«Путин видит себя мессией, который должен спасти Россию. Как минимум!»

«Это вообще-то традиция, я бы сказал, норма политической культуры российской власти — забрасывать проблему подальше, потом, когда наступает срок отчета, никто не отчитывается, никто не несет ответственности»

«ГЛАВНЫЕ СМЫСЛЫ И ИТОГИ ГОДА В РОССИИ: ВЗГЛЯД ИЗ КАЗАНИ»

Участники круглого стола:

• Руслан Айсин — политолог, главный редактор интернет-журнала «Поистине», блогер «БИЗНЕС Online»;
• Юрий Алаев — руководитель медиацентра КФУ.
• Дамир Исхаков — доктор исторических наук, экс-руководитель центра этнологического мониторинга Института истории им. Марджани АН РТ;
• Игорь Козырев — методолог, эксперт по экономике и инвестициям;
• Рустам Курчаков — экономист;
• Айрат Файзрахманов — заместитель председателя всемирного форума татарской молодежи, историк;
• Мидхат Фарукшин — политолог, профессор КФУ;
• Павел Шмаков — директор школы «СОлНЦе».

Модератор: Рашид Галямов — издатель «БИЗНЕС Online».

Мидхат Фарукшин: «Санкции Запада направлены против олигархов, крупных чиновников, компаний, каких-то банков, а вот эмбарго направлено на продовольственные товары»

МИДХАТ ФАРУКШИН: «ВЛАСТЬ ПОКАЗАЛА, ЧТО НЕ НАМЕРЕНА ТЕРПЕТЬ НИКАКИХ ПРОТЕСТНЫХ ВЫСТУПЛЕНИЙ И ДАЛА СИГНАЛ»

Модератор: Спасибо, что откликнулись на наш круглый стол. В этом году с учетом нынешнего непростого транзитно-переходного времени было бы неплохо уйти от цифр, победных отчетов, того, как все у нас хорошо или, наоборот, плохо. В целом уйти от отчетности и повысить степень честности разговора. Мы бы хотели поговорить о сути нашей эпохи, о том, где мы находимся, где находится Россия, где Татарстан, куда мы движемся. Это такой концептуальный круглый стол. А концептуальность — главный дефицит современной России. Хоть и говорят, что у нас нет идеологии, но есть и рынок идеологий, рынок партий — чего угодно, а вот с концептуальностью проблема.

Вопрос, кто мы, где мы, последние 30 лет по-прежнему нас тревожит и беспокоит. Мне кажется, мы не можем нащупать ответы на эти вопросы, соответственно, не нащупав ответы на эти вопросы, страна не может выкарабкаться из третьего смутного времени в своей истории. Ряд ученых считает, что первое смутное время в России было в конце XVI века, второе — это 1917 год, третье началось с 1986-го.

Некоторые говорят, что в Татарстане очень сложно с интеллектом и концептуальщиками. На самом деле, может, и сложно, но присутствующие сегодня люди — это большое богатство. Хорошо, что вообще есть один или два человека, способных говорить на такие темы. Здесь собрались люди, у каждого из которых есть свой бэкграунд, кто-то моложе, но есть и патриархи науки, люди постарше со своим опытом. Присутствующие здесь отличаются оригинальным, своим глубоким взглядом на происходящее, поэтому мы хотели бы достаточно честно поговорить.

Очень сложно было сформулировать вопросы. Но, чем четче формулируешь вопрос, тем четче получаешь ответ, Юрий Прокопьевич, как настоящий журналист и редактор, меня поддержит, наверное, в том, что нужна фокусировка.

Юрий Алаев: Я бы вообще обошелся двумя словами — «фсё пропало» (авт.).

— У нас есть два блока вопросов. Первый блок посвящен России, тому, где она находится, куда мы движемся, есть ли новое сознание, есть ли скрытые резервы у страны, есть ли курс у Владимира Путина и так далее. Главные стыки, штрихи, итоги этого года. Первым мы бы хотели дать слово Мидхату Хабибовичу Фарукшину — это наш патриарх политологии, уважаемый ученый.

Мидхат Фарукшин: Для меня наиболее ощутимыми, зримыми событиями в 2019 году стали два, если говорить о внутренней жизни страны. Это процессы, которые имели место летом 2019 года, и жестокая расправа с участниками московских протестов. Власть показала, что не намерена терпеть никаких протестных выступлений, и дала сигнал, как она будет действовать в дальнейшем.

Второе событие — это, конечно, сентябрьские выборы, которые показали, что народ все-таки стал задумываться: в четырех регионах на должность губернатора не прошли кандидатуры власти. Но это вообще новое явление в нашей жизни, потому что мы-то знаем, как проходят подсчеты на выборах. Видите, когда народ сплочен, то он может добиться каких-то результатов.

Что касается стратегии, честно говоря, я ее не вижу. Очевидно, что стратегией у нас считается выполнение национальных проектов. Будут они выполнены или нет, не знаю, но я недавно обратил внимание на концепцию долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации до 2020 года. По существу там не было достигнуто ни одной поставленной цели: ни по месту, которое Россия должна занять среди ведущих стран по уровню экономического развития, ни по средней заработной плате, которая должна быть, ни по пенсии, по которой тоже ставились цифры.

Это вообще-то традиция, я бы сказал, норма политической культуры российской власти — забрасывать проблему подальше, потом, когда наступает срок отчета, никто не отчитывается, никто не несет ответственности. Вы слышали когда-нибудь, чтобы президент сказал: «Вот здесь я ошибся, принял неправильное решение?» Я, например, этого никогда не слышал. Никто не отвечает за провалы, за недостижение поставленных целей и т. д. Не знаю, насколько будут выполнены национальные проекты. У некоторых экспертов, специалистов есть сомнения по этому поводу.

Теперь идеология. Какая новая идеология? На последней пресс-конференции Владимир Путин заявил, что наша идеология — это патриотизм. Но патриотизм — такое понятие, которое требует интерпретации. Патриотизм включает в себя не только то, что вызывает гордость, не только то, что очень ценит человек, но и то, чего человек не приемлет, что он отвергает. Нельзя быть патриотом России и гордиться авторитарным, персоналистским режимом, который установлен в стране, сосредоточением основных рычагов власти, управления в одних руках, дисфункциональностью целого ряда важных институтов политической системы, ручным управлением. Патриот отвергает эти вещи — и в этом тоже патриотизм, я считаю.

По поводу гибридной войны. Я очень резко разделяю санкции, которые приняты в отношении России, и эмбарго, которое приняла Россия. Конечно, и то и другое плохо, но есть различия. Санкции Запада направлены против олигархов, крупных чиновников, компаний, каких-то банков, а вот эмбарго направлено на продовольственные товары. Хорошо, что еще не догадались ввести эмбарго на медикаменты. А что дало это эмбарго? Нанесло какой-то урон. Но кому? Этим государствам? Нет. Простым фермерам — да. Эмбарго нанесло удар компаниям, которые связаны с продовольствием. А внутри страны? Ухудшилось качество целого ряда продуктов, повысились цены, потому что отечественный производитель освободился от конкуренции. Конечно, был рост сельскохозяйственного производства. У отечественного производителя теперь нет конкурента в лице западных компаний, которые заставляли снижать цены. И я бы не стал хвалиться тем, что положительным результатом является рост сельскохозяйственного производства, потому что возникает вопрос: а что мешало это сделать раньше, почему нужно связывать этот рост именно с эмбарго? Вот и все, если кратко.

— Спасибо! Уточняющий вопрос: вы относитесь к той партии, которая тоже считает, что Крым не наш?

Фарукшин: Крым? Я не знаю, чей он. Исторически он был наш, потом его передали. Я не знаю, но думаю о будапештском соглашении 1994 года с участием США, России и Украины. В ответ на вывоз ядерного потенциала с Украины в Россию эти две крупные державы дали обещание гарантии суверенитета Украины.

Алаев: «Территориальной целостности» — там специально оговорено.

Фарукшин: Территориальная целостность — это и есть суверенитет.

Дамир Исхаков: «В течение 30 лет мы топчемся на месте, но это означает, что на самом деле мы уходим назад, потому что другие в это время на месте не топчутся»

ДАМИР ИСХАКОВ: «БЕДНЫЕ ТАТАРЫ В ЛИЦЕ ШАЙМИЕВА ПРИДУМЫВАЮТ УЖЕ ПОЛИЛИНГВАЛЬНЫЕ ШКОЛЫ»

— Дамир Мавлявеевич Исхаков, наш ведущий историк, один из идеологов татарского национального движения, вам слово.

Дамир Исхаков: Покойный профессор Агдас Хусаинович Бурганов говорил — для того, чтобы понять, что происходит в России, надо очень долго прожить. Он умер в возрасте более 90 лет. Потому что Российская Федерация имеет одно свойство, и, я думаю, это фундаментальное качество: российское общество очень медленно меняется. Когда в начале 1990-х демократический подъем в России потерпел поражение, в отличие от стран Восточной Европы, то мы фактически выбрали тот вариант, который сейчас и реализован до современного состояния.

Этот процесс может быть оценен и как минус, и как плюс, но на самом деле мы застряли. В течение 30 лет мы топчемся на месте, но это означает, что на самом деле мы уходим назад, потому что другие в это время на месте не топчутся. Классический пример — с чего начинал Китай и куда он сейчас дошел, пока мы топтались. В таком состоянии мы фактически пожираем собственное будущее, и пожирателями являются правящие круги России, они главные виновники этого состояния. К сожалению, я тоже не разделяю некоторые оптимистические нотки, которые иногда слышны от нашей элиты. Никуда мы не смогли уйти далеко, и перспектив, особенно хороших, не видно, потому что эти санкции бесконечные, наши бодания, бессмысленные и огромные затраты на вооружение — все это не идет на пользу обществу. К сожалению, я констатирую, что Татарстан, который находится в этих рамках, тоже деградирует совместно с Россией. Хотя у нас, в республике, наши местные руководители любят вещать, что у нас все хорошо и мы идем к процветанию, такого на самом деле нет. Достаточно посмотреть на доходы населения.

В прошлом году был нанесен наибольший чувствительный удар по народам России, потому что окончательно реализовался закон о языках в разных формациях. И сейчас уже отчетливо видно, что сама элита, которая это придумала, не знает, как из этого состояния выйти, потому что это был не просто перебор, а очень глубокий перебор. Я видел разные обсуждения данной проблемы — никакого выхода не предлагается. И бедные татары в лице Минтимера Шаймиева придумывают уже полилингвальные школы. Это хороший проект, но ясно, что там будет обучаться, может быть, меньше одного процента детей, потому что размножить такие школы по всему Татарстану, а особенно по всему татарскому миру, невозможно. Здесь выход закрылся — и это очень печальный результат.

Другим печальным результатом того, что было, я считаю тупик самого российского общества в целом. С одной стороны, для дальнейшего продвижения необходима демократия. Как бы мы ни относились к этому понятию, на самом деле должна существовать конкурентная ситуация, и она важна не только для России в целом, но и для самого Татарстана — у нас тоже нет конкурентной ситуации, к величайшему несчастью. Если демократии нет, то ничего хорошего не может происходить и в сфере экономики. Мы это отчетливо видим. И создается такая тупиковая ситуация, когда для того, чтобы эти новшества ввести, политическая элита сама должна перестроиться, а она не способна этого сделать, не может. Она сейчас проглотила эту властную удавку и пользуется благами, которые дают эти властные рычаги, и обратного хода дать не может.

Я считаю, что такое состояние усиливает кризисные тенденции. Они пока до окончательного завершения не дошли, процесс идет. И недовольство начинает накапливаться с каждым годом все больше и больше, но эта элита настолько отдалена от народа, что она, скорее всего, будет выбирать только вариант подавления. Мы знаем из опыта латиноамериканских стран, что так можно просуществовать довольно долго. Правда, тут есть внешние угрозы, которые способны подтолкнуть к каким-то преобразованиям, но пока осмысленного действия и групп, которые способны проводить осмысленные реформы, просто не видно. Поэтому я отчасти согласен с теми экспертами, которые предвещают плохие годы в не слишком отдаленном будущем. Я думаю, что самым большим испытанием может быть тот транзит, который скоро предстоит. Посмотрим. Он для Татарстана тоже существует в той или иной мере. Но хитрые татары вроде бы о чем-то договорились, может быть, проползем, но в целом по России этот транзит является очень опасным периодом для общества.

Рустам Курчаков: «Скрытые события связаны с тем, что происходит в головах у людей. Может, не в массовом сознании, оно пока не тронулось, максимум на какие-то протесты фейковые еще способно»

РУСТАМ КУРЧАКОВ: «МЫ ЖИВЕМ В ОЧЕНЬ СЧАСТЛИВОЕ ВРЕМЯ»

— Спасибо! Слово предоставляется Рустаму Султановичу Курчакову, известному экономисту и социальному философу.

Рустам Курчаков: Я не оспариваю сказанного, но все-таки хочу поделиться ощущением, что мы с вами живем в очень счастливое время. С точки зрения обывателя есть китайский предрассудок, что время перемен считается проклятьем: «Чтоб твой сын жил в эпоху перемен». А китайцы в Евразии отражают женский аспект мировосприятия. Если же стоять на мужской позиции, тюрко-славянской, то, безусловно, время перемен для мужского духа, для активной позиции, нацеленной на движение вперед, преобразование, является благом. И для думающего человека, для исследователя это счастливое время, когда в период глубоких общественных перемен вскрывается анатомия и физиология общества. То есть это благодать. В спокойные времена все это скрыто, там обыденность закрывает глубинные пружины и механизмы процесса.

Символ следующего года — 20–20. Эти два нолика намекают на то, что год переломный, то есть произойдет обнуление и перезагрузка системы.

Алаев: Евреи не согласны, там другое исчисление.

Курчаков: У них свой взгляд, и он тоже правильный. Как судил Соломон? Он говорил — и ты прав, и ты права. Я в данном случае не нумерологию имею в виду. Сейчас же очень много говорят о цифре, и не все знают, кроме Юрия Прокопьевича, что цифры — это Сефирот, древо жизни, это образ, который объясняет ту картину мира. У православных свое летоисчисление.

Дело в том, что нынешнее летоисчисление — это летоисчисление как раз нынешней цивилизации, а следующий год может стать обнулением: либо обнулением долгов, потому что долговая экономика, либо это будет обнуление цивилизации. Это, конечно, в один год не происходит. И в этом смысле у народов нашей страны накоплен огромный опыт. Вы посмотрите: 100 лет назад (мы повторяем цикл) у нас был такой же безбожный социум без царя в голове. Разница за эти 100 лет только в том, что материальная база, материальные достижения другие, на первый взгляд.

— Не только. Уровень образования у общества высочайший, по сравнению с 1917 годом.

Курчаков: Все эти материальные достижения относительны и условны, смотря с какой стороны посмотреть. И о качестве образования можно поспорить. Я не буду сейчас в анализ уходить.

Получается, что за 100 лет Россия пробежала путь, на который ядру нынешней цивилизации, Западной Европе, потребовалось 400–500 лет: от традиционного общества к модерну и нынешнему постмодерну. Правда, очень своеобразно пробежала: где-то по верхам, где-то что-то похватала, тем не менее опыт есть. И, что важно, опыт трех типов социума, трех идеологий — коммунизма, фашизма и либерализма — прошли не теоретически, а на собственной шкуре. И это обнадеживает. Народ, который эту школу прошел, наверное, имеет некую базу для того, чтобы серьезно отнестись к своему будущему, к своему завтрашнему дню.

Исхаков: Шкура крепкая, может быть, оказалась у нас?

Курчаков: Это тоже хорошо — то, что шкура дубовая: в отличие от «цивилизованных», мы легче переносим катаклизмы, которые, как видно, неизбежны. Поэтому что касается событий — экономических, политических — я думаю, ничего такого яркого за минувший год не произошло. Можно сказать, что Крымский мост открыли, «Силу Сибири» включили. Возможно, лет 50 назад это, действительно, было бы событием, потому что тогда мы занимались построением материально-технической базы коммунизма. Сейчас-то эта база построена, но приватизирована.

— Может быть, есть скрытое, малоосмысленное важное событие?

Курчаков: Скрытые события связаны с тем, что происходит в головах у людей. Может, не в массовом сознании, оно пока не тронулось, максимум на какие-то протесты фейковые еще способно. А вот повороты, которые происходят отчасти в сознании политического класса, это невидимые вещи. И я бы сказал, что у нас еще не выработан язык для того, чтобы об этих событиях говорить. Но, надеюсь, что в следующем году, если даже не по доброй воле, но обстоятельства непреодолимой силы заставят нас выработать новый язык и заниматься новыми делами. Спасибо!

Исхаков: Рустам Султанович, вы постоянно сидите в интернете. Такое ощущение, что народ очень озлоблен. Как вы считаете по репликам, которые там раздаются, это действительно так?

Курчаков: Часть народа, конечно, озлоблена, но ведь общество больное, там всегда палата номер шесть увеличивается числом. Да, это и дальше будет происходить.

Фарукшин: Все замеры ведущих социологов наших ведущих социологических агентств говорят о том, что бо́льшая часть населения всегда считает, что страна идет по неправильному пути.

Курчаков: Ну это число растет. А когда мы шли правильным путем?

Фарукшин: Это значит, настроения такие у людей.

Павел Шмаков: «Плюс в том, что страна в целом поднимается, правда поднимается. Минус в том, что конкуренцию пытаются уменьшить»

ПАВЕЛ ШМАКОВ: «В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ ИДЕТ СИЛЬНОЕ ДАВЛЕНИЕ НА ВСЕ ТАТАРСКОЕ: ЯЗЫК, КУЛЬТУРУ»

— Спасибо! Слово Павлу Анатольевичу Шмакову — человеку, который работает не с прошлым, не как историк, и даже не с настоящим, а с будущим. Это уникальная позиция. Плюс школа «СОлНЦе», которую Павел Анатольевич возглавляет, — экспериментальная, инновационная. К тому же это человек с активной жизненной и социальной позицией, которая всегда идет против течения: и в 1990-х он шел против течения, и в нулевых эмигрировал в Финляндию, и сейчас. Человек со своей позицией — это вообще дорогого в этой жизни стоит.

Павел Шмаков: Для меня было два главных события. Одно событие грустное, второе радостное. Грустное — то, что у нас в России сменился руководитель совета по правам человека при президенте России. Для меня это было очень значимым событием. Я глубоко уважаю предыдущего руководителя Михаила Федотова. Это человек, который очень много сделал, он был не крайним, всегда пытался искать компромиссы с властью со стороны прав человека. Для меня замена Федотова на Валерия Фадеева была очень значимой. Это событие грустное. Оно очень понятно: это решение идет полностью в курсе всей ведущейся сейчас политики, в курсе политики построения пирамидальной структуры власти, когда есть четкое и понятное ручное управление. Я считаю, что у президента нашей страны Владимира Путина очень ясная понятная политика. Мне кажется, очень важно входить в чужое сознание, чужую шкуру и смотреть с его точки зрения. Так вот, с точки зрения Владимира Путина, у нас все идет в целом успешно. С громадной кучей проблем, но в целом идет так, как планировалось.

А теперь о радостной для меня стороне. В нашей России я вижу две вещи. Первая — громадное количество людей не успевают это использовать для того, чтобы жить лучше. Я вспоминаю свое детство: один день был похож на другой, одни пять лет были похожи на другие, одни десять лет были похожи на другие, был застой. Вот застой — это значительно хуже, чем то, что происходит сейчас. Я не говорю, что происходящее сейчас — это хорошо, но если сравнивать две большие вещи — долгое брежневское время и нынешнее, то последнее однозначно лучше. Я приведу два параметра для оценки ситуации. 1990-е годы, которые для нашей республики были феноменальными: подъем национального сознания, много всяческих осуществляющихся проектов… Казань ведь разительно изменилась — у нас красивейший европейский город.

С другой стороны, в 1990-е годы подъем национального самосознания, идет много всего хорошего, но в том числе немножко плохого. Что хорошего и что плохого? Хорошее — то, что национальное сознание народов Татарстана поднимается. С другой стороны, малозаметно, но я хорошо помню, как в конце 1990-х Александр Салагаев боролся против того, чтобы учителей русского языка потихонечку теснили. Это было не так грязно, как поступили с учителями татарского. Но происходило то же самое, просто действовали намного аккуратнее. Повторяю, очень хорошо и немножко плохо. Но хорошее значимее.

А сейчас другая ситуация. В настоящее время идет сильное давление на все татарстанское, татарское: на язык, культуру. При этом я вижу, как громадное количество людей начинает говорить по-татарски. Чуть ли не назло, «а он нам очень сильно нужен». В группе «Татары и Татарочки» «ВКонтакте» 120 тысяч подписчиков, в «Родительском сообществе Татарстана» — 6 тысяч. Мне не нравится эта группа, но она яркая и сильная. Там собрались люди, которые верят в свое дело. 6 тысяч человек и 120 тысяч — это значимые вещи.

Теперь про общероссийские вещи. Почему мне не нравится то, что я сказал про пирамидальную структуру? Хотя я и считаю, что она работает, преступности, с моей точки зрения, стало меньше. И для народа очень важно, чтобы был порядок. Помните сталинский порядок? Что говорило громадное количество народа? «Зато порядок, зато таких преступников нет, которые были в 20-30-х годах прошлого века». Так и сейчас: порядок есть, и большинству людей это нравится. Но при этом что плохого? Я повторяю: у меня взгляд, может быть, немножечко сходный, чуть-чуть, по крайней мере, по тональности с точкой зрения Рустама Султановича. Я тоже считаю, что мы живем в счастливое, хорошее время, когда можно что-то делать.

Тем не менее какие плюсы и минусы? Плюс в том, что страна в целом поднимается, правда поднимается. Минус в том, что конкуренцию пытаются уменьшить. Не получается, но пытаются. С моей точки зрения, у нас в XX веке были сильнейшие физико-математические и языковые школы. Они и правда были хорошие, но при всем при том общество физматшколы — это были белые люди, а все остальные — это так. И то же самое с языковыми школами. Я ходил на дискотеки в 18-ю школу, помню, что там был красивейший театр, прекрасная школа, но они там — белые люди. Это мне страшно не нравится. А сейчас другая ситуация. В нашей школе, да и не только, когда мы выращиваем все цветы одновременно, когда учитель математики учит математике ребенка, который любит этот предмет и с удовольствием учит, учитель истории учит истории человека, который любит сей предмет, — и тоже хорошо получается, но учителю математики неприятно, трудно учить маленького историка. А вот если они рядом находятся — маленький талантливый математик и маленький талантливый историк, то они друг другу передают любовь к этим предметам. И это получается. Хотя еще раз говорю, что это зажимается.

В чем я вижу альтернативные плохие вещи? Плохо то, что олимпиады, которые сейчас проводятся во всех школах, активно нечестные. Они жутко нечестные. У меня есть куча информации, фактов — пропускается один талантливый ребенок и один свой. Талантливый нужен, чтобы Татарстан поднялся. По математике честные олимпиады, по физике почти честные, а дальше идет все сложнее и сложнее.

В общем, в целом время хорошее, много возможностей, при этом громадное сопротивление.

— Вы чувствуете, у молодых россиян появляется новое сознание?

Шмаков: Конечно. Я был на маленьком совещании, коротенькое такое, очень красивое совещание. Ильсур Метшин собрал талантливых олимпиадников с директорами некоторых школ и кучей чиновников. И ребята говорят такие вещи, что «понятно, что 131-я школа, IT-лицей и лицей имени Лобачевского, они при КФУ», а маленькие школы зажаты, они не могут в университет попасть. А в университете говорят: «Да вы что! У нас все хорошо. Все к нам приходите». Но я-то знаю, что из нашей школы попасть в лабораторию университета очень трудно. И создается структура, прямо сейчас, чтобы ребята из разных школ могли попасть в университет. У нас проводится всероссийская олимпиада по биологии, и опять зажимается, чтобы на республиканскую олимпиаду мало участников прошло, чтобы чуть-чуть свои и чуть-чуть талантливые. А из обычных школ не пускают. Вот боремся, и получается.

Руслан Айсин: «Если анализировать события 2019 года, то я согласен с тем, что произошел некий серьезный тектонический сдвиг, прежде всего в политическом, гражданском самосознании»

РУСЛАН АЙСИН: «СТОИТ МОДЕЛЬ ТАТАРСТАНА ЭКСТРАПОЛИРОВАТЬ ХОТЯ БЫ НА ПОВОЛЖЬЕ»

— Спасибо! Руслан Айсин — политолог, блогер нашей газеты.

Руслан Айсин: Если анализировать события 2019 года, то я согласен с тем, что произошел некий серьезный тектонический сдвиг, прежде всего в политическом, гражданском самосознании. Видимо, те 20 лет нахождения Путина у власти свой срок, пусть и не по каббалистическому календарю, но исчерпали. Поэтому, возможно, Путин торопит, по крайней мере, его окружение торопит так называемый транзит. Пока еще непонятно, что это на самом деле, является ли это политтехнологической разводкой или это действительно попытка переместить огромные мегалиты с одного места на другое. Дело в том, что Россия действительно выдыхается, поэтому попытка перенести большие валуны может окончиться плачевно, могут или сорвать спину, или порвать сухожилия. Это первый момент.

Я думаю, что Кириенко как методолог и представитель этой научной технологической школы, просчитывает этот момент. Но я согласен с тем, что Россия является уникальной территорией, где законы Ньютона где-то действуют, а где-то нет. Если Достоевский написал «Преступление и наказание», четко показал, что есть хорошо, а что есть плохо, то в Вавилоне, например, в вавилонском языке было слово «арнум», которое означало одновременно и преступление, и наказание. То есть это четкое разграничение двух цивилизационных понятий западного вавилонского и российского. Я не говорю, что это восточная цивилизация.

— Православно-мусульманская, наверное?

Айсин: Ну да. Я в этом смысле не евразиец. Не Третий завет, не мучительное ожидание символистами начала ХХ века Софии. Некая территория, как Гейдар Джемаль говорил, территория неопределенности, которая потенциально создает реальные шансы выхода на историческую перспективу, очень серьезную.

— Как уже бывало неоднократно.

Айсин: Как бывало неоднократно, да. Когда, например, ученик Гегеля Гейне говорил о том, что германцы нужны для того, чтобы сформировать политический проект, а французы необходимы для того, чтобы этот политический проект реализовать, то Россия нужна для того, чтобы и тот, и другой отрицать и выдать что-то свое, третье — третий путь. Поэтому, собственно говоря, здесь состоялся и коммунизм, симбиоз евразийства и перманентной революции, и прочее. Поэтому, говоря о прогнозировании, прежде всего политическом, я здесь согласен с Екатериной Шульман, которая говорила, что главная заповедь политологов — не делать никаких прогнозов, потому что потом вас поймают за хвост и в анонимных телеграм-каналах будут таскать и песочить. Это как бы такое лирическое отступление. Но действительно я с ней согласен в том смысле, что в России прогнозирование — вещь очень тяжелая. Она малоэффективна.

Исхаков: Можно, но прожить надо долго (смеется).

Айсин: И счастливо, желательно. Поэтому здесь, конечно, можно, как методологи это делают, выстраивать, но Россия уникальна тем, что то, что поется в песне, иногда вырубается топором. Поэтому Россия является в этом смысле уникальным образованием. Я думаю, что выход из смутного состояния — вещь такая немного популистская, потому что смутное состояние, турбулентность, так называемая, России, — это ее определенный шанс. Согласен, конечно, что застой — это плохо. Лучше пусть будут эти американские горки — вниз-вверх, вниз-верх, но это дает возможность энергетического выхлопа. Что касается опять-таки явления войны, суверенитета и так далее, если я не ошибаюсь, то Хайдеггер сказал, что суверенитет — это когда государство может принимать решения с чистого листа, не основываясь на нетрадиционных формах, и так далее. Я считаю, что наша элита пока, если мы ее называем элитой, не готова к суверенизации собственной страны.

Я бы разделил понятия и государства, и страны, и территории. Такая вот индуистская тримурти, три лика. На мой взгляд, Российское государство требует переформатирования. Страна переходит в состояние постмодернистской то ли спячки, то ли пробуждения. Опять-таки здесь постмодерн, поэтому трудно сказать, то ли страна спит, то ли она бодрствует. И территория нуждается в полном осмыслении и, я бы сказал, в инфраструктурном развитии, если уж переходить к более конкретному. Я считаю, что России надо вкладываться в территорию обязательно, никаких кубышек, все это ерунда, на мой взгляд. Кубышка нужна для того, чтобы ее в нужный момент вывести. Нужно вкладывать обязательно в инфраструктуру.

Последнее время я много ездил по стране — Сибирь, Поволжье. Я смотрю, что Казань действительно на фоне остальных регионов выделяется на голову. То есть это все равно, что баскетбольный клуб NBA против любительской сборной Ново-Савиновского района города Казани. Саратов, Самара, к сожалению, Нижний Новгород — столпы промышленного развития в прошлом — сейчас в плачевном состоянии, просто больно становится за страну, как это вот так возможно. Почему Казань смогла, а другие не сдюжили? В этом смысле, я думаю, что стоит модель Татарстана, как бы это ни звучало архаически, но хотя бы на Поволжье экстраполировать. Модель Татарстана показала, что она достаточна эффективна. И поэтому, мне кажется, возрождение, не в таком пафосном смысле, а возрождение прежде всего промышленного и социо-экономического характера, возможно, будет произрастать из Поволжья, как роза мира.

— Будет произрастать?

Айсин: Я думаю, что да. Если российские управленцы смогут найти хороший союз с Татарстаном, с моделью Татарстана, с идеологией Татарстана, татарстанизмом, скажем так, это развитие региона, федерализм. У нас тоже не все ладно, но все-таки вне федерализма, в условиях гиперцентрализма Россия всегда оказывается в проигрыше. Что, собственно говоря, было в 1917 году, что в 1991-м. Только права регионов, права народов позволяют раскрепостить творческую энергию, которая еще есть у наших людей.

Исхаков: Если бы Россия состояла из сплошных татар, да, может быть.

Айсин: Если брать этнический аспект, это одно. Я говорю о цивилизационной модели. Потому что наша элита тоже, если этнически брать, состоит из других представителей. Здесь я имею в виду цивилизационное начало, не этническое.

Айрат Файзрахманов: «Как говорят у татар, «байлар байый бара, ярлы ярлылана бара» (богатые богатеют, бедные беднеют — перевод с тат.)»

АЙРАТ ФАЙЗРАХМАНОВ: «СТРАТЕГИЮ МОЖНО ОХАРАКТЕРИЗОВАТЬ КАК СТРАТЕГИЮ «АВОСЬ»

— Хорошо, спасибо. Айрат Файзрахманов — зампредседателя всемирного форума татарской молодежи, историк, блогер, активно занимается развитием местных территорий — недавно провел фестиваль Ново-Татарской слободы.

Айрат Файзрахманов: Если отвечать на те вопросы, которые здесь поставлены, начиная с мирового уровня, я бы хотел обратить внимание на мусульманский фактор, который становится все более угнетаемым в мире. Если посмотреть последние новости, то это не только концлагеря в КНР, но и события в Индии, и протесты, и Мьянма. То есть мусульмане выталкиваются в радикально-протестное поле, что не есть хорошо для всего мира. Здесь же еще нужно говорить и о ливийском и сирийском фронте. Тоже выталкиваемое в радикальное поле мусульманское население этих стран. 

Что еще интересно, что влияло? Это, конечно же, протесты. Российские протесты, Москва, Шиес, Коми, Бурятия, Ингушетия и другие — лишь часть большой протестной, антиэлитарной волны. Кстати, в ней велика роль национального фактора. Это и протесты в Гонконге. Мы внимательно следим за ситуацией, справится ли гражданское общество Гонконга с тем давлением, которое происходит со стороны материкового Китая. И протесты в Латинской Америке, во Франции. Совершенно обратная ситуация, когда пенсионная реформа привела все-таки к победе гражданского общества. Ситуация с импичментом в США тоже интересная. Я смотрю, как выступают в конгрессе, насколько эти политические культуры разные по сравнению с нашими. Насколько интересными, живыми, конкурентными могут быть выступления, борьба в парламенте. Может быть, это управляемый процесс, но все равно он более живой.

— Это спектакль. Постановка талантливого режиссера.

Файзрахманов: Этот спектакль интереснее, чем тот, который происходит у нас. Он тоже управляемый. По крайней мере, с молодежной точки зрения это все выглядит намного интереснее.

— Это конечно.

Файзрахманов: Если говорить о молодежи, ей непросто во всем мире. Молодежь не богаче своих родителей. Денег в кошельках молодежи практически нет, копить не получается.

Алаев: Это вы сейчас о российской или вообще?

Файзрахманов: Большая выборка, и Москва, и регионы. Я общаюсь с теми людьми, которые живут за рубежом и которые уехали.

Алаев: Да, в Штатах то же самое, впервые за несколько поколений молодые живут хуже, чем их родители.

Файзрахманов: Из личного примера — 8–10 лет назад удалось и на квартиру заработать, и на машину, сейчас улучшить свое состояние не получается. Как говорят у татар, «байлар байый бара, ярлы ярлылана бара» (богатые богатеют, бедные беднеют — перевод с тат.). Технологии тоже сильно влияют, они в определенной степени вымывают средний класс. Я смотрю за этой картинкой, как двигаются к квантовому компьютеру, к роботизации. Это тоже то, что будет влиять в ближайшие три-пять лет. И здесь может быть сильный технологический рывок Запада и сильное отставание России, когда с экономической точки зрения все эти технологии приведут к еще большему уходу Запада от России в экономическом плане. А так мы сидим на двух трубах, и это становой хребет страны. И я думаю, здесь страна сильно меняться не будет в ближайшее время, потому что у нас есть эти две трубы. Пока востребованы газ и нефть, мы будем находиться в таком достаточно более или менее стабильном экономическом состоянии. Роста не случится, но и не сильно будем падать вниз. Я одного преподавателя встретил, спросил, как дела, он говорит: «Деградируем постепенно». Это лет 5–7 тому назад было. По-моему, все вот так же и происходит. Деградируем, но очень постепенно.

Айсин: В метафорическом смысле ведь старение — тоже деградация.

Алаев: Хороший новый термин, надо вводить в оборот — «трубулентность».

Файзрахманов: Поэтому будем сидеть на этих двух трубах и деградировать постепенно, если ситуацию обрисовывать. Тут говорилось про планы, что они не выполняются. Если смотреть с исторической точки зрения, то в России и в СССР они очень часто в целом не выполнялись.

Исхаков: Даже при Сталине.

Файзрахманов: И последний момент. Про стратегию был вопрос. Стратегию России можно охарактеризовать как стратегию «авось». Конкретной стратегии как таковой нет, есть больше тактика. Горизонт планирования очень небольшой — буквально несколько лет. Если говорить о стратегии «авось», то это попытка глубокой интеграции с Беларусью. На это есть какой-то, видимо, стратегический прицел — авось получится интегрироваться.

Исхаков: Не получится.

Файзрахманов: По крайней мере, этот белорусский «авось» присутствует, и он будет влиять год-два как минимум. Ну и говорилось о возможностях. Действительно, возможности все-таки есть, окно возможностей хоть и сужается, но будет присутствовать все время. Все-таки мы — страна с так называемым гибридным режимом, и возможности молодежи хоть какие-то, но есть.

И извечный вопрос, что делать? Как сделать так, чтобы появилось «общее дело»? Я убежден в силе малого бизнеса. Например, молодое поколение больше ориентировано на собственное дело. Так дайте здесь свободы, дайте молодежи поверить в себя, объявите подобие американской мечты! Начните развинчивать гайки отсюда, банальные вещи: послабление налогов, доступные финансы, размонополизация ряда сфер и т. д. Пока большинство молодых предпринимателей как белка в колесе, старшее-то поколение успело что-то урвать. Ведь денег-то в стране немного есть. Для республик мобилизующий фактор — то, что позволит поверить в московскую политику, — это больше свободы и вложений для национальных языков и культур, чтобы можно было ощутить результат за короткое время, как это уже было неоднократно в истории России. Ну и нужны реальная федерализация, справедливые межбюджетные отношения, пусть подаренные и контролируемые сверху. Вообще, в целом дайте чувство перемен, пусть это будет в некотором роде спектакль, но хорошо срежиссированный. Лучше так, чем деградировать постепенно, сидя на двух трубах.

Игорь Козырев: «Россия продолжает все те тренды собственного самоудушения, которые были и ранее»

ИГОРЬ КОЗЫРЕВ: «ТАТАРСТАНУ НУЖНО ЦИВИЛИЗАЦИОННО УПАКОВЫВАТЬСЯ»

— Хорошо, спасибо! Слово передается Игорю Козыреву, человеку, который работал и в Татарстане — в «Татэнерго» и в «Ак Барсе», и в больших федеральных компаниях. По своему научному методу является, наверное, методологом, хотя и придерживается других научных школ, идеологий. Плюс написал ряд статей по Стратегии развития татарского народа, которые неожиданно и в татарских кругах, и в федеральных получили большой резонанс. В узких, но интеллектуальных кругах. Поэтому мы его пригласили. Это человек, нам близкий, погруженный и в татарстанскую проблематику, и активно в федеральную. Последнее время публикует статьи по концептуальным вопросам, касающимся России: куда ей двигаться, какая российская мечта, мировая и так далее.

Игорь Козырев: Сначала по поверхности и кратко. Я согласен с Рустамом Султановичем в том, что время-то неплохое само по себе. Перемены, смена эпохи Рыб на эпоху Водолея, фазовый переход в новую формацию. У нее есть несколько разных названий (постиндустриальная, когнитивная). И все убыстряется. Во-вторых, у нас есть все ресурсы и образование до конца не потеряно. С этой стороны вроде как проблемы нет. А все плохо. Значит, надо менять что-то в консерватории. Я к ней попозже вернусь, а сначала по поводу того, какие были знаковые события, о чем они говорят.

Что касается мира, то США в брутальной форме приступили к его переформатированию и разделению на три ключевые зоны и своего интереса, и будущего глобального развития. Первая: регион, его по-разному называют — Тихоокеанский или Индийско-Азиатско-Китайский. Второй: весь Ближний Восток — нефтяная дуга с хабом, наверное, на Турцию, в том числе от Израиля. И третий — это Европа. России, естественно, в них нет и быть не может по ее значению и пока потенциалу. Дальше: США и Китай четко обозначили новые концептуальные и технологические уровни глобального доминирования, связанные с информационными и IT-технологиями от Космоса до Земли. Это новый вид гонки вооружений — когнитивных и айтишных: начиная от Космоса, заканчивая нашими мозгами, где ключевыми являются две технологии. Первая технология, которая обеспечивает наступательный потенциал доминирования и абсолютную информационную независимость, — это «железо». Потому что неважно, где оно находится и чей на нем установлен софт. Имея контроль производителя над «железом», вы с него всегда снимете всю информацию или перекроете ее. Вторая: искусственный интеллект. Китай здесь идет первым, с небольшим отрывом за ним США, потом с существенным отрывом за ними Европа.

— Китай все-таки первый?

Козырев: Китай первый, а уж про роботизацию вообще не говорю. Самое главное, что у него большая независимая и централизованная база данных, которая абсолютно отшинована от всего остального — это важно для нормировки и защиты искусственного интеллекта. Да, и еще Китай — это все, что связано с геномом человека, с ДНК, с новой породой людей, с зачипированием и т. д. Китай ближе всех подошел, практически в массовом масштабе, к формированию нового типа общества. Вводимый социальный ценз — это не только новый цифровой концлагерь, чего все боятся, но и рейтинг социально одобряемого поведения. Это, по сути дела, этика «принципов пяти свыше», о которой в России говорят веждисты. Она уже практически реализовывается и служит регулятором общественных отношений, делая их тотально социально ответственными.

Европа начинает просыпаться устами пока единственного Макрона (Англия «отваливает»)  — это поиск себя, поиск концептуальности, прежде всего. И осознание того, что она постарела и немножко перенапряглась с южными младоевропейцами, начиная с Греции, Испании, и заканчивая Восточными. Польша кровь пьет в большей степени. Украина, не думаю, что в перспективе будет похожа на Польшу. Наверное, все-таки реальный вариант — это превращение Украины из пяти ее южных областей в новую Хазарию, новый Иерусалим, и переезд туда Израиля, о чем сам Израиль, устами Генри Киссинджера, и планировал. Все к этому идет.

Теперь Россия. Ничего существенного и интересного. Ну да, получилось недавно собрать всех африканцев. Это тоже знак, но другого значимого присутствия и ресурсов у России для Африки нет. Там уже Китай. Потихонечку теряем окончательно Казахстан, с перезагрузкой власти, с окончательным уходом от русского языка. И Казахстан наращивает свое участие в новом Шелковом пути. Тем, что там инвестиционный банк этого Шелкового пути, своя экономическая зона с английским законодательством, и самое главное, что уже второй раз прошла площадка форумов мэров городов Нового Шелкового пути. А туда налетают и все остальные — там участвует более 50 стран. Плюс IT-площадка G-Global для международной дискуссии нон-стоп. Самое главное, Казахстан, а мы его в упор не слышим c 1990-х годов, имеет свою концептуальность — идею акметализма Нурсултана Назарбаева. И так как пока нет особой концептуальности у самого Нового Шелкового пути, кроме идеи общего благоденствия, которую еще надо расшифровать, то идея Казахстана тут вполне может прорасти.

Россия продолжает все те тренды собственного самоудушения, которые были и ранее: это и финансовый голод (низкая монетизация экономики), и под триллион рублей недоиспользованный бюджет 2019 года, в прошлом году он был под 800 миллиардов рублей, то есть выводов опять никаких не сделано. Это и повышение налогов. В Китае, Италии они, например, снижены. Это и дорогой кредит, это и вывоз капитала немереный. И продолжение перерегистрации компаний в офшоры, невзирая на эмбарго. Россию продолжают и будут продолжать морально опускать. Мы ранее остались на Олимпиаде без флага, теперь и вовсе унизительно от нее отстранены. Посмотрим, что будет предпринято для унижения в период празднования 75-летия Победы во Второй мировой войне, Великой Отечественной.

У России нет своей концептуальности. Были исторические проекты, которые все накрылись: западничество (подражание, «стать своими»), имперский проект, «Москва — третий Рим», построения коммунизма. Сейчас — разоряющего госкапитализма. Сделанные официальные заявления на концептуальность не тянут — это «глубинный народ», как некая устойчивая модель на вынос, это конец либерализма (но в основном по этическим соображениям), это «суверенная демократия» (заявлено чуть ранее). Наконец, устами Путина: «Если мир нас не подразумевает, то зачем нам нужен такой мир? А если вы по нам ударите первыми, то попадете в ад, а мы в рай». Вот и вся наша концептуальность.

Есть низовая концептуальность на уровне интеллектуальных очагов — это «СССР 2.0» (войти дважды в реку), стать «младшей сестрой Китая» (чтобы не съели). Они имеют право на жизнь.

Есть еще две низовые идеи, так или иначе напечатанные, засвеченные. Одна из них — о рассмотрении России как федерации цивилизаций. Так, Путин говорил о многополярности мира, в том числе с учетом разных цивилизаций и их правом оставаться таковыми. Но, вообще-то говоря, Россия тоже является как минимум суммой двух цивилизаций: тюркской, она же исламская (она не вся исламская, чуть разделена религиозно, но это номадическое, синтетическое мышление и имперский опыт), и европейской в христианской оболочке. Но говорить о том, что Россия — это синтез цивилизаций, пока не принято: федерализм рассматривается пока только как политический, а не цивилизационный… Татарстан как раз мог бы быть такой цивилизацией. Может быть, и в других это просматривается — чуть-чуть в Калмыкии, чуть-чуть в Тыве, чуть-чуть в Башкортостане. В пристяжных. Но коренник — это Татарстан. И идея «Большого Татарстана», «Жизни после нефти» как раз висит как цивилизационная. И никто за Татарстан ее не сформулирует.

Вторая низовая концептуальная идея — это то, что весь мир сейчас переходит к новому основанию общественных экономических отношений: связка «товар и человек» и все модели, выстроенные на ней, пришли в кризисное развитие (по экологии, по ресурсам, по финансам). На смену идет связка «мечта — согласие».

Но на банкротство всех исторических проектов России можно посмотреть и с другой стороны. То, что мы спустили в унитаз все свои проекты, означает, что они не только не прижилось. Мы ими переболели, получили иммунитет на чужое и опыт их всех, который теперь можем полностью реализовать в свой проект. Полагаю, что мы хорошая пилотная площадка как страна для этого: большое пространство (а это значит воля), много ресурсов (независимость и возможность мобилизации), многоконфессиональность и многонациональность (а не политическая нация как в США и Европе), что дает фору для поиска новых вариантов человеческого общежития и т. д. Предпосылки у нас все есть. В этом смысле надо менять в консерватории.

— Спасибо за такой глобальный обзор всех идей и течений.

Козырев: Татарстану нужно начать цивилизационно упаковываться.

Юрий Алаев: «Отсутствие какой-либо идеологии привело к феномену АУЕ. Опять же свято место пусто не бывает»

ЮРИЙ АЛАЕВ: «Мусорная» реформа — номер один в моем рейтинге»

— Слово передается Юрию Прокопьевичу Алаеву — руководителю медиацентра КФУ, известному журналисту и представителю нашего ведущего вуза. С высот академической науки, что происходит?

Алаев: Высоты академической науки — это не ко мне, тут присутствует профессор Фарукшин. События прошедшего года… Есть события, которые аукнутся нам, и в России, и в Татарстане, в частности. Есть события, которые аукнутся на международной арене. Хотя меня эта самая арена меньше всего беспокоит. «Мусорная» реформа — номер один в моем рейтинге, протесты в Москве — событие второе по значимости. Многими недооцененные выборы президента Украины, а это все-таки дает пример политического поведения, модели, новых возможностей решения проблем. Это тоже нельзя сбрасывать со счетов. Как ни покажется кому-то парадоксальным, это проблема с договором по ракетам средней и малой дальности. Для нас это плохо. Как минимум потому, что придется тратить огромные дополнительные средства на всякие игрушки, которые очень нравятся Владимиру Владимировичу.

— Гонка вооружений?

Алаев: Гонка вооружений, конечно.

Куда движется Россия? Россия, с моей точки зрения, сейчас похожа то ли на не пробудившегося еще от спячки, то ли такого большого больного медведя, который реагирует на все, вяло отмахиваясь от этого, от этого и от этого. И к этому примыкают вопросы о наличии стратегии или отсутствии стратегии у Путина, как у главы государства и, по-видимому, у власти в целом. С моей точки зрения, это очень просто определяется, если посмотреть на то, как мы действуем. Стратег минимум на 30, 40, 50 лет определяет цели, а потом определяет пути их достижения, исходя из существующих ресурсов и из тех ресурсов, которые возможно тем или иным способом получить. Тактик реагирует на сиюминутную, возникающую сегодня ситуацию, и, если он хороший тактик, то извлекает из этого сиюминутное преимущество. По-моему, достаточно очевидная картинка для того, чтобы понять, какая стратегия есть и есть ли она вообще у Владимира Владимировича и у правящей элиты.

Но Путин компенсирует отсутствие стратегии тем, что у него есть мечта и осознание собственного мессианства. Мне кажется, чем дольше он у власти, тем больше это проявляется в самых разных моментах, элементах. Очевидно уже — для меня, во всяком случае, — что он себя видит мессией, который должен спасти как минимум Россию. Как минимум! А там посмотрим, если кто-то попросится, ну попутно так уж и быть, спасем.

Почему не удается сформулировать новую идеологию? Отчасти потому, что интеллектуальный потенциал позволяет работать только на тактическом уровне. Но главным образом потому, как много раз уже было всеми сказано, я вынужден повторить общее место: наша элита — компрадорская по определению. Меритократия — это какая-то мечта, ушедшая неизвестно в какие дали. То есть получить место в элите по интеллектуальным, организационным заслугам практически невозможно. Если не считать за организационные способности способность попилить все, что попадет под руку. Отсюда не только неспособность, да и просто нежелание формулировать какую-то идеологию и программы выхода куда бы то ни было.

Насчет перспектив России: гибридная война, западные санкции — много всего. Санкции для нас на самом деле не вновь, здесь я с Путиным готов согласиться. Если мы немножко стряхнем пыль со своей истории и посмотрим — когда мы нормально  жили? Мы последний раз обходились без санкций, когда в нас хорошо вложились французы в 1910–1913-х годах — в период строительства Транссиба. Вот это да, был золотой век, были хорошие деньги, у нас был хороший сильный рубль, и все это как-то сочеталось. Но чем закончилось? Так что наши перспективы, с моей точки зрения, возможны только в случае какого-то русского чуда. Здесь я согласен с некоторыми из предыдущих выступающих, что как это ни парадоксально, чудо возможно. Чудо возможно в силу того, что мы очень многослойная, очень многоукладная страна. Такой очень непрозрачный бульон. И, конечно, да, ресурсы, все хорошо. Единственное, что сильно напрягает, — было сказано, что у нас полно ресурсов, территория, но у нас все меньше население. Непонятно, кто и каким образом эти ресурсы будет осваивать. Понятно, что кто-то придет, — свято место пусто не будет. Вопрос в том, какое отношение к этому будет иметь Россия и нынешнее народонаселение нашей страны. Но как остроумно заметил один товарищ на вопрос о том, в чем наше преимущество: «Весь мир летит в пропасть на „Мерседесе“, а Россия катится на трамвае».

Айсин: У нас шансов больше в этом случае.

Алаев: Да, конечно! Парадоксальным образом мы можем воспользоваться тем, что что-то родится на обломках.

Козырев: Заодно обилечиваем тех, кто в трамвае. Не на халяву.

Алаев: Ну и насчет признаков нового сознания. Это очень хороший вопрос. Признаки эти есть, отчасти я их сам наблюдаю, буквально на тактильном уровне. И в этом случае я вам должен сказать, что Путин является абсолютным патриотом России, потому что понятно, что сознание кристаллизуется тем быстрее, четче, чем больше оказывается давление. И Владимир Владимирович, усиливая давление по всем позициям, в огромной степени способствует ускоренному формированию у молодежи нового сознания. И это мне, например, дает дополнительную надежду, дополнительную ноту оптимизма.

— А что собой представляет новое сознание? Каковы его признаки?

Алаев: Да самые разные. Например, отсутствие какой-либо идеологии привело к феномену АУЕ. Опять же свято место пусто не бывает.

— Но это антисознание. Я в позитивном смысле. Где признаки нового сознания?

Алаев: Это достаточно органичный для России элемент общемассового, криминального сознания, криминальной организации. Здесь у нас гигантские традиции начиная с Соловья-Разбойника. Что касается менее радикальных проявлений, может быть, меня профессор Фарукшин поправит, но мне кажется, что молодежная среда тоже очень быстро расслаивается. По крайней мере, на две группы. Я вижу совершенно прекрасных молодых людей, общаюсь с некоторыми из них, и, извините меня за такое грубое дворовое выражение, просто балдею от них. Они настолько цивилизованы, они настолько, в хорошем смысле этого слова, европейски продвинутые ребята, с головой, с пониманием. И с очень, я бы сказал, позитивным взглядом на то, что происходит. Другое дело, что у них очень короткий горизонт мышления. И вторая группа, если говорить о расслоении, — это те, которые не думают и не хотят думать.

— Такие всегда были.

Алаев: Да, такие были всегда. Я всегда говорю, когда такие споры возникают: вопрос в тренде. Всегда были дворовые, всегда были бандиты, всегда были маргиналы. Как в процессе на временной линейке: их больше или меньше? Удельный вес увеличивается или уменьшается? Вот что принципиально.

Исхаков: Я скажу, чтобы вы не обольщались, по прогнозам ООН в 2050 году в России будет 38 процентов мусульман. Это в основном будут таджики, узбеки, киргизы, отчасти кавказцы. Что за молодежь там дальше будет, можно примерно представить.

Алаев: Вас это настораживает, вселяет пессимизм?

Файзрахманов: Это смена этнической картины.

Исхаков: У Гейдара Джемаля была такая фраза: «Вооруженные отряды должны состоять из чеченцев, но во главе с татарами». Вот если во главе этих масс можно поставить татар, то все будет нормально, но если будут другие, я не знаю, чем это закончится.

Айсин: Я выступал с лекцией в Саратове, где затрагивал вопросы сохранения языка. Там были аварцы — кавказцы. Они мне говорят: «Мы не понимаем, почему вы, татары, держитесь за язык». Я им объяснял, что язык — это структура мышления, язык формирует твою мировоззренческую матрицу. Они на меня смотрели как на человека из другой планеты.

— А они свой язык уже потеряли?

Айсин: Они не считают, что это ценность. В этом смысле есть действительно целый пласт людей, для которых ценности, которые для нас очень важны, просто несущественны. Но эти люди очень пассионарные.

Файзрахманов: Эти поколения — второе, третье поколение мигрантов — здесь очень хорошо социализируются, и значительная часть казанского феномена нового поколения составляют эти ребята. Их не отличить, это ребята с татарскими именами, говорят уже на хорошем русском языке.

Продолжение следует