«В Германии меня ждет тюрьма»: интервью немецкого врача, который спасает российских бойцов в зоне СВО

Томас Рольф Мертенс родился в 1977 году в городе Хайлбронн, что на немецкой земле Баден-Вюртемберг

Чистокровный немец в российском медбате

Томас Рольф Мертенс родился в 1977 году в городе Хайлбронн, что на немецкой земле Баден-Вюртемберг. Город промышленный, небольшой, известен прежде всего тем, что в нем расположен завод Campina — всемирно известного производителя йогуртов. 

Томас поступил учиться на медика, поселился в Нюрнберге, устроился в местную службу спасения. На вертолете он вылетал на места серьезных ДТП, эвакуировал пострадавших. Всю жизнь провел в Германии. Был женат на немке, но 15 лет назад развелся и нашел себе новую спутницу жизни родом из Симферополя. В новой семье у него родился сын, которому сейчас 15 лет.

В последние 20 лет Томас все больше разочаровывался в своем государстве: ему не нравилась политика, которую он не считает самостоятельной, не нравилось отношение властей к простым людям. В 1999 году он транспортировал раненых и пострадавших в Косово. В сентябре 2018 года оформил туристическую визу в Россию, а в сентябре 2022-го окольными путями через Прибалтику добрался до Калининграда. Он знал, что попасть на родину супруги ему будет трудно.

Для чего вообще Томас перебрался в Россию? Он решил помогать людям, российским солдатам и записался в батальон, который состоял из иностранцев

Для чего вообще Томас перебрался в Россию? Он решил помогать людям, российским солдатам и записался в батальон, который состоял из иностранцев. Оказалось, таких иностранцев, как он, кто с началом СВО переехал в Россию, не так уж мало. Мертенс даже был там не единственным немцем.

Недавно Томаса распределили в 195-й отдельный медицинский батальон 150-й мотострелковой дивизии. К слову, батальон многоконфессиональный и многонациональный, но состоит из народов России. Такого «легионера» подразделение встречает впервые. Профиль у Томаса остался прежним — он занимается эвакуацией раненых, помогает им в реанимации. С собой у Мертенса свой медицинский чемоданчик, на котором написано HELBAG. Медики батальона в шутку называют его «адским чемоданом».

«Никто не сказал, мол, оставим и сам «дойдет»: репортаж «БИЗНЕС Online» из госпиталя на линии фронта

Общается немец на ломаном английском языке, немного начинает понимать и говорить по-русски. Наблюдать за ним интересно, особенно любопытна реакция раненых, когда они приходят в себя, а над ними «колдует» немец. Но он старается общаться с ними по-русски, спрашивает, где болит.

Недавно Томаса распределили в 195-й отдельный медицинский батальон 150-й мотострелковой дивизии

Наши медики отмечают в Томасе присущие немцам качества. К примеру, садясь в реанимобиль, он проверяет вообще все: работу всех систем, чистоту и т. д. Следит за пациентом, оберегает его. Ругается на водителей машин, когда те мчат в госпиталь на бешеной скорости. Одного из них он называет crazy *** driver. Но потом оговаривается, говорит, что эта команда самая лучшая.

Томас — худощавый блондин среднего роста. Типичный немец, прямо как из фильмов о войне, только он находится на правильной стороне. Его дед воевал на стороне рейха во время Второй мировой войны, дошел до Сталинграда, где ему повезло выжить: он попал в плен советских солдат, а после нашей победы вернулся домой. Томас одет в немецкую спецовку, но на куртке у него нашивка «Россия».

Немецкий медик выделил «БИЗНЕС Online» немного времени, и мы поговорили с ним о том, как он попал в Россию, что ему нравится в русских и каково вообще служить в Российской армии, участвуя в спецоперации. Также Томас рассказал о проблемах с документами и опасности депортации в Германию, где его ждет уголовное дело.

Общается немец на ломаном английском языке, немного начинает понимать и говорить по-русски

«Если бы я перевез украинских солдат, жена сказала бы: «Ты что, тупой?»

— Томас, почему вы решились отправиться в Россию?

— Из-за политической ситуации в Германии. Последние лет 10, как мне кажется, Германия перестала быть Германией. У нее нет независимой политики, она делает только то, что ей скажут США. Да и в целом немцы перестали быть немцами. Сейчас они стали жадными, как подобает американцам. Вдобавок у меня жена из России. Так что мы переехали сюда вместе с сыном со стартом спецоперации.

— Что вы в целом думаете о спецоперации? Вы поддерживаете ее?

— Да. Конфликт начался не в 2022 году, а в 2014-м. Были подписаны Минские соглашения, но российские солдаты продолжили погибать. Спецоперация — это правильный путь. Более того, это единственный путь, который мог бы выбрать Путин, чтобы сохранить доверие своих людей. Сейчас немецкие танки снова зашли на российскую территорию — это значит, что они не выучили уроки истории.

— Что можете сказать тем европейцам, кто не поддерживает спецоперацию?

— Они не могут получить другую информацию из-за СМИ. Все российские телеканалы у нас заблокированы. Это цензура. Европейцами манипулируют через телевизор, радио, соцсети. И даже так в Германии есть люди, которые думают так же, как и я. Просто они не могут ни на что повлиять.

— Вас осудили в Германии за вашу позицию?

— Да. Впервые я столкнулся с осуждением, когда меня попросили встретить женщин и детей с Украины. Я работал в немецком аналоге скорой помощи. Когда открылся трап самолета, вместо женщин и детей там были украинские солдаты. Я отказался им помогать и сказал водителю ехать обратно. Когда мне предложили отвезти украинских солдат к польской границе, я снова отказался. Если бы я соглашался на такие вещи, моя жена сказала бы мне: «Ты что, тупой?» Моя организация придерживается католических принципов, но на самом деле мы не католики. Настоящие католики не поддерживают войну, для них все люди равны.

— Интересный факт из вашей биографии: ваш дед воевал в Сталинграде…

— Да, он был пленным, и советские войска отдали его обратно. Вообще он мало рассказывал о тех временах. Он никогда не поддерживал нацистскую идеологию, ему пришлось воевать. Он всегда хорошо отзывался о русских.

«Я как немец не могу заключить контракт с кем-либо. Ни с «Ахматом», ни с кем-то еще — только с «Вагнером». А от «Вагнера» я отказался. Это наступательная группа, я бы умер на следующий день. А я врач, не солдат. Моя задача — лечить людей, а не убивать»

«Не хотел в «Вагнер», потому что это наступательная группа. Я не солдат, а врач»

— Почему вы так хорошо настроены к россиянам?

— Они очень дружелюбные. А немцы крайне зациклены на себе, не видят ничего, кроме себя самих.

— Тяжело ли было попасть в Россию?

— На границе было тяжело. Мы провели там 26 часов. Мою машину полностью обыскали, стали задавать вопросы, что мне надо в России. Я говорил: «Вот моя виза, я еду в Россию, какие вопросы?»

— Вы попали в международный батальон «Троя». Что можете рассказать о нем?

— Не знаю, что я могу рассказать о батальоне, а что — нет… Я вызвался помочь, мне сказали: «Хорошо». Через две недели мне заявили, что «Троя» закрылась. Но я знал, что она на самом-то деле не закрылась. А потом мне сказали: «Окей, тебе не надо возвращаться обратно в Германию». Мой командир, который прибыл из ЛНР, предложил мне поехать вместе с ним. Он помог мне с оформлением бумаг.

Я как немец не могу заключить контракт с кем-либо. Ни с «Ахматом», ни с кем-то еще — только с «Вагнером». А от «Вагнера» я отказался. Это наступательная группа, я бы умер на следующий день. А я врач, не солдат. Моя задача — лечить людей, а не убивать. Как только человек оказывается у меня, мне уже нет разницы, кто он и каких взглядов. Он становится моим пациентом, и ему требуется моя помощь. Если я могу помочь, то помогаю.

«Моя задача — отправлять людей в Луганск, где есть больницы и все оборудование. Здесь бойцам не могут оказать всю помощь»

— Расскажите о вашей службе.

— Моя задача — отправлять людей в Луганск, где есть больницы и все оборудование. Здесь бойцам не могут оказать всю помощь. Понятное дело, перевозки всегда проходят в рискованных ситуациях. Такой опыт у меня, кстати, был. Я занимался тем же в Косово в 1999 году.

«Парень молодой, красавец – может быть звездой Playboy. И встает вопрос: спасать ему ногу или жизнь?»

— Как прошел ваш первый день в 195-м отельном медицинском батальоне?

— Мой первый день… Это была экскурсия, я только лишь наблюдал за работой и знакомился с местом службы. Я не принимал участия в транспортировке раненых. Это был ознакомительный процесс.

— Вы помните вашу первую эвакуацию здесь?

— Конечно, это было совсем недавно. Я отвозил раненого на скорой помощи. Это было сложно, я очень нервничал. Была высокая скорость. Я очень переживал, думал, что упаду в обморок, это был серьезный стресс. Но сейчас это вошло в норму. Однако когда ты впервые видишь пациента без части головы, то думаешь: «Боже мой!» Еще так много крови! Я три дня не мог уснуть. Эта картина всегда была у меня в голове.

— Как вы справляетесь со стрессом?

— Я слушаю мою любимую музыку. Когда я возвращаюсь с эвакуации, то беру наушники и всегда слушаю расслабляющую музыку.

— Какую музыку?

— Расслабляющую немецкую музыку.

— Кого посоветуете?

— Erotic, Eclipse. Есть такой стиль, «сайлент». Я не люблю, когда музыка шумная.

— Вы созваниваетесь с супругой?

— Нет, связи нет, только переписываюсь. Она себя очень плохо чувствует и постоянно пишет мне: «Пожалуйста, вернись домой».

«Я слушаю мою любимую музыку. Когда я возвращаюсь с эвакуации, то беру наушники и всегда слушаю расслабляющую музыку»

«Германия — это вассал США»

— Планируете путешествовать по России?

— Да, обязательно. Это большая страна. Я увижу так много. Но это займет много времени. Пока я думаю о текущей обстановке, не могу сильно загадывать наперед. Моя семья, жена и сын, в Симферополе. Не знаю, как долго это продлится.

— В каких российских городах вы были?

— О, во многих. Калининград, Новороссийск, Симферополь, Луганск.

— Слышали о таком городе — Казань? Это город на Волге.

— Нет, о Казани я пока не слышал. Наверное, просто не успел. Если будет возможность, то обязательно ее посещу.

«Парень молодой, красавец – может быть звездой Playboy. И встает вопрос: спасать ему ногу или жизнь?»

— Вы говорите на русском?

— Говорю, но чуть-чуть. Понимаю многие слова, но говорить не могу. Русский алфавит для меня очень сложный. Но я буду учить. Мне же нужно общаться с пациентом. Если он что-то говорит, я должен понимать — не могу же я просить его говорить на английском. Чаще всего я слышу: «Болит». Спрашиваю: «Где болит?» — «Тут и тут». С коллегами я могу говорить терминами. «Травма», «аппендицит» — все это латинские слова, которые помогают нам в общении.

— Попробовали местную кухню?

— Шаурму обожаю. Борщ. Но если съем слишком много, у меня болит живот. Бабушка в Симферополе нам много готовила. Пельмени тоже ел. Когда замороженные, не очень. Когда сам делаешь, хорошо.

— Вы планируете когда-нибудь возвращаться в Германию?

— Я могу это сделать, но не буду. Германия — это [уже] не мой дом. Мой дом здесь. Я не могу объяснить почему. Германия уже больше не Германия. Такой страны больше нет. Это вассал США. Когда все закончится и командир даст мне разрешение покинуть зону боевых действий, тогда мы отправимся в Ростов-на-Дону. Я уже смотрел фотографии, это хороший город. Мой сын присмотрел себе там университет. Более того, в Германии меня ждет тюрьма за то, что я участвовал в спецоперации на стороне России, за то, что я помогал российским военным и спасал их. Сейчас у меня есть проблема с документами, у меня закончилась виза. Теперь я попробую попасть в Крым, к жене, где буду думать, как решить эту проблему.