Сериальное «мыло» на месте высокой драмы: как живет «Царская невеста» в Казани

На казанскую землю вновь вступила «Царская невеста» (на фото показ 2019 года) Фото: art16.ru

Не кипят роковые страсти, и нет сильных характеров

«Царская невеста» в постановке Михаила Панджавидзе появилась в ТАГТОиБ в 2019 году и, несмотря на традиционную «картинку», получилась вполне режиссерским спектаклем. В нем героев оперы губит не злой рок и не тиран Иван Грозный. На лиходейство, страдания и верную смерть они обрекают себя сами. Казанский Григорий Грязной — не честолюбивый опричник, а скорее сельский мужлан. Грубыми жестами, грязно-желтым кафтаном, пристрастием к выпивке и плети он отвращает от себя не только Марфу, но и женщин в принципе. Особенно на фоне лощеного Ивана Лыкова, щеголяющего по сцене в белоснежной рубашке, синем бархатном сарафане и модной бирюзовой шубе (автор костюмов Нина Гурло).

За что героя любит Любаша и зачем живет в его «берлоге» с медвежьими шкурами и пьяными гостями, неясно. Но лишь до их первого объяснения, где образ волевой, горячо любящей женщины рассыпается, а на его месте оказывается неуравновешенная «нуждашка», цепляющаяся за уходящего любовника как за последний шанс. Вопросы вызывает и опытный Лыков, который слепо верит Грязному, даже узнав, что тот влюблен в Марфу. И сама Марфа, чахнущая душой задолго до принятия зелья, ее вежливые забавы с Дуняшей и псевдококетливые диалоги с Лыковым не скрывают девичьей грусти.

Так высокопробная оперная драма превратилась в сериальную мелодраму. В спектакле Панджавидзе не кипят роковые страсти и нет сильных характеров. Поэтому зритель не дрожит в напряжении, как, например, на «Царской невесте» Дмитрия Бертмана в «Геликон-опере», а расслабленно покоится в кресле. Действие развивается неторопливо, предсказуемо и приходит к логическому финалу.

При этом спектакль имеет свои «фишки», цепляющие публику. Например, живописные локации с деревенским забором, уютным бревенчатым домиком Марфы, парадной светлицей, где молодые празднуют помолвку, и роскошным собором, перед которым проезжает царь (сценограф Гарри Гуммель). Объемные декорации порой вытесняют солистов и хор на авансцену, но в контексте русской оперы конца XIX века и режиссерской драматургии выглядят уместно. Не портят картинку эстетичные мизансцены: герои у Панджавидзе осваивают все плоскости сцены, от второго этажа (семейная идиллия на балконе у Собакиных) до партера (поединок Любаши и Бомелия на пороге его хижины). Приятны глазу и слуху народные сцены с песнями-хороводами подружек невесты и хоровыми заговорами опричников.

Непривычно было видеть «неотесанным грубияном» Станислава Трифонова (на фото показ 2019 года) Фото: art16.ru

Парад солистов и перевоплощений

Но прежде всего фестивальный спектакль богат солистами. Доверившись режиссеру, они примерили необычные для «Царской невесты» (а порой и для себя) образы. Непривычно было видеть «неотесанным грубияном» Станислава Трифонова. Обычно баритон Большого театра Беларуси наделяет личной харизмой даже отпетых злодеев, что на «Шаляпин-фесте» продемонстрировал в «Тоске» (там его Скарпиа внешне и вокально был чуть ли не привлекательнее Каварадосси). Грязного же артист с живым, летящим тембром намеренно «припечатал» к земле тяжелыми верхами и разухабистым вибрато. В контексте роли они звучали колоритно и обнажили характерные нотки в классической партии (недаром Грязного так хотел спеть Федор Шаляпин, любивший открывать неизведанное в знакомом, но Римский-Корсаков отказался приспособить партию Григория для баса).

Еще сложнее пришлось Екатерине Сергеевой (Любаша), чьи героини всегда цепляют именно внутренней энергетикой (на фото показ 2019 года) Фото: art16.ru

Еще сложнее пришлось Екатерине Сергеевой (Любаша), чьи героини всегда цепляют именно внутренней энергетикой. Казалось бы, раствориться в партнере в дуэтах для нее смерти подобно, но солистка Мариинского театра приняла игру и приглушила свой глубокий, бархатный тембр. Но зато взяла свое в соло и речитативных диалогах. Выходную «Свадебную» она разукрасила экспрессивными причетами, внезапными взрывами и провалами звука. А разговор с Бомелием (тенор «Новой Оперы» Максим Остроухов), приготовившим отраву для Марфы, — графичными репликами на грани декламации.

Вспоминая об актерских перевоплощениях на форуме, нельзя забыть Михаила Казакова. Артист, в чьем репертуаре лишь одна чисто комическая роль (Базилио в «Севильском цирюльнике» Россини), подал Собакина на равных с ведущим трио именно за счет игрового и вокального юмора — острой мелодикой вопросов и восклицаний, разудалой пантомимой и уморительной походкой «вразвалочку».

Максим Остроухов (на фото показ 2019 года) Фото: art16.ru

Казанская царевна и ее оркестр

Не заставил Панджавидзе выйти из зоны комфорта лишь Гульнору Гатину. Этуаль ТАГТОиБ традиционно нежна и грациозна, а ее Марфа грезит о любви хрустальной кантиленой, заставляя сидящих в партере меломанов прослезиться. То, что героиня предчувствует свое безумие, для Гатиной тоже не проблема. Солистка в принципе склонна к сценической меланхолии и без труда превратила счастливую невесту в ее же тень. Помог ей в этом белокурый лирический тенор Илья Селиванов, не замечающий состояния суженой. То, что его Лыков — наивный мальчик, а не видавший свет муж, выдает юношеский тембр и акцент на своих соло — двух ариях-исповедях, которые артист Большого театра обогатил изысканными колебаниями темпа.

Однако все это вокальное пиршество омрачил оркестр ТАГТОиБ, причем уже в увертюре. И если технические погрешности в виде нестройного хора «дерева», отсутствия дикции у струнных можно списать на недостатки графика («Царская невеста», как и другие оперы, идет в театре 1–2 раза в сезон), концептуальный провал в главном инструментальном соло оперы — целиком на совести Рената Салаватова. Сняв экзальтированный драматизм главной темы и приглушив катарсис побочной, он фактически нивелировал конфликт мечты и действительности, заложенный в оперу Римским-Корсаковым. После этого оркестр словно утратил внутренний стержень и даже в условиях многослойной, полифонической партитуры «Царской невесты» выглядел лишь аккомпаниатором.