Ветеран Шахназаров: «После прихода немцев за месяц вся Волга превратилась в лес из мачт затонувших судов»

Александр Шахназаров: «Как только началась война, на защиту встал далеко не весь личный состав. Страна не капитулировала, как многие западные, а начала грандиозные мероприятия: эвакуировали жителей, миллионы людей надо было увезти» Фото: «БИЗНЕС Online»

О выборе пути и начале войны

Родился я в Астрахани, в то время это еще была Сталинградская область. Мальчишками мы все старались скорее повзрослеть и пойти в армию — это было очень почетно. Кто-то летчиком хотел стать, кто-то — танкистом. А я мечтал быть артиллеристом. В итоге эта мечта сбылась…

За 6 дней до начала войны скоропостижно, в 50 лет, умирает отец. Только похоронили — война началась, мать осталась с двумя детьми. Старшая сестра училась в техникуме, а я хотел идти в 8-й класс, занимался спортом, ходил в морской клуб — это мне потом, в годы войны, очень помогло. Учились мы в старших классах тогда за деньги — 150 рублей в год в школе и техникуме, а в вузе — 300 рублей в год, если сирота или полусирота — бесплатно. Мать приносит справку и говорит, мол, может, в техникум пойдешь? Тяжело же. Я говорю: «Давай, в какой?» — «Ну давай в речной. В механику, вот есть место». Ничего не понял: паровик и паровик. Начали учиться.

У нас в войсках в это время, после весенних учений, многие главнокомандующие были в отпуске. И, как только началась война, на защиту встал далеко не весь личный состав. Страна не капитулировала, как многие западные, а начала грандиозные мероприятия: эвакуировали жителей, миллионы людей надо было увезти. Эвакуировали скот, гнали стадами — хоть половину, хоть четверть или немногим больше, но надо сохранить. Нужно было быстро разобрать еще существующие, не занятые немцами на заводах станки, вывезти их вместе с рабочими, распределить по другим предприятиям. Многие заводы прямо в степи ставили станки, тентами накрывали, крыши не было, рядом бараки для рабочих строили, через месяц уже продукцию делали.

Перед 9 Мая с Александром Шахназаровым встретился депутат Госдумы Илья Вольфсон Фото: Дмитрий Печенкин

Строили оборонительные сооружения. Мы, студенты техникума, выезжали в село Яшкуль в 60 километрах от Астрахани, рыли противотанковые рвы. Во что мы одеты, представляете? Спали мы в сараях, складских помещениях, соломе… 10 суток мы там были. Кормили 2 раза в день. Ели кусок хлеба, суп — как затирка с водой: немножко картошки, заправляли мукой или кусочки теста туда бросали и кашу пшенную или перловую… И по кружке кипятка — все-таки горячее! Осень, слякоть. Какие у нас орудия производства? Лопата, лом, кирка и носилки. Работали отсветла дотемна, 12–14 часов ползали, как муравьи. Потом 2 раза ездили на строительство железной дороги Астрахань – Кизляр, надо было соединить Кавказ с Волгой. И потом, когда я служил там во время войны в 1944 году, уже ездил по этой дороге…

На первом курсе, в апреле 1942-го, нас отправили на практику. Перевозили большие нефтевозы: из Баку они приходили в Астрахань, мы их перекачивали и таскали вверх — в Саратов, Куйбышев, Горький (сейчас — Самара и Нижний Новгород), где нефть перерабатывали на заводах. Я оператор котельной, проще говоря, кочегар. Лето, палуба металлическая, солнце, а у нас в котельной еще три котла и в каждом по две топки. Жара стояла 35–40 градусов. Мне тогда было почти 15 лет. И хоть тяжелая работа, но нам нравилось, все поначалу было нормально. Но в июне на Волге появились немецкие самолеты.

«Самый тяжелый момент для Сталинграда был 23 августа 1942 года: на город совершили налеты 2 тысячи самолетов, 40 тысяч людей погибли, 150 тысяч были ранены. Там тогда своих жителей было 400 тысяч плюс 200 тысяч эвакуированных из Ленинграда…» Фото: общественное достояние, commons.wikimedia.org

Об обороне Сталинграда

Как только появились немцы над акваторией в районе Сталинграда, все судна были потоплены или выведены из строя. Нас тогда остановили в Саратове и ввели в состав Волжской военной флотилии. Треть всех наших судов заменили военными, а две трети оставили гражданскими. Мы стали вольнонаемным составом действующей армии. Судно перешло на военное положение, поставили нам 37-миллиметровую зенитную пушку, два английских зенитных пулемета. И начали мы задание по обороне Сталинграда: таскали все необходимое в город из Саратова, Камышина.

Немцы прилетали ежедневно и бомбили. Кроме наших зенитчиков нас охраняли мелкие корабли Волжской военной флотилии. Мы стреляли как могли, но нас все равно топили там, как котят… И понимаете, если на суше тебя ранят, ты еще можешь выползти, тебе помогут, отправят в госпиталь. Убьют — тебя похоронят. А у нас если малейшая травма — все, ты уже погиб. Даже слегка раненый, попадая в водную стихию, ты исчезнешь без следа. Александр Твардовский писал в «Василии Теркине»:

Переправа, переправа! Берег левый, берег правый,

Снег шершавый, кромка льда.

Кому память, кому слава,

Кому темная вода, —

Ни приметы, ни следа». 

Никто не узнает, где твоя могила.

Самое страшное — вот это постоянное нападение. Самолеты все время пикировали, примерно через месяц Волга вся превратилась в лес из мачт потопленных судов. Их только оттягивали к левому берегу. В 50-х годах я плавал по Волге, ездил в Астрахань, тогда еще эти суда оставались.

Самый тяжелый момент для Сталинграда был 23 августа 1942 года: на город совершили 2 тыс. налетов, 40 тыс. человек погибли, 150 тыс. были ранены. Там тогда своих жителей было 400 тыс. плюс 200 тыс. эвакуированных из Ленинграда…

В этот же день немцы вышли на Волгу севернее Сталинграда, в рыбацком местечке Рынок, и перекрыли реку. Наш пароход в составе 10 других судов направили на переправу под Сарептой, откуда всех эвакуировали. Это примерно в 25–30 км от Сталинграда. Мы туда возили оружие, боеприпасы, а оттуда увозили раненых и эвакуированных. Даже лошадей один раз вывозили! А лошади нужны, артиллерию же на конной тяге перевозили. Это ужас был! Баржи открытые, коней привязывали к шпангоутам (поперечное ребро корпуса судна — прим. ред.), головы и глаза закрывали чехлами. Я восхищался ездовыми — как они умеют с ними обращаться, еще и в таких условиях!

Потом и нас тоже вывели из строя — после очередного удара на судне «полетело» рулевое управление. Мы в таком состоянии уходили от врага ночью — нас буксировал баркас. За нами шли пассажирские суда с ранеными: «Парижская Коммуна», «Михаил Калинин», «Иосиф Сталин». И мы вроде прошли, а «Иосиф Сталин» сел на мель. Начали на берег переправлять раненых, поднялся шум, дети заплакали… На другом берегу немцы это услышали, начали стрелять и в итоге подожгли судно. Из тысячи с лишним эвакуированных человек спасти смогли только 200.

После этого нас отправили в большое село под Дубовкой, между Сталинградом и Камышином. Мы там поднимали из воды потопленное судно «Красин». Знаете, как вытаскивают потопленные суда? Подводят две пустые нефтеналивные баржины, заполняют их водой и опускают на дно. Водолазы подводят туда тросы, потом откачивают воду — эти баржины вытаскивают и вытягивают за собой потопленное судно.

Однако баржи попались маломощные, их опустили на дно, и их пришлось заменить более мощными. Мы ждем, когда судно вытащат, нас с катера охраняют моряки. Сначала было спокойно — полная тишь.

Командир взвода  — молодой парень из Баку — отправил бойцов на это время на обед, а мы остались дежурить. И вдруг со стороны противоположного берега появился немецкий самолет и начал пикировать на нас! Командир мне кричит: «Шурка! Снаряды!» Он одну обойму снарядов опустил в орудие, начал стрелять, я принес еще две обоймы. И вдруг самолет вздрогнул — ба-бам! Он говорит: «Видно, попали». Самолет пошел вниз, а потом перед самым правым берегом как-то выровнялся и ушел. Видимо, долетел до своих. Командир говорит: «Ну все, попались мы. Жди завтра гостей!» И действительно — на следующий день уже прилетели немецкие самолеты. Потопили две баржи, морской катер и плот с водолазами, двое из них погибли. Мы кое-как оттуда выскочили. Вскоре мы выполнили все свои работы, но рулевое управление починить не удалось. Нас вывезли вверх по Волге и там перераспредели по других судам. Меня направили на плаврембазу «Утка».

«Наши бойцы 1941-го настолько были сильны духом, настолько самоотверженный народ! Хотя вначале фактически нечем было воевать» Фото:  Общественное достояние, commons.wikimedia.org

О героизме советских войск

Войны мы такой не ожидали. Там же не одни немцы были… На севере — финны в Карелии, в центре — на Минск, Смоленск, Москву и с юго-запада на Киев — немцы. С юга румыны, венгры, болгары, эти самые братушки, будь они неладны, за которых в прошлом веке наши русские свои головы положили, и Италия. Больше того, еще испанцы голубую дивизию послали, французский первый полк полностью был под Москвой уничтожен. Бельгия выставляет, Голландия, Швеция, Норвегия на нас — вот сколько войск! Остальные западные страны стали сателлитами, вся их промышленность работала на Германию.

Наши бойцы 1941-го настолько были сильны духом, настолько самоотверженный народ! Хотя вначале фактически нечем было воевать. Артиллерия вся на конной тяге почти — у немцев механическое все. У нас трехлинейка, у них автоматы. Возьмите у них, например, какие «мессеры», «юнкерсы», а у нас слабый истребитель И-16, прозвище «ишак». Его заслуга была просто убежать от «мессера», а не с ним сразиться… Но наша армия боролась. Первую ласточку Победы под Смоленском сделали.

Перед боем часто проводили открытые партийные собрания. Всех приглашали вступить в партию. Все знали, что, если он попадет в плен, немцы обязательно расстреляют, потому что всех коммунистов они расстреливали. Однако в партию вступали массово: этим самым себя ставили в положение драться до самой смерти. Немцы были ошарашены героизмом и самопожертвованием. Представляете, в какой армии есть такое, чтобы человек, умирая, писал кровью: «Умираю, но не сдаюсь»? Немцы были удивлены такой храбростью. Шесть случаев есть, когда немцы проводили похороны наших погибших героев с воинскими почестями!

Раньше как-то замалчивался героизм вот этих людей. Потом начали вспоминать. Сейчас созданы поисковые отряды, находят останки. Сколько их! Между Москвой и Смоленском — сколько их! В два слоя. Определяют кто, находят родственников. Как важно найти могилу своего погибшего близкого, организовать ему достойное захоронение… Два года назад открыт величественный памятник под Ржевом — в память воинам 1941 года, которые сорвали гитлеровский блицкриг.

«В 1944 году на Волге было спокойно. Вернувшись домой, в октябре я пошел в военкомат добровольцем в армию, но меня не взяли — тогда уже ввели бронь» Фото: © Александр Устинов, РИА «Новости»

О возвращении в Астрахань и бомбежках 1943 года

В октябре нас вызвали обратно в Астрахань. Как мы возвращались — это отдельная история: через Куйбышев, Чкалов (сейчас Оренбург — прим. ред.), потом из Уральска добирались: на машинах, пешком, на быках, верблюдах. Трое суток ничего не ели, не пили, нечего было, спали, накрывшись брезентом. Утром нас будят: ребята, вставайте. Смотрю — стоит сакля казахская. Мы зашли, там светло, тепло. Каждому из нас дали пиалу с горячим чаем и совсем маленькую лепешку. Это было единственное, что мы ели за три дня. Всю жизнь я буду помнить это!

Добрались до переправы Красный Яр в 30 км от Астрахани. Там скопилось полно машин, и водитель говорит, мол, я здесь трое суток простою, пойдете пешком через лед, дойдете уже к вечеру. И вот мы пошли еле-еле. И тут я снова чуть богу душу не отдал. Дошли до переправы реки Кривая Болта… И нет бы нам подождать, но мы спешили скорее добраться. И тут на пароме машина — между барьером и бортом узко было, и она меня зажала. Испуга не было — только отчаяние. Столько пережить, столько сделать! И уже Кремль астраханский видно, дом почти рядом, неужели сейчас погибать? Но мне повезло: колесо автомобиля с трапа упало, машина остановилась, мужики подбежали, меня вытащили… Дошли до дома все-таки.

Из 144 студентов, ушедших на практику, в апреле 1942 года вернулись обратно только 26 ребят…

В 1943-м я также проходил практику, но уже на другом теплоходе, «Сергее Кирове». Немцы прилетали только вечером, минировали всю Волгу. Нам тральщики расчищали путь, но все равно — 10 судов пройдут, 11-е взрывается. Попасть на мину — из 42 остаются в живых 3–4 человека. Ходили мы только днем. На теплоходе целый лес веток и прочее — маскировка. Здесь проще было: команды уходят на берег, остаются на вахте солдаты, и мы с ними. Ночью из леса, с берега, как правило, запускают ракеты — так диверсанты показывают немцам, где цель. Раза 2–3 нас бомбили. А мы не можем даже стрелять: не видим их, только себя обнаружить.

Однажды мы шли, тянули на буксире три большие баржи с нефтью. Скорость маленькая. Нас догоняет другое судно — пароход «Валерий Чкалов» с баржей, загруженной бензином. Поравнявшись с нами, моряк флажками вызывает на связь, а речники такие сигналы не знают. Я после морского клуба что-то понимал, поэтому позвали меня. Он спрашивает: «Нет ли медика на борту?» Отвечаю: «Нет». Говорит: «Жаль, счастливого плавания». Пароход ушел вперед, а через 40 минут мы услышали сильный взрыв — «Чкалов» наткнулся на мину. Не было бы его — на мину угодили бы мы.

А в 1944 году на Волге было спокойно. Вернувшись домой, в октябре я пошел в военкомат добровольцем в армию, но меня не взяли — тогда уже ввели бронь. У нас в Астрахани было Сталинградское артиллерийское училище, а я же мечтал в артиллерию попасть. Меня туда приняли, мы должны были год проучиться и отправиться на фронт. В конце года послали нас учиться в Ростов. В итоге проучились мы чуть больше полугода, и война кончилась. Там я и встретил Победу. В апреле 1947-го окончил артиллерийское училище. Учился я прекрасно, в 1952 году окончил Ленинградский военный институт. Мне предложили продолжить службу в суворовском училище на выбор в одном из трех городов — Свердловске, Казани или Орджоникидзе (Владикавказе). Я думаю: Казань, Волга! Елки-палки, я же и сам с Волги! Так я и переехал в Татарстан. 25 лет служил в Казанском суворовском училище. Потом 18 лет проработал в КАИ заместителем заведующего кафедрой физического воспитания.

«В 2013 году в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца состоялся прием в честь 70-летия победы в Сталинградской битве, на который были приглашены ветераны, участники битвы из всех регионов России. Я там представлял Татарстан» Фото: «БИЗНЕС Online»

О встрече с Медведевым и обучении Герасимова

В суворовском среди курсантов в 1971–1973 годах у меня учился и нынешний начальник Генштаба Валерий Герасимов. Он оказался очень добросовестным суворовцем. У него была одна тройка по математике, потом ее на четверку исправили (смеется). Окончил Казанское танковое училище, был вице-сержантом, командиром отделения. Все должности прошел, все время в войсках…  Вспоминаю, что на занятиях по гимнастике у него не получался соскок с брусьев — упражнение красивое, но немножко опасное. Когда получилось — глаза горели!

А в 2013 году в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца состоялся прием в честь 70-летия победы в Сталинградской битве, на который были приглашены ветераны, участники битвы из всех регионов России. Я там представлял Татарстан. Там был Сергей Шойгу, его тогда только назначили министром обороны. Я к нему подошел, говорю: «Поздравляю вас! Наконец-то у нас появился настоящий министр обороны. И самое главное, что вы взяли своим первым заместителем нашего воспитанника из Казанского суворовского училища Валерия Герасимова. Передайте ему привет от Шахназарова». Чтобы запомнил, я ему говорю: «Фамилия моя сейчас звучит везде, Карен Шахназаров киностудией командует — ну вот я с ним однофамилец». Он посмеялся, обещал передать. Потом Герасимов приезжал, я спрашиваю: «Ну как, передавал тебе Шойгу привет?» «Да, — говорит, — конечно». Но я понял, что он слукавил (смеется). А в тот день, когда в зал зашел Дмитрий Медведев, я подошел его фотографировать. Он поворачивается ко мне, а у меня фотоаппарат заел! Но потом все-таки сфотографировал. Так что через это тоже прошел (смеется). 

А какие планы на 100-летний юбилей? Мой дед родился 207 лет назад, в 1815 году. Его тоже звали Александр Шахназаров. Дед был золотых дел мастер, ювелир, чеканщик. Когда в Карабахе началась резня, они с семьей переехали в Баку. Так вышло, что он остался в 63 года вдовцом. В 1880-м он женился снова, ему было тогда 65 лет. А он жил в Нагорном Карабахе, настоящий армянин. Это я ненастоящий армянин, у меня по материнской линии обрусевшие армяне (смеется). Ну и вот, по кавказским обычаям он взял в жены кого? Молоденькую девочку. И пошли дети: в 1881 году — сын, потом дочь, потом еще дочь, потом, в 1891-м, — мой отец. Деду в тот момент было 76 лет. Прошло 14 лет, в 1905-м деду 90 лет, а у него родился последний ребенок! Моя тетка-то мне все это и рассказала. В 1920 году он умер в 105 лет.

А отец мой прожил всего 50 лет, 17 июня за 6 дней скоропостижно умер. После Первой мировой войны он болел… А старший брат его в декабре умер в 60 лет. За три дня до смерти меня вызывает дядя Арсен и говорит: ты, Шурик, остаешься последним от рода Шахназаровых, остальные — женщины. Накачал меня так, чтобы я держался. Ну вот я старался. До 95 лет дожил.

Я женился на Людмиле Ивановне — она дочь генерала Гринько, украинца, члена военсовета 21-й армии. В 39-й школе 27 лет проработала, 15 их них — завучем. У нас сын, ему уже 59 лет будет скоро. Женат на татарке, пришла к нему как-то на стажировку из института, ну и настажировались, поженились. У нас внучка — вышла замуж, но сохранила фамилию Шахназарова. Училась в Лондоне, окончила там университет, менеджерский факультет. Живет с мужем в Москве сейчас. От нее пока ничего нет, они хитрые молодые — собачку завели, корги, как у Елизаветы II (улыбается).