«Октябрь – последний месяц, когда возможны активные боевые действия»: эксперт Корнев о развилках СВО

Дмитрий Корнев — владелец ресурса MilitaryRussia, существующего с 2009 года

Кто такой Дмитрий Корнев

Дмитрий Корнев — владелец ресурса MilitaryRussia, существующего с 2009-го. «Журнал „Коммерсантъ“ в 2010 году дал мне должность „независимый военный эксперт“, с тех пор им и числюсь», — сообщает он в разговоре с «БИЗНЕС Online». Сам он отмечает, что разбирается в современных ракетах, подводных лодках, атомных подводных станциях, тяжелых бомбардировщиках, танках, самолетах и пр.

О политике наш собеседник говорить не любит, его скорее интересует конкретика боевых действий, как выполнить поставленную задачу. На вопросы Корнев отвечает весьма аккуратно, не пытаясь создать ложное ощущение всезнания. Применение боевой техники он видит как развитие предыдущего опыта: мы не впервые столкнулись с дронами на Украине, уже видели в Сирии, когда их на нас наслали бандиты из ДАИШ (арабское название запрещенной в РФ группировки «ИГИЛ» — прим. ред.).

В разговоре с Корневым чувствуется твердая уверенность, что нельзя стоять на месте, нет идеальной тактики, непобедимой позиции. Нужно идти вперед, даже если ты сам далеко впереди, потому что в противном случае ты вдруг увидишь перед собой спины тех, кого раньше не считал за соперников.

«Неожиданность решения о проведении СВО состояла и в том, что достаточно информированные люди понимали, что это будет длиться существенно дольше» Фото: © Aleksander Polyakov / Global Look Press / www.globallookpress.com

«Либо мы ошиблись и там нацистов нет, либо там плюс-минус все нацисты»

— Дмитрий, спустя почти 9 месяцев после начала специальной военной операции (СВО), как вы считаете, была ли к ней готова Россия? Предполагали ли при разработке планов, что все так затянется?

— Судя по всему, никто не предполагал. Люди, которые принимали решения, видимо, рассчитывали на что-то другое. Никто не думал, что такого рода операция продлится столь долго. У наших СМИ, выходивших в конце февраля и начале марта 2022 года, мы обнаружим весьма оптимистичные прогнозы. Ожидалось, что все продлится буквально неделю, может быть, две, кто-то говорил о месяце-двух. Скорее всего, это более-менее соотносится со сроками, на которые рассчитывал наш политический истеблишмент. Но, скажем так, неожиданность решения о проведении СВО состояла и в том, что достаточно информированные люди понимали, что это будет длиться существенно дольше. Если мы садимся и формально оцениваем возможности той или иной стороны, то изначально было видно, что это весьма рискованное мероприятие.

— Была версия, что не сработала наша разведка, которая неверно оценила способности украинского войска к сопротивлению. Насколько это правда?

— Да, технически это возможно, я бы сказал, что это правда. Если мы начнем рассуждать, то, допустим, было решение, которое приняли неверно, и оно послужило причиной для начала СВО. И вот тут мы делаем допущение, что одна из основных причин, как я полагаю, лежащих на поверхности, кроется в том, что принимающая решение сторона не располагала всей полнотой информации. Кто доставляет нам информацию, с помощью которой мы можем делать выводы? Одна из наших разведок. Можно, конечно, устраивать инсинуации, рассуждать о том, что разведки между собой конфликтуют, но при этом сохраняется вероятность того, что полной картины разведка дать не смогла по неким другим причинам. Скажем, проблема с агентурой. Так вот, в рамках такого теоретического предположения мы приходим к тому, что решение о начале СВО было принято из-за неверных данных.

В формальной логике, то есть в рамках логики как науки, есть постулат, который необходимо использовать при анализе любых решений. Подчеркну, он уместен везде, хоть на Земле, хоть на Марсе, он не требует доказательств. Так вот, этот постулат гласит, что в случае, если хотя бы одна из причин, на основании которых было принято некое решение, была ложной, то любое следствие из этих причин будет ложным. Подчеркну, это постулат формальной логики. И в рамках данного постулата в случае если люди руководствуются неправильными посылками, то любые решения, которые они примут, будут ложными, это просто медицинский факт. Такие ситуации, к сожалению, бывают, потому все сильно зависит от качества информации, которую кладут на стол высшему руководству.

— В начале СВО мы делали различие между военными и нацбатами. Почему они оказались одной массой?

— Вариантов может быть несколько. Самый простой: мы думали, что там есть ярко выраженные нацисты, а там их нет. Вернее, уточню, в реальности оказалось, что все это однородная масса, которая воспринимает текущее положение дел на Украине как норму и защищает свою территорию. Если мы вспомним, что у нас постоянно плавали формальные объяснения оснований для спецоперации, то формальная важность апелляции к нацизму в течение СВО достаточно серьезно менялась. Как следствие, мне видны два варианта: либо мы ошиблись и там нацистов нет, либо там плюс-минус все нацисты, кто имеет оружие в руках, и заражены этой идеологией.

— Если мы предполагаем, что украинцы обоснованно защищают свою территорию, почему нет массового партизанского движения?

— Кто сказал, что нет? Там есть партизанское движение, оно действует, работает. Неверная посылка считать, что там все спокойно.

— Хорошо, отдельные акции есть, но нельзя же сказать, что существует полноценное движение.

— Поезда под откос пока массово не пускают, но смогут научиться, если этим не заниматься. Насколько я могу судить по средствам массовой информации, правда, не российским, у нас тут картина не очень, как мне кажется, объективно отражена. Поэтому я стараюсь смотреть в разные стороны, если интересует не та картинка, которую мне хочется видеть, а реальная ситуация. Так вот, выступления там кое-какие есть, неизвестно, сколько точно, но, например, проходила информация, что арестовали 97 человек, которые, по данным наших специальных органов, содействовали ВСУ в Херсоне. 97 — это много, уже целая рота. У нас есть примеры, когда такое количество человек города захватывали, правда, небольшие.

— Почему Украине удалось выстоять весной-летом этого года, а также скопить достаточно сил для контрнаступления?

— Здесь все просто. На недостаток людских ресурсов они не жаловались изначально. С первых дней начали проводить мобилизацию, у которой было несколько волн. Основная проблема заключалась в том, что имеющейся вооруженной техники не хватало. Вспомните, что говорили в конце апреля украинские эксперты. Смысл их комментариев был в том, что подождите три-четыре месяца, укомплектуемся и будем контратаковать.

Именно так и произошло. Понятно, что есть определенные тонкости и детали, они получили не все, что хотели, в том числе во многом благодаря позиции европейских стран. Но по мере поступления вооружения и военной техники они оснащались, в итоге получили достаточное количество вооружений для того, чтобы начать что-то делать. Вполне может быть, что те действия, которые они предпринимают последние полтора месяца, — реверанс в сторону основных спонсоров, чтобы, опять же, показать, что техника поставлена не зря, давайте еще. Но если мы будем чисто логически рассуждать: как они должны были еще действовать? Если поставим себя на их место, то мы, возможно, и покруче бы сделали.

«Скорее всего, все, что мы увидим в ближайшие две-три недели, — финал текущих действий. После этого активная фаза завершится где-то, вероятно, до февраля» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Российские Вооруженные силы к боевым действиям в зимних условиях готовы лучше всех»

— Владимир Зеленский не стал проводить осенний призыв и отменил демобилизацию. Правильно ли понимаю, что призывать некого?

— Я думаю, тут есть политическая подоплека: если он не стал призывать срочников, то это может быть расценено как знак, что действующего личного состава хватает и так. Второй момент: стоит понимать, что в ситуации, когда уже идут боевые действия, от срочников в армии толку мало, их надо готовить, учить. В условиях боевых действий они, скорее всего, просто пойдут на убой. Соответственно, вполне может быть, что либо Зеленский решил приберечь этот резерв, заодно решить какие-то вопросы внутриполитического характера, либо продемонстрировать, что ему и так достаточно людских ресурсов, которые у него есть.

— Можно ли ожидать, что до начала зимы украинский натиск ослабнет?

— Я полагаю, все зависит от погоды. Думаю, что октябрь — это последний месяц, когда возможны более-менее активные боевые действия на территории Украины. Имеются в виду не оборонительные, а наступательные действия, дальше распутица, а за ней — зима. Она на Украине теплая, влажная, из этого следует, что будет снег с дождем, грязь. Скорее всего, все, что мы увидим в ближайшие две-три недели, — финал текущих действий. После этого активная фаза завершится где-то, вероятно, до февраля. Если такого не произойдет, то тогда это будет значить, что спецоперация ищет новое слово на европейском театре боевых действий. Это будет что-то такое достаточно неожиданное.

— Я правильно понимаю, что основные боевые действия идут летом, а осенью и весной сильно проседают?

— По-разному бывает. Мы помним, что начало СВО пришлось на конец февраля. Тогда зима и надвигающаяся весна никому не мешали, да и двигались по подготовленным, а не разбомбленным дорогам, все было, как надо. Поэтому первый этап был весьма активным. Также можно вспомнить Московскую битву 1941 года, которая началась зимой.

— Наступательная фаза началась 5 декабря 1941-го…

— Не уверен, что сейчас подобное будет возможно. Повторюсь, думаю, что в текущей ситуации все будет зависеть от погоды.

— У нас уже 80 лет не было полноценных военных действий на зимнем театре. Насколько мы и Украина готовы к противостоянию зимой?

— Мы можем предположить, что российские Вооруженные силы к боевым действиям в зимних условиях находятся в наиболее возможной готовности относительно войск всего мира. Но это в теории, так как у нас, на территории России, зима полноценная, снежная, холодная, настоящая. Соответственно, в зимний период наши Вооруженные силы должны иметь определенный бонус за счет подготовки, привычки, готовности техники и личного состава. Но так это или нет — вопрос достаточно сложный. Опять же, в точно такой же ситуации, когда мы противостояли финнам в 1939 и 1941 годах, данный аспект никакого превосходства не сделал.

— Кстати, о финнах. Насколько вообще можно сравнить нашу СВО с Зимней войной 1939–1940 годов?

— Любые аналогии можно проводить с военными ситуациями, конфликтами, войнами, где Россия и СССР не победили моментально лихим кавалерийским наскоком, когда все пошло не в ожидаемый срок. Сейчас упоминают Крымскую войну, еще какие-то военные действия, царствование Николая I, в том числе любят сравнивать именно бюрократические составляющие. Еще какие-то аналогии проводят. Мы думали, что все готово, а оказалось не совсем так — в истории России не раз такое было, так что аналогия с Финской войной, наверное, вполне уместна будет. Только нужно помнить, что это лишь частичная аналогия, огромное количество вещей там сильно различалось.

— В середине сентября Сергей Шойгу назвал цифры украинских потерь — более 60 тысяч убитыми, более 50 тысяч ранеными. Насколько сильно истрепалась украинская армия?

— Мы не знаем реальных цифр, скорее всего, Сергей Кужугетович оперирует оценочными данными. Но давайте примем цифры нашего министерства обороны за очевидные. Если это так, тогда из 300 тысяч украинская армия потеряла каждого пятого. Это настолько большие потери, что их достаточно было бы, чтобы остановить наступление и вывести части из состояния боеспособности. Но они уже увеличили состав ВСУ раза в 1,5–2, тогда это не так страшно. Конечно, ничего хорошего в этих потерях для ВСУ нет, но и с ними тоже можно воевать, если цифры соответствуют действительности.

«Сможем в 2 раза увеличить выпуск высокотехнологичных видов вооружений, где-то, может, в 3 раза, но вряд ли больше»

— Йенс Столтенберг сказал, что Украина отъела существенные запасы НАТО. Было несколько статей, согласно которым годовой запас снарядов, производимых США, Украина тратит за две недели, а Россия в отдельные летние дни — за сутки. Насколько это правда?

— Это может быть правдой, но нужно пояснить ряд основополагающих моментов. Если мы говорим о США, то надо помнить, что они очень точно относятся к закупкам военной техники, боеприпасов и снаряжения. Когда конгресс Штатов принимает оборонный бюджет, то в нем все расписано до каждого снаряда, пули. Допустим, за год американские заводы должны будут изготовить 544 снаряда M982 Excalibur. Цифра, повторюсь, взята из головы, реально меньше производят. И этот заказ они исполняют с точностью до одного экземпляра. Всю сумму закладывают в бюджет, у них так принято, они так живут. Какие-то запасы, конечно, остаются на складах, допустим, по тем же боеприпасам для HIMARS. Есть большие складские запасы, сделанные за первые 10 лет нахождения этих военных комплексов на балансе армии США. Понятно, что вовсе не все было израсходовано во время боевых действий в Ираке.

Второй нюанс. Такое может быть, что во время боевых действий тратится очень большое количество боеприпасов, которое может быть сопоставимо по неким номенклатурным позициям с годовым производством. Но я думаю, что складские запасы, если мы берем Европу, просто огромные. Там очень много еще советского вооружения, которое, конечно, частично утилизировано, но частично до сих пор числится. Если помните, некоторое время назад была ситуация, когда Болгария кому-то что-то поставляла, другие страны из Восточной Европы тоже любят торговать советскими запасами. У них на вооружении техника, которая корнями растет из советского времени. Частично модернизированная, конечно, может, радиостанции поменяли, а возможно, и оставили все один в один в том же виде. Конечно, интенсивность конфликта, который происходит в специальной военной операции, весьма велика. Но я думаю, что до окончания складских запасов стран НАТО там еще очень далеко. По крайней мере, по позициям обычного вооружения, не высокотехнологичного. Если мы говорим об Украине, то они вполне смогут ее бесперебойно снабжать еще несколько месяцев минимум.

— CNBC, ссылаясь на центр стратегических и международных исследований в США, 16 сентября выпустили материал, согласно которому США передали Украине порядка 8,5 тысячи комплексов Javelin, в то время как сами производят до тысячи в год. Насколько сильно Украина исчерпала запасы НАТО?

— Когда задают вопросы о том, сможет ли Америка угнаться за нами, я всегда хочу напомнить, что оборонный бюджет США в несколько раз больше бюджета всей России. Америка может сделать что угодно — денег хватит. Вопрос в политическом решении. Если они примут такое решение, то увеличат производство в 10 раз, а то и в 100, это недорого для них. У нас 10 октября, по разной информации, выпустили более 80 ракет — это для нас достаточно серьезно в текущей ситуации, это, условно, несколько лет работы нашей промышленности. Производственно-финансовые возможности США в несколько раз выше, чем у нас, если им надо будет, они все сделают. С этим фактом трудно спорить.

— А в обратную сторону: сможем ли мы нарастить до необходимого?

— Мы наращиваем, судя по всему. Сейчас весь ВПК работает в три смены. Соответственно, весьма вероятно, что мы делаем больше. Условно, 20 ракет Х-101 делали, а другие заводы еще сколько-то. В сумме производили 80 разных ракет. Сейчас будем делать больше. Но, скажем, увеличить производство в 10 раз не сможем, потому что это технически невозможно.

При современном уровне развития и технологий нельзя так же наращивать производство, как это было раньше. Во время войны снаряды можно собирать на любом заводе, у которого есть механизм обработки металла, в том числе на Урале разворачивали производство буквально за месяц в голом поле. Но крылатые ракеты — это высокотехнологический процесс, сложное оборудование, непростое изделие, требуется электроника, с которой в России проблемы, много импортных компонентов. И неоднократно разговоры были о том, что у нас есть проблема с электронными компонентами, и она никуда не делась: еще два года назад говорили о ней, пока она не решена. Соответственно, такие проблемы все равно будут, и это не позволит повысить производство в разы. Да, мы сможем в 2 раза увеличить выпуск высокотехнологичных видов вооружений, где-то, может, в 3 раза, но вряд ли больше.

— Есть подвижки в решении вопроса по электронике?

— Это вопрос к правительству в первую очередь. Оно с 2014 года неоднократно заявляло, когда начались события в Донбассе, что мы и композитные материалы сами будем делать, и с электроникой решим вопросы, и двигатели для ВМФ сами произведем. Ранее кое-что мы делали на Украине. Например, для вертолетов сами начали производить. Подвижки происходят по электронике. Но я боюсь, что ситуация если и меняется в лучшую сторону, то пока мы этого не ощущаем.

«Не совсем понятно на обывательском уровне, зачем нужна мобилизация. У нас есть 5 миллионов силовиков. Если из них убрать хотя бы 2,5 миллиона, с охраны неких важных ворот и дверей, еще откуда-то и перевести на территорию, где ведется СВО, то сил там будет больше» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Это пополнение усилит оборонительные способности в разы»

— Россия начала частичную мобилизацию. Почему это было сделано только в сентябре, а не в апреле – мае, когда стало понятно, что войска вышли из Черниговской и Киевской областей?

— Скорее всего, никто не думал, была надежда, что вот-вот все изменится. Не совсем понятно на обывательском уровне, зачем нужна мобилизация. У нас есть 5 миллионов силовиков. Если из них убрать хотя бы 2,5 миллиона, с охраны неких важных ворот и дверей, еще откуда-то и перевести на территорию, где ведется СВО, то сил там будет больше. Это обученные люди, которые имеют и должны уметь владеть оружием. Не должно быть проблем с мотивацией, иначе что они делают в силовых структурах? В этом я согласен с Рамзаном Кадыровым. Он был прав, когда сказал, что если из 5 миллионов силовиков половину послать в зону действия СВО, то не потребуется никакая мобилизация.

Вообще, в истории России не так много мобилизаций было: Первая мировая, Вторая мировая, Русско-японская война — и все, пожалуй, из известных событий.

— По-моему, еще мобилизация в 1986 году во время катастрофы в Чернобыле была…

— Тогда была не совсем военная, но как механизм — да, можно и ее вспомнить.

— Какова вероятность, что частичная мобилизация будет повторена и группировку увеличат до 1 миллиона человек?

— Насчет миллиона не знаю. Сейчас 300 тысяч призвали. Считается, что не все пойдут в зону СВО. Часть из этих мобилизованных заменят кадровые части за пределами спецоперации, но, возможно, на 150–300 тысяч войсковая группировка в зоне СВО увеличится. Но какова она будет по итогу на месте, мы точно сказать не можем. Мы не знаем, сколько там находится войск сейчас, какой наряд выделяется для чего-либо. Мы можем лишь предполагать, основываясь на обрывочных и непроверенных сведениях.

В любом случае это пополнение усилит оборонительные способности в разы. Наступательные возможности на отдельных участках поступления таких резервов для СВО тоже позволят создать перевес сил. Все упирается в очень простую мысль: это замысел, который должен разработать и реализовать на основании сведений разведки Генеральный штаб. После этого идет достаточно простая логическая цепочка: если такие мероприятия не приведут к какому-то успешному результату, то, получается, что бы мы ни делали, Генеральный штаб не может распорядиться теми ресурсами, которых в теории должно быть достаточно для проведения любых операций. Несмотря на то что я сейчас занимаюсь логическими инсинуациями, обязательное условие остается неизменным: разведка, замысел, рассредоточение сил — вот источник победы. Ну и замысел должен быть правильным, например, нельзя бросать пехоту против бетонных укреплений.

— Был ли удар по Крымскому мосту той самой красной чертой, которая меняет подход к СВО? Если да, то почему?

— По сведениям американцев, удар крылатыми ракетами со стороны России по Украине планировался задолго до теракта на Крымском мосту. Столь массированное применение ракет не может быть организовано за несколько дней. Тут, правда, тоже нужно помнить, что они, вполне вероятно, могут умышленно врать, дезинформировать, но вроде бы на правду похоже.

Другой момент — определенная красная черта. При этом победа решается на полях сражений, а не в поражении тыловой инфраструктуры. Конечно, поражение тыловой инфраструктуры влияет на достижение победы и может даже являться ключом к ней. Но если не будем действовать на фронте, то можем разгромить всю Украину, а она от этого не падет.

— Зачем вообще нужны красные линии? Почему изначально нельзя сражаться в полную силу?

— Мы пытались вести военные действия цивилизованно. Этот термин о том, что мы пытаемся получить те или иные политические дивиденды, возможно, позиции для переговоров, работы с окружением, другими странами. Это своего рода сигналы той стороне. Термин «красная линия» все используют. Скажем, это обозначение определенных позиций, после которых может последовать большой контрудар и вообще наше недовольство, но здесь, конечно, общепризнанные нормы имеются в виду.

— Насколько в целом был серьезный удар? Как быстро получится залатать полученный ущерб?

— Полностью смогут очень нескоро. Мы, конечно, серьезно ударили, судя по оценкам самих украинцев, порядка 30 процентов энергодобывающих мощностей было поражено. Это много, с учетом того, что Запорожская АЭС находится уже в России. Наверное, на половину обрезали энергетические возможности Украины. Что будет дальше? Конечно, они начнут пробовать восстанавливать, но на это уйдут не недели и не месяц, а гораздо больше.

— На текущий момент осталось ли на Украине производство вооружений?

— Если осталось, то это нечто несерьезное. В производстве сложной техники и снарядов Украина и до СВО не являлась лидером. Был Харьков, где строили танки, но они шли в основном на экспорт. Ракетные комплексы производили в штучных экземплярах, если говорить о баллистических ракетах типа «Гром-2», дальше макетов и испытаний дело не пошло.

Авиационную технику Украина самостоятельно не производила, возможно, запчасти, может, даже для зенитных ракетных комплексов. Вероятно, могли изготавливать стрелковое оружие либо обновлять старые советские запасы, которых на территории Украины было много. Поэтому я думаю, что сейчас ставки на доморощенное производство на Украине нет. Там все поставки извне, а у себя на месте занимаются только ремонтом и восстановлением поврежденной техники. Это несложно и упирается только в инструмент и людей, ремонт производить можно где угодно, специальные заводы для этого не нужны. Достаточно оборудованной автомастерской, возможно, небольшого цеха от завода.

«Javelin оказался весьма удачным противотанковым оружием»

— Как, на ваш взгляд, показала себя наша техника?

— Наша техника показала себя хорошо, я бы даже сказал, отлично. Претензий с ходу даже не найду. Понятно, что в отдельных местах возникают сомнения, но в тех объемах и при том количестве задач это если не пять балов, то как минимум четыре с плюсом.

— С другой-то стороны, Украина показывала наши сожженные тыловые колонны, подбитые бронеавтомобили…

— Тут тоже не все так однозначно, необязательно это значит, что техника подвела. Скажем, мы думали, что против нас выступит один гранатометчик, а их оказался 51. Видимо, произошла неверная оценка качества и количества тех сил, с которыми нам пришлось столкнуться. По крайней мере, это первая причина, которая мне приходит в голову, когда я начинаю анализировать то, почему мы видим такое большое количество сожженной техники в начале кампании.

— Как тогда натовская техника себя показала?

— Мы увидели, что она работает. Тогда, в начале спецоперации, часто приходилось слышать вопрос: как изменится ситуация на фронте, если Украина получит HIMARS? Самый верный ответ звучал так: для ВСУ ситуация изменится в любом случае, что бы они ни получили. Любые системы вооружений идут на усиление вооруженных сил Украины просто потому, что они их будут использовать. Даже если это некачественный замшелый мусор, они все равно принесут количественные показатели, которые скажутся на результате. Любые поставки вооружений, оружия, безусловно, улучшают боевую устойчивость войск.

А вот говорить, что только из-за поставок натовского вооружения ВСУ смогли оказать сопротивление российским войскам, поэтому командование было вынуждено пойти на экстренные меры, в том числе на частичную мобилизацию, я считаю неверным. Просто это не связывается логически, абсолютно неважно, какое именно оружие получала Украина. В любом случае, вероятнее всего, произошла недооценка количественных факторов. Только на основании данного опыта мы никак не можем говорить, что натовское оружие лучше российского или как-то превосходит его в качестве.

— Перед началом спецоперации была легенда о «святых Javelin», которые одним своим видом уничтожают вражеские танки. Как показало себя это оружие на поле боя?

— Мы можем судить по самым разным информационным источникам — Javelin выступил достойно, то есть это средство было весьма эффективным. Не готов назвать процент его боевой эффективности, скажем, у меня нет данных, что из каждых 10 пусков минимум 9 удачные, но, судя по тому, что мы видим, это близко к тому. Javelin оказался весьма удачным противотанковым оружием, и это просто железный факт, который специальная военная операция не опровергла.

«Я думаю, что в современных условиях по ускоренной программе в училище можно за пару лет обучить летчика» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Украина хочет всегда больше, чем НАТО может себе позволить»

— Один из главных вопросов: как скоро склады НАТО начнут пустеть до критического уровня и насколько сильно Украина отъела запасы североатлантического альянса?

— Вопрос очень непростой. Логично, что Украина требует увеличить ей поставки вооружений. Она ими недовольна, хочет больше, хочет увеличить объемы. Это касается реактивных систем залпового огня HIMARS и MARS-2, других ракетных систем, вообще любых видов вооружений Украина требует больше. Причин у этого обстоятельства, конечно, тоже множество. Достаточно поставить себя на место Украины, чтобы понять, что даже если поставки увеличатся в 10 раз и больше, то все равно будет недостаточно.

В итоге получается такая ситуация: с одной стороны, Украина хочет всегда больше, чем НАТО может себе позволить, с другой — ей поставляют столько, сколько могут. Разумеется, в этих условиях запасы на складах альянса редеют, но до истощения, я вас уверяю, там еще очень далеко. Скажем, поставила Германия систему MARS-2. А сколько штук? То ли две, то ли четыре, может, 6. Допустим, ровно 10. Но это же небольшая доля в запасах, в целом такое критически не скажется. Или, скажем, упомянутый Javelin. Разговоры могут идти о тысяче единиц (согласно данным американского центра стратегических и международных исследований, всего на Украину отправили более 8,5 тыс. Javelin — прим. ред.) — уже большое количество. Но это всего лишь один вид ракетных комплексов, который достаточно быстро воспроизводится. Серийное производство этих аппаратов может составлять сотни единиц (около 1 тыс. штук в год, по данным того же агентства, — прим. ред.), так что в этих условиях до истощения военно-технической базы НАТО еще крайне далеко.

— Почему же тогда Германия так неактивно помогает, раз есть возможность?

— В Европе существуют разные позиции, которые занимают разные страны. Например, есть Венгрия, которая выступает против вообще любых действий НАТО по поддержке Украины. Скажем, внутри Германии тоже имеются разные политические группы. Поэтому там, например, позиция не поставлять то или иное оружие или военные системы Украине первыми из стран НАТО. Пока кто-то не начнет, Германия игнорирует возможность поставки этого вооружения. Внутри страны есть свои политические течения: умеренные, ястребы, даже пророссийские политические деятели, которые выступают за добрососедские отношения с Россией, в том числе и в торговом смысле. Самый яркий пример — Герхард Шредер. Его позиции, конечно, в последнее время пошатнулись, но он по-прежнему сильный лидер в германском истеблишменте. Так что, как говорится, не все так однозначно, и Германия сама по себе вовсе не собирается брать на баланс военное снабжение Украины.

— Была информация, что перед началом спецоперации Украина перебросила порядка 100 самолетов в соседние страны — Румынию, Польшу, Словакию. Это реально так?

— Если речь идет о военных самолетах, то этот факт я не подтверждаю, но вполне вероятно, что такое могло быть. Если предположить, что Украина вывела бо́льшую часть своих военно-воздушных сил из-под удара, то это как минимум объясняет то, почему их самолеты сбивают до сих пор. С другой стороны, если посмотреть по справочникам, скажем, The Military Balance, то увидим, что самолетов и так немного было: за 2021 год, дай бог, штук 150. Кроме этого, им еще что-то подкидывали страны Восточной Европы, но я не думаю, что это было в каких-то значимых количествах. Поэтому, скорее всего, что-то подобное имело место быть.

— Насколько сложно обучить летчика? Я правильно понимаю, что это 5–10 лет полноценного обучения?

— Тут вопрос в необходимом уровне подготовки. Если вспомним Великую Отечественную войну, то там полгода обучали — и в бой, но нельзя сказать, что это были высококлассные пилоты. Я думаю, что в современных условиях по ускоренной программе в училище можно за пару лет обучить летчика. Но тут есть своя хитрость: многие страны, в том числе и Украина, обладают достаточно большим резервом для восполнения летного состава военной авиации. Это, как нетрудно догадаться, гражданские пилоты. Их у любой страны всегда достаточно много, и их переобучить значительно проще, чем начать с нуля. Собственно, даже у нас проскальзывала новость, что пилоты тоже призываются по мобилизации и переучиваются на боевую технику.

— В первые дни спецоперации активно отчитывались, что мы уничтожаем вражеские средства ПВО. А на текущий момент все равно самолетам летать опасно, могут сбить.

— Есть такой момент. Считается, что наша авиация действует на линии фронта и рядом с ней в первую очередь не потому, что ПВО Украины уцелела как система, а потому что им поставили огромное количество портативных зенитно-ракетных комплексов. Их Украина получила перед спецоперацией и после ее начала. То, что до сих пор приходят печальные новости о том, что сбили наш самолет, как раз следствие того, что на руках имеются переносные ЗРК. Как правило, это американские Stinger, а также советские и польские варианты. Кроме того, скорее всего, они получили какое-то количество систем С-300. Проверить нельзя, официальной информации нет, но такое может быть. Кроме того, скорее всего, часть того, что было на конец февраля, до сих пор в строю, не все удалось выбить. Все вместе это формирует небезопасную зону для наших самолетов.

«В случае если мы говорим о борьбе не самых высокотехнологичных армий, то беспилотники могут сыграть решающую роль в боевых действиях» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Беспилотник может построить почти любая страна»

— Есть мнение, что в будущем украинская замятня будет зафиксирована как первая война беспилотников. Так ли это?

— Это вряд ли. Тут пальму первенства уверенно взял армяно-азербайджанский конфликт 2020 года, и вырвать у них это определение будет сложно, прежде всего потому, что конфликт прошел относительно скоротечно и очень эффектно. Подчеркну, не эффективно, а эффектно и именно для беспилотников. Потому тот дебют очень сложно забыть. При этом уточню, что беспилотники уже достаточно давно применяются, а если мы говорим о нашей специальной военной операции, тут скорее наоборот: мы не видим огромного количества случаев успешного для нашей стороны применения БПЛА. А то, что Bayraktar применяются ВСУ, достаточно заметно. Но пока это лишь промежуточный результат, Украина не победила, и говорить об эффекте на текущий момент нельзя.

— Насколько вообще беспилотники меняют современный военный конфликт относительно того, который мы знали 20–30 лет назад?

— В случае если мы говорим о борьбе не самых высокотехнологичных армий, то беспилотники могут сыграть решающую роль в боевых действиях. Опять же, берем в качестве примера армяно-азербайджанский конфликт осени 2020 года. После уничтожения ПВО с помощью беспилотников азербайджанцы дальше смогли безраздельно господствовать в небе и уничтожать все, что есть на земле, показав теперь классический образец войны современных беспилотников. В случае нашей спецоперации мы сталкиваемся с тем, с чем столкнулись, например, ДАИШ (арабское название запрещенной в РФ группировки «ИГИЛ» — прим. ред.) в Сирии, а именно: с нормально организованной системой ПВО.

Если говорить о наших войсках, то комплексный подход гарантирует крайне высокую защиту от беспилотников. Конечно, бывают случаи, когда эти аппараты прорываются сквозь нашу оборону, но их процент весьма низок. Грубо говоря, мы узнаем об одном случае из 10 успешного применения. Это значит, что 9 мы спокойно уничтожили и их атака осталась неизвестной. У России на примере базы Хмеймим в Сирии были отработаны технологии защиты объектов и территории от любого рода беспилотников, от массированного применения малогабаритных моделей, целого роя квадрокоптеров, больших беспилотников с ракетами типа Bayraktar и прочих. Подчеркну, ни одна атака на нашу базу в Сирии не достигла хоть сколько-нибудь значимых результатов.

В ходе спецоперации действительно были успехи у Bayraktar, но площади там совсем другие, иное расположение. Мы говорим не о стационарной ПВО, а о войсковой, которая не всегда имеет ту поддержку, которую хотелось бы и можно было бы сформировать на постоянной дислокации. Где-то не хватает поддержки систем радаров, систем обнаружения воздушных целей, связи, огневых средств ПВО. Разумеется, в таких условиях украинским беспилотникам проще демонстрировать успех.

— Насколько опыт, полученный в Сирии, уместен на Украине?

— Надеюсь, что используем, так как наша сирийская кампания позволила отработать огромное количество различных систем обороны, нападения, совместные методики взаимодействия между разными подразделениями, проверить средства связи, а также уточнить наши рецепты проведения современных операций. Иногда то, что описывается в книгах о современной войне, допустим, взаимодействие данных разведки и огневых средств, можно изучить только на практике. Сирия позволила отработать такие моменты. Насколько наши войска используют в ходе спецоперации этот опыт, насколько они его восприняли и реализуют — вопрос открытый. Но то, что без этого опыта было бы все гораздо сложнее, я считаю очевидным.

— У нас в Сирии был всего один большой штурм города. Речь об Алеппо. А в рамках спецоперации это Мариуполь. Как вы считаете, у нашего командования есть представление о том, как брать большие города, например Харьков?

— Не являюсь специалистом по проведению боевых операций, но по формальному признаку у нас значительно больше захваченных городов. Поэтому нельзя сказать, что только Мариуполь в копилке. Есть еще Херсон, Мелитополь, а также другие города поменьше. Я думаю, что определенный опыт у нашего командования по захвату городов, теперь уже не в Сирии, появился. При этом нужно учитывать, что в Сирийской Арабской Республике у нас было полное превосходство в воздухе, можно сказать, господство, а здесь ситуация несколько иная. Вероятно, в том числе из-за этого мы двигаемся крайне небыстро, а некоторые операции занимают не несколько дней, как хотелось бы, а идут месяцами.

— Как вышло, что вдруг Иран стал страной, которая производит беспилотники мирового уровня, а мы активно рекламируем ее продукцию под маркой «Герань-2»?

— С одной стороны, ситуация очень простая, с другой — весьма печальная. Современные беспилотники — это такое направление развития техники, когда производить их может почти любая страна, которая обладает хотя бы кустарным производством летательных аппаратов. Или даже так скажу: это такая отрасль авиастроения, которая не требует самых современных технологий. Скажем, производить современные турбореактивные двигатели может всего несколько стран в мире. Это крайне высокая технология, даже Китай только приближается к такому, до сих пор, по сути, копируя советские двигатели.

Производить беспилотники может любая страна, которой не посчастливилось обладать столь высокими технологиями. Это может быть страна, в которой просто приняли решение, вложили средства, изыскали под такое дело ресурсы. У Ирана есть научно-техническая база: он самолеты производит, а беспилотники — это проще. Потому в данном случае — захотели и сделали. Понятно, что для результата там и технологии воровали, и использовали и заимствовали чужие идеи, и занимались незаконным вывозом каких-то технологических элементов, возможно, электроники и чипов. Может быть, даже ввозили механические изделия, скажем, малогабаритный поршневой двигатель, производили копирование, реинжиниринг производства тоже имел место, скорее всего. Но если на это все выделены деньги, а также должное внимание и желание того, чтобы это не ушло впустую, то эффект будет. В итоге это получилось у Ирана, Турции и Китая, который смог обеспечить себе одно из первых мест в мире по уровню, качеству и количеству беспилотных летательных аппаратов. Отмечу один момент: российское руководство пока не признало поставки иранской техники, поэтому все, что мы говорим, — это со слов военных корреспондентов и сообщений независимых СМИ.

— Есть версия, что Иран начал разрабатывать свои беспилотники во время ирано-иракской войны и первые экземпляры появились еще в 1988 году. Автор утверждал, что сделано это было от бедности: стране требовалась авиация, но воспитывать пилотов и строить самолеты они в период войны не могли, поэтому нашли вот такой эрзац. Насколько это может быть правдой?

— Это очень похоже на правду. Не знаком с историей иранской беспилотной авиации, знаю только, что она получала достаточно серьезную подпитку за счет захвата американских беспилотников, которые так или иначе падали над территорией Ирана. Вполне вероятно, что Иран начал этим заниматься еще в середине 1980-х. Конечно, мысль о том, что беспилотная авиация — это заменитель авиации полноценной, по крайней мере на раннем этапе, вполне логична. Пусть и не на том уровне, но беспилотниками можно решить часть задач, которые решает большая авиация.

— Мы видели, как беспилотники работают в Сирии. Мы видели конфликт в Карабахе. Я уверен, что наша разведка смотрела и другие места. Почему мы не смогли наладить свое полноценное производство прямо перед началом спецоперации, если это несложно?

— Мы были близки, чтобы наконец-то наладить свое производство. Я полагаю, наиболее вероятной причиной, почему это не было сделано так быстро, как в других странах, являлось то, что никто из нашей промышленности не подозревал, что скоро начнется спецоперация. Мы, грубо говоря, не готовились к этому всей страной. Плюс я думаю, что было некое недоверие к эффективности этих средств. В условиях, когда у вас одна из самых сильных авиационных школ в мире, можно сказать, непобедимая, зачем беспилотники?

В военном руководстве, вероятно, присутствовали и такие настроения. Иначе Россия, исходя из своих технологических и финансовых возможностей, способна обеспечить себя любыми беспилотными летательными аппаратами. У нас сейчас разрабатываются и создаются стелс-беспилотники, это типа С-70 «Охотник», большие беспилотники. Пусть они у нас появились позже, чем в США, но они есть и сейчас проходят испытания. Серийное производство, правда, пока не началось.

«Стоимость потери комплекса ПВО действительно будет огромной, поэтому лучше ракету, а может, и две потратить» Фото: © MOD Russia / via Globallookpress.com / www.globallookpress.com

«Современные беспилотники предназначены для отслеживания целей на земле, а им придется смотреть вверх, в стороны и прямо перед собой»

— Есть беспилотники-корректировщики, дроны-камикадзе, беспилотники-бомбометатели, а есть ли беспилотники-истребители, сражающиеся против воздушных целей?

— Они могут быть, по крайней мере, размещение на беспилотниках систем вооружения, которые могли бы поражать цели в воздухе, — это не проблема с технической точки зрения. Честно говоря, примеров я сейчас не приведу, о подобных испытаниях мне лично неизвестно. Но ракеты, скажем так, малогабаритные класса «воздух – воздух» вполне могут быть созданы для подобных комплексов. Если Турция производит ракеты «воздух – земля» с лазерным наведением, то наведение ракеты с инфракрасным датчиком вполне реально, установить можно, например, с переносных зенитно-ракетных комплексов. Подобное тоже проблем не вызовет. Кстати, это основное оружие для вертолетов, которым ставят в качестве усиления ракеты «воздух – воздух» с переносных зенитно-ракетных комплексов. Там используют максимально облегченные ракеты. Может быть, нужно поступить схожим образом и тут.

Вместе с тем важная проблема — это целеуказание. Современные беспилотники предназначены для отслеживания целей на земле, а им придется смотреть вверх, в стороны и прямо перед собой, а не только вниз. На сегодняшний день беспилотников, оснащенных такими датчиками, крайне мало. Тут нужно поработать над радарами и на сам беспилотник тоже радар повесить.

— Если я правильно помню, то отдача от пулемета на вертолете заставляет его кружиться…

— Да! Ракеты все-таки более эффективные, они самонаводящиеся, с инфракрасными головками наведения, захватила цель, и все — уже не бросит. Это значительно более удобное оружие, чем пулемет или скорострельная пушка.

— Делают ли беспилотники, которые работают на электродвигателе, не вырабатывают тепло и тем самым становятся незаметными для инфракрасной головки?

— Если мы говорим о малогабаритных беспилотниках, то да, такое возможно. Очень небольшие аппараты, у нас есть микробеспилотник с электродвигателем, все квадрокоптеры тоже с электродвигателем. Поршневые и реактивные двигатели появляются у аппаратов от повышенной малой, средней и большой массы. В дальнейшем же полагаю, что в связи с развитием электротехники, а также литийионных аккумуляторов электробеспилотники обязательно получат свое развитие, но пока это все удел малогабаритных аппаратов.

— Насколько трудно сбивать беспилотники с земли? Какие у нас для этого средства ПВО?

— Скорее всего, самым эффективным является то, что было опробовано при обороне базы Хмеймим в Сирии. Это комплекс разных систем ПВО, создание нескольких зон ПВО, которые друг друга перекрывают. Поясняю: у нас есть ПВО дальнего действия (от 50 до 150 километров), за ней идет средняя зона (от 5–10 километров до 50–60), а дальше зона ближней ПВО (все, что до 5 километров). Если мы смогли обеспечить все три зоны, они представлены соответствующими ракетными комплексами, то вероятность того, что мы пропустим более-менее крупную цель, приближается к нулю.

По малогабаритным аппаратам, конечно, все несколько сложнее. Мы можем их обнаружить на такой дальности, где наш С-400 окажется неэффективным. Скажем, дрон попадет в «воронку» нашего комплекса, в зону, где он работать не может. Для этого нам и нужны комплексы малой дальности. В Сирии мы решали эти вопросы с помощью системы типа «Панцирь», которая закрывала эту воронку и работала по малым беспилотникам, а также по управляемым летающим дронам. Прямо сейчас по «Панцирям» идет работа над очередной модификацией, которая будет специально предназначена для эффективной работы по целям на дальности от 500 до 1 тысячи метров, вместо привычного вооружения должны будут поставить малые ракеты, по четыре вместо одной. У «Панциря» они и так небольшие, а тут совсем маленькие, то есть цена еще ниже, а для беспилотника этого будет более чем достаточно. Общее правило действует так — чем более эшелонированная оборона, тем ниже вероятность того, что эффективность атаки вражеских беспилотников будет превышать ноль процентов.

— Экономический вопрос. Не получается ли, что система ПВО становится принципиально дороже беспилотника, а сбитый вражеский беспилотник не оправдывает цены запущенной ракеты?

— Есть такая вероятность, особенно при условии уничтожения аппаратов «камикадзе», то есть беспилотников, которые несут сами по себе ударное средство. В случае, если вы являетесь высокотехнологическими вооруженными силами, обладаете ЗРК, а против вас менее технологичный противник, который применяет такие дроны, вы потратите больше денег на оборону. Но какая разница, сколько это в итоге стоит? Вы имеете возможность потратить деньги ради жизней ваших людей. Стоимость потери комплекса ПВО действительно будет огромной, поэтому лучше ракету, а может, и две потратить. Тем более они предназначены для того, чтобы защищаться. В противном случае, вероятнее всего, вы потратите больше.

— Вопрос от профанов: почему нужны отдельные ракеты для поражения целей на земле, а отдельные — для поражений в воздухе? Почему средствами ПВО нельзя подбить танк?

— Обратимся к истории. Первые ракеты «земля – земля», а также ракеты «земля – воздух» появились в нацистской Германии. Это были «Вассерфаль» («земля – воздух») и «Фау-2» («земля – земля»). Достижения немецкой науки были объединены и, например, нашли свое продолжение уже в советских ракетах класса «земля – земля». В чем причина того, что ракеты разного класса? В принципе, ракетами «земля – воздух» вполне можно стрелять по наземным целям, это неэффективно, но возможно. Тот же самый зенитно-ракетный комплекс «Бук» может поражать радиоконтрастные цели, находящиеся на земле, например корабль или здание. Точно так же комплексы С-300 могут бить по наземным целям по координатам, но это все не очень точно по той причине, что у ракеты, сделанной для противовоздушных целей, не такая мощная боевая часть, в отличие от тех, которые предназначены для наземных целей. Самолет в любом случае будет бронирован хуже танка. А вот сбить самолет ракетой «земля – земля» вряд ли получится, разве что случайно.

Действительно, у ракет есть специализация, у каждой своя. У ракет «земля – воздух» совсем иначе устроена система самонаведения относительно ракет «земля – земля». Разное назначение, разные типы целей, поэтому я не думаю, что в ближайшие 15–20 лет появятся универсальные ракеты, которые могли бы одинаково эффективно работать по всем типам целей. Но, в принципе, идея о том, что ракета должна быть унифицирована, витает в воздухе. Скорее всего, когда первые прототипы появятся, это будут небольшие ракеты, которые смогут применять пехотные подразделения.

— Для рабоче-крестьянской армии: куда выстрелил, туда и полетело?

— Именно. Это будет, скажем так, Javelin будущего, который сможет стрелять одинаково точно и прицельно как по танкам, так и по самолетам. Кстати, уже сегодня любая современная противотанковая управляемая ракета (ПТУР) может стрелять по вертолетам. На текущий момент нужен небольшой шаг вперед, чтобы научить ее стрелять по самолетам. Тут главный вопрос целеуказания, условно говоря, стрелять можно чем угодно, главное — видеть цель, чтобы в нужный момент времени пущенный снаряд пересекался с целью. Что именно это будет, значения уже не имеет, хоть снаряд из пушки. Если вы сможете обеспечить боеприпасы в определенной точке пространства, в определенный момент времени, это и будет целеуказанием.

Чисто теоретически те же американцы ведут испытания своих артиллерийских наземных самоходных установок в качестве объектов, поражающих цели штатными снарядами. 

— Успешно?

— Думаю, так как зенитные установки до сих пор не вымерли, то определенные шансы на успех есть. Это вопрос того, что вы увидите обстановку, например воздушную, и ваши системы оценки оперативно проводят расчеты, после чего вы можете указать, в какой точке пространства, когда и с какими параметрами окажется цель. После этого вам остается только доставить в нужное место и время боеприпас. Выглядит это как сложная математическая задача, но вы просто представьте, как сильно развилась вычислительная техника за последние 30 лет.

— Вопрос состоит в том, что вычислительная мощность процессоров выросла настолько, что появилась возможность ставить оружию совсем новые задачи?

— Да, вопрос в том, чтобы орудия были способны понимать, что им приказывает компьютер, а тот, в свою очередь, получал бы всю информацию от цели. Это, в общем, уже из мира будущего, то, что называется сетецентрической военной операцией, о которой мы активно говорим уже 15–20 лет. Смысл ее сводится к тому, что должно быть создано единое информационное пространство операции. Понятно, что на текущий момент это теория в чистейшем виде, но тем не менее современные вооруженные силы активно двигаются в эту сторону. Скажем, у командира танка на планшете отображается то, что видит танк за 10 километров от него, — это абсолютная реальность. Сейчас такое возможно. Он может стрелять, не видя цели перед собой, и попасть в объект, который наблюдает на планшете.

«Самое главное — у нас нет боевого опыта применения «Арматы», по крайней мере официально и в открытом доступе» Фото: © Aleksey Ivanov/ TV Zvezda / Global Look Press / www.globallookpress.com

«Армата» настолько современна, что для локальных конфликтов является избыточной»

— Мы перешли с неба на землю. Несколько лет назад презентовали танк «Армата». Танк якобы обладает самыми волшебными характеристиками, очень хороший, а на спецоперацию так и не попал. Почему?

— Точного ответа никто не скажет. Но можно предположить, что ни одна часть не укомплектована этими танками. Известно, что ведется серийное производство данных машин, но оборудованных ими частей пока нет, либо есть проблемы с освоением штатными воинскими подразделениями этих танков. В остальном же это революционный танк, по многим параметрам один из лучших образцов современности.

Есть еще один довод, почему его не отправили на спецоперацию: «Армата» настолько современна, что для локальных конфликтов является избыточной. Этот танк для большой ядерной войны, для битв с державами, входящими в первую пятерку по боевой мощи, а для борьбы в конфликте, как сегодня на Украине, он избыточен. Танки типа Т-90 последних модификаций с лихвой покрывают потребности любой немировой войны в танках по всем боевым возможностям. Кроме того, «Армата» очень дорого стоит.

— Слышал, что «Армата» имеет низкий уровень ремонтопригодности. Мол, обычный танк отвел в тыл и быстро в поле отремонтировал, а «Армату» нужно везти обратно на Уралвагонзавод. Это так?

— Самое главное — у нас нет боевого опыта применения «Арматы», по крайней мере официально и в открытом доступе. Поэтому лично я сомневаюсь, что это правда, потому что одно из требований при создании такого танка — возможность модульного ремонта. То есть не надо чинить двигатель, нужно просто поменять один из поломанных модулей. А это, в свою очередь, операция достаточно простая, что-то вроде танкового лего. Так, по крайней мере, должно быть, но я не могу сказать, как на самом деле, однако, скорее всего, это вряд ли может являться серьезной проблемой.

— В спецоперации с нашей стороны везут в том числе танки Т-55 со складов. Насколько это верное решение? Они могут быть применимы в текущих условиях?

— Самое важное — применять можно любую технику, в том числе и Т-55. Если мы говорим о последних модификациях с активной защитой брони, которые появились уже в 1980-е годы, то эти танки вполне могут быть эффективными на поле боя. Другое дело, что если такие танки и участвовали в поставках на фронт, то их прибытие носило не массовый, а эпизодический характер. Я не думаю, что был стратегический замысел по использованию Т-55 в специальной военной операции, вероятнее всего, просто излишки с мест хранения поступили. А танк, конечно, если его заметили, сразу стал достоянием гласности: «Смотрите, воевать нечем, дедушка всех современных танков Т-55 уже распакован, спасайтесь!» А на самом деле, может, было всего 3–4 образца, но из этой новости сделали далекоидущие выводы.

— Когда смотришь кадры хроники спецоперации, создается ощущение, что, кроме беспилотников, на поле боя только советское оружие. Постоянно видны автоматы Калашникова, РПГ-7, танк Т-72, то есть техника прямиком из 1980-х годов, которую сделали 40 лет назад. Эта техника могла устареть? Почему смартфон нужно менять раз в 2–3 года, а танк мы не меняем 40 лет?

— Замечу, что РПГ-7 является одним из самых результативных гранатометов в мире. Для него создаются боеприпасы, новые типы гранат, есть боеприпасы, сделанные с тандемной гранатой против танка с активной защитой, дополнительной защитой и так далее. Я бы не сказал, что РПГ-7 безнадежно устарел, скорее он каждые 10 лет получает новый виток развития. Да и с Т-72 тоже необычная ситуация.

Т-90 — это, по сути, модернизированная модификация Т-72. Первые Т-90 имели название Т-72 и еще какой-то буквенный индекс. А название модели Т-90 было дано одной из модификаций, потому что это была уже достаточно серьезная модернизация и первая российская, потому и решили, что будет выпускаться под новым танковым индексом. Но технически это почти тот же самый Т-72 с характерными для него инженерными решениями. Танк сегодня развивается, модернизируется, создаются новые боеприпасы, новая электроника, идет работа с двигателем. Внутри этот танк достаточно серьезно отличается от своих собратьев, которые поступали на вооружение в 1970–1980-е годы.

Автомат Калашникова — аналогично: постоянно новые модификации происходят, появляется пластик, новые материалы, облегчается общая конструкция, он становится удобнее. Но это все тот же старый «Калаш», который появился в 1949 году. Да, со стороны это может восприниматься так, что мы сражаемся старой, незадизайненной техникой. Но если мы, например, возьмем наш ЗРК «Бук-М3», то он уже визуально отличается от своих старших товарищей, просто он не очень светится на экране. Но если показывают «Буки», то, как правило, это видно специалисту, там в основном новые модификации. Вся наша якобы старая техника старая снаружи, а не изнутри.

— Главный вопрос экспертов из интернета о танках: какой лучше — наш или американский «Абрамс»?

— На лекции в детском патриотическом центре я рассказывал об «Армате» и приводил такой пример: если мы на необитаемый остров высадим «Абрамс» и «Армату», сделаем так, что не будет ни электронной, ни радиотехнический, ни авиационной поддержки, если в оба танка посадим экипажи из одного училища, прошедшие одинаковую подготовку, то «Армата» уничтожит «Абрамс» с вероятностью, приближающейся к 100 процентам. Если вместо «Арматы» будет танк Т-90, то тут 50 на 50. А вот если же мы на этот остров высадим по батальону со всей поддержкой и нашему, и американскому танку, то тут уже все изменится. Представьте американского офицера-танкиста. Когда он рос, у него дома было несколько компьютеров, он ими пользуется спокойно, легко и непринужденно. А наши танкисты лет 5–10 назад, вероятно, в детстве не видели персонального компьютера, только став взрослым офицером, стали учиться им пользоваться.

Информация в современном бою, особенно если вы работаете в коммуникационной системе современного информационного поля, играет огромную роль. Умение владеть информацией — ключевая роль в бою, и она важнее, чем умение нажать на гашетку. С учетом этих параметров во многих ситуациях американская техника в соответствующих руках будет более эффективной. Необязательно, но вероятность такого крайне высока. Может, из-за того что информационные средства в американской армии начали развиваться в 1980-е годы, а у нас сначала носили весьма спорадический, нерегулярный характер, и только последние 10 лет этому стали уделять внимание.

— Как обстоят дела с остальной бронетехникой? Как она показывает себя во время спецоперации?

— Пока сложно судить. Наверное, мы лишний раз убедились в том, что этой технике должно уделяться внимание, она должна развиваться. К сожалению, БМП подбивают, они горят, хотелось бы, чтобы этого было поменьше. Речь идет и о технических боевых возможностях, обороне, использовании лучшего бронирования, большей защиты и сопутствующих средствах поражения и коммуникации. Наверное, если бы в войска поставлялось больше самых современных БТР и БМП, например «Курганец» и тому подобных, которые мы видели на параде, а не в кадрах спецоперации, вероятно, ситуация была бы иной. Насыщения Вооруженных сил самой современной техникой еще недостаточно.

— Говорят, что в спецоперации была задействована машина поддержки танков «Терминатор».

— Точно! Использовался. Есть мнение, что без танков его применять не очень толково. Второй момент: а сколько у нас их произведено? Насколько я понимаю, максимум на одно-два подразделения. Очень ограниченное количество «Терминаторов» в ВС РФ. Чтобы получить от них эффект, их должно быть хотя бы тысяча штук.

— Что показала спецоперация в целом: где у нас проблемы и что хорошего?

— Спецоперация показала, что необходимо внимание военно-техническому развитию. Мало того, чтобы нам рассказывали о появлении опытных образцов, должно быть внимание серийному производству техники, освоению, перевооружению войск новыми образцами.

Организация взаимодействия между частями, вооруженными самой современной техникой, тоже должна быть отлажена. Вероятно, здесь есть еще достаточно большие просторы для совершенствования и развития наших Вооруженных сил. Специальная военная операция показала и то, что у нас огромная нехватка беспилотных летательных аппаратов, но мы видим, что ситуация начинает стремительно исправляться. Кроме того, спецоперация показала очень эффективное применение ракет дальнего действия как «земля – земля», так и «воздух – земля» и «море – земля».

— Многие специалисты, с которыми общался, говорят, что наша ПВО работает отлично.

— Конечно, ПВО отлично работает. О каких серьезных успехах украинской авиации можно говорить? «Искандеры», «Калибры» и ракеты с индексом Х («воздух – земля») самых разных моделей успешно применяются во время спецоперации. Также мы применили гиперзвуковую ракету «Кинжал». Если я правильно понимаю, она была задействована трижды, и все три применения были абсолютно успешными. Наши ракетчики в любом случае молодцы, как те, кто создает ударные, так и оборонительные военные системы. С военно-технической точки зрения, наши ракеты средней и высокой дальности в полном порядке.