Имам батальона «Тимер»: «Для ВСУ самая приоритетная мишень – связисты и медики»

Ильдар Шамсутдинов около 20 лет служил имамом, а потом ушел на СВО Фото: Андрей Титов

«Начальник штаба пожал мне руку и сказал: «Добро пожаловать в элиту»

— Ильдар хазрат, расскажите, как попали на фронт. Почему решили стать полковым имамом? Были ли до этого муллой? Ведь именно так звучит ваш позывной…

— Родился я 19 мая 1971 года в совхозе «Бавлинский» Бавлинского района РТ. Окончил школу, затем поступил в Альметьевский нефтяной техникум, где учился на буровика. Работал на Севере и начал интересоваться исламом. Сначала окончил Казанское высшее мусульманское медресе имени 1000-летия принятия ислама, а затем познакомился с на тот момент ректором медресе «Мухаммадия», ныне покойным Валиуллой Якуповым, который пригласил у него учиться.

Я около 20 лет служил имамом в Бавлинском районе, а также в северных районах Оренбургской области, в Кирове и Стрежевом. Можно сказать, я работал по всей России в разных духовных управлениях. Параллельно учился в Российском исламском университете (РИУ), но после пяти лет обучения не стал сдавать экзамены, посчитав, что диплом мне уже не нужен. После этого я устроился в «Связьтранснефть», где работал связистом и инженером.

Когда началась спецоперация, смотрел на происходящее и думал, как могу помочь ребятам. Я отправлял деньги. Когда начали приезжать беженцы, тоже оказывал им помощь. Спустя два года решил заключить контракт без каких-либо условий — куда отправят, туда и поеду, хотя ранее даже срочную службу не проходил. Для многих это стало неожиданностью. Мой друг в администрации раиса РТ посоветовал поехать в батальон «Тимер», где нужен был имам. Мне тогда было без разницы, куда идти, но товарищ настоял: дескать, у тебя есть духовное образование, ты можешь поддержать ребят. И я согласился.

— Где вы оказались в итоге?

— Поехал в город Токмак в Запорожской области. Там мы стояли в закрепе, обороняли село Работино. Буквально через 2–3 недели приходит приказ, нас перебрасывают в Донецкую область, мы перебазировались в село Михайловка. Заходили по три человека, потому что прилетов много было. Ситуация оказалась очень опасной. С обеих сторон улицы, которую определили для нашей роты, лежали трупы.

Неделю просидели в закрепе, по три человека нас выводили, чтобы мы брали боекомплект (БК) и пищу. По три человека 5 километров при полном обмундировании бежали, потому что ни машины, ни мотоциклы не могли заехать под бомбежками. Пробирались к нулевой точке, загружались четырьмя мешками еды, БК и обратно возвращались — те же 5 километров. Тогда у нас потеря была — дрон-сбросник одного бойца забрал. И я понял, что война — это очень серьезно.

— Было очень страшно?

— Страха не было почему-то. Риск мне очень нравился, с одной стороны. Я был готов к этому. Батальон «Тимер» сначала взял Константиновку, водрузив флаги Татарстана и России, затем Елизаветовку, Екатериновку и Антоновку. Если где-то видите флаги Татарстана — это все делал батальон «Тимер». Ребята там очень героические. С нами служил Фаза (Ильнур Хаертдинов), который, по официальным данным, эвакуировал около 120 раненых солдат на мотоцикле, а по его рассказам — более 300.

«Я думал, что Фаза бессмертный…»: в Казани простились с легендой батальона «Тимер» – он спас 126 бойцов

Я участвовал в штурмах, но не как имам — там нужны были штурмовики. Ребята приходили ко мне, и я обходил блиндажи, чтобы помолиться. Мне из дома родственники присылали воду «Зам-Зам», я наливал ее, и мы совершали молитву, поднимая дух. Даже когда находился в блиндаже под танковыми и минометными обстрелами, ребята приходили ко мне, даже христиане. «Давай помолимся», — говорили они. Мы молились вместе, я читал Коран, а они говорили: «Бог один». В таких условиях нет неверующих.

Так и подружился со всей ротой и батальоном. Они всегда приглашали меня на молитвы перед боем и штурмом. В один из дней командир роты вызвал меня: «Все, Мулла, настало время идти на штурм. Ты идешь с нами — Батюшка тоже идет и Малазиец». Нас загрузили на мотоцикл и вывезли на «нолик».

— «Нолик» — это что?

— Место, где обстрелов очень мало, куда привозят боеприпасы, продукты и воду.

С погибшим Ильнуром Хаертдиновым (Фаза) Фото предоставлено Ильдаром Шамсутдиновым

— И тогда вы пошли на штурм?

— Нет, приехавший на машине командир штурмовой роты поинтересовался, умею ли я читать Коран и был ли в хадже. Я ответил, что побывать в хадже не удалось, но Коран читаю. Он попросил меня прочитать и сообщил, что до особого распоряжения я остаюсь на «нолике».

Там я заметил, что Фаза возится с мотоциклом. Увидев меня, он спросил, куда я иду. Сказал, что меня отправляют на штурм. Он очень сожалел об этом и обнял меня, сказав, что там «мясорубка». Затем спросил, нет ли у меня какого-либо гражданского образования, которое могло бы помочь армии. Я ответил, что я довольно хороший связист. Фаза сфотографировал мой военный билет и отправил начальнику штаба с сообщением о том, что у нас есть хороший связист. В течение пяти минут пришел приказ Фазе срочно привезти меня в штаб. Там провели короткий экзамен: спрашивали, на каком оборудовании я работал и какие задачи выполнял. Я рассказал о программировании, шифровании и спутниковой связи — это все было в моей компетенции. Потом узнал, что армейская связь работает не очень хорошо — ее быстро вычисляют. В основном сейчас используется гражданская связь.

— Какая именно?

— Ретрансляторы, Wi-Fi-мосты, передача интернет-сигналов — и все это связано со спутниковой связью, в которой я разбираюсь. Я прошиваю оборудование, меняю ключи. Работы много, и мне это нравится. И все это благодаря Фазе. Начальник штаба пожал мне руку и сказал: «Добро пожаловать в элиту». С того момента я начал работать во взводе связи. У нас был командир с позывным «Бес». Очень интересно: Бес и Мулла в одном взводе.

Я помог нашему полку по связи, потому что вместе мы придумывали многие схемы, которые сейчас успешно работают на благо армии. Через неделю Фаза приехал на нашу точку и увидел меня: «Мулла, ассаляму алейкум! Әйдә дога кылыйк» («Давай помолимся» — прим. ред.). Мы помолились, и он спросил, справляюсь ли я. Ответил, что все нормально, поблагодарил его. Он сообщил, что едет на эвакуацию за бойцом с позывным «Маньян», который поехал туда эвакуировать троих «трехсотых» (раненых) и сам был ранен. Маньян по рации сказал: «Все, я не жилец». И Фаза поехал за ним. Ночи были такие темные — вы читали, наверное, Гоголя…

Там вообще темные ночи. Руку протягиваешь, и ее не видно, свет темнотой поглощается. Когда Фаза ехал, «фипивишки» (FPV-дрон — беспилотный летательный аппарат с камерой и системой передачи видеосигнала в реальном времени на борт пилота — прим. ред.) и дрон «Баба-яга» летали. И он не доехал до Маньяна — подорвался на мотоцикле. Отправили другую эвакуационную группу его вывозить. Он был очень тяжелый, 85 процентов ожогов, там и скончался. Так я потерял своих друзей.

«Я понял, что война — это очень серьезно» Фото предоставлено Ильдаром Шамсутдиновым

«У них даже есть игра «Попади в голову», делают ставки на наших ребят»

— Быть связистом более безопасно, чем штурмовиком?

— Это более опасно. К примеру, пришло боевое распоряжение поставить ретранслятор на определенную точку, но она еще не занята. Это в 500 метрах от боевых действий, а его надо поставить, чтобы подвинуть фронт вперед. Связист садится на мотоцикл, грузит оборудование, которое весит 20 килограммов, антенну, кабель и едет под обстрелами в эту точку. Были случаи, когда FPV-дроны разрывали бойца. Для ВСУ самая приоритетная мишень — связисты и медики. Для ретранслятора нужно еще электрическое питание, поэтому приходится вести и генератор. А его надо еще обслуживать, связист там порой месяцами сидит.

Когда я проводил занятия по рации, то объяснял, как ею пользоваться, и всегда подчеркивал: «Это как ваша мать, нельзя ее терять». Потому что для эвакуации раненых потребуется рация. К сожалению, у ВСУ дронов больше, чем у нас. В основном дроны-камикадзе и уничтожают наших ребят. У них даже есть игра «Попади в голову», раньше у них был один дрон на одну единицу техники, а сейчас уже пять дронов на одного нашего бойца. Такие поставки идут с Запада, а у нас идут с гуманитарной помощью, поставляемой республикой под руководством Рустама Минниханова. Благодаря ему получаем эти «птички», но и их тоже много теряем.

— Вы же, наверное, вели и проповедническую работу среди бойцов, окормляли паству?

— У нас был очень хороший командир в штурмовой роте. Он всегда звал: «Давай приходи, сегодня идем на штурм, ребят надо подбодрить». Мы молились, читали Коран, и русские тоже молились. Они благодарили меня, потому что к ним батюшка не приходил, но хотя бы через меня они могли поговорить с Богом. Я объяснял им, что только Господь может нам помочь, других помощников нет.

Но если бы Татарстан не помогал, мы такие победы не одерживали бы. Сейчас мы находимся в другом направлении, более сложном, где в нашем полку есть несколько батальонов, татарский «Тимер» и башкирский имени Александра Доставалова. Башкортостан и Татарстан очень поддерживают своих ребят.

В последнее время тоже занимаюсь гуманитаркой, неравнодушные бизнесмены хорошо помогают. Но многие говорят, что это не наша война, даже среди мусульман есть такие люди. А вообще, война чья-то бывает? Как не наша? Наш народ гибнет. К нам обратились соседи из Донецка и Луганска за помощью. А в Коране сказано, что соседям нужно помогать. Однако некоторые оправдываются Кораном и сунной, дескать, это не джихад. Они заблуждаются, потому что, работая с бойцами, вижу, что надежда и вера у всех есть, и не имеет значения, молятся ли они. Но с верой в душе совершаются подвиги.

«Работая с бойцами, вижу, что надежда и вера у всех есть, и не имеет значения, молятся ли они. Но с верой в душе совершаются подвиги» Фото предоставлено Ильдаром Шамсутдиновым

— Практикующие мусульмане есть среди бойцов?

— Да. Помимо татар, например, есть боец с позывным «Итальянец», араб по национальности. Есть и другие мусульмане

— Удается ли провести пятничные джума-намазы, праздничные богослужения?

— Честно говоря, джума-намаз я никогда не проводил, так как собрать бойцов невозможно. Однако в прошлом году гает на курбан-байрам смогли провести благодаря командиру штурмовой роты с позывным «Кот». Перед праздником жертвоприношения он предложил провести гает-намаз, заколоть жертвенное животное и накормить бойцов пловом. Мы скинулись деньгами и решили купить баранов, но в итоге удалось приобрести только трех коз, что также разрешено по шариату. Мы накормили бойцов, помолились, все были рады. Я даже не ожидал, что в условиях штурма можно найти время для организации такого праздника.

— А как прошел священный месяц Рамадан?

— Рамадан для меня прошел легко. Уразу держали человек 15−20. Таравих-намазов не было, а пятикратные совершали, когда вместе находились в одной точке. Нам раздали халяльную тушенку от ДУМ РТ. Я заметил, что многим бойцам из других регионов нравятся наши национальные блюда, в основном баурсаки. Один дагестанец, которого пригласили попить чай с баурсаками, спросил: «Это сосиска в тесте, что ли?» (Смеется.) Объяснил ему, что это такое, ему понравилось. Я часто из дома везу туда баурсаки, чтобы ребята могли попробовать.

— Ощущается помощь ДУМ РТ?

— Благодаря ДУМ РТ и муфтию Камилю хазрату Самигуллину все просьбы, которые я озвучиваю от имени батальона, исполняются. Мне лично ничего не нужно, но необходимы ретрансляторы, провода, кабели, радиостанции и дроны. Я был очень рад, когда у муфтия появился специальный заместитель по вопросам поддержки участников СВО и членов их семей — Мансур хазрат Джалялетдинов. Он всегда на связи, и, когда я ему звоню с просьбами, он оперативно решает вопросы через все доступные каналы.

Муфтий ДНР: «Камиль хазрат мне сказал: «Приезжай в Казань, кого-то выберем!»

Мансур хазрат налаживает связь между командиром, начальником штаба полка и духовенством, и эта связь только крепнет. Он встречается с бойцами, отвечает на их вопросы, проводит джума-намазы. Я считаю, что районным хазратам, которые уже давно не выезжали на передовую, тоже стоит отправиться в командировку, чтобы они своими глазами увидели тех мусульман, которые защищают Родину.

Камиль хазрат часто бывает в зоне СВО, за что ему честь и хвала. Я однажды сказал командиру роты, что для меня честь с ним служить. Такое я могу сказать в отношении и Камиля хазарата, и Мансура хазрата. Они ведь тоже рискуют жизнью.

«Бойцы считают, что нельзя останавливаться, надо идти до конца. Если остановятся, то ВСУ опять соберут наемников. Потому что я, например, не слышал и не видел, чтобы там были украинцы. Там французы, немцы, англичане, поляки, грузины. Против нас воюют Европа и США» Фото: Андрей Титов

О западных наемниках и мотивации российских бойцов

— Какое настроение у бойцов?

— Настроение боевое, но ребята устали, потому ждем, надеемся, что эти переговоры что-нибудь решат. А так бойцы считают, что нельзя останавливаться, надо идти до конца. Если остановятся, то ВСУ опять соберут наемников. Потому что я, например, не слышал и не видел, чтобы там были украинцы. Там французы, немцы, англичане, поляки, грузины. Против нас воюют Европа и США.

— Люди зарабатывают. Но и в нашей армии платят неплохо.

— Заработать деньги в таких условиях практически невозможно, и они не являются главной мотивацией. В основном это патриотизм, и большинство бойцов — дети советской закалки, настоящие патриоты. В нашей армии не остаются слабаки — здесь служат сильные мужчины и настоящие герои, которые пошли защищать Родину.

По идее, сумма, которая выплачивается, должна покрывать все нужды, но уже 28–29-го числа бойцы начинают порой просить друг у друга в долг. Во-первых, каждому нужно одеться — покупают одежду самостоятельно. Даже если в подразделениях выдают форму, она быстро изнашивается. Кроссовок хватает на две недели или на один бой, а их стоимость составляет 5–7 тысяч рублей. В Донецкой области цены в 3–4 раза выше. Одежда и еда стоят дорого. Например, если боец порвал штаны или куртку, ему придется потратить 7–10 тысяч рублей на новую вещь. Постирать возможности нет, даже для омовения в намаз воду заменяешь таяммумом (очищение песком или специальным камнем, совершаемое в особых случаях вместо омовения водой, — прим. ред.), порой нет воды даже для питья.

— Разве министерство обороны РФ не обеспечивает необходимым обмундированием?

— Одежду выдают раз в полгода, и этого бывает недостаточно. Например, штурмовик возвращается с задания грязным и в рваной одежде. Ему необходимо переодеться, и он покупает новую форму за свои деньги. Если он неделю участвует в штурме, то 7 раз должен купить одежду за 7–10 тысяч рублей.

Кроме того, у него в блиндаже есть «тырчик» — генератор, который он также купил за свои средства. Он работает круглосуточно и может выйти из строя через месяц. Еще к нему нужно покупать масло, бензин или солярку. Без генератора не обойтись: надо заряжать пауэрбанк и телефон. Бойцы складываются, чтобы купить необходимое. Хочется и вкусно поесть, а не тушенку, которая надоедает. На «гражданке» одна курица стоит около 700 рублей, а на передовой — 2 тысячи. Торт на день рождения в Казани можно купить за 500 рублей, а там его цена достигает 2,5 тысячи.

— Обывателю в тылу кажется, что бойцы получают очень много.

— Да, казалось бы, 200 тысяч с лишним — неплохая сумма. Некоторые люди на «гражданке» возмущаются, что там большие деньги зарабатывают. Пускай тогда ваш муж, брат и сестра туда пойдут и попробуют заработать их.

Это страшный враг. Разве Курск не показал пример? Они вспарывают животы гражданским, насилуют женщин и убивают детей. Даже своих убивают за то, что мы зашли на их территории, когда мы отходим и меняем позиции, они заходят и расправляются со своими. Это сатана, дьявол — вот с кем борется Россия! В этой войне нет различий между русскими, татарами или чувашами. Для врага не имеет значения, кто ты: татарин, чуваш, мордвин или бурят, для них мы все москали, которых нужно убивать.

— Как местные жители относятся к СВО?

— Бабушки всегда крестят наши машины. Был случай, от которого у меня слезы навернулись: я поехал на учебу по связи, и одна бабушка подбежала, взяла мою руку, думал — поздороваться собирается, а она хотела руку поцеловать. Говорит: «Спасибо, что вы пришли сюда, спасаете нас». Я тогда понял, что мы выполняем правильную работу. Но есть «ждуны», которые совершают провокации, травят наших солдат. В прошлом году, например, арбузы раздавали отравленные.

— С местными мусульманами вы как-то взаимодействуете?

— В Донецке все мечети разбомблены. Мансур хазрат связал меня с муфтием Донецкой области Рашидом хазратом Брагиным, и по приезде туда планирую с ним встретиться. На республиканском ифтаре я познакомился и с луганским муфтием Эльдаром хазратом Гамбаровым, мы обменялись номерами телефонов.

«Главное — духовно не выгореть. Поэтому там просто необходимы и священники, и имамы, чтобы человеку дать надежду» Фото предоставлено Ильдаром Шамсутдиновым

«Когда боец говорит, что устал, то на следующий день слышим, что он уже «двухсотый»

— Являетесь ли вы официально полковым имамом?

— Это и минус в нашей армии. При царе был закон, согласно которому назначались полковые муллы, которые находились на довольствии и поднимали боевой дух солдат. У меня в военном билете указано, что я радиотелефонист. Считаю, что необходимо ввести духовные должности на законодательном уровне. СВО показала, что просто необходимо иметь полковых мулл, которые не выполняли бы боевые задачи, как я, а занимались бы исключительно духовной работой вместе с замполитом. Там нет неверующих. Христиане нуждаются в батюшке, мусульмане — в имаме, даже те, кто не поклоняется. Сердце каждого принадлежит Всевышнему, и Господь, ведя по своему пути, все равно приведет к Нему.

— Какой совет вы дали бы бойцам на передовой?

— Главное — искренне верить во Всевышнего и не сомневаться в том, что Он твой друг и всегда поможет. И когда боец говорит, что устал, то на следующий день слышим, что он уже «двухсотый».

— Главное не уставать…

— Так точно. Главное — духовно не выгореть. Поэтому там просто необходимы и священники, и имамы, чтобы человеку дать надежду.

— Ваши прогнозы, когда все-таки закончится эта специальная военная операция?

— Это известно одному Богу. И делать прогнозы — неблагодарное дело. Я со многими разговаривал, все говорят, что зверя надо задавить в его логове, чтобы мы хотя бы 70 лет спокойно пожили. Я не хочу войны, но зверь еще живой.