Александр Расческов: «Если раньше вероятность осложнений была 70 процентов, то сегодня речь идет о долях процента — сотой или даже тысячной доли» Фото: Сергей Елагин

«Раньше глаз разрезали «от уха до уха», а сейчас делают прокольчик»

— Александр Юрьевич, что еще, кроме возраста и наследственности, главный враг зрения?

— По мере взросления потенциал нашего организма уменьшается, нужно слушать его и вовремя обращаться к врачам. Тем более что современная медицина способна решать задачи любого уровня сложности, а о современных технологиях, оборудовании еще лет 20 назад мы не могли и мечтать! Сегодня во всех кабинетах нашей клиники стоят томографы, которые показывают не только общее состояние глаза, но и функциональные изменения. А вмешательство доктора, вооруженного современной техникой, может изменить это состояние в лучшую сторону.

Бывают и чисто анатомические изменения. К примеру, всю жизнь у нас растет хрусталик. Если изначально он имеет объем около 120 кубических миллиметров, то к 70–80 годам он уже 250–270 «кубиков». Он, как луковка, растет в объеме и, конечно, при каком-то анатомическом несоответствии начинает сдавливать. Если вовремя это заметить, то можно предотвратить развитие такого заболевания, как глаукома.

— Генетика тоже играет роль?

— Да, такие генетические заболевания, как пигментный ретинит, дистрофия сетчатки, уже сложнее, но по степени выявленных заболеваний можно проводить нейротрофическую или генетическую терапию. Когда генетическое заболевание выявляется на ранних стадиях, можно так влиять на синтез белков, что полностью исключается развитие процесса.

Современная техника и технологии позволяют более прицельно вмешиваться, подвергать операции или другому воздействию не весь глаз, а конкретный его участок. Например, площадь участка, на котором я оперирую в макулярной области — самом центре сетчатки глаза, отвечающем за остроту зрения, — порядка 4 квадратных миллиметров. Раньше операции были очень травматичны, потому что глаз разрезали, условно говоря, «от уха до уха», работали только с крупными патологиями. Естественно, было много осложнений. Помните, было такое выражение — «ждем созревания катаракты»? Это происходило потому, что последствия операций были малопредсказуемы, и они проводились только в крайнем случае, когда человек практически ослеп. А сейчас операции проходят через миллиметровый прокольчик. Операция становится прогнозируемой, количество осложнений на несколько порядков меньше. Если раньше вероятность осложнений была 70 процентов, то сегодня речь идет о долях процента — сотой или даже тысячной доли. 

— Безусловно, обращаться к докторам надо, особенно после 50 лет. А в детстве и молодом возрасте можно что-то делать в качестве профилактики? Например, читатели спрашивают о пользе упражнений для глаз, витаминных препаратов, моркови и черники. Что делать, чтобы как можно дольше сохранить остроту зрения?

— Следить за зрением нужно с самого рождения. Очень важно, чтобы ребенок проходил обследование у врача-офтальмолога, чтобы понять, нет ли какого-то нарушения. Особенно это касается недоношенных детей. Если из-за нарушений в глазах мозг не увидел четкую картинку, то человек на всю жизнь может остаться невидящим или косоглазым.

Следующий важный период — это когда человек пошел в школу, в это время надо обязательно проверить зрение. Если ребенку из-за проблем со зрением трудно получать информацию, учиться, то он должен сидеть за первой партой или какими-нибудь способами коррекции нужно дать ему возможность получать информацию для обучения и нормальной жизни. Наиболее популярный способ коррекции — очки, также сегодня набирают популярность ночные контактные линзы. Под их воздействием изменяется форма роговицы и вызывается соответствующая рефракция.

Очередной важный этап обращения к офтальмологу — 18–19 лет, когда завершается созревание организма, прекращается рост глаза. Желательно в 16–17 лет сделать ребенку измерение глаза, посмотреть его анатомические особенности.

— Своевременное посещение врачей — дело важное, не спорим. А между этими этапами нужно что-то делать? Морковку-чернику есть, гимнастику для глаз делать?

— Любая гимнастика для организма всегда полезна. Одни из самых энергозависимых органов — это мозг и глаза, как отростки мозга. Представляете, какие идут окислительно-восстановительные процессы? Мы постоянно ловим фотон света: клеточка угнетается и передает сигнал, другая клеточка восстанавливается, третья уже готова к новому фотону. Фотон получила — окислилась, другая в это время уже восстановилась. Это как 100-миллионный цилиндровый двигатель, постоянно идет реакция окисления и восстановления. Что для этого требуется? Самое главное — вода и кислород. Конечно, и витамины тоже нужны. Наиболее богаты необходимыми для глаз веществами морковь и черника.

— «Сергей Шахрай утверждает, что занятие бадминтоном улучшает зрение, даже можно избавиться от очков таким образом. Вы согласны?» (Лиза)

— Я абсолютно согласен с этим. И не только бадминтон помогает, но и любые физические упражнения — движение улучшает кровоснабжение, насыщает кровь кислородом, и за счет этого дольше сохраняются функции всех органов. У меня тоже была зависимость от очков несколько лет назад. А когда я заболел ковидом и усложнилось дыхание, решил много ходить пешком. И буквально через 300–400 метров дышать становилось легче. С тех пор хожу утром и вечером. И сейчас почти не пользуюсь очками.

— «Насколько вредны гаджеты для зрения детей?» (Шаронова Г.) Это миф или действительно вредны?

— Конечно, это больше миф. Просто всем надо правильно пользоваться. Неподвижность — вот главный враг зрения в случае с гаджетами. Люди ленятся двигаться. А мозгу, глазам постоянно нужен кислород. Наше сердце качает только 30 процентов крови, остальное перекачивается за счет клапанов в сосудах. Когда человек двигается, сосуды сжимаются и толкают кровь. Помните, в советское время была производственная гимнастика? И в школе дети делали пятиминутную зарядку во время урока.

Смотря в гаджет, человек долгое время находится в неподвижности, отчего уменьшается кровоток, как следствие — недостаточность кислорода. А при недостатке кислорода снижаются окислительно-восстановительные процессы в глазах. От этого снижается чувствительность глаза, накапливаются токсические вещества, которые вовремя не выводятся. И из-за этого через какое-то время развиваются дистрофические заболевания.

Кроме того, происходит привыкание к излучающему свету. Если свет с листа бумаги — отраженный, то с гаджета — активный, излучающий. И от этого чувствительность глаза снижается. Это как с музыкой: если постоянно слушать громкую музыку, то через какое-то время тихую музыку ухо не уловит. То же самое со зрением: привыкнув к яркому свету гаджета, глаз начинает хуже видеть отраженный свет, и острота зрения падает.

— Выходит, глазам лучше, когда света меньше?

— Глаза должны отдыхать. Дома после работы мы включаем везде свет, телевизор, и опять глаза перегружаются. При ярком свете гормон сна мелатонин разрушается. А надо, наоборот, притушить свет, готовя организм ко сну. Не нужно среди ночи включать яркий свет, когда идете, например, в туалет. Свет разрушает мелатонин, и может возникнуть бессонница. Яркий свет в ночное время является, возможно, основной причиной макулодистрофии. А сон должен быть 8–9 часов, чтобы сетчатка глаза отдохнула, подготовилась к нагрузкам нового дня.

— «Что больше влияет на состояние здоровья, в том числе зрения, — физиология или психология?» Об этом спрашивает наш читатель Прямой.

— Психосоматика. Если человек отравляет себя плохими мыслями, то, естественно, это отражается на мировосприятии. Человек, который мало улыбается и плохо воспринимает окружающий мир, разрушает свое здоровье.

— И на зрение это влияет?

— На весь организм.

«Можно сказать, сама жизнь заставила открыть клинику. А открыв ее, пошли дальше — стали открывать центры в районах республики, потому что увидели такую потребность» Фото предоставлено ООО «Глазная хирургия Расческов»

«Клиники в районах — это не коммерческий проект, а больше социальный»

— «Планируете ли расширять сеть своих центров в районах республики и других регионах?» (Никифорова Надежда)

— Первую клинику мы открыли в 2009 году. Это у нас семейное — отец всю жизнь был офтальмологом. На определенном этапе пришло осознание, что если хочешь достичь чего-то, то надо совершенствоваться и идти вперед. Можно сказать, сама жизнь заставила открыть клинику. А открыв ее, пошли дальше — стали открывать центры в районах республики, потому что увидели такую потребность. Очень много пациентов, в том числе пожилых людей, приезжали из удаленных районов. Первую клинику за пределами Казани мы открыли в 2012 году в Шемордане Сабинского района. Раис Нургалиевич (Раис Минниханов — глава Сабинского района — прим. ред.) попросил помочь, и мы открыли клинику на принципах государственно-частного партнерства. Нам предоставили помещение, которое пустовало. Следующий центр мы открыли в Хузангаево, в 40 километрах от Базарных Матак.

— Но экономически это совсем не выгодно! Там же нет потока пациентов.

— Конечно, в городе легче, но там мы нужнее. Клиники в районах — это не коммерческий проект, а больше социальный. Ведь пожилым очень трудно ездить из районов в Казань. А когда все услуги рядом, то, конечно, это хорошо. И пациентов там тоже немало, потому что приезжают со всей округи. Это же межрайонные и даже межрегиональные центры.

«Клиники в районах — это не коммерческий проект, а больше социальный» Фото предоставлено ООО «Глазная хирургия Расческов»

— Где еще есть ваши центры?

— После Хузангаево мы пошли на восток республики, откуда к нам очень много пациентов приезжали, — это Бугульма, Альметьевск. Затем открыли центр в Елабуге.

— Как вы решили проблему с кадрами в удаленных центрах? Ваши доктора переехали туда?

— Да. Администрация предоставила им квартиры, мы врачей обучаем. В Шемордан переехал очень хороший хирург. А средний персонал — полностью из местного населения.

— А как заманить хорошего хирурга из Казани в Шемордан?!

— Это очень сложно. Приходится стимулировать. Эти проекты социальные, они даже убыточны. Редко выходят на ноль, чаще всего ежемесячный убыток составляет 200–400 тысяч рублей.

— И что это за бизнес такой?..

— Мы же живем не для того, чтобы деньги заработать.

— Многие именно так живут.

— Не совсем правильно они понимают жизнь. Жизнь — это быть необходимым в обществе и получать от этого эмоции. Это посильная социальная нагрузка. Жить и быть счастливым — мы находим в реализации наших идей, идеалов, даже самых безумных фантазий. Важен сам путь вплоть до самопожертвования, а не достижение желаемого. Когда человек достигает желаемого, он теряет к нему интерес в конечном счете. Мы можем оценить значение нашего пути только ценностью для других. Лет пять назад приехали ребята из США в нашу клинику в Шемордане и удивились: «Мы всю жизнь мечтаем такую клинику построить между Вашингтоном и Нью-Йорком, но до сих пор не можем этого сделать».

«Операция — это только 50 процентов успеха, вторая половина — это реабилитация в послеоперационный период. В Казань каждый раз не наездишься» Фото предоставлено ООО «Глазная хирургия Расческов»

— Вы работаете в системе ОМС?

— Стараемся. Нам предоставляют помещение, мы полностью оборудуем клинику, готовим специалистов, а государство размещает у нас заказ на услуги. Но полностью это не реализовалось, поэтому есть и коммерческие услуги. Все зависит от того, сколько страховщики квот нам дадут. И это сложно, потому что отдавать бюджетные квоты в частную клинику им не хочется. Но мы даем готовое решение — клиника, укомплектованная оборудованием и специалистами, приближена к людям. Операция — это только 50 процентов успеха, вторая половина — это реабилитация в послеоперационный период. В Казань каждый раз не наездишься.

Конечно, хорошо, если дадут достаточно квот по ОМС. У пожилых людей денег не хватает, им тяжело. Поэтому мы и коммерческие операции делаем почти в 2 раза дешевле. Но получить квоты очень непросто. Пока дают только на месяц, хотя мы можем значительно больше принимать пациентов.

— За пределами России ваши центры есть?

— В Душанбе открыли центр, постоянно консультируем коллег в Казахстане, также сегодня прорабатываем вопрос открытия центра в Туркменистане. После визита премьер-министра РФ Михаила Мишустина в эту страну формируется группа врачей, в том числе офтальмологов, для обучения новым технологиям коллег.

— Но кадры там местные?

— Мы носители технологий, контролируем и учим коллег. Мне повезло, что я застал ручные технологии, могу оперировать и скальпелем, и лазером. И этот опыт дает максимум возможностей так воздействовать на глаз, чтобы было минимум побочных проблем. Даже если внезапно выключат электричество, я и без аппарата, руками, смогу сделать любую операцию. Знание и ручных, и лазерных технологий дает очень большое преимущество. В этом и есть капитал, самое богатство.

— Клиника за рубежом — это, наверное, бизнес-проект?

— Экономика, конечно, важна. Но цель в том, чтобы клиника жила, продолжала работать. Поэтому у нас постоянно идет обновление оборудования, для чего мы постоянно берем кредиты. Если раньше брали 5–10 миллионов рублей, то сегодня доходит до 100 миллионов. Но зато это новейшие аппараты, которые дают возможность все лучше работать. И мы ни разу платежа не нарушили. Хотя вначале тратили деньги на три месяца вперед, шагали как в тумане, не зная, наступишь на камушек впереди или провалишься. Было страшно, конечно.

— Медицинский туризм как-то коснулся вашей клиники?

— К нам едут из многих стран — из Ливии, Ирака, Сирии, Киргизии, Таджикистана. Почему мы и открыли свой центр в Душанбе.

«В самом начале возникла проблема — западные поставщики отказались обслуживать оборудование, особенно немецкие компании. Но постепенно все пришло в норму, и сегодня все сервисные контракты функционируют» Фото предоставлено ООО «Глазная хирургия Расческов»

О влиянии санкций на офтальмологию 

— «У вашей клиники хорошее оборудование. А как вы выходите из положения в связи с западными санкциями, ведь оборудование требует и ремонта, и модернизации?» (Ильгизар З.)

— В нашей клинике в основном американская, японская и немецкая аппаратура. В целом ситуация некритичная, я считаю. Во-первых, мы всегда работаем на склад. Конечно, нас учили, что бизнес должен быть «лайтовый»: никаких складов, все должно привозиться по звонку, потому что деньги, вложенные в запасы, — это убитые деньги. Но мы всегда помнили, что ситуации могут быть разными. И ковид показал, что это так. Поэтому у нас всегда есть запас на 1–2 года, основные расходные материалы в наличии. 

И в России сегодня что-то делают, нельзя сказать, что совсем ничего нет. В свое время советские аппараты были самыми лучшими: и Ленинград выпускал, и Харьков, и казанский КОМЗ. К сожалению, перестройка некоторые производства разрушила. Думаю, со временем восстановится. Сегодня что-то пытается делать Китай. Российские аналоги будут появляться. Сложность здесь в том, что любой инструмент имеет свои свойства, и, чтобы его внедрить в клинике в уже отточенный процесс, потребуется время.

Да, в самом начале возникла проблема — западные поставщики отказались обслуживать оборудование, особенно немецкие компании. Но постепенно все пришло в норму, и сегодня все сервисные контракты функционируют.

— Но не немецкие же фирмы сегодня обслуживают?

— Немецкие. Но у них есть представительства в России. О тонкостях их работы я не знаю, но, главное, сервисное обслуживание ведется. У нас, например, много лазеров, томографов.

— «На сколько процентов выросла стоимость услуг клиники в связи с сегодняшней ситуацией по импорту?» (Лидия)

— Цены критично не увеличились. На некоторые методики производители подняли цену в 2 раза, например на клапан Ахмед. Сегодня мы его покупаем примерно за 56 тысяч рублей (800 долларов США). Если раньше операция стоила около 50 тысяч рублей, то сейчас — 100–150 тысяч. Но это по отдельным направлениям, а в общей массе цены выросли незначительно.

— Какие операции выросли в цене?

— Не частые, можно сказать, эксклюзивные. Например, с применением того же клапана Ахмед, потому что они уже не могут поступать напрямую из Америки и логистика усложняется. Но наша клиника является практически мировым лидером по использованию этого клапана, имеет патент на технологию. Нас даже за границу приглашают, и мы учим. Но цены на наши услуги все равно ниже, чем в Москве и Европе. К тому же у дорогостоящих расходников есть аналоги, которые тоже можно адаптировать в технологию.

— В рассрочку у вас можно получить услугу?

— Да, у нас есть соглашения с банками, программы по кредитованию и рассрочке.

«Сегодняшние достижения медицины позволяют проводить операции без ожогов и с минимальным восстановительным периодом» Фото предоставлено ООО «Глазная хирургия Расческов»

«Я всегда объясняю, что операция — это для крайнего случая»

— «Со скольких лет желательно сделать операцию по корректировке зрения (плюс)?» (Рома)

— Если в 19 лет анатомические изменения в течение года уже не происходят, то можно делать коррекцию зрения.

— «Можно ли делать повторную операцию через 10 лет после первой? Первая операция была в 24 года, зрение минус 6–6,5. Сейчас 34 года, упало до минус 2. В одной клинике готовы хоть завтра, но пугают риски. Есть у вас статистика?» (Кира)

— Помните, делали насечки на глазах? Для того времени это было здорово, у людей была возможность видеть хорошо. Но, конечно, это очень травматичная технология. И сегодня к нам идут с последствиями — насечки расходятся. Следующим этапом пошла именно лазерная коррекция зрения, когда высокой температурой выпаривается роговица и придается ей определенная форма. Эта технология тоже была хорошей для своего времени. Но для современного уровня это уже прошлое.

Сегодняшние достижения медицины позволяют проводить операции без ожогов и с минимальным восстановительным периодом. Утром сделали операцию — к вечеру человек уже сможет видеть 10–15 строчек. И практически сразу может вернуться к привычному образу жизни.

Что сейчас можно сделать? Во-первых, провести исследование — определить прочность и толщину роговицы, и если толщины достаточно, то можно повторить эту операцию. Такие лазеры у нас тоже есть, хотя мы ими пользуемся нечасто — 1–2 процента от всех операций.

— Кира спрашивает, не поздно ли делать операцию в 34 года?

— Можно хоть в 60, были бы показания к операции. Сначала изучается роговица, только потом принимается решение.

— Риск есть?

— Какие были галоэффекты, такие и останутся. А бояться надо! Операция — это всегда риск, крайность. Всегда нужно взвешивать риски, изучать состояние глаза.

«Есть категория пациентов — девчонки, которые в 50 лет не хотят носить очки и просят сделать операцию. Вот я против такого, всегда объясняю им, что операция — это для крайнего случая»Фото предоставлено ООО «Глазная хирургия Расческов»

— «Говорили, что возрастная дальнозоркость скорректирует близорукость. Но проблема со зрением только усиливается: и близко плохо видно, и далеко. Как это исправить или скорректировать?» (Наиля Закиевна)

— До 55 лет коррекция возможна, а после 55 лучше менять хрусталик. Но это все очень индивидуально, многое зависит от состояния глаза, его особенностей. Мы делаем детальную диагностику и выбираем оптимальный вид операции для глаза и пациента. Например, водителю-дальнобойщику нужно лучше видеть вдаль и в темное время суток, а юристу, который много работает с бумагами, лучше видеть вблизи.

— «Мне 51 год. Очень мешает возрастная дальнозоркость. Какие есть варианты лечения, какой эффект и срок действия лечения?» (Рафаэль)

— Есть лазерные технологии, но они пока не совершенны, и мы их стараемся не применять. И вдаль зрение ухудшается, и вблизи не улучшается. У меня тоже была дальнозоркость, но, когда я начал заниматься физкультурой, мне стало полегче и удобнее. Если делать выбор между очками и операцией, то я все-таки за очки. Если же у человека появляется потребность в двух видах очков — для близи и дали, то тогда можно рассмотреть возможность операции.

Есть другая категория пациентов — девчонки, которые в 50 лет не хотят носить очки и просят сделать операцию. Вот я против такого, всегда объясняю им, что операция — это для крайнего случая.

— «У меня фиброз сетчатки. Обязательна ли операция, есть ли другие методы лечения?» (Валерий)

— Можно убрать фиброзную мембрану и мятую сетчатку. Уже 6–8 лет делаем эту операцию. Но в последнее время специалисты склоняются к мнению, что не всегда нужно трогать органические изменения. И тут два варианта: первый — наблюдение в динамике, и если ухудшения нет, то оставлять как есть; второй вариант — если изменения в самом начале, то убрать только причину, локально, то есть разгладить не всю сетчатку, а только тяжи на ней. И конечно, сначала требуется обследование.

— «Можно ли что-нибудь сделать для улучшения зрения при диагнозе H35.3OU — возрастная макулодистрофия, атрофическая форма, катаракта 1-й степени, гиперметропия слабой степени, пресбиопия?» (Фарукшина Р.И.)

— Если возникла атрофия, то уже никто не поможет. Если произошли какие-то органические изменения — атрофия, рубец, то восстановить весьма сложно. Иногда перемещаем сетчатку, но это в крайних случаях. И всегда взвешиваем риски. Периферическое зрение более важное для ориентации в пространстве, и, когда часть сетчатки переносим с периферии, возникают очень большие риски. Человек будет видеть буквы прямо перед собой, но ему станет сложно ориентироваться в пространстве. 

«Полноценная диагностика позволяет предупредить развитие заболевания. Когда уже произошли органические изменения, например, уже на сетчатке рубец, то все сложнее становится» Фото предоставлено ООО «Глазная хирургия Расческов»

— «Прошу рассказать о возможности и ближайших перспективах лечения возрастной макулярной дегенерации (ВМД). Есть ли какое-то средство для улучшения зрения относительно того уровня, до которого оно уже снизилось? Обследовался в Альметьевске, Казани, Москве». (Сергей Дмитриевич)

— Главное, не опоздать. Полноценная диагностика позволяет предупредить развитие заболевания. Когда уже произошли органические изменения, например, уже на сетчатке рубец, то все сложнее становится. Конечно, мы и операции делаем, и лечение различными генетическими препаратами проводим, но 100-процентное зрение уже не вернешь. Надо застать начало процесса, тогда излечимо. Иногда приходят, когда уже спасать надо глаз, а не зрение. Социологи исследовали, какой самый главный страх у людей. Так вот, страх смерти только на третьем месте, на втором — страх потерять зрение, на первом — онкология. К сожалению, мы начинаем ценить то, что имеем, только когда теряем.

— Многие боятся того, что в частных клиниках навязывают ненужные процедуры, чтобы больше денег содрать…

— Мне кажется, это миф или «детская болезнь» клиник. Есть и бизнесмены от медицины.

— Об этом-то и речь!

— Я все-таки называю это «детской болезнью» клиник, когда они только открылись. Но людей не обманешь, любая неправда скоро всплывает. Сегодня у нас практически все клиники достаточно зрелые. Все понимают, что сарафанное радио доносит информацию, если кто-то будет обманывать.

— Вопрос еще и в квалификации врачей в этих клиниках. Может, человек и обращался с проблемой, а там ее не разглядели.

— Возможно, у кого-то не совсем совершенное оборудование, но они в таком случае советуют дообследоваться в другом месте. Но человек зачастую думает: авось пройдет. А когда проблема возрастает, начинает искать виновного. Сам виноват, что запустил, а обвиняет врачей — это классика! К сожалению, нам иногда приходится судиться. Например, такой случай: в 74 года сделали операцию, зрение было единица 6 лет, а после 80 стало ухудшаться, и пациент считает, что была проведена некачественная операция, и подал на нас в суд…

Врач всегда старается сделать максимально качественно, чтобы пациент к нему не возвращался. Это намного выгоднее во всех отношениях, главное — в отношении статуса врача.

Но мнительность и предвзятое отношение к частной медицине встречается, особенно у людей в возрасте. Это понятно: они жили при бесплатной медицине и считают, что оплата лечения — это затраты, а не вложение в свое здоровье. Автомобиль отремонтировать за 200–300 тысяч рублей — нет проблем, а вернуть зрение за 200 тысяч соглашаются только единицы.

«В линзах нельзя купаться, спать, их постоянно нужно держать в чистоте. Нельзя допускать застоя воды под линзами, чтобы амебы туда не пролезли» Фото: © CHROMORANGE / chromorange / www.globallookpress.com

«Нельзя допускать застоя воды под линзами»

— «Линзы с диоптриями — это выход?» (Юлия К.)

— Контактные линзы нужны, но они требуют очень тщательной гигиены и серьезного подхода. В этом опасность. Сделать коррекцию для глаза безопаснее. В случае с линзами самое опасное — это вода, особенно в открытых водоемах. Вода в контактных линзах застаивается. Кроме того, в воде живут амебы. Если поверхность глаза чуть поцарапана и туда попадет амеба, глаз расплавится. А линзы создают условия для задержки этой воды. Вовремя заметить сложно, а когда амеба там расползается, остановить процесс крайне сложно. Недавно даже смерть зафиксирована от этого.

Как-то раз я шел по лесу, и мокрая ветка тихонько ударила по глазу. На следующий день глаз воспалился. Хорошо, что я знал о такой патологии и застал распространение амебы на самой начальной стадии. Причем ни антибиотики, ни другие препараты на нее не действуют. Наоборот, применение антибиотиков, любого препарата от конъюнктивита — это ошибка, они только ухудшат состояние. Кроме того, во-первых, человек сразу к врачу не обратится, во-вторых, не каждый врач знает об этой патологии и может прописать не тот препарат.

— А что нужно применять?

— Хлоргексидин, причем глаз надо максимально им насытить.

— Почему же таких случаев все-таки немного? Все мы купаемся и ходим по мокрому лесу…

— Веки-то у нас работают, и слеза очищает. Но если будет царапина, вероятность попадания повышается. А если будет контактная линза, то веки не смогут смыть амебу с поверхности под ней. И это самая большая опасность при ношении контактных линз. Почему и требуется строгая гигиена: в линзах нельзя купаться, спать, их постоянно нужно держать в чистоте. Нельзя допускать застоя воды под линзами, чтобы амебы туда не пролезли.  

— «Может ли современное развитие цифровых технологий привести к кардинальным изменениям в сфере офтальмологии и методах лечения основных глазных заболеваний? Складывается впечатление, что число людей в очках только увеличивается». (Козлов В.П.)

— Мировая тенденция — увеличение возраста жизни: чем дольше мы живем, тем больше всяких проявлений происходит. Что касается цифровых технологий, то наука идет вперед, и сейчас больше возможностей для подключения к головному мозгу. В будущем, я думаю, для людей, которые вообще не видят, на очках будут веб-камеры, с которых картинка станет поступать в мозг.

— Примеров использования цифровых технологий еще нет?

— Попытки есть. Ставили искусственную сетчатку. Но это псевдозрение: на светлом фоне человек видит больше вспышек, на темном — меньше. Привыкнув, можно ориентироваться в окружающей среде. Есть тактильное псевдозрение — на яркий свет более сильное сжатие, на слабый — менее. Также есть навигаторы в мобильных телефонах, где голосом прописываются маршруты, допустим, до магазина, аптеки, поликлиники: два шага вперед, шаг вправо и так далее.

— «В каком направлении движется наука в области офтальмологии? Насколько ценится российская школа офтальмологии в мире?» (Максим Рязанов)

— Сегодня идет сильное развитие по генетическим заболеваниям, которые раньше считались неизлечимыми, — пигментный ретинит, врожденная дистрофия сетчатки. Уже несколько человек в России с пигментным ретинитом получили американский препарат «Лукстурна» . Также развитие идет по заболеваниям роговицы — с применением лазеров, более современных томографов. Такой томограф должен к нам скоро прийти, и мы будем видеть состояние роговицы послойно. 

«Опыт ни в каких книжках не прочитаешь. Я, например, сделал порядка 80 тысяч операций» Фото предоставлено ООО «Глазная хирургия Расческов»

«Через неделю работы мне говорят: «А почему ты не оперируешь?»

— Вы лично много делаете операций?

— От 50 до 100 в неделю.

— Какой был рекорд по продолжительности операции?

— Это была операция как раз по поводу амебы. Мы начали в 11 часов ночи, а закончили в 8 часов утра. Очень сложная операция. Замещали оболочки, пересаживали. Все было задето: и роговица, и хрусталик, и радужка, и сетчатка, и нервы, и сосуды. Все это надо было видеть в комплексе через зрачок в 2 миллиметра. Это как через замочную скважину сделать ремонт в комнате. Для этого, конечно, нужна усидчивость и твердость руки.

— А какой у вас инструмент в таком случае?

— В диаметре 0,3 миллиметра. 

— Расскажите о своих сотрудниках — сколько их у вас?

— Порядка 150.

— Как они повышают квалификацию? Как вообще вы доводите до ума молодого доктора?

— У нас есть тренировочный центр высоких технологий, электронные симуляторы, учимся и на глазах животных. Сначала молодой врач ассистирует на операции, затем начинает самостоятельно делать какие-то простейшие манипуляции. Да, молодежи сегодня очень сложно. Чтобы молодой доктор встал за операционный стол, нужно 5–10 лет. А чтобы доктор стал опытным, и все 20 потребуются. Из-за этого и сложность возникает. Зачастую у молодежи, освоившей какую-то одну технологию, не хватает терпения идти дальше. Сейчас все хотят быстрее — квартиру, машину. А учиться — это и долго, и дорого. И любое осложнение у пациента молодой доктор переносит очень тяжело. То есть тяжело и морально, и материально.

— А как было раньше? Как было у вас?

— Я начал работать с 1986-го. Три года был медбратом, а с 1990-го — врачом. Вот пришел я, молодой доктор, а мне через неделю говорят: «У тебя диплом есть? А почему ты не оперируешь? У старших товарищей спросишь, если чего не поймешь». Сначала оперировал, сверяясь с учебником долго, по несколько часов шла одна операция … Сейчас такое невозможно! Оборудование настолько сложное, что требуется огромный персонал обслуживающих инженеров. А хирург должен научиться через игольчатое ушко видеть всю картину. Я сначала вижу фрагмент, а через мгновение — пространство. Мозг дорисовывает картину. Но этот опыт нарабатывается годами.

— Вы кому-нибудь из коллег доверили бы операцию на своих глазах?

— Самые сложные операции я сам делаю. Свое зрение сложно доверить, но приходится. Опыт ни в каких книжках не прочитаешь. Я, например, сделал порядка 80 тысяч операций.

— «Если у вас лично упадет зрение, что вы выберете — очки, линзы или операцию?» (Андрей Федоров)

— Если я надеваю очки только иногда, то операцию делать не буду. Даже у самого «космического» хирурга. Операция — это крайность.

«Мне многие говорят: «Зачем тебе это нужно? Живи спокойно». Но у человека должна быть мечта!»

— «Какова роль российского опыта в мировой офтальмологии? Клиника Федорова — это больше прикладной или научный центр?» (Данияр)

— Самый большой вклад внес Святослав Николаевич Федоров. Он систематизировал офтальмологию, привел ее к технологиям, стандартизировал процессы, создал высокотехнологичные центры. И это все в 80-е годы! Я с ним общался — он как ребенок был: фантазировал и сразу реализовывал. Насечки, даже Lasik — это его технологии по коррекции зрения, первые искусственные хрусталики в России. В его центрах до сих пор делается и наука на высшем уровне, и практика операций совершенствуется. Сегодня российская офтальмология на высоком уровне, а федоровские центры — это мировой пример системного подхода. Система — это единый стандарт, и Федоров лично следил за его соблюдением. Для меня это большой пример в работе, и моя мечта — создать аналогичный центр в Казани. Чтобы люди не только получали высокие технологии, но и чтобы им было удобно. Надо побороть очереди!

— Без помощи государства это сделать можно?

— Возможно. И мы идем по этому пути. Люди, которые у нас оперируются, тем самым делают вложение в развитие технологий. Эти деньги пойдут и на строительство нового здания клиники. Ну и кредит возьмем.

— На какой стадии этот проект?

— У нас уже есть более гектара земли в собственности, начали проектирование. Мне многие говорят: «Зачем тебе это нужно? Живи спокойно». Но у человека должна быть мечта!

— Сколько времени вам потребуется на возведение новой клиники?

— Думаю, 3–5 лет.

— Вы «БИЗНЕС Online» активно читаете?

— Это основной источник общения с внешним миром.

— Наша газета помогает вашему делу?

— Конечно! Благодаря газете узнаешь новых людей, с которыми интересы в каких-то моментах перекликаются.

 — Пожелания изданию есть?

— Не уставать мечтать и всегда ставить перед собой, казалось бы, недостижимые цели. Это дает энергию и возможности. Бог все видит, и, если вы хорошо стараетесь, он вам поможет. И невозможное станет возможным. Реальная цель — это уже не цель, а нужно ставить цель, которая за горизонтом. Люди, которые перестают мечтать и думать, долго не живут. Интерес к жизни нельзя терять.

— Александр Юрьевич, спасибо за интересный и полезный разговор. Успехов вам в достижении мечты!