«Нас учили – два выстрела в лоб, пленных не брать!»: экс-офицер танковых войск США об их нравах и СВО

Станислав Крапивник: «Факт простой — все армии учатся друг у друга, на примере. Если что-то работает, то это переходит к армии, которая это изучает» Фото: скриншот YouTube-канала, www.globallookpress.com

«Предположительные потери могут достигать от 30 до 70 процентов личного состава»

— Станислав Михайлович, все лето было так называемое украинское наступление. В итоге ВСУ никуда не продвинулись, потеряли огромное количество солдат, материальных ценностей и прочего. Вы как человек, который служил в западной армии, вероятно, представляете, почему все вышло так нелепо и трагично?

— Для начала скажу, что они все-таки смогли занять примерно 120 квадратных километров территории. Правда, они больше 300 квадратных километров на севере потеряли. Но кто считает? За это они заплатили очень высокую цену.

Начнем с того, что в этом нет ни натовского, ни советского стандарта — это все миф, говорят об этом только гражданские. Факт простой — все армии учатся друг у друга, на примере. Если что-то работает, то это переходит к армии, которая это изучает. У кого-то может появиться военное новшество, тогда получается блицкриг, а это уже военное искусство. Это в Советском Союзе в начале 1930-х годов разрабатывали.

Есть такая операция по прорыву линии обороны. Чтобы понять, как это действует, нужно понять, что предпринимается. Необходимо, чтобы был контроль воздуха. В случае его отсутствия нужна сильная ПВО, которая смогла бы лишить противника возможности контролировать воздух.

Построение должно быть таким: первый эшелон — одна дивизия, второй — одна и третий — еще одна. Если много войск, то еще и резерв есть. Нормальное продвижение к бою — это пара бригад, когда одна атакует, а вторая — бригада поддержки. Продвигаясь к первой зоне, там, где лежат минные поля, нужно преимущество в артиллерии, лучше в 2–3 раза относительно площади фронта, чтобы она могла покрывать вражеские позиции настолько плотным огнем, чтобы противник не мог поднять голову. Дополнительно сбрасываются дымовые канистры, чтобы стояла стена от дыма, что не даст врагу видеть, что происходит на поле боя. После этого выдвигается инженерная техника, саперные роты, которые стремительно расчищают минные поля. После этого идут танки и БМП, которые ведут прямой огонь по вражеским позициям. Повторюсь, необходимо, чтобы враг не мог поднять голову. При столь плотном огне инженеры прорывают проходы через минные поля, техникой и вручную, а вот после этого идет прорыв.

Первые бригады, которые прорываются в серую зону, должны прорвать первую линию обороны. Их предположительные потери могут достигать от 30 до 70 процентов личного состава. Как следствие, это должны быть элитные бригады, самые опытные. И все равно у них такие потери. После того как они прорывают оборону, через них проходят следующие дивизии для атаки второй линии обороны. Если три линии, то нужно четыре дивизии. И пока все линии обороны не прорваны, они наступают. Когда уже последние мобильные бригады, оснащенные колесной техникой, прорвались в тыл, они сеют хаос, рвут узлы связи и помогают расширять прорыв.

В случае расширения прорыва те части, которые стоят на первой линии обороны, даже те, которые не были в бою, начинают отступать, так как тыл уже занят и противник там действует. У них остается выбор: либо оставаться на линии обороны и подвергаться риску окружения, либо отходить на другие позиции. При этом таких атак должно быть несколько — одна главная и несколько вспомогательных. Отмечу, что вспомогательные атаки на первом этапе должны полностью копировать главную, в их задачу входит не дать противнику понять, где будет нанесен главный удар и, как следствие, где сосредоточена основная масса войск. Они доходят до первой линии, начинают прорываться, но дальше не идут. Они сдерживают противника, не давая ему перебросить резервы.

Это стандартная операция. Вы что-то такое видели на Украине? Конечно, нет.

Там ВСУ максимально мощно атаковали силой одной бригады на любом участке. Все лето они преимущественно наступали силой роты, может, двух рот, даже не доходя до батальона. Не было координаций всех веток частей, инженерных войск, саперов, необходимой плотности огня, поддержки. Когда бригада нормально двигается вперед, то два впереди, один в поддержке. Когда нормально двигается батальон, то также две роты впереди, одна в поддержке, но эта поддержка уже другого уровня. Одна рота занимает позицию и прикрывает прямым огнем движение двух других рот. Такой координации мы не видели и не могли видеть, ибо за четыре месяца никому невозможно так обучить войска.

Например, танкиста. Конечно, от позиции зависит, но тем не менее водителя можно обучить вождению танка за неделю. Будет он опытным водителем? Нет, но водить сможет. Скажем, найти яму в ровном поле, чтобы хотя бы наполовину спрятать технику, не сможет. Ловко двигаться в городе не сможет. Более-менее сможет попадать в повороты. На войне их подготовить нельзя. Нельзя после пары недель сказать: «Ты командир танка». Это люди, которые растут долгое время, и это один экипаж, один танк. И притом их нужно уметь слаживать, чтобы вся команда работала как один экипаж. Натовский взвод — это четыре танка, там должен быть опытный старший сержант и толковый лейтенант. Невозможно сказать какому-то бухгалтеру, что теперь он лейтенант. Такие люди растут долгое время. Они должны иметь время для координации движения, чтобы могли работать как одна команда все четыре танка.

И танки сами не идут в бой. Если у тебя есть танковая рота и механизированная, то они действуют специфически. Один взвод танков идет взводом механизированной пехоты. Будет смешанная рота танковая с пехотной и механизированная пехотная. Они все должны вместе подготовиться, провести боевое слаживание. Эти вещи готовятся годами.

Конечно, наступление Украины было обречено с первого дня, у них не было опыта и людей такого уровня. Нельзя сказать, что они не умеют воевать. В конце концов, они сами русские, просто не хотят это признать. Видно же, когда атака идет, Bradley движется вперед, Leopard наезжает на мину, гусеница у него разрывается — великолепно, танк двигаться не может. Но для танка бой не закончился!

Тогда танк превращается в оборонный пункт и покрывает огнем противника, пока остальная часть движется вперед. А что видели мы? Гусеница взрывается, экипаж убегает из танка, даже двигатель не выключают! Понятно, что и мотивации, и опыта нет. То же самое было в других роликах. Скажем, было видео, где смешанная рота с танками, бронетранспортерами заехала на минное поле: первая машина взрывается, все рассеиваются и едут так дальше. В итоге все нашли свои мины, только пара машин смогла уехать. Это паника. Стандартная процедура в таком случае — оценить ситуацию. Первая машина, которая взорвалась, используется как тральщик. Следующая машина отъезжает с пути, другой танк подъезжает по следам взорванной машины, поворачивает башню, ствол в положение назад и толкает взорванную машину вперед. Она становится трактором, который очищает собой от других мин. Доезжают до конца минного поля — и вот путь сквозь мины проделан. А все остальные прикрывают танк огнем.

Но к этому нужно готовить, это не просто теория, а именно наука. Однако видно, что такой подготовки не проводилось, была только паника. Это не натовская или советская тактика, это просто неподготовленный личный состав. Если бы это были американцы, то комитет уже давно бы засудил генералов за такое преступление! За то, что просто убили свои войска. Но так как это украинцы, славянское мясо, конечно, западным генералам плевать…

— Перебью. Вы говорите, что в случае с подбитой машиной надо поступить таким образом, чтобы использовать ее как средство для обезвреживания мин. Насколько много таких нестандартных, нетипичных моментов, которые отличают опытного профессионала от новобранца, которого просто обучили азам военного дела?

— Очень много. И танк, и просто выживание пехотинца. Приведу пример. Пару лет назад я зимой гулял с собакой, а мой сосед и товарищ немного выпил и открыл стрельбу холостыми патронами в воздух. Я живу в коттеджном поселке. Еле сдержал инстинкт броситься в сугроб! Просто потому, что это впитано именно на уровне инстинкта. Слышишь стрельбу — падаешь вниз. Слышишь артиллерию — падаешь вниз. Если ты не падаешь сразу, то упадешь чуточку позже, но уже в совсем другом качестве. Это многократно практикуется. Например, что должен делать пехотинец, когда попадает в засаду? Дистанция, на которую можно бросить гранату, — примерно 30 метров или ближе. Представьте, вы попали в засаду. Что будете делать?

— Скорее всего, пригнусь, возможно, залягу возле остановленной или подбитой бронетехники и попробую вычислить, откуда именно идет обстрел, чтобы попытаться вести ответный огонь. Возможно, попробую прыгнуть в ближайшую канаву, чтобы, наоборот, выйти с пристреленного места. Но это все в теории. Как человек невоенный, вероятнее всего, растеряюсь.

— Ваш пример наглядно показывает поведение неопытных людей, а подобные действия — гарантия поражения. Опытные люди бросаются к зеленке, бросают гранаты и атакуют. Это идет против инстинкта, но это единственный путь для выживания. Когда попадаешь в огневой мешок, а это и есть засада — шансы выживать в обороне минимальны, до нуля. Если очень хорошо сделано, то пулеметы покрывают любой подход, а канавы будут покрыты прямым или непрямым огнем, а, скорее всего, еще и пару мин положат. Несложно рассчитать, куда бросится пехотинец, если техника будет остановлена в этом месте, туда и положить.

Любая засада — это очень жесткая и короткая огневая мощь. Но при этом самая худшая позиция в засаде — это быть тем «засадником», который вдруг встал в оборону, когда противник атакует. Они сами не готовы. Нормальная засада — это деревья. У них позиция реально слабая, они выигрывают, потому что действует фактор неожиданности. Единственный путь — это атаковать. Такое не приходит само по себе, это тренируется до состояния, что реакция становится просто автоматический. Никто не остановится думать над следующими действиями. Автомат переводится в огневой режим, бросается граната, хватаешь автомат и, с плеча стреляя, бежишь вперед. Задача — прорваться через линию противников.

Это на уровне пехотинца легче объяснить. Все это тренируется и готовится бесконечно, до состояния инстинкта, чтобы выжить. И сразу же понятно, когда люди неопытные и когда опытные. Был у меня один сержант, у него было двойное гражданство, он военную карьеру начал в английской армии. Его послали в Северную Ирландию, когда там все началось (речь идет о столкновениях ирландских националистов и британских войск в 1970-е годы — прим. ред.). Он любил говорить: «Пехотинец изучает свой главный урок за первые три секунды боя: или он падает, или он падает». Если нет инстинкта или тренировки броситься к земле, все равно упадешь, но немножко в другом состоянии. Первый и главный урок, как себя вести. Это видно.

Люди, которые две недели назад ходили по улице, шли на работу, а теперь они в форме с автоматом и не знают, что делать… Не могу сказать, что в бою нужно быть роботом, но на многие вещи должна быть автоматическая реакция. Помните видео, где один из наших бойцов сумел обойти позицию с тыла и кричал украинцам сдаться? Он пытался автомат отобрать, тот тянет обратно, и в конце он их застрелил. Так вот, в мою бы голову даже не пришла мысль взять их в плен. Я бы их просто убил и двинулся вперед, я не был тренирован для плена. Американская армия пленных не берет, она подходит к этому очень жестоко, неважно, какая конвенция.

С первого дня нас этому учил сержант из разведывательного управления, который преподавал пехотную тактику. С первого же дня учили — два выстрела в лоб, тогда пленных брать не нужно. Кто идет — всех убиваешь. Если нужен язык — тут другое дело. И вот это вбивали в голову, а человек на видео гораздо лучше, чем я. Мне бы, повторюсь, в таких условиях даже мысль не пришла бы в голову. А человек тренируется, менталитет меняется, но все это требует времени, очень много времени, чтобы подготовить человека, готового выживать. А эти украинцы — обыкновенное пушечное мясо.

«Когда наши войска вступили на Украину, проехали мимо частей, мимо населенных пунктов, именно сержанты собрали рядовых и начали боевые действия против нас, зачастую в нашем тылу» Фото: © Алексей Майшев, РИА «Новости»

«В чем большая проблема? У нас нет профессиональных сержантов»

— Между делом их жалко же. У нас специальная военная операция, в общем-то, не для того задумана, чтобы перебить огромное количество украинцев. Мы освобождаем своих собратьев от фашизма. Никакой радости от этих убийств нет.

— Соглашусь. Православному человеку в целом не должно быть радостно от убийства, это всегда грех. Они сами русские, такие же, как мы, возможно, они глупые, с промытыми мозгами, но все равно. Видно же это русское упрямство, западные люди сдавались бы гораздо активнее и в больших количествах. Скажем, Дания сопротивлялась немцам 6 часов. Несколько человек погибли, но всего 6 часов.

— Это да, даже один рабочий день не осилили сопротивляться.

— Да! Постреляли, маленькие бои провели, пара человек погибла, кто-то немного порисковал, в общем, галочку напротив графы «Честь» ставить можно. И все, можно сдаваться. Собственно, датчане воевали лучше, когда служили в СС, чем когда защищали Родину. Так что соглашусь с вами, радости никакой нет. Когда нацики уничтожены, хорошо, но грустно, что свои, русские.

— Читал информацию, что в украинской армии случилась перекомплектация, там на первую роль встал сержант, а офицеры за несколько километров от солдат сидят. Это может быть правдой?

— Я думаю, что это правда, но это не натовский стандарт, прямо говоря. Честно говоря, я такое и у нас видел. Но у нас это все-таки исключение, а у них — закон. Видел подобное с московскими мобилизованными. Мы отвезли под Сватово материалы, форму — все, что нужно, что собрали. Там остались с группой питерских мобилизованных, как раз вся Северо-Западная Россия, псковичи, новгородские парни. Среди ночи началась лютая стрельба, прямо рядом с позициями. Все вспрыгнули, стали хватать автоматы, нам тоже пару автоматов дали, если что. Один парень прибегает и говорит: «Нет, это не прорыв, там москвичи напились и начали стрелять!» А напились они, потому что офицеров нет. А питерские были со своими офицерами, как и должно быть. А москвичи все за кордоном, в гостиницах сидели. А мы это уже знали, потому что предыдущая группа застряла и искала прямо за кордоном гостиницу, где можно переночевать, но все были забиты. Спросили: «Почему?» — а им ответили: «А это московские офицеры, мобилизованные сняли!» Снять комнату на ночь — 1 тысяча рублей. При зарплате 300 тысяч вполне приемлемо. И вот они там сидят, бухают, играют, живут, как в командировке, а не на войне. А парни впереди сидели без офицеров.

В чем большая проблема? У нас нет профессиональных сержантов. Все профессиональные армии, кроме нашей, имеют школу профессиональных сержантов. Сержант — это особый элемент управления. Украинцы тоже пошли по пути становления сержантского состава. Не могу даже сказать, что это западная система, потому что это вообще у всех есть. Я предлагал свои услуги министерству обороны, но мне сказали, что не требуется.

Чтобы понять, что такое профессиональный сержант, я вам скажу так. В американской армии есть 6 рангов сержанта: младший сержант, старший сержант, сержант первого класса, еще один, потом мастер-сержант и сержант-майор. Сержант-майор — это главный сержант бригады, дивизии, корпуса армии. Они носят один и тот же ранг, но знают, кто кому подчиняется. Младший сержант — это человек, у которого есть минимум от трех до пяти лет опыта. Он должен получить рекомендацию офицера, старшего сержанта, потом идет в школу на два месяца подготовки. И каждый ранг сержантов проходит дополнительные школы и академии. Первые четыре ранга сержантов — это школа на уровне дивизии, а для мастер-сержанта и сержанта-майора есть уже отдельная федеральная академия. Это очень профессиональные люди, которые могут вести свою часть, если офицер отсутствует.

В американской армии используется такой пример — все устроено как семья. Пока в казарме отец-офицер уходит совершенствовать свои навыки, ежедневные тренировки и подготовки рядовых — дело сержантов. Когда наступает военная командировка, то подразделение выезжает, как будто семья садится в машину. Отец-офицер садится за руль, мать-сержант — на соседнее место, и детки-рядовые — сзади. И так эта семья едет на бой!

У нас лейтенант несет ответственность за обе позиции — за себя и за сержанта. Ему еще нужно свои навыки улучшать, а также совершенствовать навыки рядовых. Для одного человека очень сложно. А во всех остальных армиях — по два человека на уровне взвода. На уровне роты еще больше, еще более опытные люди. Старший сержант любого взвода — это штабной сержант, человек с минимальным опытом от 6 до 8 лет. Если приходит зеленый лейтенант, который учился четыре года в академии или на военном факультете, а тут у человека уже до 8 лет опыта, только чтобы получить звание. Умный лейтенант приклеивается к своему штабному сержанту и, как тень, учится. Мой меня почти матом посылал. Я к нему приклеился, все спрашивал: «А это что? А тут зачем? А это почему? А вот здесь как устроено?» — все навыки, все знания впитать в себя хотел. Его это начало бесить, как-то он развернулся ко мне и строго спросил: «Сэр, у вас нет каких-то офицерских задач?» А я все за ним, все за ним!

Это стандартная проблема молодых офицеров. Выходят из академии, думают, что они божий дар человечеству, все уже знают и сами всех учить будут. А между тем для любого опытного сержанта самый легкий путь подставить своего офицера — это слово в слово выполнять его поручения. Все ошибаются, а неопытные люди часто не всегда правильно поступают. Сержанту важно понять, что офицер хотел, а не что сказал. А когда выполняешь дословно, то подставить человека крайне легко.

Еще одну вещь добавлю. Чтобы понять, насколько эта система помогла украинцам, можно вспомнить, когда начались первые месяцы СВО. Когда наши войска вступили на Украину, проехали мимо частей, мимо населенных пунктов, именно сержанты собрали рядовых и начали боевые действия против нас, зачастую в нашем тылу. Они смогли быстро организоваться. Они были подготовлены к этому при полном отсутствии офицеров.

И еще один пример не могу не вспомнить. Когда уже в России началась мобилизация, вышел ролик, где мобилизованные сидели в каком-то бараке. Везде мусор, унитазы забитые, смотришь на койки — у всех криво-косо, кое-что устроено, солдаты сидят, им нечем заняться. Тот, кто снимает ролик, спрашивает: «А где офицеры?» Я себе такого представить не могу в американской армии! Может, сегодня и возможно, конечно, многое поменялось, но, когда я служил, такого быть не могло!

Первое, что должны были сделать, — выяснить, кто главный, старший, а кто младший, затем организовать рядовых, провести генеральную уборку, выбросить мусор, привести в рабочее состояние туалеты, одинаково заправить койки — все сделать по-военному. Это не нужно делать офицерам, это задача сержантов. У нас такого, к моей грусти, нет.

— Интересно! Наверное, к чему-то подобному мы придем. Решение, о котором вы говорите, кажется очевидным.

— Оно очень очевидно, я не один говорю об этом! Не потому, что я западный офицер. Я слышал это и от российских офицеров, которые все видят и понимают. Но пока министерство обороны решило, что это не нужно.

«Мы уже тогда получали худших из худших, а не лучших из лучших. Добавлялось к этому то, что мы не могли их выгнать или уволить, не могли даже особо сильно гонять. Это же удар по статистике академии!» Фото: © IMAGO/Antti Aimo-Koivisto / www.imago-images.de / www.globallookpress.com

«Треть офицеров не прошли бы минимальные стандарты для офицеров, служивших в годы Второй мировой войны»

— Вы не раз говорили, что в американской армии начались некие неприятные, с точки зрения самой армии, изменения, связанные с некой идеологией. Можете пояснить для наших читателей, что имеете в виду?

— Моя статья называется «Офицеры-неудачники Пентагона». В США младшим офицерам последние сто лет дают одни и те же тесты по IQ и образованию. В 2016 году результаты показали, что треть офицеров не прошли бы минимальные стандарты для офицеров, служивших в годы Второй мировой войны. Напомню, тогда американская армия очень быстро расширялась. Тогда нужно было набрать много будущих офицеров, и все равно сохранялись очень строгие стандарты, а сейчас они сильно снизились.

Я сам это видел, когда был инструктором в 2004 году по программе в академии, находящейся в Форт-Брэгге. Она была создана для сержантов, которые хотели стать офицерами. Каждый батальон должен был выдавать сержанта на обучение. Идея заключалась в том, чтобы выявлять лучших сержантов и переобучать на офицеров. Мысль верная, но на практике оказалось все иначе. Реальность в том, что есть графики дислокации в Ирак и Афганистан. Никакой комбат и никакой комрот не отдаст своих лучших сержантов. А квота-то остается! Так кого же они будут отдавать? Отдавать они станут мусор, от которого не могут избавиться. Так что мы уже тогда получали худших из худших, а не лучших из лучших. Добавлялось к этому то, что мы не могли их выгнать или уволить, не могли даже особо сильно гонять. Это же удар по статистике академии!

Помню, я преподавал пехотную тактику, был еще один капитан. Нас потом полковник ругал, что пара сержантов хотели уволиться из-за того, что мы слишком интенсивно их гоняли, когда было жарко. Но это же пехотная тактика! Как не гонять? А он нам сказал, что наша задача — это количество, цифры, цифры, цифры! Статистика им нужна. Было видно еще в 2004 году, что качество начало сильно падать.

Когда я был курсантом, для них имелся отдельный лагерь, который посещают посреди третьего и четвертого года обучения. Там всех гоняют, ломают и после этого дают отметку, из которой выбирают лейтенантов на разные ветки службы. Кто-то идет в активную армию, а кто-то — в резерв.

Еще тема — дети полковников, генералов, сенаторов, членов палаты представителей, судей и так далее. На второй неделе обучения нам дали опросник, чтобы мы записали имена и должности любых важных людей, которые будут приходить на церемонию выпуска из лагеря, якобы чтобы лучше условия создать, кого и куда посадить. Но ведь все понятно сразу: если напишешь, что мой отец — генерал, то 100 процентов окончишь с пятеркой, неважно, как учился. У нас было трое таких. Два близнеца, которые никаких лидерских качеств не проявляли, полные ботаники. Но они все равно все прошли, просто папа у них полковник. Но пошли, правда, в резерв. Была еще одна девушка с характером кирпича. Это даже скорее оскорбление кирпичу. Выгнали ее на первый год, но дали перепоступить, что практически невозможно. Но у нее папа — полковник, а мама — сенатор. И таких примеров достаточно много.

Но, кроме того, есть еще расовые квоты. Могу сказать, что я служил под черными офицерами, которые были очень высокого качества, и под такими, которые поднялись только за счет квотовой системы. И это тогда было. А в современной армии есть еще квоты по трансгендерам, лесбиянкам, даже начали в последние годы женщин пускать в пехоту, танки, артиллерию. Это не какие-то амазонки, наоборот, простые девчонки весом по 50 килограммов. И такая несет на себе 50 килограммов, если не в спецкомплекте, а просто пехотинец. Это будущий инвалид, потому что женские кости не такие прочные и стираются гораздо быстрее. А главное, она не может тянуть тот же вес, который тянет другой солдат. В итоге качество очень сильно страдает, что, впрочем, хорошо для нас.

— Получается, что в самой демократичной армии мира процветает кумовство, если сын сенатора в любом случае оканчивает заведение на пятерку.

— Давайте скажем так: демократии тут никогда не было. Интересная вещь, когда я поступил рядовым, то всем выдавали книжку, маленькое пособие, в котором написаны минимальные навыки, которыми должны все обладать. На первой странице книжки имелся абзац по поводу американского государства, где четко было прописано, что Америка — не демократия, а представительская республика и так далее. Теперь это все убрали.

Но такие привилегии есть в любой организации. Те, кто второе, третье, четвертое поколение, будут продвигаться, потому что есть связи. Все равно по блату поступят. Да, расизма все равно там немало. Меня блокировали от ряда отраслей, потому что я русский. Не потому, что я из Советского Союза, а потому, что русский. Это все прописано, нет никакого смысла прятаться, четко приписывается место рождения, национальность и вероисповедание.

«Я заметил, что традиционный, главный источник новобранцев стал противоречить службе. Это военные семьи, где отец, брат или дядя служили. Те, кто всегда советовал послужить, мол, закаляет характер, полезно, теперь, наоборот, говорят, чтобы не служили» Фото: © Timothy L. Hale / ZUMAPRESS.com / www.globallookpress.com

«Политкорректность уничтожает мораль в армии»

— Зачем вообще, на ваш взгляд, армия США начала вводить квоты по трансгендерам, гомосексуалам?

— Почему? Очень просто — политкорректность. Последний боевой генерал американской армии — Норман Шварцкопф, все остальные — политики. Они назначены на позицию. Президент назначает всех генералов, его кабинет подписывает продвижение всех — от одной звезды и выше. Туда идут люди, которые надежны партийно. Они знают, кто их хозяин, знают, что он хочет слышать. Они не хотят потерять свою позицию, пенсию, контракты в разных сферах. Если попасть в последние годы своей карьеры в Пентагон, еще и в отдел снабжения, то кто же от этого откажется? Все эти лоббисты ВПК — это бывшие генералы.

— Получается, пик карьеры — это «прапорщик всех Соединенных Штатов Америки».

— Это богатство. Они не должны подписывать документов о том, что не будут иметь дело с этими компаниями. Представитель компании подходит к генералу или полковнику, а тот еще молод, пенсия далека, и спрашивает: «Молодой человек, а вы думали о своей карьере?» И все, человека уже купили. Он уже приземляется там, знает, на что идет и чего хочет. При этом очень часто то американское оборудование, которое приходит на уровень войск, — тотальная дрянь.

Лобби идет интенсивное, не по качеству, а по ценам, по откатам. Генерал Марк Милли пару раз попытался сказать правду, но ему дали по зубам, и он быстро заткнулся. Как следствие, продвигается политкорректность, гендерная политика, что уничтожает мораль в армии. В этом году, например, провал по набору новобранцев. Еще очень многие офицеры и сержанты уволились, потому что было экспериментальное вакцинирование от COVID-19, отказались принимать этот яд.

В итоге люди увольнялись, им был дан выбор — либо прививка, либо увольнение. Они ушли и не вернутся. Я заметил, что традиционный, главный источник новобранцев, наоборот, стал противоречить службе. Это военные семьи, где отец, брат или дядя служили. Те, кто всегда советовал послужить, мол, закаляет характер, полезно, теперь, наоборот, говорят, чтобы не служили. А генералы для того и набраны, чтобы продвигать политкорректность, продвигаемую политиками. Хорошо, конечно, что сказать. Это же наш возможный противник.

Та армия, в которой я служил, только шла в эту сторону, но еще не так было, дисциплина еще не была уничтожена. У нас существовали дисциплинарные лагеря, я туда одного своего рядового послал. Они существовали для солдат, которые были непослушны…

— Что-то вроде дисбата?

— Не до такой степени. Это лагерь на пару недель, где официально сержанты проштрафившихся гоняли с утра до ночи. В процессе этих людей затягивали за кусты и били. Следов от ударов не оставляли, сильные синяки тоже, но били две недели. Обратно приходили совершенно другие люди. Запретили это.

Когда я еще был младшим лейтенантом, с этим столкнулся. Я поехал в Форт-Брэгге, два месяца ждал, когда мой курс соберется. Пока же присоединился к роте, проходящей курс молодого бойца. Я в первый раз столкнулся с так называемой «карточкой перерыва». Это было в 1996 году, полный идиотизм, первые шаги к слому дисциплины. «Карточка перерыва» — это такая бумажка, которую нужно использовать в том случае, если ситуация слишком напряженная. Если сержант орет, то боец мог вытащить карточку, и ему должны были дать 10–15 минут, чтобы он пришел в себя.

Шел я как-то через стоянку своей первой части, и один из моих сержантов ругал новобранца, который только окончил курс молодого бойца, и тот вытаскивает эту карточку. Показывает ему в лицо, сержант орет: «Что это за хрень, рядовой?!» Тот скулит: «Это карточка перерыва, ты мне должен дать 15 минут». Я подозвал сержанта, объяснил ему, что это такое. Он кивнул, повернулся к бойцу: «Сынок, ты хочешь перерыв? Да иди ты к такой-то матери, я тебе такой перерыв дам», — и разрывает эту карточку, кидает ему в лицо и давай его гонять.

Это был первый шаг, но теперь обучение дисциплине и эмоциональной стойкости от курса молодого бойца перешло на боевую часть. По идее, ты должен там уже иметь готовый продукт в форме рядового, а получаешь полуфабрикат, который нужно доготовить, так что это было началом. Потом это, конечно, все ускорялось, было ясно, к чему идет, что тоже желания служить не прибавляло.

— Вы же смотрели фильм «Цельнометаллическая оболочка»? Насколько один из героев фильма, сержант Хартман, похож на настоящего американского сержанта?

— Одну вещь хотел бы сказать о фильме. Они взяли самые худшие рассказы и влили в один фильм. Конечно, были ужасные сержанты, но в боевых условиях такие люди долго не живут. Например, интенсивная стрельба, он выпрыгнул впереди меня, я не сориентировался и выстрелил ему в спину. Такое случается, это настоящая жизнь. Да и с неадекватными офицерами такое случалось. А во Вьетнаме, если доходило до такого уровня, что терпеть не могли, то ночью кто-то гранату под койку кинет, там такое случалось. Это не то, что он не может быть твердым человеком. Просто если он некомпетентный и ведет на гибель, то такие люди своей смертью не умирали. Были разные сержанты, в общем.

— Надо сказать, сержанта Хартмана в итоге убили.

— Тоже правда. Не думаю, что была хоть одна часть, в которой такое количество неадекватного. Неадекватностей тоже было много, но все они как-то оказались размазаны в целом, а не скучены в одном месте. Был призыв тех, кто не желал служить, много наркоманов во Вьетнаме. Тогда ЦРУ привозили наркотики в останках солдат, в солдатских гробах. Когда их поймали, выставили какого-то младшего директора, которого буквально за яйца повесили, но реально этим занималась вся организация. Точно так же они наркотики завозили из Латинской Америки, стояли за эпидемией наркотических веществ, достаточно хорошо зарабатывали. Когда поймали на этой теме — выставили пару младших директоров. Вьетнам — это странное дело.

— Почему вы ушли оттуда? Из-за всего этого?

— Это побочная причина, главной у меня оставалась политическая. Помню, я себе русский герб зататуировал на руку, когда еще младшим капитаном был. Меня старший сержант спросил, что это такое. Я сказал, что какая-то крутая птица, нашел в интернете. Никто не понял, но вроде нормально.