Искандер Измайлов Искандер Измайлов Фото: «БИЗНЕС Online»

Демократия или власть «просвещенного монарха»

У Уинстона Черчилля есть остроумные и афористичные цитаты: «Демократия — наихудшая форма правления, за исключением всех остальных, которые пробовались время от времени» и «Демократия — это не распутная девка, которую можно подцепить на улице, пригрозив автоматом». Обе они стали обиходными, иногда даже без ссылки на него. Как, например, и такая его фраза — «Если вы не либерал в молодости — у вас нет сердца; если не консерватор в зрелом возрасте — мозгов», которую я слышал много раз применительно к коммунизму еще в молодости и без указания, разумеется, источника.

В этих выражениях заложен гораздо более значительный смысл, чем внешний их блеск и выразительность. Как бы потомственный аристократ и политик, чьи предки служили еще знаменитому Генриху VIII, помогая ему устранять «лишних» жен короля, Черчилль все-таки был демократом и считал, что ничего лучшего мировая история пока не придумала.

Этим он, кстати, противоречил Аристотелю, полагавшему, что монархия — самый верный механизм управления страной. Демократию он считал чуть лучше, чем охлократия (власть толпы), но много хуже аристократического правления. Конечно, Аристотель оговаривался, что лучше было бы передать власть философам, но не знал, как это организовать на практике, поэтому считал, что лучшее, что можно сделать, — просвещать монарха и убедить его прислушиваться к советам мудрецов. Как известно, он так и поступил, став учителем молодого македонского царевича Александра, сына Филиппа.

Александр Македонский прекрасно учился и после смерти отца стал молодым правителем, который даже какое-то время прислушивался к мнению своего учителя. Правда, за это время он разрушил демократию в греческих республиках, разорил и сжег несколько крупных центров культурной жизни классической Греции — Фивы и Афины, полностью искоренил всякую демократию. Начал завоевательные походы в Азию, которые завершились успехом. Или провалом, если считать, что созданная им империя не прожила и месяца после его смерти. Началась череда бесконечных войн между наследниками, конец которым положила Римская республика (знаменитая формула ее демократии SPQR — Senatus Populus Que Romanus — «Сенат и народ Рима»). Так что можно сказать, что идеи Аристотеля о «просвещенном монархе» как лучшем государственном устройстве потерпели полное фиаско.

Хотя в средневековой эпохе, особенно во время Ренессанса, делались попытки реанимировать подобные идеи. Самая, пожалуй, эпичная и широко известная — трактат Никколо Макиавелли «Государь» (1513 год). Извиняет автора только то, что он писал его, будучи изгнанным из Флоренции. Он, как чиновник республики, очень нуждался в средствах и стремился вернуться в родной город, захваченный вернувшимся к власти кланом Медичи.

«Открытие «чешской монеты» никто не мог предугадать»: почему легендарную находку считают фальшивкой?

Первобытное общество никогда не было царством анархии

В «Государе» Макиавелли, пытаясь примирить свои республиканские идеалы молодости с реалиями, сложившимися в Италии XVI века, доказывал, что лучше один жестокий и могущественный государь во главе единой страны, даже лишенный угрызений совести, чем враждующие мелкие правители. Т. е. Макиавелли более явно, чем многие до него, поставил вопрос о соотношении моральных норм и политической целесообразности.

«Цель оправдывает средства» — это могло бы быть девизом «Государя» Макиавелли, ставшего настольной книгой многих диктаторов. Некоторые авторы считают, что впервые эту фразу изрек основатель ордена иезуитов Игнатий де Лойола. В его труде множество афоризмов, таких как: «Скрой то, что говоришь сам, узнай то, что говорят другие, и станешь истинным князем. Каждый видит, каким ты кажешься, мало кто чувствует, каков ты есть. Достойную осуждения ошибку совершает тот, кто не учитывает своих возможностей и стремится к завоеваниям любой ценой». Как бы то ни было, ясно одно: в период перехода от традиционного общества к цивилизованному у разных народов стали возникать различные сочетания прежнего общинного правления и нового монархического. Здесь важно подчеркнуть, что, вопреки давним представлениям историков и этнографов, первобытное общество никогда не было царством анархии. Подобные представления бытовали среди научного сообщества во второй половине XIX века.

Одним из тех, кто так считал, был американский антрополог, историк и гуманист Льюис Генри Морган (1818–1881). Он был борцом против рабства и выступал за равные права для чернокожих жителей США. Защищал права индейцев-ирокезов от земельных спекулянтов и в благодарность даже стал одним из старейшин индейцев. Глубоко изучая общество ирокезов, он не только описал их племя в труде «Лига ходеносауни или ирокезов» (1851), но и, обобщив огромный материал, создал труд «Древнее общество или исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации» (1877). Это была вершина эволюционистских представлений о предыстории общества от человеческого стада с промискуитетом (т. е. беспорядочными половыми связями) до патриархального общества, общин и племен.

Стройная система общества первобытного равенства, завершившего искания просветителей, таких как Жан-Жак Руссо, получила четкое и строго научное описание. В частности, автор выделял в ранней древности эпоху матриархата, когда женщины правили родом.

В чем ошиблись Маркс и Энгельс

Суть не в этих представлениях, ставших одной из важных вех на пути познания прошлого, а в том, что его труды пришлись очень кстати основоположникам марксизма. Именно на этом основал свой главный труд по истории общества Фридрих Энгельс — «Происхождение семьи, частной собственности и государства» — «Библию» марксистских историков. На этом были основаны все советские труды по истории, и каждое отступление от любых основ каралось самым жестоким образом. В роковые 1930-е — путевкой в ГУЛАГ, а в «вегетарианские» 1970-е — отлучением от науки. Хотя уже в 1950-е годы стало ясно, что Льюис Морган, а за ним и Энгельс ошибались.

Не было в истории человечества никакого пресловутого промискуитета, стадии матриархата (во всяком случае в том образе, как это виделось первым антропологам) и первобытного коммунизма (в виде равенства всех и для всех), поскольку даже тогда некоторые были «равнее» других.

Есть целый ряд популярных трудов отечественных антропологов, описывающих древнее общество. Одна из таких работ принадлежит Станиславу Дробышевскому, еще одна — американскому популяризатору науки Джареду Даймонду — «Мир позавчера», где он описывает социальные практики традиционного общества, используя свой личный опыт проживания в Папуа — Новой Гвинее. Мы об этом говорим не для того, чтобы унизить Моргана или Энгельса с его соавтором Карлом Марксом, а для того, чтобы подчеркнуть: никакая догма не может мешать развитию науки и нет таких теорий, которые бы не трансформировались и не изменялись по мере накопления новых знаний. Научные революции и смена парадигм — норма науки.

Попытка создать вечное и непреходящее учение, претендующее на всевечное знание во всех дисциплинах, — это новая религия, а не наука. Слышу слова ироничных критиков: «Значит, и ваши труды будут опровергнуты». Разумеется, будут. Но не этими критиками. Им еще надо будет серьезно поработать, чтобы создать нечто, хотя бы абрисом напоминающее то, что было создано современным поколением историков, и они посмели бы вступить с нами в открытую дискуссию. А так, конечно. Нет ничего вечного под солнцем. Но еще не сейчас.

Все вышесказанное было отчасти написано для того, чтобы отметить другую часть цитаты сэра Черчилля: «Демократия не устанавливается силой оружия и не падает с небес. Демократия — это выстраданная человечеством система народоправства, которая по ходу истории перепробовала многие другие формы и типы правления».

Как немецкий социолог разочаровался в идеалах коммунизма и Стране Советов

Спросите, какое все это имеет отношение к тюркской истории и даже праистории? Вопреки устоявшемуся мнению, которое ведет свое происхождение еще со времен Шарля Луи де Секонда, барона де Ла Бред и де Монтескьё (1689–1755) — великого просветителя и либерала, разрабатывавшего теорию разделения властей. В своем обобщающем труде «О духе законов», изданном анонимно в 1748 году в Швейцарии, он попытался установить общие черты государственного устройства всех стран мира, определить общие законы их развития, а специфику объяснял географическим фактором.

Он выделял три формы правления — республику, монархию и деспотию. Все восточные страны от Китая до России он определил в деспотию. Разумеется, страны и империи Центральной Азии без всякого разделения тоже попали в деспотию и азиатский способ производства. Для своего времени это, конечно, был шаг вперед в понимании истории мировой цивилизации.

Но вот незадача. Совершив большой круг, европейская научная мысль вернулась обратно. В труде немецко-американского историка и синолога Карла Виттфогеля «Восточный деспотизм. Сравнительное изучение тотальной власти» (1957) эта теория вновь возродилась. Виттфогель проделал путь, который совершили многие поверившие в идеалы коммунизма. После победы большевиков в Гражданской войне он стал правоверным коммунистом, писал труды типа «От первобытного коммунизма до пролетарской революции», читал лекции в СССР и даже женился на Ольге Иоффе, племяннице известного советского физика, академика Абрама Иоффе. Но после позорных процессов над троцкистко-зиновьевцами и Большого террора, особенно после поездки в Китай в 1935–1937 годы, его мнение о Стране Советов и большевизме резко изменилось.

Он отошел от марксизма и стал приверженцем институциональной теории, которая предлагает не ограничиваться анализом только хозяйственных процессов и включить в анализ качественные параметры — институты власти, культуру и другие факторы. Так или иначе, но его изучение «гидравлических обществ», т. е. таких, которые использовали оросительные системы для ведения сельского хозяйства, создавали, по его мнению, поразительно схожие модели власти и управления.

Нельзя не вспомнить о так называемом азиатском способе производства, обседаемым Марксом и сравнивавшим его с русской общиной и ее застойным хозяйством. Вот как, не без иронии, писал о его теории советский китаевед профессор Владимир Никифоров: «Американский профессор К.А. Виттфогель не имеет как будто ничего общего со своим немецким предшественником… Лишь одно осталось неизменным с молодых лет — догматическая приверженность гипотезе азиатского способа производства, которую, впрочем, Виттфогель за прошедшие годы так перелицевал, что она получила у него ярко антимарксистский, антикоммунистический характер». Особое раздражение советского догматика вызвало то, что этот историк смел сравнить Советский Союз с восточными деспотиями. Однако, несмотря на явную теоретическую близость его труда с марксистскими постулатами (явно сказалась большевистская молодость), его труд был признан и до сих пор считается важнейшим теоретическим исследованием.

Беда в том, что его рассуждения о России включают и суждения о татарском иге. Хотя он описывает это словами Маркса, но ссылался на труды Николая Карамзина и Василия Ключевского. Суть его вывода такая: «Татары не имели ничего общего с маврами. Завоевав Россию, они не дали ей ни алгебры, ни Аристотеля. Пушкин был, несомненно, прав, говоря о негативном влиянии татар на культуру России». Далее он обильно, страницами цитируя Ключевского, делает вывод о том, что татарское иго принесло на Русь деспотию. Из этого можно сделать весьма интересный вывод, что Золотая Орда сама была восточной деспотией.

Эта сентенция важна для понимания отношения к тюркским государствам как со стороны западной, так и российской науки. Вся отечественная историческая наука прямо об этом пишет. Хотя не так явно, цитируя Маркса через запятую с Карамзиным, чтобы не слишком была видна связь идей марксизма с российской «государственнической школой» историографии.

Для этого направления мысли ясно, что Золотая Орда была восточной деспотией и варварским государством, которое принесло дух деспотизма в Россию. Поколения русских историков писали, что русские княжества были процветающими территориями с европейской культурой и благородными князьями. Но прошли века «татарского ига», и на московском престоле мы видим тиранов Ивана Калиту и Ивана Грозного. Отсюда берут истоки все оценки кочевых государств как восточных деспотий.

Что такое восточная деспотия

Труды Льва Гумилева, который представил изумленной публике новый взгляд на историю степных обществ как самодостаточных и вполне цивилизованных государств в советское время, были выразительным исключением. Разумеется, в конце века, особенно после падения советской идеологии, историков, которые изучали историю тюркских государств «без гнева и пристрастия», разрывая связь с прежней историографией, стало гораздо больше. В востоковедении именно они стали определять отношение к прошлому тюркских народов. Благодаря их трудам мы можем сказать, что средневековые государства кочевников-скотоводов не были демократиями, но и тиранией отнюдь не являлись.

Есть два определения восточной деспотии — научное и публицистическое. Если научное определение пытается найти отличия ее от правовых образцов, сложившихся в Европе (хотя и там тиранства и беззакония хватало), то обыденное представление — это набор штампов: произвол, самовластное правление и тирания. По сравнению с такой характерной империей во главе с тиранами, как, например, Цинь Шихуанди в Китае, где людей закапывали в Великую Китайскую стену, или Генрих VIII, кочевые государства были довольно либеральными странами. Да, с жестокими законами, но четкими правилами, которые никто старался не преступать.

Степные общества еще с эпохи гуннов отличались несколькими важными элементами, которые не позволяли устанавливать никакую деспотию, а наоборот, заставляли вырабатывать механизмы сложного взаимодействия между всеми стратами общества. Налоговое бремя на кочевников не наложишь — при неблагоприятных условиях они могут откочевать. Да и платить им нечем. Только скотом, а это товар лишь на внешнем рынке. Для этого нужна централизованная торговля, концентрация усилий многих общин и охрана их интересов. Т. е., с одной стороны, власть нужна, с другой — эта власть зависит от сильных общин.

Это главная черта кочевого общества, которую оно сохраняло и в случае движения к государству, и даже образования городов. Плюс согласование интересов различных общин, которые согласны передать часть важных полномочий — военных, внешнеполитических и торговых — в руки определенных властей. В этом смысле даже Аттила и Чингисхан не были самовластными монархами, правящими без ограничений.

Турецкая империя как раз пример гораздо более властных и самостоятельных султанов, чем Джучиды в Золотой Орде «Турецкая империя как раз пример гораздо более властных и самостоятельных султанов, чем Джучиды в Золотой Орде» Фото: © Василий Малышев, РИА «Новости»

Турецкая империя — пример гораздо более властных султанов, чем Джучиды в Золотой Орде

Рассмотрим пример Монгольской империи или ее наследницы Улус Джучи. За редким исключением в них не было беспредельного и бесконтрольного произвола, как пытаются представить дело некоторые историки. Там не только действовали законы и был установлен порядок, но еще и элита следила, чтобы никакой хан не набрал достаточно сил, дабы попирать права самой аристократии или податного населения. Репрессии там были, но это скорее столкновения внутри рода Чингисидов за власть, а не репрессии против подданных. Какого-то особого беззакония, конечно, в ней не было, хотя претендентов на трон истребляли беспощадно. Впрочем, этим отличаются все средневековые монархии от Англии до Японии, особенно когда они вступили в стадию абсолютизма.

О других государствах кочевников нам мало известно, но о Монгольской империи сохранилось достаточно сведений, чтобы понять, что всегда было неписаное правило, которое определяло жизнь всех — от владыки державы до последнего раба. Для империи Чингисхана это была Йаса (Чингизово право) — свод неписаных правил, которые знали специальные судьи, разрешавшие споры. Подобная система продолжала существовать в Улусе Джучи даже после принятия ислама и наравне с шариатом. Не стоит преувеличивать значения этого права, но и нельзя говорить, что это была бесконтрольная тирания.

Другим механизмом управления, сдерживающим власть монарха, были определенные собрания аристократии, которые вырабатывали политику и выбирали самих этих правителей. В тюркских государствах, включая Турецкую империю, как правило, не было прямого наследования от отца к сыну. Переход власти был сложной процедурой, которая не могла состояться без согласования с высшей аристократией. Система управления в тюркских государствах базировалась, если говорить современным языком, на консенсусе элит. Представляя это образно, достаточно посмотреть хотя бы один сезон турецкого сериала «Великолепный век», чтобы понять, как это все происходило. С долей вымысла, но общее представление сериал дает прекрасное. При этом Турецкая империя как раз пример гораздо более властных и самостоятельных султанов, чем Джучиды в Золотой Орде.

Курултай — форма аристократической демократии по типу европейских парламентов

Есть весьма интересный показатель разницы функционирования власти в государствах Чингисидов с монархиями Западной Европы. Посмотрим на ярлыки ханов и аналогичные указы или грамоты западноевропейских правителей. В ханском ярлыке четко и последовательно изложена вся иерархия власти от карачибеков (вождей правящих кланов и управителей огромных областей) до мелкого чиновника и писца. А в европейском указе сказано: «Всем и всякому, кто увидит эту грамоту» — это не просто построение фразы, а правовая культура. В татарских ханствах не подданные зависели от хана, а хан прямо зависел от лояльности к аристократии. В них татарская военно-служилая аристократия консолидировалась по родовому признаку. Всего, по подсчетам разных хроник, насчитывалось от 72 до 90 разных родов (кланов), но все они, так или иначе, признавали над собой старшинство одного из четырех правящих родов. Среди этих кланов выделялся один — самый могущественный.

В XIII веке основным правящим родом был клан Кийат, а со второй половины XIV столетия — Ширин. Они были сильны, но не настолько, чтобы уничтожить друг друга, что заставляло их сохранять паритет и улаживать конфликты переговорами и согласованиями. Эти кланы были основными столпами государства и его военной мощи. Кстати, столпы — это не только фигура речи. Дело в том, что, когда хана поднимали в белой кошме, с четырех сторон стояли представители именно этих правящих кланов, которые даровали ему власть. Возведению на престол предшествовала сложная процедура переговоров, поскольку любой Чингисид мог претендовать на престол. Потому происходили сложные согласования между кланами и всеми Чингисидами. Каждый отстаивал своего претендента, но постепенно конкуренты отсеивались, и правящие кланы выбирали одного Чингисида, которого и поднимали на белой кошме в знак наделения верховной властью. Т. е. хан действительно выбирался, а не получал власть по праву рождения. Обычно эти выборы проходили на съезде (курултае) татарской аристократии (по разным источникам, участниками его были от 70 до 80 человек). Главные представители — правящие четыре карачибека, за ними стояли султаны (огланы) — наследники престола и беки, в определенной пропорции и они выдвигали и согласовывали нового правителя.

Иногда процедура могла затянуться на год, как было после смерти великого хана Угедея, когда никак не могли согласовать возведение на престол его сына Гуюка — против него выступали другие Чингисиды. Его все-таки выбрали, но правление было недолгим и закончилось его смертью. По словам современников, не совсем естественной. В Улусе Джучи так было и с сыновьями Бату, которые назначались великим ханом, но свергались аристократией, выдвинувшей своего хана Берке.

Курултай собирался для решения многих важнейших вызовов: объявление войны или заключение мира, перераспределение владений, утверждение новых назначений и многое другое «Курултай собирался для решения многих важнейших вызовов: объявление войны или заключение мира, перераспределение владений, утверждение новых назначений и многое другое» Фото: © Утарбеков, РИА «Новости»

Восточная деспотия и тирания не в традициях татар и их предков

Курултай также собирался для решения многих важнейших вызовов: объявление войны или заключение мира, перераспределение владений, утверждение новых назначений и многое другое. Разумеется, это не республика. Но и первые парламенты в Англии и Франции также не были народными собраниями. Это всегда были съезды высшей аристократии. И если Англия ведет отсчет своей демократии от «Великой Хартии вольностей», которая была подписана в июне 1215 года на основе требований английской аристократии к королю Иоанну Безземельному, чтобы утвердить целый ряд юридических прав и привилегий знати и свободного населения средневековой Англии, татарская система властных полномочий может быть отсчитана от курултая, который поднял на белой кошме хана Берке, вопреки воли великого хана и по желанию курултая в 1357 году.

В общем, эта модель власти была далека от восточной деспотии и наших представлений о тирании и самовластии ханов. Их власть в Золотой Орде была очень серьезно ограничена правящими кланами и их правами, а также родовыми связями с самими Чингисидами. В этом смысле курултай может быть назван формой аристократической демократии по типу европейских парламентов. Разумеется, эта система имела свои положительную и отрицательную стороны. Когда власть хана опиралась на единство элит правящих кланов, это делало систему устойчивой. Но если часть кланов не находила общего решения, это могло вызвать и вызывало междоусобные войны. Особенно если фоном трений и взаимных обид были катастрофические последствия хозяйственных, политических и природно-экологических кризисов, как было в середине XIV века.

В любом случае подчеркнем, что представления о варварстве и деспотии, которые якобы царили в Золотой Орде, являются ненаучными и основаны на общих впечатлениях о тирании, а не на анализе системы власти и управления в Улусе Джучи.

Интересно, что, говоря о власти и ее традициях, историк и мыслитель Шигабутдин Марджани уравнивал средневековых ханов и правителей с выборными главами Казанской татарской ратуши. Момент весьма показательный. Ведь великий просветитель весьма точно и прозорливо указал на то, что традиции демократии, пусть и в такой специфичной форме, были не чужды, и приравнял этих глав к ханам и эмирам прошлого, подчеркнув традиции преемственности власти. Это особый сюжет. Но для нас важно подчеркнуть, что восточная деспотия и тирания не в традициях татар и их предков, а вот согласование интересов и консенсус элит ради развития своей общины и государства — очень даже важная наша традиция. Это то наследие, от которого мы не можем отказаться и должны его пропагандировать, а главное — развивать.