Валерий Фокин о театре им. Камала: «Здание впечатляет, но как бы это не стало ВДНХ»

Валерий Фокин: «В творческом отношении традиция не догма. Потому в этом театре есть опасность увлечься масштабными постановками»Фото: Сергей Елагин

«Большой зал будет провоцировать делать какие-то помпезные концерты»

— Валерий Владимирович, как вам новое здание Камаловского театра?

— Это очень внушительное здание, впечатляет. Проект интересный и архитектурно, и конструктивно. Я был одним из экспертов, когда разрабатывалась его концепция. Конечно, надо понимать, что это не только театр. Здание подразумевает некий международный театрально-культурный центр искусств. То есть это должно быть многопрофильным учреждением, потому что есть пространства, в которых можно жить и работать по разным программам (от образовательных до междисциплинарных), а не только спектакли играть. В этом смысле, мне кажется, для России появление такого мощного театрального центра — это очень здорово.

— С переездом в новое пространство много говорят и о переформатирование театра — новых формах, методах, необходимости сделать шаг вперед. Это справедливый запрос или театр должен продолжить работать в рамках установленных традиций?

— Традиция — это вещь живая, поэтому новое пространство и новые возможности поставят и новые задачи. Их реализация — это и есть шаги вперед. Но в творческом отношении традиция не догма. Потому в этом театре есть опасность увлечься масштабными постановками. Нужно соблюсти баланс — сохранить серьезные театральные опыты, в том числе экспериментальные. Мне кажется, для эксперимента здесь открываются большие возможности. По крайней мере, все три площадки, кроме основной сцены, провоцируют именно на экспериментальный подход. И это прекрасно. Значит, на эксперимент будет уделяться больше времени, а это и есть обновление.

«Мера должна быть, чтобы не превратиться в площадку пафосных мероприятий. Театр не должен себя потерять»Фото: Сергей Елагин

Но при этом нельзя увлечься и забывать о традициях. Есть масса, как всегда это бывает, опасностей — большой зал будет провоцировать делать какие-то государственные помпезные концерты. Это можно, только мера должна быть, чтобы не превратиться в площадку пафосных мероприятий. Театр не должен себя потерять. Когда я говорю о разных направлениях, это не значит, что театр должен уйти на второй план, наоборот, он должен укрепиться.

Здание настолько впечатляет своими пространствами, высотами, переходами, лифтами, но как бы это не стало выставкой достижений народного хозяйства (ВДНХ). Надо быть гибкими. Надеюсь, опытный художественный руководитель театра Фарид Бикчантаев и директорат будут держать руку на пульсе.

— Кстати, по словам Бикчантаева, вы готовы поставить спектакль в театре имени Камала.

— Насколько я знаю, сначала поставит художественный руководитель Александринского театра Никита Кобелев (уроженец Набережных Челнов). Они уже провели переговоры с Бикчантаевым, будут делать какой-то любопытный материал по Орхану Памуку. Поэтому сначала пусть он поставит, а потом посмотрим.

— А вы готовы поставить спектакль на татарском материале?

— Сейчас трудно сказать, потому что это все-таки национальный театр, и можно поставить все. Другое дело, а что востребовано сегодня? Конечно, мне было бы интереснее поставить что-то, как ни странно, далекое от меня. Скажем, татарскую драму, которую я не знаю и которую никогда не делал. Мне чисто режиссерски это было бы интересно. Но нужно ли это сегодняшнему зрителю именно в моем исполнении? Может, ему лучше, если бы я сделал что-то другое? Тут все зависит от того, как театр будет развиваться, от зрительского контекста.

«Если судить по Петербургу, то зритель, конечно, хочет отвлечься, хочет какой-то развлекательности. При этом, как только возникает спектакль, казалось бы, на какие-то проблемные вещи, которые цепляют сегодняшнюю жизнь, зритель идет и откликается на это» Фото: © Александр Гальперин, РИА «Новости»

«Некоторые чиновники боятся за собственную, извините, пятую точку»

— Как нащупать то, что нужно сегодняшнему зрителю?

— Нужно подождать и посмотреть, как будет ходить зритель после переноса и адаптации труппы на новой площадке. В зависимости от этого уже можно делать какой-то выбор. Я не очень знаю зрительский контекст, но понимаю, что это очень важная история. Тем более мы живем в сложном и трудном формате жизни.

Например, если судить по Петербургу, то зритель, конечно, хочет отвлечься, хочет какой-то развлекательности. При этом, как только возникает спектакль, казалось бы, на какие-то проблемные вещи, которые цепляют сегодняшнюю жизнь, зритель идет и откликается на это, даже если это у него болит. Российские зрители имеют довольно сложный исторический генетический опыт, поэтому мы откликаемся и очень чувствительны на какие-то серьезные вещи. В этом смысле наш зритель другой.

Я часто работаю за границей, и там немножко другой менталитет. В США, например, есть целая индустрия развлечения, и они в это сильно погружены. А мы долго развлекаться не можем, потому что с какого-то момента развлечение и пустота начинают надоедать, раздражать. Мы хотим поговорить о другом — более серьезном. Мы так устроены. Это, я считаю, замечательно для нас, для людей театра, такой зритель — большой подарок.

В мае прошлого года на сцене Венгерского Национального театра (Будапешт) я ставил современную пьесу по мотивам пьесы Шекспира «Король Лир». Чтобы заманить зрителей в театр, постановку назвали King Lear Show («Король Лир шоу»). И они повалили на слово «шоу», думали, что это будет в ритме чардаша, некая развлекуха. Я смог их обмануть, потому что они и смеялись, и улыбались, и зрелище было. Но там очень серьезная начинка, которая постепенно начинала проявляться. Люди ближе к финалу становились все серьезнее и серьезнее… На поклоне это были совершенно другие аплодисменты. То есть их удалось заманить яркой упаковкой и дать им то, ради чего вообще драматический театр должен быть. Театр не должен только развлекать, это функция шоу-бизнеса и музыкального театра. Театр должен говорить о самых важных вещах — о строительстве человека и его духовном развитии.

— В России сейчас есть драматурги, которые держат руку на пульсе и готовы дать и театру, и зрителю это важное?

— Конечно, есть. Новый формат нашей жизни изменил правила и поведение. В том числе и цензурные требования возникли, мы же все это знаем. Я, в отличие от некоторых своих коллег, не шарахаюсь от этого слова и не хватаюсь за голову. Во-первых, это бессмысленно. Во-вторых, надо понимать, что сегодняшняя ситуация сложная, особая, трагическая, драматическая. И она требует другого поведения, в том числе в театре. Потому что театр — очень сильное оружие. Поэтому я понимаю эти ограничения.

В этих ограничениях чисто профессионально до конца осмыслить опыт прошедших трех лет драматургу сложновато, потому что ему нужно придерживаться каких-то рамок. Но, я думаю, время придет, когда этот опыт, в том числе и военный, будет осмысливаться, как это было с осмыслением других наших кризисных ситуаций. И тогда, наверное, появятся уже совсем современные пьесы.

— Сейчас с деятелей культуры требуют реакции на глобальные события последних трех лет. Уже пришло время для их осмысления?

— Не пришло. Это чисто пропагандистские желания чиновников, так было всегда. Им нужно сразу откликнуться, взять под козырек, чтобы по голове не дало более высокое начальство. Чисто пропагандистский ход, и к искусству он отношения не имеет. Можно и откликнуться, но это не тот уровень, не тот масштаб. Мы говорим все-таки о серьезном, аналитическом масштабе, поэтому так нельзя. Конечно, нужно подождать, но ты не исключаешь, что какие-то отклики могут происходить, в театре в том числе. Каждый сам решает, надо ему это или нет.

— Насколько серьезно то давление, которое чувствуют сегодня государственные театры?

— У нас официальной цензуры нет, но она есть в подтексте, устах чиновников, их действиях и желаниях. И все зависит от того, насколько ты можешь сопротивляться и насколько ты сам чувствуешь эту границу. Есть вещи, на которые нельзя пойти. Я, например, никогда в жизни не пойду на пустые отклики. Не потому, что я против, а поскольку не считаю это серьезным. Каждый должен решать сам. Правил-то нет.

Валерий Фокин: «Театр – это очень сильное и непростое оружие!»

В царской России в конце XIX века была очень серьезная цензура, трехступенчатая: комитет общей цензуры следил за нравственными вопросами, театральная цензура, а затем пьеса еще отправлялась в синод. Было жутко. Почему у Михаила Лермонтова было четыре варианта «Маскарада»? Цензура не пропускала, и он переписывал, в одном варианте уже дописался до того, что у Нины был роман с Звездичем. Даже в Советском Союзе были выработаны правила. А у нас сейчас правил нет, они на ходу возникают. Государство не может жить без цензуры. Вопрос: какая? Умная, гибкая, соображающая, понимающая?

— И какая она сейчас?

— Непредсказуемая, потому что она ситуативная. Она возникает от того, что некоторые чиновники боятся за собственную, извините, пятую точку. Поэтому им лучше перегнуть.

«Есть молодые режиссеры, жизнь довольно активно идет» (на фото — режиссер Антон Федоров) Фото: «БИЗНЕС Online»

«Очень плохо, когда мы теряем крупных режиссеров»

— Какой мы получим российский театр по окончании СВО?

— Мы всегда должны получать талантливый театр вне зависимости от обстоятельств. Сегодняшний формат жизни и трудности диктуют самую главную задачу для нас, деятелей театра: сохранить, во что бы то ни стало, художественное лицо театра, уровень профессионализма, саму профессию! Тем более когда пропагандистски откликаешься, то теряешь профессию, объем и глубину. Это неминуемо происходит — человек растрачивается и занимается пустышками, которые от него требуют. Надо будет вернуться к объему и осмыслению.

Но настоящий театр всегда будет говорить о самых больных вопросах жизни человека, никуда от этого не деться. И театр останется, потому что это очень сильный инструмент. А так, чтобы кардинально поменялась форма… форма театра всегда меняется.

— После начала спецоперации из России уехало сразу несколько крупных театральных режиссеров. И, судя по всему, не всем им там, на Западе, хорошо. Сможет кто-то из них вернуться и снова работать на родине?

— Никто же их не выпихивал, они сами уехали. Сказать, что ничего не изменилось в нашем сообществе, будет неправдой. Конечно, режиссерское сообщество потеряло нескольких крупных фигур. Режиссер — это штучный товар, он не рождается каждый день. Евгений Вахтангов говорил, что рождение режиссера надо считать национальным событием. Поэтому очень плохо, когда мы теряем крупных режиссеров. Если они захотят вернуться, думаю, будет очень хорошо. Есть люди, которые уехали туда и не брызгают слюной. И если они смогут и захотят вернуться и будут работать, то это только хорошо для нас. А есть те, кто уехал, и только этим и занимаются. Я тоже их не осуждаю, это их личное дело.

Шепоты без крика: в Казанском ТЮЗе перенесли «Иваново детство» Тарковского на сцену

— И, кажется, места уехавших уже занимают молодые талантливые режиссеры.

— Вы правы — есть молодые режиссеры, жизнь довольно активно идет. Кого я могу отметить? У меня в Петербурге работают хорошие ребята — Антон Оконешников и Андрей Калинин. Есть очень одаренный режиссер Антон Федоров из Башкортостана (ставил спектакли в Казани и Альметьевске — прим. ред.), который сейчас работает главрежем театра «Старый дом» в Новосибирске.

«Я смотрел спектакль «Зәңгәр шәл» в театре имени Камала. Это классика, да, она наивная, но очень симпатичное зрелище» Фото: «БИЗНЕС Online»

Для чего нужны национальные театры?

— Национальные театры как себя чувствуют в России? С какими вопросами обращаются в ассоциацию национальных театров, которой вы руководите?

— За три года существования ассоциации самое главное — усилилось внимание к национальным театрам со стороны властей. Например, заместитель руководителя администрации президента РФ Магомедсалам Магомедов интересуется вопросами культуры, театров. Еще на недостаточном уровне, конечно, но важно поднять престиж национальных театров. У нас один из самых многочисленных отрядов национальных театров в мире — около 70–80 маленьких театров. Не все являются членами ассоциации, около 40 театров состоят в организации.

Динамично стали развиваться фестивали, обменные гастроли и копродукция. Например, был очень интересный интерактивный проект, когда на Новой сцене Александринки в Петербурге актеры читали сонеты Шекспира на трех языках (на татарском читала актриса Альметьевского театра). То есть разные культуры могут друг друга обогащать, в том числе и русскую культуру. Школа-то театральная у нас все равно русская, но с национальным акцентом.

В июне нас ждет большая программа — XVII Международный театральный фестиваль тюркских народов «Науруз» и спецпрограмма Международной театральной олимпиады. Важно не вариться в собственном соку, это неправильно. В этом смысле я вижу динамику. Конечно, если бы еще больше финансировали… Но деньги всегда были проблемой.

— Вы говорили, что на протяжении многих лет вы с коллегами относились к национальным театрам как к такому «фонтану дружбы народов» — своего рода ВДНХ. Изменился с тех пор у национальных театров «наивный» театральный язык?

— Он не может измениться, хотя лежит в основе национального театра. Я смотрел спектакль «Зәңгәр шәл» («Голубая шаль») в театре имени Камала. Это классика, да, она наивная, но очень симпатичное зрелище. Ее даже нельзя назвать драматическим спектаклем. Некая акварелька, но в ней существуют национальные корни.

Я понимаю, почему с 1926 года этот спектакль пользуется успехом. Потому что там аккумулируется все то, что рассказывают нам бабушки и дедушки, то, что идет от национальной культуры. Поэтому люди приходят и для того, чтобы вспомнить себя и свои корни. Это невероятно важная функция. Можно было бы сказать, что это наивно, зачем это играть? Нет, так нельзя поступать. Эти истоки дают качественную окраску, обогащают нас.

— Помимо финансовых проблем, что еще беспокоит национальные театры?

— Мы начали делать копродукцию, но еще робковато. Это важно с точки зрения того, что во время репетиций как никогда можно друг друга понять, узнать менталитеты, истоки и театральные приемы разных театров. То есть общая работа дает импульсы к сближению. Мне кажется, надо больше делать таких проектов. Конечно, организовать это непросто.

— В чем особенность менеджмента национальных театров?

— Нужно соединить национальную драматургию с русской. Должно быть гармонично, я думаю.

— Каким видите дальнейшее развитие ассоциации?

— Проектов очень много, и они будут связаны с фестивалями, гастрольной деятельностью, в 2027 году проведем III конгресс национальных театров (Чувашия предлагает провести у себя). Но сначала нужно провести специальную программу Международной театральной Олимпиады.

— Что ждет публику в Казани?

— Олимпиада пройдет с 12 по 23 июня в театре имени Камала. Участие примут театры пяти стран: театр кукол Janni Younge Productions (ЮАР, Кейптаун) привезет спектакль по «Гамлету», театр «АТТИС» (Греция) — «Ио», Турецкий государственный театр (Анкара) — «Машину Чехова», центр исполнительских искусств Бразилии и лаборатория сценического искусства университета Валье (Колумбия) — «Кроткую», а Россию представит театр имени Камала со спектаклем «Муть. Мухаджиры», Александринский театр (Санкт-Петербург) — с «Литургией ZERO» и Башкирский театр драмы имени Гафури — с «Дядей Ваней».

Международная театральная Олимпиада проводилась в России дважды — в Москве в 2001 году и в Санкт-Петербурге в 2019-м. В Казани ожидаем приезда председателя комитета международной театральной олимпиады, известного греческого режиссера Теодороса Терзопулоса.

«Та же «Маска», но только наоборот? Что это за фигня! Нет той «Маски» больше. Да, она была замечательной, я бы даже сказал, что моментами выдающейся. Но это время прошло»Фото: Сергей Елагин

— 26 июня в театре имени Камала пройдет и церемония награждения премии «Золотая маска». Теперь за нее отвечает союз театральных деятелей РФ во главе с Владимиром Машковым. Как вы к этому относитесь?

— Время продиктовало, что пришел Машков. Время, как я уже говорил, предъявляет свои требования, поэтому возникла идея у нового руководства союза театральных деятелей РФ обновить «Золотую маску». Я бы, например, вообще не называл ее «Золотой маской». Та «Маска» закончилась. Новый фестиваль, естественно, свои пристрастия предъявляет, требования и вкусы, в том числе и господина Машкова. Он талантливый артист, но он артист. Поэтому у него есть свои пристрастия. Это другой фестиваль. Зря они пытаются играть в хитрые игры сами с собой. Та же «Маска», но только наоборот? Что это за фигня! Нет той «Маски» больше. Да, она была замечательной, я бы даже сказал, что моментами выдающейся. Но это время прошло.

— Престиж премии не угаснет?

— Пока трудно сказать. Они еще не провели ни одной церемонии. Пусть объявят, посмотрим.

— Каковы ваши отношения с СТД РФ сейчас? Когда организацию возглавлял Александр Калягин, вы вышли из союза.

— У меня всегда были ровные отношения. Тогда я ушел из секретариата СТД РФ, потому что был не согласен с профессиональным поведением. Но мне это уже неинтересно, у меня другие приоритеты в жизни.