Завтра и послезавтра на театральной площадке MOÑ — премьера спектакля «Әңгәмә» / «Диалог». Фокус интригующего проекта направлен на взаимоотношения отцов и сыновей, а отправной точкой стали отношения актера и танцовщика Нурбека Батуллы и его отца, именитого писателя Рабита Батуллы. Один из членов звездной команды спектакля — известный российский хореограф Владимир Варнава, чьи авторские балеты идут на сцене Мариинского театра. «БИЗНЕС Online» в канун премьеры «Диалога» поговорил с Варнавой об особенностях татарской культуры, балете «Билли Миллиган» в театре им. Джалиля и стендапе о Петрушке в стенах Третьяковской галереи.
Владимир Варнава: «Исторически так сложилось, что 10 лет назад интерес к современному танцу и тому, что я делаю, был другой, его было меньше. А балетный театр — это один балетный материал. Я по молодости очень злился на танцовщиков, что они не могут сделать то, чего я хочу»
«Папа мне всегда говорил: «Заплати деньги и поговори с умным человеком»
— Владимир, завтра на театральной площадке MOÑ премьера спектакля «Әңгәмә» / «Диалог», где вы заявлены в качестве хореографа. Чем вас, ставившего свои авторские балеты в Мариинке, работающего с Теодором Курентзисом и прочее, привлек этот проект — маленький спектакль в Казани на площадке вместимостью в сотню человек?
— Привлек Нурбек Батулла. Я сначала не был знаком со всей командой спектакля, а только с Нурбеком. И всегда было желание с ним поработать, потому что считаю его очень талантливым и интересным художником. И меня восхищает рост Нурбека за последние 10 лет, честно говоря. Я с ним знаком с тех времен, помню спектакль Адольфа Шапиро в питерском ТЮЗе имени Брянцева. Батулла был молодым артистом, который, будучи еще студентом, принимал участие в спектакле мастера. Наверное, он всегда тяготел к танцу больше в каком-то телесном проявлении. В любом случае это в нем было — смешение школ, баз. И мне очень понравилось, как за последнее время Нурбек по своим интересам сместился из драматического существования в сторону телесного, именно в сторону современного танца.
— Можно говорить, что у самого Нурбека Батуллы уже появилось какое-то собственное лицо как у хореографа?
— Во-первых, он приятный и умный парень и с ним интересно на эти темы болтать. И он ищет — ищет честно, и это самое главное. Я вижу честный поиск. Не для того чтобы обслужить зрителя, кого-то порадовать, а для того чтобы понять что-то о себе.
Владимир Варнава — хореограф, танцовщик, педагог.
• Лауреат высшей театральной премии России «Золотая маска» в номинации «Балет / мужская роль» (2011, 2014).
• Победитель конкурса молодых хореографов международного фестиваля современной хореографии «Context. Диана Вишнёва» (Москва, 2013).
• Лауреат национальной театральной премии «Арлекин» (2011).
Окончил ханты-мансийский филиал Московского государственного университета культуры и искусств в 2007-м. В 2008–2012 годах — артист балета Музыкального театра Республики Карелия, где исполнял ведущие партии в балетах классического и современного репертуара.
В качестве хореографа дебютировал в 2011-м балетом «Пульчинелла» Стравинского в Музыкальном театре Республики Карелия. В рамках «Творческой мастерской молодых хореографов» в Мариинском театре представил работы «Окно в середину зимы» (2013) на музыку Мередит Монк, Гевина Брайрса, Дэвида Ланга и группы Sigur Rós, «Сохраняйте спокойствие» (2014) на музыку Иоганна Штрауса и Антона Аренского, «Глина» (2015) на музыку Дариюса Мийо, Within (2017) на музыку группы Daft Punk для проекта «Мечтатели».
В 2017 году в Мариинском театре состоялась премьера балета Бориса Тищенко «Ярославна. Затмение» в постановке Варнавы. Среди других постановок — «Начало» (2012) на музыку Эрика Сати, «Плюс. Минус. Ноль» (2013) на музыку Арво Пярта, перформанс «Финмаркские дневники» для фестиваля в Киркинесе (Норвегия), «Шинель. Балет» (2013) Ивана Кушнира — совместно с Максимом Диденко, «Пассажир» (2013) на музыку Хенрика Гурецкого, Дьерта Лигетти и Skin& Soap — совместно с Максимом Диденко, «Девочка со спичками» (2013) на музыку Дмитрия Волкова, «Записки сумасшедшего» (2014) — совместно с Женей Анисимовым, «Каменный берег» (2015) Александра Карпова в Театре балета им. Леонида Якобсона, «Моцарт и Сальери» (2015) по мотивам кантаты Вольфганга Амадея Моцарта и Антонио Сальери, «Видение розы» (2017) на музыку Карла Марии фон Вебера и Александра Карпова, «Петрушка» (2017) Игоря Стравинского в Пермском театре оперы и балета им. Чайковского и Мариинском театре, «Айседора» (2018), «Ткани» (2018).
Прошел стажировку в труппе Каролин Карлсон, Франция. В качестве приглашенного солиста участвовал в спектаклях «Реквием» в Театре балета Бориса Эйфмана и «Заполнение пробелов» Русского инженерного театра «AXE». Автор и участник проектов и перформансов в России и за рубежом.
То есть я имел на руках только вот такой стремительно развивающийся вектор в виде Нурбека, а дальше приехал в Казань и познакомился здесь с Ромой Феодори, с которым не работал до этого. Художница Василина Харламова, драматург Дина Сафина, музыкант Ислам Валеев. В общем, ехал к одному человеку, а приехал к команде. Она вся замечательная, очень нравится коммуникация внутри — она совершенно не вертикальная, а наоборот, горизонтальная. Несмотря на то что мы все права делегируем Роме, но это происходит очень естественно, с доверием. Феодори смотрит, анализирует и с точки зрения именно режиссуры как-то нас собирает.
Я немного переживал, что буду делать свой спектакль, Василина — свой, более визуальный, Дина будет делать драматургию… И мы как лебедь, рак и щука растянемся в разные стороны. Но думаю, что все в порядке.
«Я сначала не был знаком со всей командой спектакля, а только с Нурбеком. И всегда было желание с ним поработать, потому что считаю его очень талантливым и интересным художником. И меня восхищает рост Нурбека за последние 10 лет, честно говоря»
— Как вы формулируете собственную задачу в этом проекте? Почему хореограф Батулла позвал хореографа Варнаву в спектакль, где он является главным артистом и идейным вдохновителем?
— Я думаю, изначально Нурбек позвал меня тоже с целью познакомиться. Я не сомневаюсь, что Нурбек сам все эти танцы может поставить, но в этом и фишка, чтобы обогатить себя. А обогащаешься ты от получения новой информации, которая исходит либо из книг и обучающих материалов, либо из коммуникации с людьми. Папа мне всегда говорил: «Заплати деньги и поговори с умным человеком». В нашем случае — пригласи другого хореографа.
У нас происходит двухсторонний обмен идеями. И мы даже подумываем сделать что-то вместе. Я Нурбека приглашал выступить на гала-концерте #Stageplatforma, но он уехал по делам. А так хотелось бы сделать танцевальную штуку на двоих. Мне кажется, у нас в теории должно быть хорошее сочетание, потому что я беленький, европейский, светленький, а Нурбек такой смугленький и больше с неким азиатским внутренним градусом, напряжением, оттенком.
«Я не сомневаюсь, что Нурбек сам все эти танцы может поставить, но в этом и фишка, чтобы обогатить себя»
— В афише «Әңгәмә» / «Диалог» (Проект реализован при финансовой поддержке мнистерства культуры Российской Федерации. Грант предоставлен ООГО «Российский фонд культуры», — прим. ред.) заявлен как «спектакль-инсталляция».Это будет ближе к пластическому спектаклю в драматическом театре или скорее похоже на перформанс в галерее современного искусства?
— Я думаю, что вообще жанр до сих пор еще определяется. Мне нравится, что работа очень свободная. В балетном театре я всегда чувствую некоторое напряжение, несмотря на то что люблю его и давно работаю. Это связано с довольно фиксированной и четкой партитурой. То есть если ты не попросил людей включить лампочку в каком-то месте, то ее никто не включит. А коммуникация у таких свободных проектов другая, я их делал, например, с театром АХЕ в последние годы, свои какие-то танцсабантуи. Здесь ты просто встречаешься с родными людьми, для того чтобы провести время с ними, и финальный продукт уже не имеет такого значения, потому что захватывает сам процесс.
26 и 27 ноября на театральной площадке MOÑ в Нацбиблиотеке РТ состоится премьера спектакля-инсталляции «Әңгәмә» / «Диалог». Авторы постановки определяют эту работу как «попытку определить татарскую национальную идентичность через творческий диалог отца с сыном».
Отправной точкой стали взаимоотношения актера и танцовщика Нурбека Батуллы, ставшего идейным вдохновителем этой работы, и его отца — народного писателя и общественного деятеля Татарстана Рабита Батуллы.
«Для меня каждый новый проект — это возможность разобраться с внутренними демонами. А этот проект еще и возможность поучиться у мастеров своего дела: режиссер, хореограф, драматург, художники и музыканты. У каждого есть чему научиться», — говорит Батулла-младший.
Интересно, что «Әңгәмә» / «Диалог» собрал звездный состав авторов, лауреатов национальной театральной премии «Золотая маска»: режиссер-куратор Роман Феодори (худрук Красноярского ТЮЗа), хореограф Владимир Варнава (в Мариинском театре идут его авторские балеты), драматург Дина Сафина, актер Батулла-младший.
Спектакль-инсталляция «Әңгәмә» / «Диалог» — это исследование глубинной памяти татарского народа и национальной идентичности в современном мире через частную историю, цель которой — в укреплении связи культуры прошлого и настоящего.
Проект инициирован творческим объединением «Алиф» и театральной площадкой MOÑ и реализуется с использованием гранта, предоставленного ООГО «Российский фонд культуры».
В данном случае в Казани у нас абсолютно экспериментальный процесс. Мы очень многое пробуем, много от чего отказываемся, переворачиваем: а давайте теперь все то же самое мы станцуем на двух-трехметровой лестнице. Конечно, в балетном театре это невозможно. Там ты говоришь: «Давайте все то же самое станцуем на лестнице». Отвечают: «Так, хорошо, на какой лестнице мне начать? На какую ступеньку спуститься в следующую секунду?» А тут просто — давайте попробуем на лестнице, и, собственно, артист, Нурбек, начинает это адаптировать. Работаем этюдным методом, он больше характерен для драматического театра, когда артист приносит какие-то наработки. Причем Нурбек довольно много несет всего. Повторяю: мы много от чего отказываемся, но при этом горшочек все равно варит.
— Это спектакль об отношениях отца и сына, но будет ли в нем какая-то история, сюжет, который смогут считывать зрители?
— Я уверен, что это не будет танцспектакль. Думаю, что все же у спектакля есть нарративная линия (не сказать, что прямо сюжет), и Нурбек вербально эту информацию о папе передает. Но также мы пытаемся использовать его ресурс — владение своим телом, чтобы он был менее обслуживающим, как в драматическом театре: а теперь танец официантов и идет музыкальный номер. Мы пытаемся убрать границы между тем, где он прямо, вербально передает информацию и где он невербально передает информацию телом. Этим мы занимаемся в третий период репетиций.
«Я уверен, что это не будет танцспектакль. Думаю, что все же у спектакля есть нарративная линия (не сказать, что прямо сюжет), и Нурбек вербально эту информацию о папе передает»
«Татарская культура очень серьезная, большая и лично у меня как художника вызывает интерес»
— Также в аннотации спектакля заявлено, что «Әңгәмә» / «Диалог» — это про поиски татарской идентичности, ее сохранение и прочее. Нурбек Батулла как раз один из главных героев современной татарской культуры, но многие люди из команды, делающей спектакль, с татарской культурой не связаны. Это не было для вас трудностью?
— Надо сказать, что татарская культура очень серьезная, большая и лично у меня как художника вызывает интерес и всегда вызывала. Я к Олегу Ивенко на фестиваль #Stageplatforma приезжал множество раз в Казань, я бы вообще хотел сделать что-то специфическое с акцентом на татарскую культуру, потому что мне это интересно. Плюс опять же Нурбек довольно мощное ядро, представитель этой культуры, потому процесс становится еще интереснее. Это не человек, который просто вырос в Татарстане, ну и какое-то имеет к нему отношение — родители по-татарски не говорят, извините, я танцор… Нет, их семья — плоть от плоти татарской культуры, их отношения с отцом — сердце, из которого спектакль растет. Мне все это безумно интересно, плюс у меня есть такой замечательный проводник этой культуры.
— Не могу в данной связи не спросить вас, как человека, связанного с Мариинским театром. Есть татарский балет Фарида Яруллина «Шурале», который много лет идет в театре имени Джалиля и Мариинке. Почему он так прижился в Петербурге? Вы сами танцевали в «Шурале»?
— Я не танцевал в «Шурале». Во-первых, балет очень яркий, сказочный, но в то же время довольно крепкий. В нем нет ощущения, что ты смотришь… Ты, конечно, ловишь себя на том, что смотришь некую старую форму спектакля, но Леонид Якобсон — талантливейший хореограф, который и сегодня актуален. «Спартак» Якобсона мне нравится в разы больше, чем «Спартак» Григоровича, хотя как-то принято, особенно в балетном сообществе, по-другому расставлять приоритеты. Я себе отдаю отчет в том, почему так получилось. Потому что «Спартак» Григоровича связан именно с балетной техникой, там много прыжков, маскулинности, людям нравится это танцевать. Но «Спартак» Якобсона в этом плане смотрится... Если я смотрю с позиции хореографа, для меня он более интересный, насыщенный, погружающий. Там по режиссуре и по иллюзии, которую спектакль создает, сильно выше. Это, надо сказать, свойство Якобсона — создавать другое измерение, иногда пользуясь академическими и, казалось бы, устаревшими приемами, но фишка в том, что это работает. Там есть банальная арка, из которой люди бесконечно выходят, она повернута на три четверти к зрителю, и публика обманывается, не зная, сколько там людей заряжено. Они делают парад, заходят за кулису и выходят по кругу еще раз. А у тебя ощущение бесконечного марша. Банальный, простой прием, но он работает.
А у Григоровича бутафорские цепи. Я вижу, что они картонные, ненастоящие. И в его спектакле очень много такого — в общем, невечные приемы. Не хочется наезжать на мастера, но в моем приоритете — балет Якобсона. Вообще, я считаю Якобсона недооцененным хореографом в нашей стране и безумно интересным.
Владимир Варнава, танцуя буквально каждым мускулом, показал трагедию героя песни Александра Вертинского Piccolo bambino, того самого, кто «был другом Магдалины, только другом, не мужчиной»
— В общем, татарская культура должна быть благодарна хореографу Якобсону за «Шурале».
— Можно так сказать. Тут еще такой фактор влияет: Якобсон — петербуржец, и, думаю, это дань уважения Мариинского театра ему — сохранение спектакля в репертуаре. Помимо того что у них есть в репертуаре классный большой спектакль, они еще к нему чуть более трепетно относятся, потому что понимают: «Шурале» в Мариинке — это петербургский спектакль.
И плюс опять же, возвращаясь к тому, что татарская культура очень яркая, богатая и многообразная, она хранит в себе несколько разных сочетаний. Какие-то вещи остались от язычества, а также система ислама. Все это миксуется в интересной, сказочной форме, она действительно тебя развлекает. Современный танец, возможно, сейчас пытается иначе переосмыслить момент развлечения зрителя, но там он довольно конкретно и буквально представлен. Мы должны понимать, что это было, во-первых, очень давно, во-вторых, имеет место быть сегодня. Потому я этот спектакль люблю.
Ну и главный герой, сам Шурале, действительно экстравыразительный и по пластике, и по характеру. Я думаю, что любой артист, в котором есть страсть, с удовольствием за эту партию берется. Партии бывают разные, где-то надо меньше характера и больше школы, поддать благородной крови. В данном случае это вкусная, аппетитная партия.
«Я к Олегу Ивенко на фестиваль #Stageplatforma приезжал множество раз в Казань, я бы вообще хотел сделать что-то специфическое с акцентом на татарскую культуру, потому что мне это интересно»
«Находясь в зале, я не смотрю конкретно спектакль, а вступаю в диалог с его автором»
— Еще один повод для вас приехать в Казань — фестиваль #Stageplatforma Олега Ивенко. Как вы оцениваете его усилия по внедрению в умы казанских зрителей, привыкших к балетной классике, современной хореографии?
— Если могу позволить себе оценивать, то оцениваю на пять с плюсом! Признаться честно, возможно, в первый год я был в этом проекте исключительно из-за добрых отношений с Олегом, он позвал меня, я приехал. Но сейчас еще на фестивале в прошлом году я как-то прикипел, очень сильно расположился. Несмотря на то что это по-прежнему балетный гала, но посмотришь на Машу с Марселем Нуриевых, на себя, номера Александра Могилева и понимаешь, что в этом довольно много смелого эксперимента. Особенно для публики, которая привыкла ходить на ту политику, которую ведет театр имени Джалиля. Театр в Казани не ставит современные балеты, не очень интересуется современным танцевальным искусством, это очевидно.
Я вижу, что на сцене во время гала #Stageplatformа происходят очень важные вещи, именно эксперименты, неважно, удались они или нет. Олег делает смелые вещи. Он берет музыку, которая, наверное, не слишком соответствует вечеру, какой-то мальчишка с барабанами… И в этом складывается какой-то ритм, идея преемственности, своя идентичность у этого гала-концерта. Каждый гала все равно берет хореографа за руку — это Габышев, Могилев. По-моему, подобное дорогого стоит. Я не знаю таких примеров, чтобы они происходили в театрах.
Если какой-нибудь бывший солист Большого театра или неважно какого устраивает гала, все равно это часто делает в «безопасной зоне» — давайте вы станцуете «Призрачный бал», дуэт из «Спартака», потом еще Мауро Бигонцетти ставил номер 20 лет назад, давайте его станцуем, там минималистичный свет, мы разденемся по пояс, и все будет… Олег, мне кажется, мыслит по-другому. Неконъюнктурно. Конечно, он пытается выстроить с аудиторией понятную коммуникацию, дорожку, чтобы они не были сильно шокированы, но вместе с тем делает это довольно легко и свободно.
— В этом году на #Stageplatforma была мировая премьера балета «Билли Миллиган», ваши впечатления?
— Впечатления самые теплые, смотрел с открытым сердцем. Радуюсь всем инновациям, приходящим в казанский театр последнее время. Находясь в зале, я не смотрю конкретно спектакль, а вступаю в диалог с его автором (всей командой), цель не в том, чтобы употребить арт-продукт, а в том, чтобы узнать людей, познакомиться с их способом размышлять. Отсюда ничего критичного или хвалебного сказать не могу. Лишь только то, что очевидно: ребята работали искренне. За что уважение и любовь.
— Когда все-таки современная хореография перестанет быть диковиной для российских региональных театров оперы и балета?
— Я давно не работал с региональными балетными труппами, для своих проектов чаще беру артистов из Москвы и Питера — из Мариинки, Стасика, Большого. У этих людей все равно сознание уже другое, надо принять, что у балетных танцовщиков в столице, несмотря на общую законсервированность, мозги сильно раздвинуты в другие стороны. И то, что у Олега они танцуют в «Билли Миллигане», об этом свидетельствует. Они хорошо танцуют, координируют, с ними можно говорить (тут потише, тут погромче) не только категориями «тяни стопу» или «ты неверно исполняешь этот элемент».
«Я вижу, что на сцене во время гала #Stageplatformа происходят очень важные вещи, именно эксперименты, неважно, удались они или нет»
«Я по молодости очень злился на танцовщиков»
— Вы сейчас меньше работаете с театрами оперы и балеты. Но служите в каком-то качестве в Мариинке?
— Я чуть-чуть успокоился. Никогда не служил в Мариинке, но делал там спектакли. Всего с миниатюрами сделал 5–6 постановок продолжительностью от 20 минут до 2 часов.
— Вы следите за ними? В репертуаре Мариинского театра числятся и «Ярославна. Затмение», и «Дафнис и Хлоя»…
— Я не слежу, у меня не получается. «Ярославна» с «Дафнисом» — очень разные спектакли. «Ярославна»… Я был очень молодой, какого-то языка и осмысления того, что делаю по языку, на тот момент не наступило, поэтому очень сильно увлекался режиссурой. Там у меня события, действия, зритель должен все четко понимать, но при этом мне не хотелось быть буквальным, поэтому считаю, что благодаря такому контрапункту какая-то интересная энергия в спектакле присутствует. Я его на видео пересматривал не так давно. Мне в целом понравилось. Я понимаю, что сейчас такое не делаю и, наверное, уже не буду. Но прикольно, что тот человек таким образом размышлял.
А «Дафнис» другой — он уже про телесность. Там меня интересовало, как двигается тело. Я попытался убрать всякий нарратив, доминирование повествования, поэтому там час довольно антропоморфных сцен, которые перетекают друг в друга, и можно обращаться к своим впечатлениям, наверное, как и водится в экспрессионизме, а это очень экспрессионистская музыка Равеля. Я попытался таким же сделать танец, чтобы он больше производил впечатление, чем тащил тебя за руку по какому-то сюжету. И для меня это ценный рост с точки зрения хореографа, мне нравится, что два спектакля так отличаются. Для меня это качественный рост.
— Читал несколько критических статей о ваших спектаклях в Мариинке, авторы к вам были довольно суровы.
— Вначале меня это волновало, было обидно — работаешь столько времени, а потом упрекают. Но в целом у меня выработался к подобному иммунитет, легкое отношение.
— Сейчас вам интереснее увидеть как зрителю спектакль в академическом театре оперы и балета или быть в жюри «Танцев на ТНТ»?
— Мне интересно везде, чтобы себя не обидеть. Исторически так сложилось, что 10 лет назад интерес к современному танцу и тому, что я делаю, был другой, его было меньше. А балетный театр — это один балетный материал. По молодости очень злился на танцовщиков, что они не могут сделать то, чего я хочу.
Проблема в том, что я образование свое позднее получал в среде современного, экспериментального искусства. Тот же театр АХЕ, с которым я провел кучу лабораторий. Они мажутся, красятся, убивают сцену, работают с фактурами, явлениями, огнем, водой, танцуют, поют, читают рэп. Нет предела, так скажем. Но они пришли из драматического театра. Балетный театр к такой свободе вообще не готов. И я захожу с понимания того, как это может быть, и пытаюсь их, танцовщиков, заставить к такой свободе прийти. Но никого невозможно заставить. Это с годами для меня стало интересной платформой, на которой можно найти новое, яркое воплощение для некоторых идей. Конечно, хочется, чтобы все были заряжены и верили. Но в «Ярославне» у меня было около 70 человек только на сцене и заразить каждого верой в то, что вы сейчас двигаете современное искусство, невозможно. Потому ты относишься к ним как к функциям. Я этого не люблю, но иногда приходится в себе такой рычажок поворачивать, имея дело с подобными вещами.
«У него своя точка зрения, свой фокус на то, что он делает. И вкус, безусловно, есть информация, есть осведомленность и харизма. Если перекладывать на танец, там должно быть три вещи: техника, страсть и воображение. Все это есть у Курентзиса»
«У меня исключительно положительная коммуникация с Теодором»
— Вы работали в качестве хореографа у целого ряда известных режиссеров в драматическом театре — Максим Диденко, Валерий Фокин. Насколько такая работа обогащает профессионально?
— По молодости, конечно, очень сильно обогащала. Потому что ты приходишь на мастер-класс, связанный с танцем, и европейский хореограф рассказывает о новом качестве, танцевальном тексте. А в работе с режиссером ты погружаешься в совсем иное поле. Учишься, как они выстраивают мизансцены, работают или не работают с жестом, ритмом спектакля, пространством. Допустим, у Шапиро, где мы с Нурбеком впервые встретились, есть правило — пока нет пространства, он не начинает этот спектакль. Интересно.
У меня был всегда вопрос: откуда начинается танец? Я уже поставил балет в Петрозаводске и несколько миниатюр, не понимая, откуда начинается танец и правильно ли я все это делаю. А потом у знаменитого танцовщика и хореографа Михаила Фокина прочитал, что танец может начинаться откуда угодно — с запаха, впечатления. Я подумал: «Спасибо тебе, брат, ты просто меня освободил». Я просто выдохнул.
К сожалению, преподаватели искусства балетмейстера тебе этого не рассказывают. Тебе говорят: вот тебе методичка — завязка, развитие. Это правильные формулы, но они остаются в теории. А когда ты уже непосредственно работаешь с человеком, который много чего поделал руками… Хореограф довольно редкая профессия, поэтому я ценю каждую возможность поболтать с более-менее опытными хореографами, а также со своими сверстниками. Я стараюсь идти к тенденции не отдаляться от своих коллег, а наоборот, как можно больше с ними артикулировать. Для меня теплая дружба с Нурбеком очень важна.
— Еще вы сотрудничаете с Теодором Курентзисом, о котором приходится слышать множество самых разных отзывов. По-вашему, в чем феномен этого музыканта?
— У него своя точка зрения, свой фокус на то, что он делает. И вкус, безусловно, есть информация, есть осведомленность и харизма. Если перекладывать на танец, там должно быть три вещи: техника, страсть и воображение. Все это есть у Курентзиса.
— Вы недавно делали с Курентзисом проект в Армении.
— Да, я приезжал. Его коллектив MusiсАeterna запустил проект, труппа MusiсАeterna Dance, там две потрясающие девчонки, представительницы Татарстана, — Айсылу Мирхафизхан и Айгуля Бузаева. Мы их взяли, я был одним из тьюторов компании, которая вела кастинг. Это был первый проект Dance Company и сразу заказ в Армению. Они выбрали меня, чтобы я сделал первую работу.
С Теодором я еще работал в Перми на «Петрушке». У меня с ним теплейшие отношения, безмерно его уважаю, и каждая встреча с Теодором, на сцене или перед тобой на стуле, дает новую информацию. Последний раз мы сидели до четырех часов ночи и говорили о Лепаже, Кастеллуччи, как он с ними работал. У меня исключительно положительная коммуникация с Теодором за все 6 лет знакомства и лично для меня, и по работе. Я думаю, «Петрушку» мы тоже сделали очень классно. Я смотрю и понимаю, что там провис по танцу, но режиссерски решил этот спектакль как мог. Тогда я еще не очень понимал, как в балете передавать свои телесные идеи. У меня это заняло сколько-то лет. Я помню, что на репетиции придумал, как объяснить одну идею, и понял, что вокруг этого танцевал пять лет. Но по факту с первой мастерской в Мариинке просил у артистов это пять лет разными словами и способами, но не получалось. Однако ключ нашелся.
«Это видно, когда человек пришел танцевать хореографию ногами или понимает, о чем сейчас идет речь, то, что его танец постепенно растворяется в пространстве. Или как танцовщик управляет временем — как замедляется, ускоряется. Как он работает с плотностью своего движения»
— Что можете выделить из своих последних проектов?
— Я делал «Петрушку» в Третьяковской галерее, но это был спектакль-деконструкция «Петрушки» 2017 года, перформанс. Я сделал такой стендап, рассказывал о том, какой был спектакль, и периодически какие-то части из него показывал.
Признаться честно, премьера была два года назад в Альметьевске, и мы ее делали с одним из основателей театра АХЕ Пашей Семченко. Он один из самых невероятных клоунов, которых я в своей жизни видел. И сказал ему, что я, кажется, буду танцевать один и хотел бы сделать такую сцену, чтобы Балерина и Арап были всего лишь частями Петрушки, а не отдельными персонализированными героями. Спросил: «Паша, через что мне пойти?» Он сказал: «Используй кефир, крупнолистовой чай — получаешь маску Арапа». Потом я думал взять кетчуп — кровавый Петрушка. Это был юмор, цинизм, сырая работа, которая, может быть, даже неприятная физиологически для публики. Но в Альметьевске все были очень рады. Сделали разовую акцию и забыли.
Потом Третьяковка говорит: мы делаем перформансы (что меня смутило), посвященные Игорю Стравинскому. Мой директор Лиза отвечает: «Так у нас есть „Петрушка“». Я туда приехал, и оказалось, что там ничего нельзя сыпать и лить — у меня целая картина вылетает. Я говорю: «Давайте покажу видео на огромной плазме». Они: «Нет, это видео очень поздно согласовано». Начались бюрократические штуки. И в итоге я вживую попробовал комментировать все, что происходит здесь и сейчас, такой театр без кулис. И было прикольно. Это было ближе к тому, что мы с Нурбеком сейчас тут делаем. Какая-то уже синтетическая форма, когда ты выбираешь подходящий медиум, который тебе сейчас нужен, из ряда представленных — здесь буду через повествование, тут попробую телом, а здесь исключительно словами. Душил себя 8 минут микрофоном и говорил текст питерского поэта: «Петрушка засмеялся и сказал, что вы все дураки, сказал и перестал смеяться…» Третьяковка была немного удивлена, все-таки они рассчитывали на балетную форму. Наверное, это можно назвать больше site-specific, чем перформансом.
«Саше (на фото — Александр Челидзе (слева) 46 лет, и он в отличной форме, невероятно выразительный. В свои 46 он стал аккумулировать вокруг себя молодых людей и как-то говорит мне, что сделал спектакль с молодыми танцовщиками»
— А что за спектакль, в котором все падают?
— Грузинский танцовщик Саша Челидзе (я с ним 10 лет дружу и работаю) — это муза моего воображаемого театра. Много на него сделал вещей, больших и маленьких. И оперный театр в Германии, и подвалы в Петербурге. Саше 46 лет, и он в отличной форме, невероятно выразительный. В свои 46 он стал аккумулировать вокруг себя молодых людей и как-то говорит мне, что сделал спектакль с молодыми танцовщиками. Я посмотрел — очень классная энергия. Говорю: «Класс, надо когда-то тоже что-то сделать».
Спектакль идет на новой сцене Александринского театра. Мы начали делать постановку, в качестве темы выбрали неустойчивость, падение — состояние, в котором сейчас все пребывают. Молодые смотрят YouTube, они видят, что танец может быть разным, и хотят развиваться. Они голодные, в 16 лет танцуют порой лучше, чем мы в 26. У нас не было интернета, мы не знали, как танцуют люди вокруг, соответственно, не возникало конкуренции. У них с этим все в порядке.
«Что такое тело современного танцовщика? Что он должен уметь?»
— Несколько лет назад вы мечтали, чтобы была большая, государственная компания современного танца и вы бы там работали. Сохранилось такое желание и есть ли надежда, что подобная организация появится?
— Отчасти из такого намерения и этих людей выросла MusicAeterna Dance.
— Почему до сих пор такой организации нет?
— Что-то есть — «Балет Москва», «Провинциальные танцы». Просто их мало. Не знаю. Художественный руководитель MusicAeterna — Теодор Курентзис, а хореограф, который все это собирает, — моя подруга Настя Пешкова. Я обсуждал с ней много идей и думаю, что это так закономерно. Мы с Настей когда-то рассчитывали, что у меня будет театр и я ее позову, а получилась инверсивная ситуация. Думаю, что это, наоборот, прекрасно, потому что в итоге мы всем этим занимаемся вместе, нашим дружным семейством. Я даю там классы, коррективы.
Мы постоянно обсуждаем, анализируем: что такое тело современного танцовщика? Что он должен уметь? Мы понимаем, что такое имперское, демократическое, тоталитарное тело, но что такое нынешнее тело в России? Имперское тело — это балетное тело, вертикальное устройство композиции, оси. Есть главный солист, есть его приближенная свита, кордебалет. Модерн — это демократия, все танцуют со всеми: мальчики с мальчиками, девочки с девочками, трио, дуэты, квартеты. Все друг друга касаются, используют горизонталь, нет конкретной иерархии. Идея современного искусства — все равны.
— Есть ли ответ на вопрос: что такое тело в России сегодня?
— Мы артикулируем, мы отвечаем. Это не то, на что легко ответить. Но, наверное, все-таки современный танец занимается идеями. И человек становится не исполнителем движений, а исполнителем идей, концепций, мыслей. Это видно, когда человек пришел танцевать хореографию ногами или как танцовщик управляет временем — как замедляется, ускоряется. Как он работает с плотностью своего движения. Надо обратить внимание внутрь и считать идею.
— Как сегодня вы и ваши коллеги переживают все происходящее, что влияет на мир культуры? Кто-то посыпает голову пеплом, а кто-то напоминает, что любые изменения — это всегда шанс для нового витка развития. Вот знаменитый Лоран Илер уехал из России, зато балетную труппу Стасика возглавил 24-летний Максим Севагин.
— Это жизнь. Но хорошо ли, что Илер уехал? Для 24-летнего танцовщика Севагина — да, для труппы — не факт. А может, наоборот, хорошо и мы воспитаем новых хореографов. Не знаю. Но то, что кризис — время возможностей, конечно. Просто надо найти этот коридор возможностей и им воспользоваться, не потеряв при этом себя как человека, потому что это самое сложное.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 0
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.