Алексей Тихомиров: «Мне георгиевская лента дороже, чем все иностранные концертные площадки»

Алексей Тихомиров: «У музыки есть лечебное свойство. А у нас, певцов, артистов, есть миссия возвращать людей в состояние равновесия, душевной гармонии» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Басы не торопятся и не принимают необдуманных решений»

— Алексей, ваш предстоящий концерт в Казани называется «Басовый ключ к сердцу». У обладателей вашего типа голоса какой-то особый путь к сердцу зрителя?

— У обладателей низких голосов свой темперамент. Мы стараемся никуда не спешить, потому что самодостаточны. Голос у нас низкий, авторитарный, спокойный и фундаментальный. Потому, думаю, басы не торопятся и не принимают необдуманных решений. Если мы устраиваем встречу со зрителем, то все будет хорошо спланировано заранее. Это значит, публика насладится царствием спокойствия и равновесия.

У музыки ведь есть и лечебное свойство, а у нас, певцов, артистов, — миссия возвращать людей в состояние равновесия, душевной гармонии. Конечно, басы всемогущи, способны вызывать и другие эмоции, все-таки существуют разные оперы, романсы, песни, но в предстоящем концерте вектор на умиротворение.

— Как вы с пианистом Павлом Небольсиным формировали музыкальную программу вечера?

— Сначала думали сделать концерт из непопулярной музыки, познакомить публику с новыми романсами, ариями, но все же общими соображениями пришли к мнению, что на больших сольных концертах все-таки играть малознакомые произведения стоит только в том случае, если придет подготовленная профессиональная публика, увлеченная миром вокальной музыки чуть глубже, и ей интересно новое. Большинство же, думаю, приходит послушать уже знакомые, любимые песни: «Вдоль по Питерской», куплеты Мефистофеля из оперы «Фауст», арию Гремина из оперы «Евгений Онегин» или партию Кончака из «Князя Игоря». То есть шлягеры, которые делают басовые партии легендарными.

Не могу с этим поспорить, ведь если бы я сам пришел на концерт какого-то знаменитого певца и он проигнорировал бы все «коронки» (коронные песни), сосредоточился на новом материале, думаю, это было бы не совсем удачно. Это как во время ожидания подарка на Новый год или день рождения, когда примерно понимаешь, что тебе подарят, но разворачиваешь подарок и видишь совсем не то. Это, конечно, тоже подарок, но не тот, который ты хотел. Чтобы такого не было на нашем концерте, мы с Павлом Небольсиным приняли решение, что пойдем по хитам. Хочется же устроить праздник публике.

Павел Небольсин Фото: © Нина Зотина, РИА «Новости»

— Почему решили приехать в Казань именно с Павлом Небольсиным?

— С Пашей я знаком давно, со времен Большого театра и молодежной программы, это был 2010 год. Ну а супругу его, нашу Венеру Гимадиеву, знаю еще дольше, с тех пор, когда она училась в Казанском музыкальном училище. Я был тогда выпускником училища, хормейстером и помощником доцента Казанской консерватории Любови Алексеевны Дразниной, которая управляла отделением хорового дирижирования. Помню Венерочкины ангельские глаза — она вся была в музыке, такая чуткая. Был уверен, что она станет замечательным дирижером, внимательным, ни секунды она не отвлекалась от процесса музицирования. Но спустя время я очень обрадовался, когда она пошла по вокальной стезе, у нее невероятной красоты голос. Настоящая оперная дива! Гордость Татарстана!

После Казани мы виделись с ней в спектаклях в Большом театре и на других концертах в разных театрах мира. Она исполняла Шемаханскую царицу вместе со мной в постановке оперы «Золотой петушок» Римского-Корсакова, я имел честь исполнять партию царя Додона. Мы пели эту оперу в первых театрах Европы: в Ла Монне в Брюсселе, в Театро Реал в Испании. Жалко, что не видимся с ней в нашем казанском театре оперы и балета. Огромное упущение театра.

«У Венеры Гимадиевой невероятной красоты голос. Настоящая оперная дива! Гордость Татарстана!»Фото: «БИЗНЕС Online»

«Рауфаль Сабирович пообещал, что я обязательно спою в Казани Бориса Годунова»

— А насколько вы удовлетворены сотрудничеством с театром имени Джалиля? На нынешнем Шаляпинском вы должны были петь партию Пимена в «Борисе Годунове», но до фестиваля так и не доехали…

— Дело в том, что в этом году на фестивале Юрия Башмета в Сочи была мировая премьера «Реквиема» Верди. Дирижировал ее бас с мировым именем, мой друг Ильдар Абдразаков, который собрал друзей для своего дирижерского дебюта: Рамона Варгаса — легендарнейшего мексиканского тенора (с ним я много работал в Европе), фантастическую, превосходную меццо-сопрано Агунду Кулаеву и не менее потрясающую сопрано Динару Алиеву. Обе солистки Большого театра, певицы с мировыми именами и звезды оперы. К большому моему счастью, Ильдар пригласил и меня в этот проект. Очень было волнительно участвовать в такой большой премьере, волновался даже сам Ильдар. Но не как дебютант-студент, а как настоящий музыкант. Даже консультировался со знаменитым дирижером Риккардо Мути, с которым он блистал в Ла Скала, на Зальцбургском фестивале, в Метрополитен-опера, в десятках стран и с которым получил «Грэмми» за исполнение как раз «Реквиема». Кстати, на Зальцбургском фестивале мы в 2009 году выступали втроем, это была опера «Моисей и Фараон» Россини.

Концерт в Сочи прошел потрясающе, Ильдар дирижировал великолепно! А ведь даже именитые дирижеры в некоторых частях «Реквиема», где, к примеру, поет хор и идут сложные фуги в оркестре, не могут справиться идеально с произведением. Мой друг же проявил филигранное владение материалом и дирижерскую технику, у него сложился идеальный ансамбль. Премьера состоялась на высочайшем профессиональном уровне. Уверен, «отец», как мы с Ильдаром зовем маэстро Мути между собой, когда увидит запись «Реквиема», его отцовское сердце за своего сценического любимого сына расцветет в радости и гордости.

Собственно, из-за выступления в Сочи — там были небольшие неясности с датами — я не смог приехать в Казань на фестиваль, о чем, конечно, сообщил руководству нашего театра, и меня в партии Пимена заменил Андрей Валентий.

— Когда же вы сами споете Бориса Годунова в казанском оперном? Несколько лет назад об этом говорили…

— Кстати, директор театра Рауфаль Сабирович [Мухаметзянов] пообещал, что я обязательно спою в Казани Бориса Годунова. Вообще, мне нравится, что он приверженец классических постановок, не допускает модерновых глупостей новоявленной режиссуры, не разрушает ореол классического, академического театра. Здорово, что есть такой человек — хранитель традиций. Хотя я наблюдаю некоторый застой, учитывая возможности театра. Я больше говорю про костюмы, парики, грим, бороды. Это важно. Мне кажется, можно закупить уже что-то новое.

Кроме того, чувствуется разрыв в плане преемственности солистов. Скажем, Казанская консерватория могла бы поставлять певцов оперному театру, где молодые солисты стажировались бы, вырастая в замечательных, крепких, мощных артистов. Конечно, для публики прекрасно, когда они видят новых приглашенных артистов, но местным актерам надо расти. Возможно, стоит сделать в казанском оперном театре молодежную программу, которая бы потихоньку обрастала репертуаром.

«Два огромных человека»: как Шаляпин и Горький подружились в Казанской ратуше

«В Казани просто так аплодировать или кричать браво не станут»

— Встреча с казанским зрителем для вас всегда особенная? Не забываете родной город? Бываете на вечерах памяти своего педагога в консерватории Юрия Борисенко?

— Казань — это встреча с друзьями, родственниками, учителями. Каждый раз, приезжая, я собираю одноклассников и одногруппников. Я их всех люблю, с удовольствием с ними встречаюсь. Ну а публика здесь замечательная и в хорошем смысле избалованная. Просто так аплодировать или кричать браво не станут. Часто со сцены я вижу молодые глаза в зале, это приятно. Лет 10 назад видел только седые головы. Здорово, что подтянулась молодежь.

— Вы участвовали в литературно-музыкальном спектакле «Два огромных человека», посвященном дружбе Федора Шаляпина и Максима Горького. Это ваш дебют как драматического актера? Будут ли еще показы?

— У меня уже был опыт исполнения роли Федора Ивановича в другой драматической новелле — «Шаляпин/О’Нил», которую написала режиссер и продюсер Амина Жаман. Мы лет 5–6 назад с ней познакомились. Она рассказала, что пишет пьесу о Шаляпине и американском драматурге Юджине О’Ниле, который побывал на спектакле «Борис Годунов» в Метрополитен-опера, где пел Шаляпин. Писатель настолько был поражен вокальными и драматическими актерскими данными баса, его талантом, что написал пьесу «Лазарь смеялся». Главную роль в постановке пьесы, конечно, должен был сыграть Федор Иванович, считал писатель. Но наш земляк не владел английским языком, хотя прекрасно говорил на итальянском и французском. Он понимал: чтобы хорошо сыграть, нужно отлично говорить на английском, без акцента произносить текст, но в силу возраста (а Шаляпин тогда уже был немолодым) он с этим мог уже не справиться. Тогда Федор Иванович назвал Юджину О’Нилу гонорар, который, как он думал, отпугнет драматурга и он пойдет на попятную. В итоге О’Нил сказал: «Хорошо, будем работать, будем искать деньги». К сожалению, Шаляпин скончался прежде, чем дело дошло до работы над спектаклем.

По сюжету в новелле «Шаляпин/О’Нил» дух Федора Ивановича приходит к драматургу. Они сидят возле камина в последние минуты жизни писателя, и Шаляпин рассказывает, почему так поступил, почему назвал такой гонорар. Интересная история, но немного в таких бродвейских красках, Шаляпин в ней раскрывался как бизнесмен, можно сказать, который был помешан на скачках, на играх в карты. На мой взгляд, легендарный бас получался пустоватым. Но Амина убедила, что не нужно отклоняться в драматургию и это должна быть комедийная история.

— В спектакле «Два огромных человека» у Шаляпина все-таки другой образ.

— Да, здесь меня полностью удовлетворило содержание сценария, история двух гениев, их дружба, обиды и разлады отношений, революционные перипетии. Драматург Ольга Русанова написала потрясающий сценарий, а режиссер Ляйсан Сафаргулова очень тактично, грамотно все разложила, что-то сократила до нужного, более сжатого сюжета и не прогадала. Она с большим трепетом и любовью к Федору Ивановичу сделала прекрасный спектакль.

И конечно, актер Качаловского драмтеатра Иван Крушин, сыгравший Горького, фантастически украсил спектакль! Я был поражен, насколько Ваня правдиво играет писателя. Он его фанат, а я фанат Федора Ивановича, и мы сыграли своих кумиров. Когда Ваня узнал, что нам надо будет вместе исполнить «Дубинушку», он не смутился и запел со мной. Да так затянул, по-шаляпински — я был поражен! У него отличный голос.

Недавно, кстати, мы возили этот спектакль в Санкт-Петербург, Нижний Новгород и Уфу, а сейчас готовим продолжение. Будет еще один спектакль точно, где героями станут Шаляпин, Рахманинов, Римский-Корсаков, Стасов. Это такие короткие новеллы, через которые проходит Федор Иванович как главный персонаж. Ольга Русанова работает над сценарием, она большая умница, потрясающий музыковед, ведущая музыкальных программ на радио, пианистка. Умнейший и чуткий музыкант.

Алексей Тихомиров: «В скором времени на Западе работать просто не будет никакого смысла»

«Рекламные билборды с нашими лицами разорванные валялись на дорогах, по ним ездили машины»

— Вы раньше подолгу не бывали в России — так много выступали за рубежом. В последние годы все изменилось. Не жалеете, что не стало западных ангажементов?

— Когда началась спецоперация, я был в Варшаве, начиналась постановка «Бориса Годунова», со мной должен был выступать Максим Пастер в роли Шуйского. 24 февраля в театре ничего не происходило, хотя напряжение появилось. На следующий день отменяется репетиция, а главного дирижера Михала Клауза снимают с должности художественного руководителя театра, потому что он пригласил русских певцов и вообще ставит русскую оперу. Рекламные билборды с нашими лицами разорванные валялись на дорогах, по ним ездили машины. Меня просили высказаться на сайте их театра и прокомментировать происходящее, но что я должен был сказать? Я не военный эксперт: что происходило в тот момент, не мог предположить, как и многие тогда. Авиакомпании отменяли рейсы в Россию, оставался один рейс через Дубай, которым я и вернулся в РФ. Режиссер Мариуш Трелински очень хотел, чтобы я спел партию Бориса Годунова, так как спектакль потом планировали везти в Токио. Он говорил: «Давай будем репетировать ночью? Ты будешь приходить в театр, и мы будем работать». Ну я что, похож на разведчика Исаева? Нет, мне эта идея не понравилась.

У меня тогда «полетела» куча контрактов, а расписано все было до 2029 года. Я принял сторону своей страны и разделил жизнь на до и после. Например, я должен был ехать с Теодором Курентзисом в Германию — петь 13-ю симфонию Дмитрия Шостаковича. Директора немецких театров писали: мол, как Тихомиров может ехать в Европу, он 9 Мая поет концерт в зале «Зарядье» в Москве и у него георгиевская лента на фраке? Они потребовали от меня публично отречься от нее, выложив в соцсетях видеообращение. Я сразу сказал: «Все, до свидания!» Мне георгиевская лента дороже, чем все иностранные концертные площадки. Придет время, правда восторжествует, и я снова буду петь по всему миру.

Галина Вишневская Фото: © Владимир Вяткин, РИА «Новости»

— Какие из спектаклей и проектов на Западе считаете для себя самыми важными?

— С великим маэстро Мути мы сделали около 10 постановок: «Реквием» Верди, мессу Stabat Mater («Стояла мать») и другие. Для меня это огромная память и опыт. В 2018 году в Чикаго я записал с Мути пластинку с 13-й симфонии Шостаковича «Бабий Яр», наше исполнение номинировали на «Грэмми». Из-за пандемии награждение отложили на другие даты, а с началом СВО вообще забыли про русского исполнителя. Такие дела на Западе.

— Вы ведь еще и преподаете в центре оперного пения Галины Вишневской. Преподавание не отвлекает от карьеры вокалиста?

— Я сам выпускник легендарного оперного центра, был в третьем наборе студентов с момента его создания. Моим педагогом была непосредственно Галина Павловна Вишневская, а главным вокальным гуру стала моя вторая оперная мама — Белоусова Алла Семеновна (девичья фамилия), Фадеечева, которая в Татарстане была примой контральто.

Центр я окончил давно, но продолжал там участвовать в концертах, спектаклях, пел в спектакле «Борис Годунов», который делала Галина Павловна, ориентируясь на меня. Это ее любимая опера, и мы с ней делали образ героя около 6 лет. Очень жаль, что она не дожила до момента, когда я пел партию на других площадках мира и снискал уважение и признание у мировых критиков как новый Шаляпин. Мне всегда важна была ее оценка, интересно ее мнение, актерская помощь.

Трудясь над образом Бориса Годунова, Галина Павловна учила меня вживаться в состояние героя. На уроках настаивала не просто пропевать роль, а жить ею. Например, в сцене смерти царя она говорила: «Ложись на пол, прими позу, как будто тебя только что ударили в сердце, ты даже слова не можешь произнести, тебе щемит грудь. Ты на последнем издыхании пытаешься сказать что-то очень важное сыну царевичу Феодору». И я в классе ложился на пол, Галина Павловна опускалась рядом на колени, я ее держал за руку, и мы играли сцену из оперы. Она уже была в возрасте, но продолжала работать, отдаваясь процессу на все 100 процентов, не щадя себя: «Леша, ты должен схватить взглядом сына, чувствовать его, не отвлекаться на вокальные сложности, все внутри, а твои слова должны быть монументальными и последними для сына. Не нужна вокализированная позиция как на параде. Ты должен мелодекламировать в момент смерти героя. Это должна быть работа артиста, иначе не получится достоверности». Меня всегда поражала ее работоспособность!

Когда она покинула нас, ее дочь Ольга Мстиславовна Ростропович возглавила центр оперного пения и, к моему большому удивлению, позвонила мне. «Леш, я хочу, чтобы ты пришел в центр и начал преподавать», — сказала она. А я ведь в Москве во всех театрах пою: в родной Геликон-опере, в «Новой опере», в театре Станиславского, в Большом. У меня чисто физически могло не хватать времени на преподавание. Но она сказала: «Я постараюсь сделать для тебя максимально удобный график занятий. Главное, чтобы ты передавал свой опыт».

Тогда я вспомнил другие слава Галины Павловны: «Я в свое время очень много взяла от своего супруга Мстислава Леопольдовича Ростроповича, от Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, работая с великими дирижерами, с Александром Шамильевичем Меликом-Пашаевым и так далее. Я чувствую долг перед родиной. Ту сокровищницу, которую в свое время я приобрела, должна вернуть обратно на родину. Поэтому открываю центр оперного пения». Я решил, что тоже смогу делиться своим опытом, принял приглашение Ольги Мстиславовны и преподаю уже пять лет.

Кстати, вы знаете, что Федор Иванович в свое время хотел открыть музыкальную школу искусств? Он выбрал утес на берегу Черного моря, куда приехал с Сергеем Рахманиновым. Они хотели построить школу вместе. Но хозяйка земли сказала, что она не продается. Федор Иванович так был расстроен, что запел «Ноченьку». Пел так проникновенно, что хозяйка утеса расплакалась и сказала: «Федор Иванович, земля продана за одну песню». Певец начинает строительство, покупает гобелены на стены, украшения, продумывает, сколько будет инструментов в школе, здесь должны были учиться дирижеры, хоровики, драматические артисты, оперные вокалисты и камерные певцы, инструменталисты оркестра и первые скрипачи. Это грандиознейшее должно было быть место обучения, наивысшая школа искусств! Но началась революция, и все оборвалось.

— И как вам преподавательская деятельность?

— Конечно, это огромная ответственность. Ребята приходят после консерваторий, и многие не совсем правильно обучены петь. Разные есть недостатки, от которых трудно переучить студента, уже наработавшего вредные неправильные приемы в пении. У кого-то, например, идет кач в голосе, у другого — излишняя тремоляция. Это все приходится долго исправлять, а хотелось бы сразу работать над образом, партиями, ролями. Я понимаю, что это уже другой этап. Но молодежь разная, как и уровень образования в разных консерваториях. Надеюсь, получится что-то из них воспитать. Очень отрадно, что пошли из разных городов России студенты в мой класс, басы, баритоны. Значит, идет правильный резонанс моего вклада в певцов.

— Из Татарстана есть ученики?

— Казанец Кирилл Логинов уже окончил центр оперного пения — замечательный парень, высоченный такой богатырь, мощный бас.

«Спектакль на русском языке может быть намного выразительнее для нашего зрителя, чем на иностранном, который может звучать для русскоязычной публики «пусто» Фото: © Кирилл Каллиников, РИА «Новости»

«Мы религиозная и гетеросексуальная страна»

— Как вы относитесь к вечному спору — классика или режопера? У вас ведь есть опыт не только в классических постановках, но и в современных…

— Вновь хочу вспомнить слова Галины Павловны. В одном интервью она говорила, что терпеть не может новоявленную моду режоперы. По ее мнению, люди, которые занимаются ею, не любят оперу, не понимают, но из-за хороших финансовых предложений, контрактов решают ставить спектакль. А оперу нужно понимать, уметь слышать. Повторю, Галина Павловна их не любила и не принимала. И даже когда ее подруга Майя Плисецкая говорила, что в любом искусстве должно быть развитие, новаторская идея, иначе все станет болотом, она ей ответила: «Майя, вот представь, ты танцуешь „Лебединое озеро“. Приходит такой новоявленный молодой режиссер, который говорит, что озера лебединого не будет, постановка будет в курятнике, а на тебя надевают костюм курицы, вместо пуантов — лапти. Я бы посмотрела, как бы ты станцевала такой спектакль». Это было максимально убедительно для Плисецкой.

Что касается моего отношения к современной режиссуре. Талант таланту рознь. Кто-то любит искусство в себе, а кто-то себя в искусстве, хочет выделиться абы чем, главное, чтобы о нем говорили, и пускай результат плохой. Мол, публика плевалась, ругалась, но обо мне наконец-то заговорили. Вот это, я считаю, непозволительно. Плохой результат — это плохой результат, который должен быть тут же исправлен либо уничтожен.

Но важно заметить, что появляются молодые режиссеры, которые с уважением подходят к музыкальному материалу, даже если это современная постановка. Они не меняют сам характер оперы, вводят новшества очень аккуратно. Разумеется, невозможно только нафталином дышать. Вернуть черно-белые фильмы с таперами и сказать: «Ну вот сейчас у вас будут такие спецэффекты. В „Звездных войнах“ играть пришельцев будут смешные люди с ведрами на голове». Ну конечно, это не то. Я не хочу к этому вести оперу. Но важно, чтобы режиссер не залезал, скажем так, в грязных сапогах в чистое жилье и не наследил там. Джульетту в опере Шарля Гуно «Ромео и Джульетта» должна играть девочка, а не мальчик Джульетт. Это же кощунствую. Мы религиозная и гетеросексуальная страна.

«Развитие оперы, думаю, и большее привлечение публики к ней возможны через возвращение к переведенным на наш язык операм»Фото: © Владимир Вяткин, РИА «Новости»

— А вообще, как сейчас развивается оперный мир?

— Много появляется световых спецэффектов, «задник» (задний фон) в опере оживает с помощью кинопроекций и интересных световых решений. Костюмы, грим развиваются очень быстро, и какие-то яркие образы теперь можно играть более эффектно. Появляются гибкие ребята, которые приходят в оперную индустрию, зная много языков, а это отрадно. Это повышает уровень искусства. Когда я приезжаю, например, в Германию и пою на немецком языке, во Франции — на французском, публике это приятно. Потому что ей не нужно читать сверху текст на подстрочнике, она может смотреть мою игру, наслаждаться спектаклем в полной мере. Тут можно вспомнить Советский Союз, где все оперы шли на русском языке. Потому тогда запоминали работу артиста, была видна работа его над текстом. Когда ты работаешь на итальянском, французском, немецком языках, публике московской, питерской, казанской приходится читать подстрочник, чтобы понять, о чем я пою. А ведь наши замечательные переводчики, либреттисты сделали отличные переводы некоторых опер. Не всех, но таких немало, они почти дословные, а где-то даже более лаконичные и понятные. Например, я пошел бы послушать «Фауста» на русском языке. Обязательно бы пошел на русскоязычные оперы Россини и Моцарта, где много диалогов, речитативов, в которых весь смак.

Я к тому, что спектакль на русском языке может быть намного выразительнее для нашего зрителя, чем на иностранном, который может звучать для русскоязычной публики «пусто». Развитие оперы, думаю, и большее привлечение публики к ней возможны через возвращение к переведенным на наш язык операм. Есть театры, которые работают только на своем языке, например берлинская Дойче Опера — все оперы исполняются на немецком. Не так давно я исполнял там Бориса Годунова: половину арии солисты пели на русском, репризу — на немецком. Немцам, слушавшим оперу впервые, было интересно, текст их притягивал.