело. Мы потеряли выдающихся людей, не побоюсь этого слова. Меньше всего я знал Кирилла. Мы его брали как фрилансера по рекомендации Саши. Как хорошего военного оператора, который прошел почти всю Сирию... Это был замечательный, светлый человек... Это преступление не должно остаться безнаказанным», — говорил Коняхин. Он вспоминал, как познакомился с Расторгуевым, как тот работал, называл его большим художником. 

«Андрюш, это не твоя лекция», — попытался прервать и его Муратов, после чего Коняхин сказал несколько слов про фильм Расторгуева «Дикий, дикий пляж» и свернул свою речь. 

А к микрофону вышел отец Кирилла. Он тоже долго вспоминал про сына. Но из уважения к горю отца его никто не перебивал. Радченко-старший говорил о том, как сын искал себя в профессии, как стал оператором и фотографом, как снимал митинги протестов, где его однажды задержали правоохранители. «Он был интеллигентным, воспитанным, культурным человеком... Он рос свободным незашоренным человеком», — перечислял достоинства сына отец и в подтверждение этого упомянул, что их семья лет 10 выписывает «Новую газету». Вспоминал отец и о том, как Кирилл был наблюдателем на выборах в Чечне и понял, что на других участках работали «карусели». «Я хотел вам рассказать о сыне. За скобками остается наше отношение к нему. Мы его очень любили, он был замечательный, светлый человек», — дрогнувшим голосом закончил отец Кирилла. 

А Херисчи пообещал отомстить за друга: «Для меня дело принципа, дело мужчины, а Орхан очень ценил мужской кодекс. Если убили твоего товарища, ты должен отомстить. Я отомщу, я доберусь до этих выродков. Он был для меня сверхчеловеком. Я соберусь с силами и отомщу. Даю вам слово». 

Журналист Евгений Бунтман сожалел, что мало общался с Орханом, и сравнивал его с главной героиней персидской сказки: «Я не военный корреспондент, мы не работали с Орханом в поле. Мы с ним разговаривали. Достаточно много. Но меньше, чем мне хотелось. Он был настоящей Шахерезадой, невероятным рассказчиком. Мы с ним садились, закуривали, и он начинал рассказывать, как всегда, витиевато, красиво, увлеченно. Поднимались его огромные пушистые ресницы, синие глаза начинали сверкать, и он рассказывал удивительно смешные и страшные истории. В основном, конечно, о войне. Война была его стихия. Но на последнем эфире, на котором мы с ним встречались, сначала говорили про войну, а потом он рассказывал, как совершал хадж. И это было что-то невероятное. С той же страстью, с которой он рассказывал про ужасы войны, Орхан рассказывал о религии. Так о своем религиозном чувстве мне не рассказывал никто из моих знакомых христиан, иудеев, мусульман. Это был очень страстный человек, и он страстно прожил свою жизнь».