«Один зоолог за 12 лет ни разу не увидел ирбиса – представляете, какой он скрытный! Животное-фантом!»

Денис Маликов: «Мы даже были не знакомы лично, когда узнали, что такую поддержку нам окажут. Инициатива шла со стороны клуба» Фото: предоставлено Денисом Маликовым

В ХОККЕЙ ИГРАЮТ НАСТОЯЩИЕ… ЗАЩИТНИКИ БАРСОВ

— Денис Григорьевич, сегодня, в Международный день снежного барса, татарстанский «Ак Барс» сыграет с казахстанским «Барысом» второй матч, посвященный проблеме сокращения популяции снежных барсов. Расскажите, каким образом хоккеисты из Казани помогут диким кошкам Алтая?

— Договор о сотрудничестве с «Ак Барсом» был подписан около месяца назад. Понятно, что руководство хоккейного клуба не знает всех деталей биологического исследования снежного барса, поэтому они нам задали прямой вопрос: «Что вам нужно?» Мы сказали, что необходимы фотоловушки, потому что сегодня это основной инструмент для наблюдения и изучения снежных барсов. Мы постоянно расширяем сеть таких автоматических камер, у нас их 60, но этого мало. Стоимость одной камеры — около 20 тысяч рублей, но проблема в том, что их постоянно портят — воруют, сгрызают животные, сами барсы их часто уничтожают. Поэтому камеры все время приходится обновлять. Сейчас мы закупили 10 новых фотоловушек [на спонсорские деньги «Ак Барса»], плюс еще клуб поддержал природоохранные рейды.

— 10 ловушек по 20 тысяч рублей — это 200 тысяч рублей. Для клуба, где зарплата некоторых звезд составляет 60 миллионов в год, это немного…

— Мы надеемся на развитие! Это старт, мы даже были не знакомы лично, когда узнали, что такую поддержку нам окажут. Инициатива шла со стороны клуба.

— Что еще необходимо для обеспечения надежной охраны барсов?

— Техника шагнула далеко вперед. Есть же беспилотники, которые оснащены тепловизорами. У нас таких, к сожалению, нет. Если одна экспедиция в самые труднодоступные участки занимает 10 дней, то беспилотник, запущенный из близлежащего населенного пункта, быстро долетит туда и может находиться на месте достаточно долго. Есть охранные комплексы, которые подают сигналы при наличии людей на том или ином участке. Автомобильная техника тоже нужна. Мы используем наши старые уазики, не до жиру. Условия горные, тяжелые, машины выходят из строя быстро. Стоимость одного автомобиля — около 700 тысяч рублей, нам нужно как минимум три машины обновлять. Те, что были куплены в 2013 году, надо списывать, они превратились в хлабудьё. Было бы здорово все это иметь на вооружении.

Была необходимость в жилых модулях — в тех местах, где мы сами не можем что-либо построить, на скалах, мы ставим металлический вагончик. Но сейчас эта проблема решена — зацепили вертолетом несколько таких вагончиков и по горам расставили. Когда люди на конях туда приезжают, они могут обсушиться, переночевать в любых погодных условиях. Нам помог не равнодушный к судьбе снежных барсов предприниматель Али Узденов, председатель попечительского совета национального парка. Он оплатил и вагончики, и вертолет.

— Как я поняла, это совместная акция татарстанского «Ак Барса» и казахстанского «Барыса». Первый матч был сыгран 16 октября, а сегодня, в День снежного барса, матч пройдет в Казахстане. «Барыс» также будет оказывать вам поддержку?

— С «Барысом» пока нет, это дружественный матч. У казахстанского клуба своя работа, насколько мне известно, он сотрудничает с ПРООН Казахстан (программа развития Организации Объединенных Наций в Казахстане — прим. ред.). С участием клуба ПРООН планирует применять спутниковые передатчики в виде ошейника для сбора информации об экологическом состоянии и путях миграции снежных барсов на территории свой страны. А вот «Ак Барс» решил поддержать такое начинание у нас в стране.

«Ак Барс» решил поддержать такое начинание у нас в стране» Фото: ak-bars.ru

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПРИЛОВ: ОХОТЯТСЯ НА КАБАРГУ — А ГИБНУТ БАРСЫ, ЛИСЫ, ВОЛКИ…

— Сколько в России барсов? Одно время говорили, что 150, потом — 70–80…

— 70 — мы с коллегами даем такую оценку, из них в Республике Алтай живут 40 барсов. Также барсы обитают на Саянах и в Тыве. Но жизнеспособный очаг (место, где есть самки и активно размножаются) в России остался только один — это «Аргут» (участок Сайлюгемского национального парка). На самом деле в нашем парке несколько флаговых видов, как мы говорим. Кроме снежного барса, это алтайский горный баран аргали, тоже очень редкий, самый крупный из архаров, а также дикий кот манул. А вообще, как национальный парк, мы обязаны сохранять всю природную уникальность на нашей территории, есть и памятники историко-культурного наследия в том числе.

— Когда первые барсы появились на территории парка?

— Они изначально там жили на некоторых участках. Нашей задачей было скорее подключиться и снизить угрозы, которые существуют для их выживания. История сложна: на участке «Аргут», где сейчас живут ирбисы, в начале 2000-х специалисты считали, что барсы уничтожены полностью. Но сколько-то животных все равно сохранились, сейчас их там 17. На участке «Сайлюгем» считали, что барса вообще нет, но в 2016 году туда заселилась самка. Понятно, что это результат нашей работы — были устранены факторы беспокойства, и животные стали там жить. Сейчас их уже 7.

— Когда вы начали заниматься исследованиями снежного барса?

— В охране природы я все сознательную жизнь, сразу после университета уже понимал, чем хочу заниматься. А в 2010 году, когда национальный парк был организован, я сюда сразу же и пришел. В 2020-м стал руководителем.

— Вы говорили про рейды на браконьеров. Случалось, что они убивали барсов?

— Да, конечно, были такие факты. Это называется дополнительным приловом. Ловушки ставят на маленького оленя (кабарга), а попадаются и олени, и барсы, и другие животные. На кабаргу охотятся из-за мускусной железы самца (мешочек в организме животного, в котором синтезируется мускус, сильнейший закрепитель запаха, используется в парфюмерии — прим. ред.), они ее вырезают, а само животное выбрасывают. Если попадается самка, то ее просто выбрасывают, она не нужна. А структура популяции кабарги такова, что на одного самца приходятся 3–5 самок. То есть, грубо говоря, если браконьер поймал 7 самцов, то цифру надо умножить на пять — столько он уничтожил животных! Не говоря уже про дополнительный прилов: лисы, барсы, рыси, волки также оказываются в этих петлях. Они ставятся на те же тропы, по которым ходят снежные барсы. Они в петлях запутываются и умирают. Перегрызть или как-то выпутаться невозможно. Петля — это железный трос.

Поэтому в структуре нашего парка есть оперативная группа, которая выезжает только с целью предотвращения браконьерства. Потому что териологу, биологу трудно работать с браконьерами, они не обучены оперативным действиям, наука в это вообще не ввязывается. А в охране работают подготовленные люди, среди них есть бывшие силовики. В одной опергруппе — 3–4 человека. Мы стараемся, чтобы одна опергруппа сменяла другую и работа не прекращалась.

«Наша стратегия такая: нужно обеспечить наше постоянное присутствие на тех тропах, где ходит снежный барс» Фото: предоставлено Сайлюгемским национальным парком

ФОТОЛОВУШКА НА БРАКОНЬЕРА

— Последний известный вам факт убийства снежного барса таким образом?

— Это было еще до начала работы нашего национального парка. Потеряли мы самку Виту. Она обитала на сопредельном участке с двумя котятами, они все погибли одновременно — браконьеры обычно ставят несколько петель в подходящем месте. Сначала попалась самка, котята начали крутиться вокруг и тоже попались.

— Нашли виновных?

— Нет, территория огромная. И что такое петля — металлическая петля, стоящая в глухой тайге. Кому она принадлежит, сказать очень сложно. Поэтому наша стратегия такая: нужно обеспечить наше постоянное присутствие на тех тропах, где ходит снежный барс. Потому что поймать браконьеров в тайге, горах за руку, когда он ставит петлю, нереально. Петля не огнестрельное оружие, этот кусок проволоки человек имеет право носить с собой, и мы не сможем его привлечь за нарушение. Да, он нарушил режим пропуска на территорию парка, заплатит он 500 рублей штрафа, для него это не проблема. А вот если все время сидеть в тех местах, где есть снежный барс, — подобное пресечет захождение браконьеров на территорию. И фотоловушки, конечно.

— То есть фотоловушки не только для изучения поведения барсов, но и для охоты на браконьеров?

— Конечно, мы их используем в охране. У нас были случаи, когда мы доказывали вину человека, используя фотоловушку. Мы нашли петлю, но не стали ее снимать, просто затянули. Но рядом поставили камеру. Человек пришел петлю проверять, мы его благополучно сфотографировали и доказали его вину в суде.

— Говорят, что у вас в охране работают бывшие браконьеры?

— Есть такой проект с WWF. Мы взяли на работу нескольких людей, про которых раньше было известно, что они являлись браконьерами. Мы начали платить им деньги за то, что они устанавливают фотоловушки. Они знают места, где есть барсы и куда можно поставить ловушку. В этом есть два положительных момента: во-первых, мы получаем квалифицированные руки, ведь любой браконьер — специалист, он отлично знает территорию, где ходят животные. В одном месте нам никак не удавалось сфотографировать снежных барсов, и, только после того как он поставил фотоловушку, у нас получилось. И второй момент — у нас появился рычаг контроля. Есть определенная схема выплаты им поощрения за информацию про готовящиеся вылазки браконьеров. Сами они, когда ходят в тайгу, обязаны нам сообщить об этом, мы их проверяем. Таких бывших браконьеров, кто работает на нас, — трое. В среднем они получают по 1,5 тысячи за рабочий день с учетом аренды лошади. И это, подчеркну, законно. Когда мы только начали работать, отношение было скептическое, даже прессовать нас пытались, желтую прессу подключать. Когда мы все это спокойно пережили, они уже привыкли, что мы есть, и начали нас побаиваться.

Осознание у людей приходит, что так, как раньше, больше не будет. Возбудили ряд уголовных дел. Но, к сожалению, судебные тенденции таковы, что не сажают людей за подобные преступления. Вместе с управлением погранслужбы мы участвовали в задержании браконьера, который отстрелил аргали. Это краснокнижный вид, его нельзя добывать. Прямо на месте его взяли, с оружием, но вердикт суда — штраф 500 тысяч рублей. Со снежным барсом лично мы не задерживали. Но в Алтайском крае (это соседний регион — прим. ред.) дважды пытались продать шкуру снежного барса — присудили исправительные работы, не посадили.

— Сколько может стоить шкура снежного барса?

— Как такового рынка шкур снежного барса нет, все-таки люди боятся, но встречаются отдельные случаи. Один из знакомых браконьеров говорил, что на мотоцикл шкурку поменял, кто-то — на бинокль или вообще на алкоголь. По кабарге цены известные — около 25–30 тысяч рублей дают за одну струю (железу — прим. ред.). Главный потребитель мускусной железы — Китай и Южная Корея, там она используется в народной медицине. Раньше кабарга была обычным видом, запрета на ее вылов не имелось, но мы с коллегами добились внесения кабарги в Красную книгу Республики Алтай, теперь добывать ее запрещено.

Сейчас со своей территории мы браконьеров выдавили, но нарушения встречаются на сопредельной территории, где мы уже не имеем полномочий. На весь гигантский Кош-Агачский район Республики Алтай, площадь которого составляет почти 20 тысяч квадратных километров (20% территории Республики Алтай — прим. ред.), в охотнадзоре работает всего один инспектор, у которого толком нет ни снаряжения, ни ГСМ. Что он может сделать? На наши 118 тысяч гектаров (площадь национального парка — прим. ред.) приходятся 22 человека охраны, но и этого мало.

— Если подвести итог, чего не хватает для сохранения барса в России?

—  Нужно несколько моментов: дожать браконьеров-петельщиков, а для этого нужно обеспечение постоянного патрулирования там, где барс водится, и не только на территории нашего национального парка, но и на сопредельной. Второе — снаряжение транспорта, ГМС. Третье — есть несколько административных вопросов, которые мы сейчас решаем на уровне региона. В первую очередь это проблема сокращение кормовой базы для ирбисов — козерогов. Козерог — сибирский горный козел, копытное животное. На него у нас охота разрешена, но охотничий прессинг избыточный, его численность сокращается. Чтобы снежному барсу было что кушать, охоту на козерогов нужно или временно закрыть, или сократить. Копытные быстро восстанавливают свою численность, достаточно 4–5 лет.

— В прошлом году вы выиграли грант РГО на создание цикла фильмов о снежном барсе. Расскажите об этой работе?

— Создание самих фильмов не главный приоритет гранта. Фильм о снежном барсе мы действительно снимаем, он будет достаточно большим. Основная работа в рамках гранта РГО — это изучение барса. Идея такова, что мы организуем несколько экспедиций, подключим монгольских коллег, сделаем международную экспедицию, а фильм снимем по ходу данной экспедиции.

«Любой браконьер — специалист, он отлично знает территорию, где ходят животные» Фото: pixabay.com

ЦЕНТР ПО ИЗУЧЕНИЮ ИЛИ ПО РЕИНТРОДУКЦИИ БАРСОВ?

— Насколько мне известно, был разработан проект дорожной карты в рамках федерального проекта по сохранению и восстановлению популяции снежного барса. Разговоры об этом идут уже пару лет. Окончательно он принят или нет?

— Пока идут споры, никакого решения на данный момент еще не принято. Планируется, что эта дорожная карта будет распространять свое действие на все территории, где есть снежный барс: Саяны, Алтай, Республика Тыва. Ключевые игроки данной программы — государственный природный биосферный заповедник «Убсунурская котловина» в Тыве, мы, национальный парк «Сайлюгемский», Алтайский государственный природный биосферный заповедник и Саяно-Шушенский заповедник в Красноярском крае. В этот проект включены приоритетные направления, которые требуют дополнительного финансирования: приобретение техники, снаряжения и прочее. Туда же был внесен проблемный момент по созданию центра реинтродукции снежных барсов. Одни ученые говорят, что нужно создание именно центра реинтродукции снежного барса (там планировалось получать потомство, которое потом будут выпускать в природу), другие выступают за создание центра по изучению барса и других диких кошек. Но пока им не удалось договориться.

— Где территориально будет располагаться этот центр?

— Кто что говорит! Один из вариантов — на территории Саяно-Шушенского заповедника. У них обитала группировка снежного барса, но она погибла из-за браконьерства, остался один снежный барс. Понятно, что иного способа спасти популяцию, кроме как реинтродукция туда дополнительных особей, нет. Но, с другой стороны, если есть люди, которые готовы потратить деньги, почему нет? Почему бы не заселить барса на территорию Саяно-Шушенского заповедника?

Но мое мнение и моих коллег из национального парка «Сайлюгемский» — раз у нас, в Республике Алтай, самый крупный очаг обитания снежных барсов, то усилия по сохранению и изучению этого вида должны быть сфокусированы на нашей территории. К нам не нужно запускать снежных барсов, у нас они уже есть, нам надо просто сохранить тех, что имеем, и они размножатся сами. Мы их на своей территории парка сохраняем, но они выходят за его границу и гибнут. Так что для нас важно обеспечить охрану ирбисов всем набором возможных инструментов.

— Что касается центра по изучению редких видов кошек «Ак Барс» в Республике Татарстан… Его планировали построить в Камско-Устьинском районе. Но ни гор, ни тайги у нас нет. Нужен ли здесь такой центр?

— Вообще, центр изучения дикий кошек — интересная идея. Аккумулировать здесь специалистов, оборудование, ученых, занимающихся изучением снежных барсов, было бы здорово. Ирбисы — крайне малоизученный вид, о нем почти ничего не известно. Чтобы попасть в места обитания снежного барса, нужны машины, специально подготовленные люди, ГСМ, высокопроходимые автомобили, запчасти, потому что техника там будет постоянно ломаться. Люди станут работать в тяжелых условиях, поэтому надо их тоже как-то финансово поддержать. В Татарстане в таком центре могли бы готовить людей, специалистов. Например, у них было бы оборудование, беспилотники хорошие, любое ООПТ могло бы к ним обратиться за помощью для участия в той или иной программе. В таком центре могли бы проводить генетические анализы биоматериалов. В Татарстане на базе КФУ для этого есть прекрасно оборудованные лаборатории, они готовы подключиться к данной работе.

— Хотели создать и банк генетического материала снежных барсов, он для чего нужен?

— Необходим однозначно. Допустим, мы находим клочок шерсти, экскременты барса в разных точках. Было бы интересно подтвердить или опровергнуть родственные связи между особями. Допустим, мы знаем, что у нас 17 особей обитают на «Аргуте», но, может, у них давно близкородственное скрещивание идет, а это значит, что группировка обречена. Или же наши барсы на хребте Сайлюгем — вдруг они имеют родственные гены с барсами в Монголии, на хребте Сильхем? Если бы мы подобное доказали, то могли бы понимать, что это сообщающиеся группировки. То есть здесь куча работы! Территориально такой центр может располагаться где угодно, кто найдет деньги и сделает это, тот получит бесценные научные сведения. Если подобное будет в Татарстане — прекрасно.

«Барсу нужны горы, это же горная кошка, которая может только в горах обитать» Фото: предоставлено Сайлюгемским национальным парком

ЖИВОТНОЕ-ФАНТОМ

— По финансированию этой программы по изучению барсов уже определены объемы поддержки из бюджета?

— Насколько я знаю, на сохранение редких видов кошек из бюджета средств выделять не планируется, речь идет о привлечении частного капитала в том числе. Минприроды ведет работу по привлечению инвесторов, по многим пунктам уже найдены варианты сотрудничества. Например, мы своими силами привлекаем поддержку (предприниматель Узденов), РГО нам выделил хороший грант, с WWF ведется сотрудничество. Сейчас начинаем работу с «Ак Барсом».

Республика Алтай тоже нам помогает. Сейчас мы строим в окрестностях Горно-Алтайска (населенный пункт Майма) свой визит-центр, очень хорошее место, прямо на въезде в туристическую зону. Там людям будут рассказывать о необходимости сохранения снежного барса и других редких видов животных и о том, какие угрозы для них есть. Это могут быть и туристы, и ученые, которые занимаются изучением ирбисов. Там появится и офис, и гостиница, и экотропа. Стройка большая, в этом году мы заканчиваем возведение зданий, в следующем начнем подводить коммуникации, это немалые средства, но глава нашего региона Олег Хорохордин обещал сделать все бесплатно.

— Президента Татарстана Рустам Минниханов периодически встречается с Хорохординым — то сам едет к вам на Алтай, то приглашает коллегу-губернатора в Казань, и всякий раз речь заходит о барсах. О чем договорились на последней встрече?

— В самих встречах я не участвовал, но документ (соглашение между Республикой Татарстан и Республикой Алтай о торгово-экономическом, научно-техническом и социально-культурном сотрудничестве, подписано в июне 2020 года — прим. ред.) нам знаком, в нем говорится об изучении и сохранении снежного барса. И то, что мы предпринимаем с командой «Ак Барс», — это первые совместные шаги, они вполне вписываются в рамки подписанных документов.

— В Казанском зоопарке жили парочка барсов, но они умерли, к сожалению. Наш климат не подходит для них или это жизнь в условиях зоопарка так сказалась?

— Барсу нужны горы, это же горная кошка, которая может только в горах обитать.

— Но тем не менее это наш национальный символ!

— Могу этому только порадоваться, так как благодаря подобному у нас завязываются хорошие отношения с хоккейной командой «Ак Барс».

— Вы лично видели барса?

— Нет! Когда говоришь, все удивляются. Да, у нас есть старейший коллега-зоолог, который изучает снежного барса 12 лет, но он ни разу вживую его не видел. Изучает по следам, фотоловушкам… Представляете, какой ирбис скрытный, животное-фантом!