Иван Коновалов: «В один день Зеленскому скажут: «Извини, мы сделали все что могли»

«Владимир Зеленский в открытую незадолго до начала СВО выступил с заявлением, что Украина хочет отказаться от Будапештского меморандума, то есть вернуть себе ядерный статус. Когда ситуация складывается так, что безумцы стоят у власти, то это уже действительно серьезный повод к размышлению» Фото: Sergey Starostenko / XinHua / Global Look Press

«Зеленский получил такое известное заболевание, как головокружение от успехов»

— Иван Павлович, какие, на ваш взгляд, были предпосылки для начала СВО?

— Предпосылки появлялись давно, еще начиная с 2014 года. Но кристаллизация процесса начала складываться из нескольких более близких по времени факторов. Во-первых, было очевидным, что украинская сторона готовит некую масштабную военную акцию против Донецкой и Луганской народных республик. Это подтвердили и попавшие в руки документы, и публичные признания некоторых ответственных лиц (например, генерал-лейтенант Михаил Забродский об этом заявил в интервью американскому изданию The Economist — прим. ред.). Во-вторых, была отмечена концентрация техники на этом направлении, перебрасывали с других, интенсивно помогал Запад. В декабре — январе ежедневно фиксировались самолеты, которые шли с военными грузами.

Кроме того, Владимир Зеленский в открытую незадолго до начала СВО выступил с заявлением, что Украина хочет отказаться от Будапештского меморандума, то есть вернуть себе ядерный статус. Когда ситуация складывается так, что безумцы стоят у власти, то это уже действительно серьезный повод к размышлению.

Также непосредственно Россия выдвинула требование того, что нужно сделать. Все это зафиксировано на бумаге, но от РФ отмахнулись, просто проигнорировали. В свою очередь, та сторона выдвигала какие-то странные требования. Теперь в ходе СВО вскрылось то, что было еще не совсем явно на момент ее начала. Сейчас мы видим уровень подготовки к военному конфликту этого нацистского государства. Они готовились к очень серьезным боевым действиям, которые напрямую угрожали безопасности России. Вместе с тем мы не объявили войну, а начали проводить именно СВО в мирное время. Это не военное полномасштабное противостояние государств, а специальная операция с ограниченными целями, которые были обозначены, — денацификация и демилитаризация.

— С другой стороны, у нас в стране есть люди, которые уверены, что СВО — это злая воля конкретного человека. Почему они так думают?

— Я бы сказал, что этим людям стоит понимать, по каким законам развивается политика, тем более военная, какую роль играют в этом объективные и субъективные обстоятельства. Потому говорить о том, что кто-то один может решить задачу, вернее, начать процесс, как минимум нелогично. Для того чтобы процесс начался, должны быть созданы объективные обстоятельства, например революция. Как учил классик, это когда верхи не могут, а низы не хотят. Так и тут. Любой конфликт тоже формируется под давлением целого ряда обстоятельств, и чаще всего потом, когда это реализуется, получается кумулятивный эффект, то есть накопление факторов и противодействий приводит к такому сложению обстоятельств, которые и заканчиваются подобным образом. Вместе с тем, конечно, проводится считывание данных, и на основании них Верховный главнокомандующий принимает решение за или против.

— Зеленский действительно говорил, что Украина может вернуть себе статус ядерной державы. Почему он об этом сказал? Он не понимал, что Россию это будет раздражать и станет одной из причин начать известные действия?

— Начнем с того, что Владимир Зеленский получил такое известное заболевание, как головокружение от успехов. Ему показалось, что он может позволить себе все, поскольку за ним стоит коллективный Запад. Более того, он уже ситуацию перевел к фактическому противостоянию с коллективным Западом на определенном этапе. Он и его уже подталкивает к ядерному конфликту, что странам НАТО, а особенно США, не так уж нравится. У киевской власти есть желание продемонстрировать, что никто за ней не стоит, закон им не писан, что указывать им никто не может. Вместе с тем все прекрасно понимают, кто куратор Киева и какие у этой страны или группы стран цели.

Зеленский не совсем политик, он актер, для него это в большей степени роль, чем программа. Как следствие, он вполне спокойно выступает с совершенно безответственными заявлениями. Это для него, если посмотреть глубже, очень характерная черта. Кстати, поскольку зашла речь об отказе от ядерного статуса, нужно вспомнить вообще всю цепь событий вокруг этого так называемого ядерного кризиса Украины. «Грязная» бомба, которую сейчас тоже часто упоминают, появилась в медийном пространстве еще при том человеке, который зачем-то начал войну в Донбассе, при исполняющем обязанности президента Украины в апреле 2014 года Александре Турчинове. Он сказал, что они могут собрать «грязную» бомбу. Потом постепенно последовали заявления, согласно которым Украина обладает значительным количеством ракетных технологий. Если учитывать, что конструкторское бюро «Южное», завод «Южмаш» по разработке и производству ракетных технологий на Украине тогда работали, а также были ядерные институты, которые есть и в Киеве, и в Желтых Водах, где велись разработки соответствующих руд, то можно сказать, что эти заявления указывали на очень опасную игру, которую Киев, к сожалению, постоянно демонстрировал. Возможно, они уже просто заигрались, но в любом случае это абсолютная, полная безответственность. На такое безответственное поведение другие страны реагируют очень серьезно, в чем мы и убеждаемся.

— Некоторое время назад, по-моему, во второй половине лета, якобы был некий конфликт между Владимиром Зеленским и главкомом ВСУ Валерием Залужным. Насколько это правдивая информация, на ваш взгляд?

— Да, конфликт действительно существует, он никуда не делся, а просто отошел на второй план, выведен из медийной плоскости. Было несколько причин. Одна из главных кроется в том, что Зеленский начал понимать, что на фоне Залужного он смотрится крайне слабо. С точки зрения Запада и, например, определенного количества украинских граждан, Залужный все-таки занимается чем-то положительным, в отличие от Зеленского, который в основном устраивает болтовню и самопиар. Это первое.

Во-вторых, Залужный и Зеленский представляют разные команды, на них делали ставки разные люди и политические круги. Когда Залужного начали поднимать довольно сильно, примерно в это же время произошла серьезная зачистка в рядах СБУ, которую начал Зеленский. Зачищены были те, кому он не доверяет, а кроме того, это были показательные действия в отношении тех силовиков, которые, возможно, с его точки зрения, почувствовали, что они слишком свободны, силу и поддержку Запада.

В то же время стали появляться западные журналы с фотографиями Залужного, где его чуть ли не спасителем Украины называли. Зеленский этого терпеть не мог. На текущий момент у них отношения все равно остаются напряженными, просто здесь играет очень важную роль фактор личностных отношений, в том числе и для Запада. Сам Зеленский для Запада олицетворяет нынешнюю киевскую власть, которая борется против нехорошей России, а Залужный все-таки инструмент, который эту политику осуществляет. Как следствие, у Зеленского больше имиджевых бонусов, бо́льшая известность и поддержка. У Залужного этого нет, но Запад устраивает такое противостояние, хотя, очевидно, подобное положение статуса главкома вряд ли устраивает Зеленского, так что конфликт просто тлеет.

— Тогда такой вопрос. Если военные понимали возможность возникновения конфликта, почему они не отговорили Зеленского от идеи конфронтации?

— В управленческие структуры там давно встроены люди совершенно различных взглядов. Но ключевым фактором является возможность хорошо заработать на трафике этой войны. Этим заняты очень многие люди. Очень многие зарабатывают на поставках вооружения. Много оружия уходит неизвестно куда, вроде бы выделяют финансовую помощь, а она никуда не идет, и, главное, все это неподотчетно. Потому сложно, конечно, говорить о мотивации среди этих людей.

Вместе с тем есть часть людей, которые очень сильно мотивированы, очень антироссийски настроены. С другой стороны, было достаточно большое количество офицеров, генералов, которые прошли еще советскую военную школу, окончили советские военные училища и как бы имеют немножко другое отношение к России. Но их по объективным причинам становится меньше, они вымываются, выбиваются из системы. Тот же Залужный, он совсем молодой, насколько я помню, он окончил Одесское высшее командное училище где-то в 1990-е.

— В 1997-м.

— А Буданов вообще 1986 года рождения! (Кирилл Алексеевич Буданов, начальник главного управления разведки министерства обороны Украины (с 2020 года), генерал-майор (2022) — прим. ред.). Вместе с тем многие из них прошли еще и АТО, соответственно, тоже оказались в определенном идеологическом поле, плюс имеют некий авторитет и приличный военный опыт. Многие западные военные специалисты уверены в том, что между офисом президента, Генеральным штабом и силовыми структурами нет должного взаимопонимания. В принципе, некая связь существует, но не такая, чтобы действовать эффективно. Скажем, у нас во времена Великой Отечественной войны действовал Государственный комитет обороны — общая структура, которая координировала усилия всех органов власти по данному вопросу, управляла всем процессом для достижения победы. Сейчас, кстати, мы опять сделали координационный совет, но для этого нужно было пройти большой путь, несколько месяцев СВО, чтобы стало понятно, что нужно делать. Он управляет всем — гаджеты, экипировка, квадрокоптеры; все это его задачи. Это стратегический подход. У Украины сейчас такого нет.

«Вместе с тем мы не объявили войну, а начали проводить именно СВО в мирное время. Это не военное полномасштабное противостояние государств, а специальная операция с ограниченными целями, которые были обозначены, — денацификация и демилитаризация» Фото: © Константин Михальчевский, РИА «Новости»

«Для западных украинцев до последнего времени, пока не началась воздушная операция, вся эта СВО вообще была где-то далеко»

— В самом начале СВО Владимир Путин обратился к украинским военным, сказав, что у нас с вами больше общего, чем с «бандой нацистов и наркоманов». Почему в итоге мы просчитались и оказалось, что украинские военные — это члены той же самой банды? 

— Я не считаю, что был просчет, это было обращение к той части здравомыслящих военных, которые понимают ситуацию. Они еще за несколько месяцев до начала СВО составляли достаточно приличный процент. Безусловно, структурно они не являлись каким-то значимым элементом, но такие были! Я бы не сказал, что у нас было отношение, что мы сумеем договориться, а украинская армия уйдет в сторону. Конечно, имелись и такие ожидания, как это, скажем, было в Чехословакии в свое время. Но, с другой стороны, их 8 лет обрабатывали. Было понятно, что столкновения не избежать, поэтому и действовать постарались быстро, но ограниченными силами. Так что ощущения, что украинская армия сложит оружие и пропустит российские войска, скорее всего, не было. Кроме того, не забывайте, что там у каждого более-менее значимого командира находились соглядатаи из числа неонацистов. Комиссарами я бы их постеснялся назвать, но что-то по форме общее между ними было. По сути, они следили за ситуацией, чтобы командир не расслаблялся и не подумал оставить солдат в казармах. Так что в этом смысле украинская армия не совсем самостоятельно принимала решения.

— Поговорим о потерях украинской стороны. Цифры от западных источников — более 400 тысяч, Урсула фон дер Ляйен заявила о более 100 тысячах погибших. Российское командование называет цифру порядка 80 тысяч. Почему такой разброс в подсчетах?

— Тут нужно иметь в виду, что на самом деле наше командование старается ориентироваться на подтвержденные данные, а это требует серьезных усилий. То есть мы привлекаем данные агентурной разведки, спутниковой группировки, воздушной разведки и других средств разведки, а также наблюдения, которыми мы располагаем. Из этого массива данных складывается наше более-менее реальное понимание потерь противника.

Я полагаю, что реальное количество погибших действительно перевалило за 100 тысяч человек. Кроме того, нужно помнить, что еще есть огромное число раненых, а также тех, которые умерли в госпиталях. Их, я подчеркну, вообще не считают, то есть эти данные проверить невозможно. Так что потери, как ни крути, огромные, но на Западе к этому относятся не так критично, как у нас. Там есть разные специалисты, которые очень любят прикидывать на глазок и давать примерный результат, исходя из типов операций или интенсивности боев. Прикидывают, сколько там должно быть примерно потерь по технике, личному составу и так далее. Это достаточно характерный пример анализа для публичных высказываний. С другой стороны, не секрет, что на стороне Украины сражаются западные специалисты, поэтому, вполне возможно, они все знают из первых рук.

— Но даже если мы берем цифру 80 тысяч, то это страшные потери. Это небольшой городок, район не густо заселенной области. Буквально у каждого если не родственник, то как минимум знакомый должен быть, который не вернулся из зоны боевых действий. Почему украинское общество настолько нечувствительно к этим потерям?

— Вопрос хороший. На Украине важнейшую роль играет региональный фактор. Западная Украина — это далеко не восточная ее часть, Киев тоже отдельная территория, у него свои приоритеты, это и столица, и в целом особый город. Одесса тоже не похожа ни на Западную Украину, ни на Восточную. И каждый из этих регионов имеет свои настроения, может быть, они не выглядят чем-то значимым, но внутри себя все эти местечковые настроения относительно друг друга много значат. Для западных украинцев до последнего времени, пока не началась воздушная операция, вся эта СВО вообще была где-то далеко, на той территории, о которой они ничего не знают и знать не хотят. Прекрасно помню, как еще раньше, в 2014 году, когда эти события только начинались, украинская армия вела боевые действия против народного ополчения республик. Был случай: стоит один украинский блокпост, его атакуют ополченцы, он вызывает подмогу, далее радиосообщение: «Вы откуда?» — «Сумы». — «А мы из Тернополя», — и молчание. Этот фактор играет огромную роль.

Там очень важен именно свой регион. Обратите внимание, последние волны мобилизации киевский режим проводит на прифронтовых территориях, где большинство населения — русские или русскоязычные. Почему? Да чтобы меньше проблем было в умонастроениях на западных территориях, которые они не считают своим оплотом. А настроения там понятные: зачем западным украинцам умирать на востоке? Кому там нужен Харьков или Херсон? Возможно, они там никогда не были и не будут. Поэтому такая политика проводится неслучайно.

Как следствие, с одной стороны, это играет роль, а с другой — за те 30 лет с украинским обществом провели серьезную работу. Как только начались боевые действия, киевская пропагандистская машина мигом это использовала. Собственно, многие в Киеве, Львове искренне думали до последнего времени, что украинская армия уже если не под Воронежем, то как минимум выходит на границу с Ростовской областью. Одни победные реляции. Сейчас, конечно, картина у них складывается перед глазами менее радужная, особенно это стало очевидно после наших ударов по инфраструктуре и в целом работе наших ВКС, которые нанесли ракетные удары в глубокий тыл противника. Многим открылась реальная картина того, что происходит, что страна катится в экономический хаос, энергетический кризис, и многим становится понятно, что все это прямые последствия политики Владимира Зеленского. В конце концов именно он своей неуступчивостью и недипломатичностью, неспособностью учитывать чужие интересы довел страну до такого состояния.

— Почему на Украине так и не получилось создать единую политическую нацию?

— Я уже говорил, что страна расколота на Восточную и Западную Украины. Они в любые времена были в состоянии полуконфронтации. Если уж так говорить, то Восточная Украина — химера. В реальности это южный регион России. Но усилиями уже советской власти, большевиков, которым нужно было лояльное отношение так называемых украинских элит, произошло присоединение огромного количества земель. Соответственно, какое-то время проводилась насильственная украинизация. Крым тоже оказался в итоге украинским, правда, это уже было благодаря товарищу Никите Хрущеву. Хотя какой он нам товарищ?

В итоге все и вылилось в неприятие. Когда произошло противостояние в Донбассе, что начали эти западные «друзья» кричать? Режь «русню», «русня» — враги! Они и смотрят на эти территории как на ненастоящие, настоящая Украина там, за Днепром, а на своих же сограждан смотрят как на мигрантов из чужой страны. Поэтому и шпыняют их, бьют за русский язык и в целом отыгрываются.

— Но вместе с этим украинцев, судя по тому, что показывают в западных новостях, плохо принимают и там…

— Тут, конечно, сыграла роль определенная пропаганда о том, что на Западе все переживают, ждут с распростертыми объятиями, что все позволено, приезжайте, отдыхайте и ничего не делайте, все решат за вас. Арестович, кажется, сказал: «Во всем мире украинцев встречают как богов, спустившихся с небес». Люди с таким эмоциональным фоном поехали туда. Оказалось, что там есть железные правила, которые распространяются на всех, мигрант ты или нет, но их необходимо соблюдать. А украинцы это не восприняли всерьез, что привело к целому ряду столкновений и, в свою очередь, к резкому охлаждению европейского обывателя к погорельцу с Украины. В Болгарии, как коллега рассказывал, уже до мордобоя доходит, потому что, по мнению болгар, украинские беженцы ведут себя нагло и неприемлемо. Многие из них оттуда уже уехали, было около 180 тысяч, а осталось около 80 и меньше. А с точки зрения европейцев, повторюсь, нашествие украинских беженцев мало чем отличается от сирийских.

— Вернемся на восток. Когда смотришь хронику сражения под Артемовском, создается неиллюзорное ощущение, что ты попал на поля Первой мировой войны. Скошенный выстрелами лес, залитые грязью окопы, линия фронта, которая практически стоит на месте. Почему мы не можем сконцентрировать достаточное количество войск и все-таки взять этот несчастный город?

— Давайте для начала отметим тот факт, что центральный, или донецкий, фронт — это единственное направление, где мы пусть и с минимальным продвижением, но идем вперед. На этом участке продвижение было постоянно, вместе с тем театр военных действий таков, что там практически вся территория превращена в один укрепрайон, где на каждом квадратном метре расположен бункер или окопы полного профиля, стоят заглубленные сооружения командных пунктов. Кроме того, там же еще и огромная заводская агломерация. Донбасс — это огромное количество заводов, разбросанных по всей территории, начиная от самого Донецка и до Славянска. Дорога Константиновка –Дружковка — Краматорск — Славянск — одни заводы и населенные пункты, превращенные в крепости. Я был в Марьинке, когда там двигались наши силы. Это пригородный район, где каждый дом — это укрепленный пункт, долговременная оборонительная точка. Если дома стоят рядом, то между ними перемычки, если стоят через дорогу, то выкопаны подземные ходы, чтобы менять огневые позиции, переходить из одной точки в другую и делать это не по улице. Представляете, как это все готовилось, сколько стали и бетона было залито?

Если на южном и северном флангах сейчас происходит позиционная война, можно сказать, маневренная оборона, на севере ситуация, при которой небольшие отряды делают вылазки, контратакуют в тот момент, когда противник пытается прощупывать оборону небольшими силами. А на южном направлении ситуация сложилась таким образом, что река прикрывает, там по естественным причинам наступать не получается. В итоге основные силы отправляются на центральный фронт. Поэтому получается, что под Донецк, где концентрируются основные силы противника, враг туда регулярно отправляет подкрепление. В результате мы получаем не очень протяженный участок фронта, на котором происходит концентрация больших сил.

Еще я бы обратил внимание, что ситуация тоже начинает меняться. Сейчас войска противника могут передвигаться только по трассам, земля сырая еще, скрытно по «зеленке» перебраться, как это было летом, теперь нельзя. Как только противник выходит на трассу, мы его и накрываем. В итоге сильно растут потери. С другой стороны, противник тоже прекрасно понимает, что выбор один — либо отходить, либо все-таки оказаться в окружении и повторить судьбу гарнизона Мариуполя, который в итоге сдался.

«Тактика — это оперативное искусство, стратегия — умение видеть совокупность тактических действий, а большая стратегия — умение управлять совокупностями фронтов» Фото: © Константин Михальчевский, РИА «Новости»

«Харьков восстановили, восстановим и Донбасс»

— Как же мы это восстанавливать будем? Там же все нужно строить буквально с нуля.

— Согласен, но это уже как раз вопрос к координационному совету, он же и этот вопрос должен будет решать, концентрировать усилия по восстановлению. В целом, я думаю, будут приниматься планы реконструкции уже по конкретному месту. Например, в Мариуполе восстановление сразу приняло широкий размах. А там, где восстановить невозможно, начали строить новые дома. При этом я бы не стал говорить про тяжелое бремя. Давайте вспомним, что Донбасс — это один из самых богатых регионов на территории бывшего Советского Союза. Там есть все: бассейны угля, железо, производство металла и другие полезные ископаемые, в том числе газ. Можно долго перечислять. Так что эти вложения, естественно, окупятся.

— Я скорее о том, что там люди живут, а дома у них не осталось…

— Это правда, тут не поспоришь. Впрочем, людей размещают и довольно активно по югу России, в Краснодарском крае, Крыму, Ставрополье, Ростовской области. С освобожденных территорий их вывозят подальше от боевых действий. В остальном же, конечно, ясно, что люди хотят не беженцами жить, а у себя дома. Поэтому упор делается на то, чтобы восстанавливать разрушенное. Я так скажу: во время Великой Отечественной войны Харьков был уничтожен практически полностью, одни руины остались. Но его восстановили, восстановим и Донбасс.

— Важный вопрос: почему нам пришлось оставить Херсон?

— Есть три вида планирования: тактика, стратегия и большая стратегия. Тактика — это оперативное искусство, стратегия — умение видеть совокупность тактических действий, а большая стратегия — умение управлять совокупностями фронтов. Касаемо Херсона было принято решение по следующим причинам: ликвидировать угрозу прорыва Каховской плотины мы не могли, как и оборонять город, находящийся в низине за рекой, с крайне тяжелым снабжением, в условиях того, что противник бил по мостам. В случае продолжения тех боевых действий мы бы получили отрезанную от основных сил снабжения группировку, которую бы враг перебил. Вместе с тем эта же группа войск не выполняла никакой задачи, кроме как защиты непосредственно Херсона. Продвижения на север там не планировалось. При этом резервы от частичной мобилизации еще не подошли. В итоге, как я понимаю, было принято решение о том, что существующие части и соединения должны были отправится на центральное и харьковское направление, чтобы усилить относительно небольшие скопления российских сил, могли прикрыть плотно всю линию противостояния. Как мы видим, украинская сторона пробовала давить, пыталась просочиться своими диверсионно-разведывательными группами, но успехов тут не случилось, в результате фронт встал точно по реке. Ключевой момент — мы не собирались там двигаться дальше, просто задачи такой не стояло. 

— Вместе с тем мы же потеряли выход за Днепр. Теперь, чтобы переправиться через реку, нам нужно будет потратить колоссальные усилия, несоизмеримые с тем кавалерийским наскоком, который мы провернули в феврале — марте. Кроме того, одна из декларируемых задач СВО — это выход на границу с Приднестровьем, так как «там тоже есть проблемы».

— Таких задач у СВО нет. Цели всего две — демилитаризация и денацификация. Их мы и выполняли. Границы ввода войск не обозначались, все зависело от развития военной обстановки на местах. Просто в какой-то момент военные эксперты начали говорить, что нам крайне предпочтителен выход на Одессу и до границы с Тирасполем. Это, конечно, было бы неплохим результатом, но наше военное командование и военно-политическое руководство страны заявлений по поводу этого не делали.

— Не соглашусь. 22 апреля об этом на годовом собрании союза предприятий оборонных отраслей промышленности Свердловской области заявил заместитель командующего войсками Центрального военного округа (ЦВО) генерал-майор Рустам Миннекаев. Цитирую: «Контроль над югом Украины — это еще один выход в Приднестровье, где также отмечаются факты притеснения русскоязычного населения».

— Это все-таки было заявление конкретного, пусть и уважаемого человека, но не поставленные цели и задачи военно-политического руководства страны.

— Что думаете насчет медийного скандала с генералом Александром Лапиным?

— Честно говоря, не хочу влезать в эту историю. Скажу лишь, что очень многие полагают, что верным было бы ему вернуться на фронт.

— У нас достаточно много, что называется, парадных образцов техники: «Курганец», «Армата», «Бумеранг». Все они красиво и бодро ездят по Красной площади. Можем ли мы их увидеть в зоне СВО?

— Современная техника появляется в небольших количествах. Тот же танк Т-90 там уже был. Конечно, основной танк на СВО — это Т-72Б3. Но тут нужно понимать, что наш оборонно-промышленный комплекс начал работать на обеспечение нужд Вооруженных сил после Олимпийской войны 2008 года, когда мы, защитив Южную Осетию, вдруг поняли, что армию нужно модернизировать. Причем не только ее, но и ПВО, и ракетные комплексы, и комплексы радиоэлектронной борьбы, а также многие другие типы вооружения. До этого времени предприятия выживали в основном за счет международных заказов, что позволяло им держаться на плаву.

Сейчас, конечно, ситуация изменилась, тем более сместились приоритеты из-за СВО. Но новинок техники, скажем так, все равно не так много. Да, они появляются на поле боя, но чуть-чуть. Если вы хотите услышать ответ на вопрос, когда появится полк, оснащенный танками «Армата», то у меня на этот вопрос ответа нет. Не знаю. Сейчас, как вы видите, мы уперлись в средства авиации и беспилотники, они очень важны. Но самое главное — это пехота, люди все решают, а не техника. Важнейший фактор — умение пехоты держать позицию. Конечно же, наши боги войны, артиллеристы, тоже оказались незаменимыми.

Средства сейчас эффективнее всего тратить, с одной стороны, на ремонт имеющейся техники, которая объективно выходит из строя. Это прежде всего наша бронетехника и артиллерия, потому что они ведут стрельбу крайне интенсивно и износ ствола — это вполне реальная проблема. Что может изменить на поле боя появление новых и перспективных платформ? Да ничего толком не изменит. Воевать нужно на понятном, привычном и массовом. Вместе с тем новая техника производится, просто ее делается не так много, но в какой-то момент количество возьмет свое и уже будут использовать именно ее. В принципе, мы уже сейчас частично воюем не за счет советского задела, а за счет техники, которая была собрана и даже разработана после 1991-го.

— У нас на 2022 год военный бюджет был около 3,5 триллиона рублей, на 2023-й планируется увеличить, по-моему, до 4,9 триллиона. Какие задачи стоят перед нашей военной промышленностью?

— Как я уже сказал, у нас стоит задача обеспечить отдельного военнослужащего как самостоятельную боевую единицу. Это очень важный фактор. Но вместе с тем, конечно, наступательный маневр сохраняет свою актуальность. Разумеется, это ремонт и модернизация бронетехники, улучшение защиты, динамическая и активная броня. Это и повышение огневой мощи, и увеличение дальнобойности. Будет много тратиться на разработку и производство беспилотников. Кроме того, мы явно не ожидали того, что коллективный Запад будет снабжать таким количеством вооружения Украину, включая терминалы от Илона Маска. Мы фактически ведем борьбу со всем блоком НАТО, просто в качестве прокси-стороны выступает украинская армия. Поэтому такие задачи и ставятся во главу угла. Как следствие, для их решения нужны средства. Кроме того, как я уже говорил, действующий координационный совет будет формировать непосредственно задачи для финансирования. Скорее всего, будут разработаны средства и нормативы, которые бы повышали мобильность конкретных воинских соединений, скажем, уровня роты. Эти вопросы должны решаться, дорабатываться. Огромное количество усилий нужно будет перебросить на производство сопутствующих вещей именно для военно-промышленного комплекса. Скажем, производство неких электроприборов двойного назначения может серьезно уйти в сторону военного заказа. За все это нужно платить, потому потратить на него придется больше.

— Философский вопрос. Можно ли было решить конфликт в Донбассе миром?

— Конечно, можно. Но твердая позиция Запада, который пообещал украинскому руководству поддержку даже в самой тяжелой ситуации, во многом сыграла злую шутку. Украинское руководство, чувствуя за собой силу, отказывалось от переговоров. Хотя, если вы вспомните, в самом начале, когда СВО только началась, этих людей охватил ужас и они были согласны вести переговоры. Более того, даже что-то обсуждалось, но Запад стоял на своем: мы вам дадим что угодно, только продолжайте войну. Как говорится, до последнего украинца. Вместе с тем сам Запад прекрасно понимает, что Украина не может выиграть у ядерной державы, она уже проиграла и этот военный конфликт нужен только для того, чтобы Россия понесла максимальный ущерб. Киев, похоже, не понимает, что поддержка Западом прекратится так же бодро и стремительно, как началась. Просто в один день ему скажут: «Извините, мы сделали все что могли». И вот тогда киевскому режиму действительно станет страшно.