Гюльнара Низамова: «Я как Сююмбике, для меня важнее семья и ребенок»

Гюльнара Низамова: «У меня принцип — я никогда не читаю никакую критику. И без этого себя жру по полной программе всегда! Тем более что конструктивную критику редко встретишь» Фото: Оксана Черкасова

«СВОЮ ИЗВЕСТНУЮ СЮЮМБИКЕ БАКИ УРМАНЧЕ ДЕЛАЛ С МОЕЙ МАМЫ»

— Гюльнара, большинство СМИ, писавших об осенней мировой премьере оперы Резеды Ахияровой «Сююмбике» в театре имени Джалиля, были на спектакле в первый вечер, когда пели Гульнора Гатина, Ахмед Агади, Филюс Кагиров. Поэтому вы оказались немножко в тени. При этом сразу несколько человек, которые были на обоих премьерных показах, говорили, что им больше понравился как раз второй состав. 

— Да, я слышала, что были такие отзывы…

— Что дальше, увидим и услышим ли мы еще раз вас в партии Сююмбике на сцене Казанской оперы?

— Очень на это надеюсь. Следующий блок спектаклей будет в апреле. Постановка очень глубоко запала в душу всем ее участникам. И была проведена большая работа, еще ни одну партию я не готовила полгода! Хотя перепела достаточно большое количество опер, в разных театрах работала, но так, чтобы полгода готовиться к одной партии… Очень сложный материал — и драматически, и вокально, и, конечно, фонетически: татарский язык сложен для вокализации. Хотя я и говорю на татарском, выросла в татарской семье, училась в Татарстане, все равно были сложности с фонетикой и с вокализацией именно татарского текста.

— Расскажите, как вас позвали в этот проект.

— Вы знаете, к этому были какие-то предшествующие вещи, даже мистические. Родители мои живут в столице Татарстана, и я летела в Казань из Краснодара просто наведаться в гости, кроме того, должен был состояться концерт с оркестром La Primavera в ГБКЗ имени Сайдашева. Лечу в самолете, а там, как обычно, лежат журналы. Читаю в оглавлении: «Мифы памятников Казани», и, конечно же, на первой полосе башня Сююмбике. Открываю — интересная статья, читаю о Сююмбике, а я достаточно много знаю об этой царице и самом памятнике. Читаю и понимаю, что корни моей родословной как раз идут к Сююмбике — это было интересное такое открытие. И где-то через три дня после прилета и после прочтения этой статьи, которая, естественно, осела в голове, я получаю приглашение от Татарского оперного театра принять участие в постановке, причем в главной партии Сююмбике! Представляете! У меня было такое ощущение: что это, как такое может быть?       

«Моя прабабушка была Юсупова — из того самого княжеского рода Юсуповых, так что, может быть, там где-то что-то и переплелось… Моя мама — Ания Туишева, народная артистка Татарстана. В детстве мы часто бывали в гостях у Баки Урманче. И свою известную Сююмбике Урманче делал с моей мамы. Получается, что правительница Казанского ханства в нашей семье «звучит» уже во втором поколении» Фото: art16.ru

— Так вы, получается, девушка ханских кровей? Расскажите об этом?

— Моя прабабушка была Юсупова — из того самого княжеского рода Юсуповых, так что, может быть, там где-то что-то и переплелось…

Моя мама — Ания Туишева, народная артистка Татарстана. Она всю жизнь здесь прожила, проработала, преподавала. И прадед с ее стороны был из купеческого рода — Тажетдинов из Пензенской области. В Пензе у них было свое хозяйство, фабрики. Они были раскулачены, как и все, в 1930-х годах. Отправились в Петербург, потом из Петербурга каким-то образом перебрались в Саратов. 

Более того, в детстве мы так часто бывали в гостях у Баки Урманче, дружили семьями, что я могу смело утверждать, что выросла в его доме. И свою известную Сююмбике Урманче делал с моей мамы. Получается, что правительница Казанского ханства в нашей семье «звучит» уже во втором поколении.  

— То есть кому, как не вам, исполнять партию Сююмбике?

— Да, мне как-то сразу стала близка эта партия.

— А почему вас пригласили на эту роль? Искали сопрано с татарскими корнями?

— Мне кажется, да, они искали татарских сопрано. А потом, я в театре имени Джалиля прослушивалась буквально за полгода до того, как случилось это предложение. Прослушивалась на роль Татьяны в «Евгении Онегине». Просто я позвонила завтруппой, сказала, что хотела бы прослушаться. Мне ответили: «Да, пожалуйста». Я пришла, был директор Рауфаль Сабирович Мухаметзянов, мне ничего конкретного, как обычно в таких ситуациях бывает, не сказали, а потом вдруг такое неожиданное приглашение. 

«ИЗНАЧАЛЬНО ПРЕДПОЛАГАЛОСЬ, ЧТО ХАН ШАХ-АЛИ БУДЕТ ТАКОЙ СТРАШНЫЙ, ВЕСЬ В БОРОДАВКАХ»

— Известно, что работа над спектаклем шла не очень просто: менялись составы, несколько певиц пробовались на роль Сююмбике, партию Шах-Али должен был изначально петь контртенор, но потом от этой идеи отказались. Вы на какой стадии влились в спектакль?

— Я была здесь еще на самой начальной стадии. Мне как-то повезло, что там было в кулуарах, не знаю. По-моему, это случилось уже в декабре 2017-го или в январе 2018-го: дали клавир, и я начала готовиться. А с контртенором — да, была ситуация, два обладателя этого редкого голоса должны были петь партию Шах-Али, ненавистного мужа Сююмбике.

— Которую в результате спели Филюс Кагиров и Ильгам Валиев.

—  Да.

— А почему все-таки отказались от идеи с контртенором? Это не очень соответствует татарской культуре или банально не нашли хороших певцов? 

— Певцы были прекрасные! Например, контртенор из Азербайджана Ильхам Назаров — он участвовал в проекте «Большая опера» на телеканале «Культура». У него очень много выступлений, проектов, за рубежом много поет. Мы с ним очень много репетировали. Но буквально месяца за полтора до премьеры решили, что это партию будет петь обычный тенор. Мне кажется, немного испугались, что это как-то не близко нашей культуре — татарской, мусульманской.      

Вообще, изначально предполагалось, что хан Шах-Али, которого Сююмбике ненавидит всем своим существом, будет такой страшный, ужасный, весь в бородавках. Да еще и с голосом таким женственным, то есть такой прямо фу-фу-фу! Но в итоге он превратился во вполне благовидного хана с нормальным голосом. Но, мне кажется, предыдущий вариант был более ярким и особого недовольства бы не вызвал.

«Я все время планирую, но у меня всегда что-то случается... Может быть, это идет от меня, конечно. Как говорится, судьба — это характер. Хотя, конечно, всегда хочется большего»Фото: Дина Павленко

— Как вам работалось с режиссером Юрием Александровым? Все-таки он не знает татарской культуры, не было желания подсказать постановщику какие-то моменты?

— Если можно придумать для певца самое большое счастье, то это работа с Александровым. Хотя я со многими режиссерами работала — из Мариинского театра, из московских театров, но это был настоящий подарок! Юрий Исаакович дает столько энергии, он всё про всё понимает, чувствует певца, чувствует персонажи несмотря на то, что не знает татарского. Но он все, видимо, переводил, у него был дословный перевод. Хотя некоторые моменты мы ему подсказывали.    

— Значит, был такой элемент сотворчества?

— И он это все с удовольствием принимал, не было такого: «Как ты посмела!» Кстати, мы подсказывали ему в любовных сценах, что какие-то откровенности, которые он предлагал, в татарской культуре не поймут.

Вы знаете, Александров — опытнейший режиссер, но это для него был абсолютно новый материал. И спектакль «Сююмбике» он практически рожал у нас на глазах. Может быть, в этом и был основной кайф, что мы все были сопричастны к этому рождению спектакля. Это не была «Травиата», которую Александров ставил «восемьсот пятьдесят раз», или «Кармен», которую можно увидеть где угодно, и что-то оттуда взять, как, собственно, все и делают. Я не говорю, что режиссеры воруют где-то идеи, но есть какие-то сложившиеся стереотипы.

Однако в нашей ситуации нельзя было откуда-то что-то взять, негде посмотреть. Интересно, что меня, как профессиональную оперную певицу, поначалу это немножко напрягло. Потому что режиссер приходит на репетицию и точно не знает, что он сейчас будет делать. Обычно же режиссер говорит: «Ты сюда встал, ты пошла сюда, повернулась…» Все как в шахматах. А здесь были поиски. Сначала мы что-то подбрасывали, а на следующий день Александров приходил уже с абсолютно сформировавшейся какой-то сценой. В общем, спектакль «Сююмбике» без энергетики режиссера, без его умения невозможно себе представить.

— Было ли в ходе репетиционного процесса общение с композитором Резедой Ахияровой и либреттистом Ренатом Харисом?

— Они все были на всех репетициях!  Подсказывали нам: может быть, где-то не то слово спели, не тот ритм или темп. Подсказывали и режиссеру, и дирижеру, естественно, и концертмейстеру. Всем. Так что они максимально помогали.

«ЛИБРЕТТИСТУ ЗАХОТЕЛОСЬ, ЧТОБЫ ТАМ БЫЛА ЛЮБОВНАЯ СВЯЗЬ»

— Предметом спора после премьеры оперы «Сююмбике» стала сама трактовка образа правительницы Казанского ханства. Кого-то смутило, что в спектакле Александрова она скорее женщина и мать, чем государственный деятель.

— Мне это близко, потому что я сама прежде всего мама и женщина, хотя считаю себя достаточно сильным человеком. Но я понимаю, что у нее не получилось все задуманное из-за того, что были вот такие обстоятельства. Она действительно прежде всего женщина! Это владело ею в большей степени, чем какие-то государственные интересы, хотя это, пожалуй, и грубо звучит. Так что, наверное, правильно было повести спектакль именно в эту сторону.

«Сююмбике» нужно показывать и в Москве, и в Питере… Все, кому я показывала записи, говорят: «Мы хотим это увидеть вживую». Потому что это такое действо, такая музыка запоминающаяся, красивая»Фото: «БИЗНЕС Online»

— Кроме того, естественно, начинаются разговоры, что в реальной истории все было не так, как в вашем спектакле. Хотя понятно, что на историческую достоверность опера «Сююмбике» и не претендует.

— Понятно, что все что-то читали: в одних источниках пишут так, в других иначе, по сути, как было на самом деле, никто доподлинно не знает. Авторы оперы и спектакля просто хотели рассказать историю о Сююмбике, прибавив к ней какие-то легенды и мифы, которые более-менее известны. Есть, конечно, факты, которые действительно имели место быть. Но, скажем, встреча с Кошчаком — первая любовная сцена в спектакле. Неизвестно, действительно ли он был ее любовником или просто помог в какой-то момент и был ее другом детства. Но либреттисту захотелось, чтобы там была любовная связь. Может быть, так оно и было. Хотя именно к этой сцене критики, кажется, больше всего и придрались… 

— Почему?

— К тому, что она слишком откровенная, с поцелуями… Но, как говорил Александров, дети же откуда-то рождались…

— А вы сами читали критику по «Сююмбике»?

— Нет. У меня принцип — я никогда не читаю никакую критику, о тех проектах, в которых принимаю участие. Мне такое чтение на пользу не идет. Раньше читала, но поняла, что себя закомплексовываю. И без этого себя жру по полной программе всегда! Тем более что конструктивную критику редко встретишь.

— В Краснодаре вообще пишут про оперу?

— У нас есть один критик, который всегда хвалит только одних и очерняет всех остальных. Там понятно уже, что это не конструктивная критика, поэтому даже смысла нет читать.

«У нас мало спектаклей, так же, как в Казани. У нас идет максимум одна опера в месяц. А нас, например, три состава. Представляете, как редко мы поем? В руководстве говорят, что на оперу не ходят. Но как же не ходят — когда я прихожу, люди висят на люстрах!» Фото: Татьяна Зубкова

ЗАРПЛАТА У СОЛИСТОВ ПЕРМСКОЙ ОПЕРЫ — 9 ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ

— А как вы попали в Краснодар?

— Я вышла замуж, а до этого работала в Пермском театре.

— Вы закончили Саратовскую консерваторию, но в Казани тоже учились.

— Да, я закончила здесь Казанское музыкальное училище, поступила в Казанскую консерваторию, но через год по семейным обстоятельствам уехала в Саратов. Все родственники по маминой линии живут в Саратове, бабушка там жила, я перевелась, училась у Леонида Анатольевича Сметанникова, закончила, стажировалась в Петербургской консерватории, там спела свой первый спектакль, а потом уже поехала работать по городам и весям…

— Но не жалеете, что уехали из Перми, где сейчас командует сам Теодор Курентзис?

— Все, с кем я там работала, сейчас сидят и вообще ничего не делают. А зарплата у них как была 9 тысяч рублей, так и осталась. Я, конечно, очень здорово работала в Перми, много спектаклей там спела, но зарплата была за гранью… Там нет никаких условий! Курентзис предоставляет условия приглашенным актерам и певцам, а те, кто там живет и работает, повторю, по-моему, как ничего не имели, так и не имеют.   

— Почему же они остаются в Пермском театре?

— Ну вот так, сидят. А что делать? Видимо, у кого-то семьи опять же, какие-то привязки. Меня тоже спрашивают: «А что ты в Краснодаре сидишь?»

— А что вы в Краснодаре сидите?

— У меня ведомственное жилье, я не могу никуда уехать. Если уеду — у меня его отнимут (смеется).

— А в Казань не приглашают в штат оперного театра?

— Вот, пригласили спеть Сююмбике…

— В Краснодарском музыкальном театре вы поете и Татьяну, и Адину, и Виолетту. Как в целом выглядит его положение сейчас?

— Краснодарский театр сейчас находится в сложном положении, к сожалению. А вообще, когда я туда пришла 12 лет назад, там был Леонард Григорьевич Гатов, который создал творческое объединение «Премьера», куда входит много коллективов, в том числе и музыкальный театр. Это был расцвет! Там ставили и Дмитрий Бертман, и Роман Виктюк, в общем, передовые режиссерские силы. Я очень люблю этот театр, радею за него, и обидно, что он сейчас скатывается. Сейчас там такой период безвластия. Но спектакли по уровню, красоте и вложенным туда средствам могли бы соревноваться с любым топовым столичным театром. Я, когда туда попала, была удивлена, что в Краснодаре такой уровень спектаклей! И по голосам, и по составу оркестра, по звучанию хора — все просто перфектно было. Поэтому мне там было не стыдно работать.  

«Нет, работа есть! Многочисленные концерты, например. Те же самые арендные мероприятия. Это не совсем корпоративы, все в зале театра происходит, нас заказывают, и мы поем» Фото: Татьяна Зубкова

«НЕТРЕБКО ПРОСИЛИ ПРОВОДИТЬ У НАС ФЕСТИВАЛЬ ЕЕ ИМЕНИ. ОНА НЕ ЗАХОТЕЛА»

— Сколько спектаклей в месяц вы поете в Краснодарском музыкальном театре?

— В том-то и дело, что у нас мало спектаклей, так же, как в Казани. У нас идет максимум одна опера в месяц. А нас, например, три состава. Представляете, как редко мы поем? Почему так ставится репертуар? Вот, в феврале, например, одна опера, две оперетты, а все остальное — это какие-то аренды. Люди зарабатывают деньги, я так понимаю. Ну, может быть, какие-то два балета есть, я не знаю. Но это же вообще мало… В руководстве говорят, что на оперу не ходят, поэтому мы не будем лишний раз оперу ставить. Но как же не ходят — когда я прихожу, люди висят на люстрах! На той же «Кармен», которая идет уже 16 лет. Или, например, делается так — ставится опера во вторник. Ну кто придет на оперу во вторник? Вы что, издеваетесь? Не знаю, кто именно так вредничает.

— Краснодар — родина Анны Нетребко. Это как-то чувствуется?

— Нет.  Мне кажется, одно время ее даже просили организовать в Краснодаре фестиваль своего имени. Но она не захотела. Не знаю, как на самом деле было, но вроде Нетребко отказалась.

— Чем же вы занимаетесь, если в своем театре особо нет работы?

— Нет, работа есть! Многочисленные концерты, например. Те же самые арендные мероприятия, нас же привлекают принять участие в этих концертах, то для каких-то банков или предприятий. Это не совсем корпоративы, все в зале театра происходит, но какие-то организации гуляют, нас заказывают, и мы поем. В общем-то, работа есть. Я участвовала в фестивале «Болдинская осень», на какие-то фестивали меня приглашают, например на Собиновский фестиваль в Саратове, где-то кто-то про меня слышал. Я открывала театр в Кувейте, даже пела там с Андреа Бочелли. Такие какие-то вещи бывают. Хотя у меня нет агента.     

— Почему?

— Потому что я этим никогда всерьез не занималась. Я как Сююмбике, для меня важнее семья, ребенок и мои какие-то домашние дела.

— Говорят, на Западе с артистом даже не станут разговаривать, если у него нет агента.

— Да. Я все время планирую, но у меня всегда что-то случается. В прошлом году собиралась прослушиваться в агентуру, а у меня какой-то спектакль, вот такая ситуация сложилась. Все время что-то… Может быть, это идет от меня, конечно. Как говорится, судьба — это характер. Хотя, конечно, всегда хочется большего.

— Расскажите о дуэте с Бочелли в Кувейте.

— С Бочелли за один день до выступления мы встретились, за пять минут до выхода порепетировали, вышли и спели (смеется). В Кувейт пригласили наш симфонический оркестр и меня в качестве солистки. Послали сначала Бочелли записи: согласится ли он спеть с такой малоизвестной певицей? Он сказал: «Да, конечно, мне понравился голос». С удовольствием спел, сделал мне много комплиментов.

— Советы какие-то не давал?

— Советы мы друг другу не даем, у вокалистов это не очень принято. Тем более он же не оперный певец, а больше эстрадный. 

«В Татарстан я наведываюсь регулярно. Приезжаю сюда заниматься с мамой и с Алсу Барышниковой — потрясающим концертмейстером оперного театра, с которой я делаю практически все свои партии. Мама распевает, а Алсу занимается со мной музыкантскими вещами. Лучшего придумать нельзя»Фото: Дина Павленко

800 РУБЛЕЙ — ДОПЛАТА ЗАСЛУЖЕННОЙ АРТИСТКЕ КУБАНИ

— Звание заслуженной артистки Кубани вам дает какие-то преференции? Дима Билан, например, шутил, когда стал заслуженным артистом России, что теперь может быть похоронен на Новодевичьем или Ваганьковском кладбищах.

— То же самое. Я уж не стала говорить, что бесплатное место на кладбище у меня уже есть. Есть еще прибавка — 800 рублей к зарплате. Причем у нас, на Кубани, более модно быть заслуженной артисткой Кубани, чем заслуженной артисткой России. Потому что заслуженной артистке России дают всего 200 рублей к зарплате. В Татарстане в этом смысле звания вроде бы ценятся выше.

— Странно, что все эти годы вас, известную певицу, не звали на татарстанские правительственные мероприятия, представлять, скажем там, нашу национальную культуру. 

— Это же все вопрос общения — с кем ты дружишь, с кем знаком, с кем не знаком. Я говорю: иногда меня кто-то приглашает, например, раз — и звонят из Уфы. А кого я знаю в Уфе? Вроде бы никого не знаю, а приглашают на какой-то крупный open air, там солисты Мариинского театра. Для меня это, например, очень значимо… Вдруг я понимаю, что когда-то с дирижером государственного симфонического оркестра Уфы работала в Перми, и он обо мне вспомнил и вдруг пригласил. Вот так и происходит все.

— Но в Казань вас хотя бы недавно приглашал на концерт со своим оркестром La Primavera Рустем Абязов.

— С Абязовым у нас, кстати, был и 10 лет назад концерт. Вот сейчас он меня пригласил на свою круглую дату 26 апреля.

А в Татарстан я наведываюсь регулярно. Приезжаю сюда заниматься с мамой и с Алсу Барышниковой — потрясающим концертмейстером оперного театра, с которой я делаю практически все свои партии. Когда мне нужно подготовиться к чему-то, приезжаю к ней. Она как мой репетитор. Даже когда ездила во Флоренцию стажироваться, в Питере занималась с педагогами, то поняла, что лучше Алсу нет… Так сказать, мама распевает, а Алсу занимается со мной музыкантскими вещами. Лучшего придумать нельзя.    

— Вы следите за российской и мировой оперной жизнью?

— Я на всех известных певцов подписана в «Инстаграме», на все известные театры, отслеживаю, часто езжу  в Мариинский театр, чтобы подпитываться…

— Как вы относитесь к современной оперной режиссуре?

— Я больше консерватор. Хотя много участвовала в современных постановках, а одна из них мне даже очень понравилась. Это «Евгений Онегин», которого ставил в Краснодаре Дмитрий Бертман еще, кажется, в начале 2000-х. Я не принимала участия непосредственно в премьере, но потом ввелась в этот спектакль. Это действительно очень талантливо сделано, режиссерский подход оправдан, круто было. Когда талантливо, тогда талантливо. Из всех современных постановок мне нравится знаменитая «Травиата» с Нетребко, которую ставили на Зальцбургском фестивале, вот это был образец для современного театра. Все остальное, что я вижу, даже в каких-то европейских театрах, с шикарными, казалось бы, исполнителями, — это меня немножечко коробит. Мягко говоря, немножечко.

«Учить языку… Все-таки надо в среде жить. Я сыну, конечно, говорю какие-то отдельные слова, но так, чтобы разговаривать…» Фото: Оксана Черкасова

«МЕНЯ РУГАЛИ ЗА ТО, ЧТО Я ПРОИЗНОШУ ДОМА РУССКИЕ СЛОВА»

— Если бы вас позвали в штат Татарского оперного театра, согласились бы переехать из Краснодара сюда?

— Это сложный вопрос. Потому что там ты настолько… Смотря, какие условия бы предложили (смеется). Но я люблю юг и люблю свой театр! И там тепло, конечно. Я всегда мечтала жить на юге.

— А татарское вообще в вашей повседневной жизни сейчас присутствует?

— Муж у меня — русский человек. Я — абсолютно такая татарская девушка. Росла в основном с бабушкой, потому что мама все время гастролировала. Бабушки, тетушки, дядюшки — все, с кем я росла, — они меня заставляли говорить дома только на татарском языке. Правда, по маминой линии у меня мишаре, но меня ругали за то, что я произношу дома русские слова: «Говори только по-татарски!» Если я задавала вопрос на русском, они меня как будто бы не слышали. А потом уже здесь, в Татарстане, и в музыкальном училище у нас был татарский язык, и в школе я здесь училась — был татарский язык, и в консерватории… Дома мы до сих пор говорим на татарском языке.

— А с кем дома говорите на татарском?

— По телефону с мамой, с папой. Сына я стараюсь учить мусульманским молитвам. Он с удовольствием читает их на ночь.

— А татарскому языку не учите?

— Языку… Все-таки надо в среде жить. Я ему, конечно, говорю какие-то отдельные слова, но так, чтобы разговаривать… Папа-то у нас русский, это, конечно, мешает. Не поговоришь.

— В Краснодаре никогда не возникало проблем с тем, что вы татарка?

— У меня никогда не возникало никаких с этим сложностей. Надеюсь, и в дальнейшем не возникнет. Меня часто приглашают петь для высоких начальников, я пела и для Владимира Путина, и для Берлускони, для губернаторов и министров, и для эмира Кувейта.

Я всегда пою на всех губернаторских концертах, мероприятиях. Там, казалось бы, могли из-за фамилии и имени сказать: «Давайте лучше Машу Иванову, не надо Гюльнару Низамову». Но никогда такого не было. Я, кстати, даже в Краснодаре делала концерт татарской музыки. Публика восприняла на ура!

— Как публика восприняла?

— На ура!

— Кто-то, прочитав, что вы не рветесь из Краснодара, наверное, подумает, что человека все устраивает, а прикладывать сверхусилия он не хочет.

— Дело не в этом! Мы все готовы работать. Знаете, как мы работали сейчас на постановке «Сююмбике»?! Когда тебя приглашают на работу и когда ты понимаешь, что у тебя есть какая-то отдача, что тебя зовут, конечно, ты пашешь! Я не говорю про всех, говорю про себя, потому что сама очень трудолюбивый человек, готова работать с утра до ночи, как мы здесь и работали. И с удовольствием еще столько же бы и пахала, потому что это было интересно и полезно. Другое дело, что когда… А как ты будешь стучаться в закрытые двери? Я просто очень много прошла в этом плане. Думаете, я не ездила на прослушивание в ту же Мариинку? А еще меня приглашали в Санкт-Петербург в Михайловский театр, но я не осталась из-за условий.  Жить в Петербурге с такой же зарплатой, как в Краснодаре? Елена Образцова меня приглашала.

У меня были какие-то предложения, от которых я ничего особо не выиграла. Ну да, будут говорить, что она из Питера. Ну и что? А что там особо петь? Нечего. Зарплаты маленькие. Я лучше поживу на юге. А что касается Мариинских и прочих театров, куда можно было бы как-то попасть, это тоже требует больших, так сказать, нервных затрат. Там надо сидеть, караулить Гергиева, чтобы хоть как-то ему где-то спеть. Но я же не могу там все время жить в ожидании!     

— Ильгам Валиев рассказывал, как он попал на прослушивание к Гергиеву, кажется, с шестой попытки…

— Да! У меня тоже была такая история. Я прошла все мыслимые и немыслимые худсоветы в Мариинке: сначала они отправляют к концертмейстеру, главный концертмейстер решает, надо им это или не надо. Концертмейстеру я понравилась, она послала меня на худсовет, худсовет я прошла, что тоже редкость, и худсовет говорит: «Ну мы решили, что вам нужно показаться Валерию Абисаловичу, а теперь — в очередь! Это же нужно, чтобы тебе проходку туда кто-то оформил — это целая история!» Потом три недели я просидела у него под кабинетом. Он говорит: «Так, завтра». Потом: «Ой, здрасьте, вы опять? Сегодня снова времени нет — завтра». И уже на третью неделю я сказала себе: «Слушайте, я взрослый человек, ну сколько можно…»

— Как вы думаете, какой будет судьба оперы «Сююмбике»?

— «Сююмбике» нужно показывать и в Москве, и в Питере… Все, кому я показывала записи, говорят: «Мы хотим это увидеть вживую». Русские люди так говорят! Потому что это такое действо, такая музыка запоминающаяся, красивая.

— В 2020 году будет 100-летие ТАССР,  планируются гастроли казанской оперы в Большом театре.

— Говорил Рауфаль Сабирович об этом. Они разговаривали с Александровым, что хотели бы вывезти «Сююмбике» в Большой театр, показать ее в Москве. Но не знаю, там такие декорации, это же нереально. Спектакль надо монтировать три дня, а потом демонтировать еще дня три. Хотя с возможностями Татарстана, конечно, это возможно сделать.

— Что бы хотели пожелать читателям «БИЗНЕС Online» и себе в 2019 году?

— Читателям интернет-газеты «БИЗНЕС Online» и всем, кто создает ее, я желаю процветания, гармонии, вдохновения, больше ярких красок во всех жизненных проявлениях! Пусть Бог хранит нашу красавицу Казань! Пусть она продолжает расцветать и не перестает вызывать гордость за свое величие, красоту, благоустроенность и частоту грандиозных исторических событий происходящих на ее земле!

Себе же в 2019 году я хочу пожелать здоровья себе и моим любимым! Неиссякаемой энергии, звучания, ярких проектов и успешных выступлений, которые откликались бы в сердцах зрителей счастьем и вдохновляли бы их! Ну и, конечно, я мечтаю снова вернуться в Казанскую оперу, чтобы исполнить теперь уже свою самую любимую оперную партию — партию Сююмбике — в опере Резеды ханум Ахияровой в постановке режиссера Александрова и дирижера Салаватова!