Рустам Минниханов в декабре в Минске встречался с президентом Беларуси Александром Лукашенко. А корреспондент «БИЗНЕС Online» общался в Казани с белорусскими архитекторами — авторами одного из образцовых кварталов Минска. Основатели архбюро LEVEL80 | architects приехали в Казань обменяться опытом. О том, почему «заборчики» — признак болезни города, как лечить пробки сужением дорог и почему белорусам оказалось нетрудно проектировать в России, — в материале «БИЗНЕС Online».
В этом году для обмена опытом приехали основатели минского архитектурного бюро LEVEL80 | architects
ГОРОДА ЗАБОРОВ: «БЕЛОРУСЫ НЕ ПРИУЧЕНЫ ПЕРЕБЕГАТЬ ДОРОГУ В НЕПОЛОЖЕННОМ МЕСТЕ, НО В КАЗАНИ ТЫ К ЭТОМУ ПРИВЫКАЕШЬ»
Серию архитектурных завтраков с молодыми архитекторами продолжает «Ак Барс Девелопмент». В прошлом году это были представители казанской архитектурной компании Space for soul architects — тогда участники дискуссии сочли, что «Кловер» неудачен, «Барселона» — замечательный проект, а ЖК «Кристалл» был назван «замком дракона». В этом году для обмена опытом приехали основатели минского архитектурного бюро LEVEL80 | architects.
Участники дискуссии — представители архитектурного бюро LEVEL80 architects, Минск:
— Кирилл Скорынин, основатель АБ;
— Катерина Ковалева, основатель АБ;
— Владислав Линник, директор по развитию.
Дмитрий Пузырев: «Я знаю, почему все одинаково. Потому что мы выросли из одной большой страны и движемся примерно одними и теми же путями»
Пузырев: Итак, в гостях у нас архитектурное бюро из славного города Минска, столицы Республики Беларусь, с очень интересным названием «Архитекторы 80-го уровня». Давайте поговорим, о чем мечтают молодые архитекторы Беларуси — расскажите о себе, своих объектах. Чем живет молодое поколение белорусских зодчих?
Скорынин: У Казани и Минска, несмотря на разницу в 1,5 тысячи километров, очень много общего. У Казани есть преимущество в большом количестве старых зданий (напомним, что Минск фактически разбомбили во время Великой Отечественной войны и его отстраивали заново — с широкими проспектами, «сталинскими» высотками и т. д. — прим. ред.). Но проблемы градостроительного характера и некачественной новой архитектуры есть и у нас, и у вас. И когда мы приехали сюда, то поняли, что опыт, который мы имеем в Беларуси, очень легко перекладывается на ваши казанские реалии. Но вообще, в Казани круто. У вас вкусная еда, дружелюбные люди…
Ковалева: Много сохранившихся исторических памятников.
Пузырев: Я знаю, почему все одинаково. Потому что мы выросли из одной большой страны и движемся примерно одними и теми же путями.
Скорынин: Наверное, да. Потому что когда-то была большая степень унификации всего. Ты ходишь по Казани и встречаешь знакомую советскую архитектуру, которая есть и в Минске. Хотя у вас есть свои какие-то местные особенности, которых в Минске нет, — видно по советской архитектуре. И за этим классно наблюдать. У вас есть такая специфичная плиточка, которой очень много домов отделано. Я, наверное, только у вас такое видел, а у нас подобного нет.
«БИЗНЕС Online»: А что за плиточка?
Пузырев: Ею обычно облицовывались так называемые обкомовские дома. Элитное жилье по советским меркам.
Скорынин: Еще у вас холмистый город. И это прикольно, потому что дома стоят на очень разных уровнях. Но при этом город не сделан для пешеходов вообще: приоритет отдан автомобилям. Ты хочешь перейти дорогу и понимаешь, что пешеходные переходы находятся на расстоянии километра! К чему это ведет, мы поняли на собственном опыте. Белорусы не приучены ходить на красный свет или перебегать дорогу в неположенном месте, но здесь ты к этому быстро привыкаешь.
Кирилл Скорынин: «У вас холмистый город. И это прикольно, потому что дома стоят на очень разных уровнях. Но при этом город не сделан для пешеходов вообще: приоритет отдан автомобилям»
«БИЗНЕС Online»: А в Минске все обстоит не так?
Скорынин: Есть нормы по поводу ширины дорог и расстояний между пешеходными переходами. Чем выше класс дороги, тем больше расстояние между переходами — чтобы машины успели проехать. А у вас есть несколько очень широких улиц, которые находятся в центре города. Это большая градостроительная проблема. И тут прямая связь: чем неудобнее ты делаешь для пешехода, тем чаще люди ездят на машинах, и тогда начинается замкнутый круг. Неграмотные градостроители обычно говорят: у нас здесь пробка, надо сделать дорогу шире. А на самом деле надо сделать дорогу уже! И выделить полосу для автобусов — у вас это есть, сделать так, чтобы можно было на велике проехать. Я увидел у вас осенью всего двух храбрых велосипедистов, которые отчаянно педалировали рядом с «Пирамидой», например. Не сказать, конечно, что в Минске такого нет. У нас любят всех загнать в подземный переход, а у вас тут есть надземные переходы. И то и другое является злом — никто не идет туда. А чтобы люди не перебегали, возникают заборчики. Это боль как казанская, так и Минска.
«БИЗНЕС Online»: А вообще, заборов много заметили? У нас в последнее время их активно ругают.
Ковалева: Я только недавно вернулась из Ижевска — это тоже город заборов.
Скорынин: У нас тоже любят заборчики. Но вообще, заборчик — это признак болезни. Если он появляется, значит, что-то не то. Получается, среда некачественная либо есть враждебное окружение. Если ты приедешь в Германию, в какой-нибудь небольшой городок — там будет какое-то зонирование зелеными насаждениями, — и часто не встретишь даже забора перед домом. Ну а чем выше этот забор, тем проблемнее на самом деле ситуация в обществе.
Линник: Мне больше всего бросались в глаза вот эти трассы, как взлетно-посадочные полосы… В первые дни, когда мы только ездили на машине по городу, казалось, что это одна большая дорога.
Ковалева: Да, были мысли в духе «когда же мы приедем в нормальное человеческое место, где можно походить-погулять».
«Есть такая профессиональная деформация у архитектора: когда ты видишь что-то некачественно благоустроенное или сделанное неудобно для людей, у тебя просто сердце обливается кровью»
ХОРОШАЯ И ПЛОХАЯ КАЗАНЬ: ЧТО ПОНРАВИЛОСЬ У озера КАБАН, ГДЕ ПРОБЛЕМЫ У «КОЛЬЦА» И МОЖНО ЛИ СКАЗАТЬ НЕТ МАШИНАМ
Пузырев: Что-то мы все о Казани да о Казани. Давайте-ка рассказывайте о себе. Почему профессия архитектора, а не что-то иное?
Ковалева: Архитектура — это возможность что-то поменять, и к лучшему. Есть такая профессиональная деформация у архитектора: когда ты видишь что-то некачественно благоустроенное или сделанное неудобно для людей, у тебя просто сердце обливается кровью.
Пузырев: И дергается глаз?
Ковалева: И хочется это поменять. Ну и на самом деле всегда есть желание что-то сделать лучше, усовершенствовать. Просто внутри тебя желание сидит. И как раз-таки быть архитектором — значит, иметь возможность что-то поменять. Не для отдельного человека, а вообще для общества. Это очень важно.
Катерина Ковалева: «На самом деле всегда есть желание что-то сделать лучше, усовершенствовать. Просто внутри тебя желание сидит»
Скорынин: Если бы меня спросили лет в 8 или 10, кем хочу быть, я бы ответил: изобретателем. Хотел изобретать вещи. У меня по папиной линии все родственники — ученые, а по маминой — архитекторы. То есть я уже третий архитектор, династия. Архитектура и есть то изобретательство, где ты можешь что-то придумать, это будет полезно людям, и ты увидишь результат. У тебя есть какой-то набор элементов, который ты можешь по-разному скомпилировать, и есть совокупность каких-то проблем, которые ты можешь решить. Это то, что вы называете «глаз дергается»: ты хочешь что-то менять.
Линник: Я не совсем из сферы архитектуры. В моем случае тоже есть некая необходимость … Когда ты видишь, что в этом месте можно было сделать лучше, здесь — вообще какая-то глупость, причем не обоснованная ни экономически, ни рационально. И возможность как-то на подобное повлиять, сделать не только «красивенько», а шанс сделать общество лучше, сдвинуть экономику с какого-то места — это все тоже про архитектуру. В Беларуси есть такой момент, что развивается только один город — столица. А все остальные города ему завидуют.
Пузырев: Что-то очень знакомое. Вся страна смотрит на Москву. Альметьевск, Челны и Нижнекамск завидуют Казани.
Линник: Зачастую приезжаешь в город, и непонятно, для чего там жить. Там нет места, где можно всем собраться, — не для того, чтобы напиться, а чтобы просто семьей побыть. Нет того, за что мог бы зацепиться глаз. Есть исторический памятник, но он в таком состоянии, что уже через пару лет его не будет. И архитектура — это опять же про такие вещи: как организовать пространство так, чтобы люди захотели там встречаться, остаться там? И таким образом изменить среду, немного город, общество. Поэтому, чувствуя, что нужно что-то менять, я пришел в это бюро.
Пузырев: А в Казани с общественными пространствами хорошо?
Скорынин: Есть хорошие примеры. Например, набережная Кабана. Она сделана очень круто, она и днем замечательно выглядит. Даже этот баннер — «набережная загружается». Она огорожена, потому что строится. И ты понимаешь, что кто-то сделал с чувством юмора, кто-то об этом подумал. У нас обычно вешают баннер с фотками города, достопримечательностями…
«Набережная озера Кабан — это хороший пример, а вот район торгового центра «Кольцо» — это очень плохой пример»
Ковалева: Фотографиями счастливых белорусов.
Скорынин: Пишут там: «Цвети, Беларусь». Но это все-таки прямолинейно. А у вас это сделано так стильно, что думаешь: «О, вот это приятно».
Линник: Есть еще пару плохих примеров. Набережная озера Кабан — это хороший пример, а вот район торгового центра «Кольцо» — это очень плохой пример. Тут я не буду оригинальным, очень много кто его критикует. Но это ужасно даже в плане того, что мы гуляли по улице и видели кафе, расположенное через дорогу на расстоянии вытянутой руки, но попасть туда невозможно.
Скорынин: Чтобы от этого «Кольца» перейти как-то по диагонали дорогу, тебе нужно очень далеко идти.
Пузырев: Там же есть подземный переход.
Скорынин: Я понял, потом уже. Но в тот момент это было как-то неочевидно.
Пузырев: Значит, нужно больше уделить внимания пешеходам.
Скорынин: Вообще, проблема многих городов — это проблема большого количества автомобилей. Люди пользуются автомобилями, когда им неудобно пользоваться другими средствами передвижения: общественным транспортом, велосипедом, электросамокатом, чем-то еще. И тут такая зависимость, которая не всегда очевидна. Если ты начинаешь делать город удобным для велосипедистов, ты должен отрезать одну автомобильную полосу, например. И реакция, как правило, бывает: «Вы с ума сошли? Мы тут все в пробку встанем!» А если посмотреть, сколько людей могут поместиться в какой-нибудь автобус или поехать на велике, — это на самом деле куча автомобилей.
«БИЗНЕС Online»: В Минске велосипедистов, видимо, больше? И развито велодвижение?
Скорынин: Чуть-чуть больше, да. Не то чтобы сильно развито, но делаются шаги в этом направлении. У нас есть минское велосипедное сообщество, которое пролоббировало, чтобы все бордюры опустили в уровень проезжей части. Чтобы нарисовали велополосы на тротуаре. Но это только начало пути — по-хорошему нужно и правила дорожного движения переписывать. У нас только в этом году стало можно проезжать пешеходный переход, не слезая с велосипеда.
Пузырев: В России ты должен слезть.
Владислав Линник: «Как только возникла велоинфраструктура, появились кикшеринги — прокат электросамокатов. Велошеринги появились. Это же польза и бизнесу, и городу»
Скорынин: А я бы заставил лучше автомобилистов ехать со скоростью 5 километров в час через пешеходный переход. Как бы они это восприняли? Или вылезать и идти рядом. Просто чтобы она катилась. Конечно, это неудобно. И на самом деле так делать нельзя. Но и слезать с велосипеда… Вот я еду — у меня спереди ребенок и сзади ребенок. Мне, чтобы слезть, что, достать их с велосипеда?
«БИЗНЕС Online»: Но у вас инициативу пролоббировали сами жители?
Скорынин: Да. Велосипедное сообщество включает в себя активных людей, которые любят кататься на велике. Я тоже состою в этом сообществе и очень сильно сочувствую. И они просто ходят по кабинетам. А у нас, чтобы чего-то добиться, нужно сходить в много кабинетов. И во всех кабинетах никто не захочет брать на себя никакой ответственности. Если поступило «сверху» указание — тогда все очень быстро решается. Но пока его не поступило, все будут говорить: «Сходите в 301-й».
Линник: Самое крутое, что тут польза не только для велосипедистов. Растет и бизнес. Как только возникла велоинфраструктура, появились кикшеринги — прокат электросамокатов. Велошеринги появились. Это же польза и бизнесу, и городу.
Скорынин: Если ты едешь на велике, то можешь заехать в какой-нибудь магазинчик. А если ты едешь на машине, то будешь заезжать только в большой торговый центр. Есть разница. Большой торговый центр — растет крупносетевой бизнес. А когда ты зашел в местный магазинчик, ты поддерживаешь маленький, локальный бизнес, которому эта поддержка действительно нужна.
«Сейчас это практически аксиома, но мы хотели сделать дворы без машин, если говорить о благоустройстве. Как-то их вытеснить, чтобы во дворе можно было спокойно и безопасно играть»
БЕЛОРУССКИЙ ПОДХОД ОБРАЗЦОВОГО КВАРТАЛА: «ПУСТЬ БУДЕТ БОЛЬШЕ ДОМИКОВ, НО ОНИ БУДУТ НИЗКИЕ, ЧЕМ МАЛО, НО ВЫСОКИХ»
Пузырев: Давайте поговорим об архитектуре Минска. Расскажите о своих объектах. Вы же не просто так нас нашли.
Скорынин: В архитектуре есть две ключевые составляющие, которые должны встретиться, чтобы это сработало. Первое — у заказчика должен быть запрос на хорошую архитектуру. А второе — он должен найти хорошего архитектора. Часто бывает так: есть много заказчиков, которые не понимают, как им правильно строить. Есть много архитекторов, которые не могут донести заказчику свою мысль. Зависимое такое состояние: мне заплатили, я сделал! Когда-то давно, в 2014 году, мы с Катей начали один проект в Минске, который называется «Новая Боровая», вместе с застройщиком «А-100 Девелопмент». Они изначально хотели молодых проектировщиков, чтобы сделать не так, как делалось до этого. Они хотели поменять подход к строительству, подход к архитектуре. И мы «влезли» в проектирование большого куска города, и вместе с застройщиком научились делать это правильно. У нас были определенные принципы, и мы о них рассказывали. И наши заказчики нас слушали, с нами спорили и вместе с нами учились.
«БИЗНЕС Online»: Это известный проект, кстати: 100 гектаров земли, 20 тысяч квартир недалеко от центра. Хорошее благоустройство, «человеческая» этажность, разнообразная архитектура, есть дома с эксплуатируемой кровлей. Пожалуй, образцовый современный квартал Минска! В Казани пока строят первый дом с парком на крыше, но это отдельно стоящий объект, а не комплексная застройка. А что за принципы вы применили?
Скорынин: Сейчас это практически аксиома, но мы хотели сделать дворы без машин, если говорить о благоустройстве. Как-то их вытеснить, чтобы во дворе можно было спокойно и безопасно играть. Организовать проходные подъезды, сделать максимально большие окна в домах. Люди, с которыми мы вели диалог, примерно нашего возраста, и было очень просто находить точки соприкосновения.
При этом у нас было понимание, что есть определенный бюджет, за рамки которого не выскочишь. Вообще, в работе архитектора очень важно понять эти рамки. В работе любого дизайнера так: ты сначала понимаешь свои ограничения, чтобы потом знать, не вышел ли ты за них, либо, наоборот, специально нарушаешь, осознавая риск. Где-то мы шли на эксперименты и проверяли, как это сработает. К сожалению, от момента твоей задумки до реализации проходит несколько лет и ты не сразу получаешь фидбэк. Это немного сложно. Но нам удалось спроектировать несколько жилых комплексов вместе с «А-100 Девелопмент». И мы увидели, что реакция жителей, которые начали туда переезжать, была очень положительной. Нам удалось показать городу пример, как вообще нужно делать. И другие застройщики стали смотреть на этот пример и делать не то чтобы что-то похожее, но общая планка выросла.
«Нам удалось показать городу пример, как вообще нужно делать. И другие застройщики стали смотреть на этот пример и делать не то чтобы что-то похожее, но общая планка выросла»
«БИЗНЕ Online»: До вас это было что-то более консервативное?
Скорынин: Да. Условно говоря, есть некий застройщик, который хочет делать микрорайон с панельными домами. А вся микрорайонная застройка часто рождается в стенках какого-то государственного проектного института либо какой-то частной компании, но с таким мышлением, как у проектного института. У них на архитектуру и вообще какую-то концепцию есть немножечко ресурсов, а все остальное уходит на конструктив, сети и так далее. И всех обычно подгоняют: нужно «вчера». Поэтому люди сильно не заморачиваются над тем, чтобы концептуально что-то новое придумать: «Мы так уже делали сто раз. Сделаем и сто первый». А Минск очень быстро растет — спрос на жилье превышает предложение. И он застраивается абы как. И ты смотришь, как все новые и новые кварталы повторяют старые ошибки. Приехав в любой спальный район, ты там не запаркуешься, не проедешь, гулять там не хочется. А мы старались создать место, откуда не хочется уезжать. Где хочется остаться работать, выйти погулять. Примеры таких мест в Минске — это районы «Новая Боровая», квартал «Пирс». Они уже построены, их уже можно ощутить. «Новая Боровая», правда, еще достраивается, это будет небольшой жилой район с большим количеством кварталов. Всего их будет около 12 — генплан все время немного меняется. В пяти из них мы уже поучаствовали и внесли большой вклад.
«Нашей задачей было взять индустриальные серии, которые уже существуют, и сделать их нестандартными, другими. Первое, что мы постарались сделать, — разбить эту регулярность»
«БИЗНЕС Online»: В чем визуальное отличие ваших проектов?
Скорынин: Нашей задачей было взять индустриальные серии, которые уже существуют, и сделать их нестандартными, другими. Первое, что мы постарались сделать, — разбить эту регулярность. Дома строятся секциями, у секций есть этаж, который повторяется снизу вверх одинаково. Мы постарались эту монотонность разбавить. Условно говоря, взяли ведро краски и начали красить. Это самое простое, что можно сделать. Затем мы увеличили окна, сделали террасы на первом этаже, запроектировали террасы на крыше. Эта история начала обретать новые качества. В одном проекте мы сделали гигантские балконы с трехметровым вылетом — чтобы ты мог наслаждаться ощущением террасы, даже если живешь на третьем этаже.
«БИЗНЕС Online»: Заметила, что жилые комплексы у вас довольно яркие, но не пестрые — гармоничные такие.
Скорынин: Да. Для одного из кварталов мы старались выбрать такую цветовую палитру — цвет Тиффани и цвет кортен.
Пузырев: Кортен — это ржавый металл. Он специально искусственно заржавлен, и вот эта ржа — это такая тонкая защитная пленка. То есть это ржавление под контролем с консервацией — и потом уже с металлом ничего не происходит.
Скорынин: Не все эту ржавую металлическую историю поняли. Например, мы оформили панелью из кортена лоджию, а люди приходили и говорили: «А зачем вы нам ржавый кусок металла повесили в окно? А ну снимите!» И часть панелей пришлось снять, потому что людям это не понравилось. Не везде ты можешь попасть…
«БИЗНЕС Online»: А по высотности домов у вас есть какие-то предпочтения?
«В работе с «А-100 Девелопмент» нам удалось, сохраняя показатели плотности, которые хочет от нас заказчик, создать большее количество домов. Но мы сделали их «человечнее», и людям там стало комфортно жить»
Скорынин: Мы стараемся не делать среду слишком плотной. У нас есть технико-экономические показатели, но мы стараемся уменьшить этажность. Пусть будет больше домиков, но они будут низкие, чем мало, но высоких. Между высокими домами образовываются пространства, которые сложно насытить какой-то функцией — она некомфортная и несомасштабная человеку. Если у нас есть какие-то показатели, которые мы должны выдержать — количество квартир, например, или квадратных метров, — мы лучше сделаем одну секцию повыше, а другую пониже в одном и том же доме, чем просто ровной «колбасой». И это будет уже смотреться интересно. В работе с «А-100 Девелопмент» нам удалось, сохраняя показатели плотности, которые хочет от нас заказчик, создать большее количество домов. Но мы сделали их «человечнее», и людям там стало комфортно жить.
«БИЗНЕС Online»: А какая этажность максимально допустима, чтобы сохранялся комфорт?
Скорынин: Есть типология секционного дома, и есть типология односекционного дома-башенки. Башенка может иметь 20 этажей, это может быть высотная доминанта. Она обычно помогает «добрать» то, чего не хватает. А вообще, я считаю, что пять-семь этажей — вполне комфортная градация. До десяти еще, как правило, неплохо, а дальше уже начинаются проблемы. Когда приезжаешь в Москву и видишь эти гигантские дома — очень большие, выше 20 этажей, приезжаешь в Ижевск и замечаешь там тоже самое, думаешь: «Блин, это совсем не про людей!» И хочется побыстрее оттуда смотаться.
В Минске тоже есть такие примеры. Просто чем больше этажей ты добавляешь, тем больше парковки ты должен разместить вокруг. А парковка — это такая история, которая съедает все пространство вокруг дома. И сложнее всего на самом деле запарковать «свечку». Сама она занимает мало места, но там живет много людей, и всех нужно куда-то деть. И когда ты начинаешь решать проблему «куда всех деть», ты становишься в тупик. Обычно застройщики говорят: «Мы построим многоуровневый паркинг». Но строят его в последнюю очередь, а до этого времени творится транспортный коллапс! На самом деле, это беда. Можно сказать: «Давайте будем делать подземные парковки». Но это очень дорогое удовольствие, и ниже бизнес-класса оно уже нерентабельно.
«Мы, кстати, спроектировали несколько садиков и школ. И сначала мы были такие идеалисты: вот, сейчас мы создадим классную архитектуру, а в ней сразу появится классное образование!»
«ПОСТОЯННО ПРОИСХОДИТ БОРЬБА С СИСТЕМОЙ, КОТОРАЯ ХОЧЕТ, ЧТОБЫ ВСЕ ДЕТИ БЫЛИ ОДИНАКОВЫМИ»
Скорынин: Еще мы, кстати, спроектировали несколько садиков и школ. И сначала мы были такие идеалисты: вот, сейчас мы создадим классную архитектуру, а в ней сразу появится классное образование! Один из примеров: мы сделали детский садик, при входе в который ты попадаешь в холл. А там стоит большой жираф двухэтажный, горка спиральная (из нержавейки), чтобы можно было сверху вниз скатиться, и скалодром. Не все сразу поняли и приняли эти решения: появился риск, что горку заварят, а скалодром уберут. К счастью, этого не сделали — горка осталась, и дети на ней катаются. Но вообще в работе постоянно происходит борьба с системой, которая хочет, чтобы все дети были одинаковыми, чтобы все люди желательно укладывались в нормативные показатели.
«БИЗНЕС Online»: А школы вы тоже проектировали какие-то необычные?
Скорынин: Мы разрабатывали две школы. Одну из них мы с Катей проектировали, когда у нас еще не было своего бюро, и мы работали в бюро у мамы. И мы закладывали ее как экспериментальную. Я даже писал программу, как дети там должны учиться, и ходил в министерство образования ее защищать. В итоге нашу школу построили, но лишили ее статуса экспериментальной, и часть вещей, которые мы туда закладывали, не реализовали. Например, в общем коридорном пространстве — оно называется рекреация — мы хотели устраивать ниши в стенах, где дети могут собираться группами от 1 до 10 человек и просто общаться. Потому что обычно кому-то хочется в уединении побыть, а кто-то хочет собрать компанию. Но эту штуку не пропустили. И вообще охранники сказали, что (хотя они довольно широкие) вообще нельзя ставить мебель в коридоре, потому что это путь эвакуации.
«БИЗНЕС Online»: То есть объяснили это нормами.
Скорынин: Да. В результате они поставили там несколько металлических скамеек, и на этом все закончилось. Это, на самом деле, грустно. Но кое-что все-таки воплотили. Сама школа имела форму подковы, и мы запроектировали там большой амфитеатр. То есть ты выходишь из школы и попадаешь на верхний ряд. А в конце есть сцена. Вот эту вещь реализовали, и дети там сейчас проводят много времени, им нравится. Плюс она необычно выглядит.
Ковалева: Она такая, в форме козы.
«БИЗНЕС Online»: А откуда вообще все эти идеи оригинальные? Вы изучали опыт других стран?
Ковалева: На самом деле всегда, когда мы начинаем какой-то новый объект, мы собираем рабочую группу и устраиваем мозговой штурм: накидываем идеи, вдохновляемся, обсуждаем. Перед проектированием детского садика мы собрались и стали думать — чего не хватало нам, когда мы были детьми? Например, я в детском саду очень любила рисовать, и у нас не было какой-то галереи, где можно было бы выставить все свои поделки из лепки. Поэтому у нас появился длинный коридор-галерея с верхним освещением, где вешаются рисунки, и дети могут, придя с родителями в свою группу, сказать: «Вот это я нарисовал. А вот это моя подружка нарисовала».
Далее, например, идеи оконной ниши и антресоли. Я вспоминала свой детский сад, когда там в центре игровой был ковер красного цвета, и все дети там сидели и играли в машинки. Но не было пространства, где я могла бы уединиться-порисовать-пофантазировать. Не каждый ребенок всегда хочет быть в какой-то массовке. Поэтому у нас появились такие окошки-ниши, куда ребенок может залезть, посидеть там, что-то поделать, почитать, порассматривать.
А антресоль — это то место, куда не заходит воспитательница, где дети — хозяева пространства. Это то открытое пространство для креатива, которое обязательно необходимо ребенку.
«Дети вообще любят бег! И если создать такую площадку, то они бегают-бегают-бегают, устают и ложатся спать. Как по мне, так это идеальный детский сад»
Скорынин: Все, кто проектирует необычные детские сады, вдохновляются японским детским садом Фуджи. Он сделан в форме кольца, и там пространство не разделено никак — дети могут бегать по кругу. Причем как по первому этажу, так и по второму — он весь огорожен безопасно. Но в это ограждение можно, например, сесть и свесить ноги. А наверх они поднимаются не по лестнице, а по пандусу. То есть можно забежать наверх, и там уже кругами бегать. Дети вообще любят бег! И если создать такую площадку, то они бегают-бегают-бегают, устают и ложатся спать. Как по мне, так это идеальный детский сад.
Ковалева: Еще одним психологически важным для ребенка моментом является его переход из дома в игровую группу. Дома он с мамой, с папой, с родителями. А потом — я вспоминаю детство — тебя из холодной зимы быстро переодевают и выталкивают в группу. И это немножко стресс для ребенка. А большое пространство при входе, с развлечениями, — оно такое дружелюбное к ребенку, оно уважает его чувства. Это как раз то пространство, где дети успевают адаптироваться, где ребенок может с кем-то встретиться, поиграть. И точно так же это работает, когда родители забирают детей. Мамы могут немного постоять — зацепиться языками, а дети бегают и развлекаются. Это такие элементарные вещи. То есть нужно не только какие-то свои архитектурные амбиции реализовывать и не только слушать застройщика. Нужно еще понимать, для какого конечного пользователя ты это делаешь.
Скорынин: Большой акцент в своей работе мы делаем не только на архитектуру, но и на благоустройство. Еще один проект, в котором мы участвовали, — это «Пирс», примерно 8 километров от Минска. Мы всегда понимали значение общественных пространств, и здесь мы совместно с застройщиком «А-100 Девелопмент» сумели создать классный симбиоз из застройки, которая на самом деле находится в среднем ценовом сегменте, и благоустройством, которое дополняет эту застройку. Расходы на благоустройство и его проектирование — относительно небольшие. Но если об этом подумать, эффект получается потрясающий. По сути, мы создали за городом райончик, в котором квартиры продаются по ценам центра города. И на них стоит очередь.
Пузырев: За городом — это за МКАДом (магистраль М9 — автомобильная трасса в Минске, проходящая приблизительно по административной границе города, — прим. ред.).
Скорынин: Да, прямо за кольцевой. Есть очень много пунктов, по которым это получилось. И один из них — дома стоят не просто в чистом поле, а есть какое-то окружение, которое приятно, и тебе не хочется оттуда уезжать. Хочется там погулять, оставаться. Понятно, что всем нужно на работу, но, например, в субботу или воскресенье, когда отдыхаешь, тебе классно там находиться. В другом квартале есть, например, огороды — история, которая объединяет пожилых и совсем маленьких. В этом очень много пространства для социализации.
«В «Пирсе» мы, кстати, спроектировали и коттеджи, и таунхаусы, и многоэтажки. Там можно увидеть всю типологию, всю линейку»
«МЫ ДЕЛАЕМ ВКУСНУЮ И КЛАССНУЮ АРХИТЕКТУРУ СОВЕРШЕННО РАЗНОГО ФОРМАТА: ОТ МУСОРНОГО БАКА ДО МИКРОРАЙОНА»
Пузырев: Мы еще не поговорили про то, где вы учились.
Ковалева: Мы окончили в 2006 году.
Скорынин: Учились в БНТУ, Белорусский национальный технический университет. Мы оба окончили кафедру архитектуры. У меня тема диплома была «Индустриальные дома». Только я рассматривал частное домостроение.
Ковалева: У меня — реконструкция чешской пивоварни.
Скорынин: Мы познакомились в университете — Катя была моей старостой. Потом она уехала учиться в Чехию, какое-то время работала в Австрии… Затем вернулась, и мы вместе трудились у моей мамы. У нас была семейная компания: сначала мама работала у дедушки архитектором, потом я — у мамы. Какое-то время мы с Катей поработали вместе и подумали: создадим-ка мы свой отдел.
Катерина Ковалева: «Очень нравится нам работать в Ижевске — у застройщиков там интересный подход, есть чему поучиться»
Ковалева: Что-то у нас хорошо получается!
Пузырев: А потом все твои три дочки будут работать у тебя.
Скорынин: Сначала пусть портфолио покажут (смеется).
В общем, так мы создали свой отдел, а потом как-то взяли, открыли свое юрлицо и стали фирмой. Сейчас у нас в компании работают 25 человек, из них 20 — это архитекторы. У нас небольшая бутиковая архитектурная компания, то есть мы делаем вкусную и классную архитектуру совершенно разного формата. Он может начинаться от мусорного бака и заканчиваться микрорайоном. Там, где у нас недостаточно опыта, мы быстро учимся или берем кого-то на подряд и разбираемся вместе с ними. Сейчас у нас есть несколько основных направлений. Одно из них — частные дома и интерьеры. Второе — жилая застройка для девелоперов. И это оказалось непаханое поле.
«БИЗНЕС Online»: Почему?
Скорынин: Рынок очень широкий. Сначала мы проектировали только в Беларуси, а пару лет назад стали работать еще и на экспорт.
Пузырев: У вас в России уже в нескольких городах есть объекты.
Скорынин: Да. В Ижевске, Волгограде, Брянске. Оказалось, что нам очень нравится работать с россиянами, потому что у вас быстрее принимаются решения.
Ковалева: Очень большая экономия времени и денег, серьезно.
Пузырев: Про европейскую бюрократию я наслышан. Они могут два года только вылизывать планировки.
«Сейчас у нас в компании работают 25 человек, из них 20 — это архитекторы. У нас небольшая бутиковая архитектурная компания, то есть мы делаем вкусную и классную архитектуру совершенно разного формата»
Скорынин: Ну и потом, к белорусам в России какое-то особенное отношение. Мы заметили, что нас очень позитивно воспринимают, при этом люди, которые с нами работают, все на одной волне. У нас общие проблемы — и в Беларуси, и в России, поэтому понятно, как их решать.
«БИЗНЕС Online»: А в частной архитектуре у вас есть какие-то любимые приемы?
Скорынин: Это больше современная архитектура. Мы любим много стекла, открытые каркасы — например, сталь в интерьере. В «Пирсе» мы, кстати, спроектировали и коттеджи, и таунхаусы, и многоэтажки. Там можно увидеть всю типологию, всю линейку.
«БИЗНЕС Online»: А для других городов что разрабатывали?
Ковалева: В Брянске мы спроектировали два жилых комплекса: «Резиденция „ГринПарк“» и «Квартал Художников», его сейчас заканчивают. В Волгограде у нас есть садик, благоустройство и дома, которые пока в процессе. Еще мы разрабатывали там генпланы застройки. «Жуковский», «Центральный квартал» — опять же долгоиграющие проекты. Очень нравится нам работать в Ижевске — у застройщиков там интересный подход, есть чему поучиться. Офис в Москве, интерьер…
«БИЗНЕС Online»: Но это все достаточно дорогие проекты, как я понимаю? В том плане, что у заказчика было немало средств для привлечения вашей компании.
Ковалева: Нет, по-разному. Например, проект «Квартала Художников» в Брянске довольно-таки экономичный. Там нет ничего сверхъестественного, мы тоже окрашивали фасады, просто нашли такой способ, которого раньше в Брянске не было. Смотрится очень эффектно.
«БИЗНЕС Online»: А про жилую казанскую застройку что скажете?
Ковалева: Как-раз таки в этой сфере прогресс виден и есть движение в правильную сторону. Чувствуется современный подход и желание меняться. Я думаю, что в ближайшее время здесь будет очень хорошее качество — и среды, и архитектуры. Это видно не только по застройщикам, но и по тому, что делается в общественных пространствах.
«БИЗНЕС Online»: Было бы интересно услышать и критику.
Ковалева: Немного расстроили садики, честно говоря. Художественное оформление фасадов и детские площадки какие-то грустные. Хотелось бы более гармоничную цветовую гамму фасадных решений, ну а по детским площадкам — более творческий подход.
«Большой акцент в своей работе мы делаем не только на архитектуру, но и на благоустройство. Еще один проект, в котором мы участвовали, — это «Пирс», примерно 8 километров от Минска»
«В МОСКВЕ РАБОТАЕТ ИСТОРИЯ ПРО АРХИТЕКТУРНОЕ СООБЩЕСТВО, К КОТОРОМУ ПРИСЛУШИВАЮТСЯ»
Линник: Среди вопросов архитектурного завтрака еще есть проблема взаимодействия между застройщиками — чтобы они не только работали автономно и сами по себе, но и думали о городе в комплексе.
Пузырев: А здесь мы плавно должны перейти к теме наличия в городе и стране гражданского сообщества или — применительно к архитекторам — архитектурного сообщества, которое должно быть формализовано и объединено в союз архитекторов (в нашем случае Татарстана) либо в союз архитекторов Республики Беларусь. Он существует?
Скорынин: Да.
Ковалева: Но полномочий у него не очень много.
«БИЗНЕС Online»: Как и у нас.
Пузырев: Совершенно верно. Это грустная история по многим причинам. И я на самом деле считаю, что союз архитекторов обязан быть авторитетным и сильным. Он должен стать настоящей площадкой для дискуссий, где каждый может встать и сказать: «А король-то голый!» Вот вы принесли ваш красивый дом или микрорайон, все похлопали, сказали: «О, как круто». А кто-то один должен встать и сказать: «Нет, подождите-подождите...» Нужна дискуссионная площадка, где будут выкристаллизовываться какие-то идеи, понятия, в том числе и негласные. Этические, эстетические. А история со всеми этими союзами сейчас грустная по многим причинам. Во-первых, все эти союзы были созданы в 30-е годы по велению товарища Сталина. Потому что хотели всю эту творческую интеллигенцию — писателей, поэтов, художников, музыкантов и в том числе архитекторов — загнать в какие-то формализованные сообщества, которыми, как считается, было легко управлять. А тот, кто был не в составе союза писателей (вспоминаем «Мастера и Маргариту»), считался маргинализированной личностью. Ее полностью выбрасывали на обочину и не воспринимали. Формировался образ неправильного писателя, в нашем случае — архитектора.
«БИЗНЕС Online»: Мне кажется, это еще вопрос желания самих архитекторов. Недавно разговаривали с молодыми ребятами, тоже архитекторами — они дали понять, что не слишком верят в эти сообщества. Мол, мы сами по себе, у нас свое видение, мы его несем и зачем нам диктовать…
.jpg "«Расходы на благоустройство и его проектирование — относительно небольшие. Но если об этом подумать, эффект получается потрясающий»")
«Расходы на благоустройство и его проектирование — относительно небольшие. Но если об этом подумать, эффект получается потрясающий»
Пузырев: Потому что им в существующей ситуации живется хорошо самим по себе. И они не понимают преимущества объединения. Помните старую тюркскую притчу, которая пошла от Кубрат Хана? (основатель Великой Болгарии, которая в VII веке находилась на территории современной Украины, России и Северного Кавказа, — прим. ред.). Он учил своих сыновей тому, что охапку прутьев переломить сложней, поэтому важно держаться вместе. Они, однако, не послушались отца, разошлись по разным сторонам и были завоеваны хазарами. Это история про то, что каждого в отдельности легко сломать. И когда ты выступаешь перед заказчиком, то ты перед этим заказчиком один. Или, допустим, выносишь на градсовет какой-то объект и долгие годы не можешь его согласовать. У нас были инциденты, когда люди по несколько лет согласовывали свои проекты. Три года ты ходишь, три года тебя разворачивают. А если бы они были членами некой формализованной организации с красивым названием «Союз архитекторов», то можно было бы на этой площадке получить поддержку сообщества. И если архитектурное сообщество твое решение поддерживает, то ты уже понимаешь, что идешь в бой, а за твоей спиной — целая дивизия таких же «гранатометчиков». И тебе уже не так страшно. А когда каждый по отдельности, у тебя нет такой поддержки. Многие не понимают этого. А в Москве, кстати, эта история получилась.
Скорынин: Там это все работает, да.
Пузырев: Там, если уважаемые наши Сергей Энверович Чобан или Сергей Александрович Скуратов, ну и другие известные наши российские архитекторы — топ-5, топ-10 — выскажутся по какому-то мнению, к ним прислушиваются. О чем это говорит? О том, что работает система. Работает общественное мнение по каким-то вопросам.
«БИЗНЕС Online»: А вы не думали о том, что у нас Татьяна Прокофьева могла бы возглавить союз архитекторов? Она же сейчас не главный архитектор города.
Пузырев: Честно — не приходила такая мысль. Но мне вообще грустно от того, что Татьяна Георгиевна покинула этот пост. Потому что я могу сравнивать. В последние годы это был все-таки один из лучших чиновников от архитектуры, один из лучших главных архитекторов города. Действительно, объективно.
«Мы любим много стекла, открытые каркасы — например, сталь в интерьере»
«В КАКОМ-НИБУДЬ 2045 ГОДУ ТЫ УЖЕ ДАЖЕ НЕ БУДЕШЬ ПОНИМАТЬ, ЧТО ПРОИСХОДИТ, — РОБОТЫ станут САМИ СЕБЯ СОВЕРШЕНСТВОВАТЬ»
Скорынин: Напоследок давайте поговорим про искусственный интеллект. Одна из тем, предложенных нам сегодня к обсуждению, — о том, заменит ли искусственный интеллект человека. И мне кажется, что сама постановка вопроса не совсем правильная. Почитаем прогнозы Рэя Курцвейла — аналитика Google, которого все очень любят цитировать по поводу будущего: он говорит, что через какое-то время, в 2035 году или в 2040-м, человек сам станет киборгом. «Я буду первым, кто станет в очередь на то, чтобы меня модифицировали, и так далее». Что это значит? Во-первых, мы же все сейчас пользуемся гаджетами. У всех есть айфон или смартфон. И если нужно что-то найти, мы сразу это гуглим. Это же можно мегапросто интегрировать в человека. Например, я встречал такую историю, что ты носишь, условно говоря, наушник. Когда ты о чем-то задумываешься, специальный датчик считывает твои импульсы, примерно представляет, что ты спрашиваешь, а потом тебе же подсказывает. Я просто увидел конференцию на TED, где про это рассказывали. Это уже есть.
Пузырев: Мир уже никогда не станет прежним.
Скорынин: Да, в каком-нибудь 2045 году наступит технологическая сингулярность и ты уже даже не сможешь понимать, что происходит, — роботы станут сами себя совершенствовать.
Пузырев: А потом Скайнет нанесет удар по человечеству, и нас спасет Джон Коннор.
Скорынин: Второй сценарий как в «Терминаторе» или «Матрице». В «Матрице» все люди как будто спят, они используются как источник энергии для роботов. А на самом деле возможен совершенно другой сценарий. Производители разных роботов сходятся во мнении, что должен быть какой-то этический код — как в «Трех законах робототехники» Айзека Азимова: робот не может нанести вред человеку. Я их точно не помню, но уверен, что в конечном итоге роботизация будет иметь как хорошие, так и плохие последствия. Конечно, создавать дронов-убийц — это очень эффективно, не надо людей посылать на смерть. Но, с другой стороны, военных роботов нужно забанить, запретить.
«БИЗНЕС Online»: Как-то вы мрачновато начали. А если говорить о хороших последствиях?
Дмитрий Пузырев: «Современный прораб — не полупьяный дяденька в засаленной спецовке, а вполне себе респектабельный молодой человек. Он имеет всю информацию перед собой»
Скорынин: Я уверен, что сначала искусственный интеллект в виде какого-то программного обеспечения станет нам широко доступен и мы будем пользоваться этим как инструментом. Я вчера ребятам показывал — есть одна программка, которая позволяет быстро раскидать количество парковочных мест и какую-то примерную квартирографию в зависимости от размера участка. Ты можешь потом зайти в данную модель и изменить количество «однушек», «двушек», «трешек», причем сделать это быстро. То есть такая штука скорее не заменяет, а помогает. По той же логике: сначала был кульман, потом появился AutoCAD, а затем цифровая BIM-модель, в которой мы все сейчас работаем. Скоро наверняка возникнут еще какие-то инструменты, которые будут помогать проектировать. Но потом эти массовые технологии станут частью нас. И тут нельзя сказать, что роботы нас заменяют — мы сами во многом окажемся ими. Искусственный интеллект начнет работать вместе с человеком. И, мне кажется, как минимум лет 20 личность все равно будет креативнее и умнее, чем искусственный интеллект. А вот что случится потом, я уже не знаю.
Пузырев: Время на самом деле летит просто стремительно. Помнится, в начале второго курса, в сентябре 1991 года, нас посадили за компьютер. Там стоял MS-DOS (Microsoft Disk Operating System — прим. ред.), Windows еще не было, AutoCAD шел из-под DOS. Это оказался 10-й AutoCAD, в котором нас банально учили чертить.
Ковалева: Линии. От точки до точки.
Пузырев: И я тогда думал: круто! Но, конечно, это были такие допотопные технологии… Сейчас я думаю: боже ж ты мой! Если бы у меня были те компьютеры и программные обеспечения, которые есть у нынешних студентов… У них сегодня в разы... на несколько порядков возможностей больше.
Скорынин: Вся эта автоматизация ведет к тому, что тебе не будет проще делать хорошо. У тебя просто станет больше инструментов. И еще один момент: если ты проектируешь при помощи искусственного интеллекта, нужно еще другое звено, чтобы и строить мог искусственный интеллект. Сегодня есть пока что достаточно простые технологии типа печати домов. Ставят такую штуку, которая бетон, например, заливает слоями. Какие-то дома собирают, необязательно бетонные.
Пузырев: Мы называем их индустриальными домами. Правильно говорить не панельные, а индустриальные.
Скорынин: В индустриальное домостроение я верю. Так можно сделать намного качественнее, чем на месте. Как, например, может помогать технология здесь? Уже тысячу раз на разных строительных выставках я видел: надеваются очки дополненной реальности, например Microsoft HoloLens. В них ты берешь какой-то элемент, считываешь его штрих-код и понимаешь, что это и где должно быть.
Ковалева: Каждый элемент имеет свой ID — подобное касается и коммуникаций, и строительных элементов.
Скорынин: Бывают сложные по «инженерке» системы, например гостиницы. Мы же не замечаем, что здесь (в отеле Kazan Palace by Tasigo, где проходит архитектурный завтрак, — прим. ред.) есть вентиляция, система пожаротушения, какая-то сигнализация безопасности, датчик задымления… Нужно понимать, как эти вещи устроены, и, имея такую модель, ты уже осознаешь, что с ней потом делать.
Пузырев: Да, во всех историях важно не просто нарисовать и придумать сложный объект. Это же еще надо возвести. Все косяки строителей — это истории про то, что старая система проектирования и строительства была именно такой. Ворох проектной документации, целые коробки и килограммы чертежей приходят на стройку. И не дай бог чертеж не самый последний, а какой-то там… Уже были внесены изменения, техотдел не отследил, на стройку попали не самые последние чертежи — все, крик, шум, гам. А сейчас есть технологии, которые позволяют работать на стройке иначе. Это не будущее, а уже применяется. BIM-модель, над которой работают все, доступна и проектировщикам, и строителям. Строитель с таким красивым большим планшетом, как у Кирилла…
Скорынин: Не строитель, а прораб.
Владислав Линник: «На самом деле, смотря что еще называть искусственным интеллектом. Когда 97-й Word подчеркивал маленькую букву, это тоже был искусственный интеллект»
Пузырев: Современный прораб — не полупьяный дяденька в засаленной спецовке, а вполне себе респектабельный молодой человек. Он имеет всю информацию перед собой. BIM-модель растянул, покрутил, ткнулся в каждый элемент, из него вылезла табличка — что это, из каких материалов. Вплоть до того, кто поставщик, сколько стоит. Если прорабу что-то непонятно, он тут же проектировщику задает вопросы — и идут пояснения. Все это уже работает на красивых стройках в Европе, Америке и Японии. В России по таким технологиям уже возводили какие-то высотки в «Москве-Сити».
Скорынин: И «Лахта Центр».
Пузырев: Да, новый офис «Газпрома» в Петербурге, напоминающий иглу. В общем, в России такие технологии применяются на очень сложных и дорогих объектах.
Линник: На самом деле, смотря что еще называть искусственным интеллектом. Когда 97-й Word подчеркивал маленькую букву, это тоже был искусственный интеллект. Чат-боты в «Телеграме» не так давно казались чем-то космическим. Мы в своей работе в какой-то мере используем искусственный интеллект. У нас есть ребята, которые пытаются автоматизировать процесс подготовки рабочей документации. То есть все, что можно алгоритмизировать, переводится в «цифру». Тем самым мы освобождаем людей для того, чтобы либо успевать сделать больше работы, либо переключиться на что-то креативное.
«Считается, что людей надо освободить от монотонной рутины, которую могут выполнять роботы. А человек должен посвятить себя творческой работе, креативной»
Пузырев: Считается, что людей надо освободить от монотонной рутины, которую могут выполнять роботы. А человек должен посвятить себя творческой работе, креативной.
Скорынин: Просто есть вещи, которые реально сложно алгоритмизировать. Это все, что касается сферы человеческих отношений. Люди на самом деле даже сами не всегда понимают, насколько общество сложно устроено и какие у него есть потребности. Это как с компьютером и айфоном — ты должен предложить что-то такое, чего раньше не видели. И люди потом жить без этого не смогут. Вот то, что должен делать человек и что он будет реализовывать в будущем.
«БИЗНЕС Online»: Что ж, спасибо за интересный разговор! Побольше всем интересных проектов, человечных, сомасштабных людям, ну и, конечно, доступных большинству.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 9
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.