Александр Виноградов: «Останется ли страна в ловушке стагнации?»

Тот, кто не растет, — умирает! — таков закон жизни.

Виктор Астафьев, писатель

Александр Виноградов Фото: «БИЗНЕС Online»

Пределы роста

Началось. Рост ВВП России в I квартале 2025-го замедлился до 1,4% в годовом выражении после 4,5% годом ранее. Такую предварительную оценку опубликовал Росстат. При этом в I квартале 2025-го был, судя по всему, полноценный поквартальный спад ВВП, ориентировочно на 1–1,2%, уже с учетом сезонности. До технической рецессии — один шаг, именуемый «итоги II квартала 2025 года», при этом та же цена на нефть выше за эти полтора месяца, что прошли с начала квартала, не стала.

Отметим, впрочем, что не стоит впадать в панику. Это не первый шок за последние годы, и текущий спад не столь разрушителен, как, например, в 2022-м. Тогда экономика подверглась резкому внешнему и внутреннему давлению — санкции, ломка логистических цепочек, бегство капитала. Кроме того, косвенные данные (к примеру, о безработице) вообще не свидетельствуют о спаде, т. е. по факту это может оказаться заметной такой флуктуацией данных (это, кстати, к вопросу о методологии подсчета, но это вообще отдельная тема). Но так или иначе сигнал есть, не кошмарный, но внятный — и раз так, то речь уже идет о проявлении накопившихся жестких внутренних ограничений и противоречий.

Александр Виноградов: «Это попытка пришпорить объективно тормозящую российскую экономику»

Ключевой из них — исчерпание эффекта «военного кейнсианства», о чем уже писалось две недели назад. После 2022 года российская экономика испытывала подъем, во многом обеспеченный ростом государственных расходов, прежде всего на оборонную промышленность и сопряженные сектора. Благодаря политике «военного кейнсианства» расходы на оборону составляют треть бюджета РФ. Такой подход позволил частично компенсировать утраченные внешние рынки и стимулировать внутренний спрос за счет роста дефицита бюджета.

Однако у данной модели есть предел, и он, похоже, уже достигнут — хотя бы потому, что нельзя наращивать выпуск вечно на имеющихся мощностях, пусть даже финансирования этого выпуска навалом. Иногда надо и новый завод строить, оснащать его и набирать для него персонал, и это не говоря о накоплении искажений, о принципиальном отходе от потребительской экономики.

«Спад уж точно не даст роста доходов по широкому списку граждан» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Низкая стоимость нефти при достаточно крепком рубле куда хуже, чем предполагалось»

В общем и целом похоже на то, что оборонный заказ более не способен обеспечивать прежний уровень мультипликативного эффекта для экономики. Это проявляется и в падении темпов роста промышленного производства, и в перегреве отдельных рынков, завязанных на бюджетные потоки. Конечно, остаются еще возможности дополнительного наращивания госрасходов и стимулирования отдельных отраслей. Но это будет стоить дорого — и в буквальном, и в переносном смысле.

Бюджетный пресс усиливается: повышаются налоги, растет нагрузка на бизнес и граждан. Тарифы естественных монополий поднимаются темпами, опережающими инфляцию. Можно еще вспомнить рост ставок утильсбора, в том числе и на сельхозтехнику (и продажи ее резко упали, вплоть до увольнений на «Ростсельмаше»), или тот же многострадальный закон о такси, который, скорее всего, нанесет мощнейший удар по легальному удобному сформировавшемуся рынку.

Еще раз: казенные траты не оборачиваются ростом. Низкая стоимость нефти при достаточно крепком рубле куда хуже, чем предполагалось, финансирует бюджет. Кроме того, государство давеча еще раз сильно ударило по инвестиционному климату, когда Конституционный суд закрепил исчисление срока давности с момента прокурорской проверки, выявившей нарушения при приватизации, а не с момента приватизации как таковой. Опять же, может быть, это и есть «справедливость» (слишком абстрактно, да). Но из этого решения прямо следует, что предприниматели по всей стране в очередной раз напрягутся по поводу своей собственности на активы и планов на инвестиции.

Александр Виноградов: «Нефть Urals торгуется по 50 долларов за баррель, что никак не может радовать»

Важно также понимать, что из роста ВВП может и не следовать рост реальных доходов населения, если этот самый рост насквозь государственный и с «дорогими россиянами» никак не связан. Но вот спад уж точно не даст роста доходов по широкому списку граждан. Более того, уже можно зафиксировать свои «потерянные десятилетия». Дело в том, что в 1998–2008-х страна увеличивала свое участие в мировой экономике, доведя долю в мировом ВВП по ППС (да, по ППС, так любимому российским руководством) с 3 до 4%. Однако с 2008 по 2018 год эта доля снова снизилась до 3,1%. С тех пор стагнация лишь усиливается. За последние годы не произошло ни заметного технологического рывка, ни выхода на новые экспортные рынки, здесь, наоборот, один лишь спад. А также казенные траты и форсированный выпуск «готовых металлических изделий без учета машин и оборудования», достигший своих пределов.

Говоря фундаментально, перед Россией стоит стратегический выбор

Первый путь — это та самая мобилизационная экономика, сосредоточенная на поддержке СВО и связанных с ней расходах. Этот сценарий предполагает жесткую централизацию, ограничение рыночных свобод, отказ от крупных программ развития. В долгосрочной перспективе он чреват деградацией инфраструктуры, технологической отсталостью, снижением качества человеческого капитала (лучшие будут вымываться тем или иным способом), нарастанием искажений в сравнении с собравшейся к 2007 году естественной нормой.

Вторая история — попытка вернуть экономику к более широкому спектру задач: инвестиции, инновации, повышение производительности, поддержка малого и среднего бизнеса. Но тогда неизбежно возникнет вопрос о перераспределении приоритетов, включая сокращение расходов на ВПК и СВО. А это уже процесс самоподдерживающйся: там, где есть регулярные потоки большого бабла, неизбежно возникают свои бенефициары, заинтересованные в сохранении status quo как можно дольше.

В любом случае российская модель последних лет — это балансирование между ростом за счет госзаказа и сдерживанием остальной экономики. Но эта конструкция нестабильна. Как только бюджет перестает справляться с расходами — а с учетом текущей налоговой реформы и изменений в структуре обязательств это вполне вероятно, — наступает фаза затухания. И если сейчас рост притормаживается, то в ближайшие кварталы мы можем увидеть даже структурное сокращение занятости в «новых» драйверах экономики.

Можно к этому добавить и демографические ограничения: сужение трудоспособного населения, отток квалифицированных кадров, ограниченность в притоке мигрантов — все это сужает возможности для роста даже при наличии политической воли и финансовых ресурсов. Ситуация осложняется внешнеполитической изоляцией: доступ к зарубежным технологиям, инвестициям и рынкам затруднен, что резко снижает возможности модернизации. Кстати говоря, Росстат с этого месяца закрыл данные по демографии, самые основные, о числе рождений и смертей. И маловероятно, что это случилось из-за чего-то позитивного.

В общем и целом можно сказать, что на четвертый год СВО экономика России оказалась на развилке. От выбора, который будет сделан в обозримом будущем, зависит, останется ли страна в ловушке стагнации, ограниченной жестким бюджетом, административным контролем и внешнеполитическим напряжением, или же она сможет как-то вернуться к норме, может даже с экономическим ростом, ориентированным на качество, а не на масштаб, на устойчивость, а не на краткосрочные вливания. Пока же мы наблюдаем первые конкретные (а не косвенные, как это было с промышленностью) симптомы того, что старая модель роста подошла к своему пределу. И вопрос не в том, будет ли спад продолжаться, — вопрос в том, каков на него будет ответ.