Ренат Салаватов: «Господин директор боится, что талантливые татары помешают ему сохранить власть!»

Откровенный разговор, которого еще не было

Такого откровенного интервью о нынешней жизни театра им. Джалиля, пожалуй, вы еще не читали. По словам самого заслуженного артиста РФ и народного артиста РТ Рената Салаватова, на этот разговор подвигло его то, как с ним, музыкантом с мировым именем, решили расстаться в Казанской опере, главным дирижером которой он был с 2003 года. Одним звонком от сотрудницы отдела кадров, предложившей ему написать «по-хорошему» заявление по собственному желанию.

Как оказалось, это был финал длившегося уже не первый месяц конфликта между Салаватовым и директором театра им. Джалиля с 1981 года Рауфалем Мухаметзяновым, как говорят, очень раздосадованным тем, что ситуация вышла в публичную плоскость. Конфликта на тему того, как должен жить и развиваться единственный театр оперы и балета в Татарстане. Действующие лица — выпускник Ленинградской консерватории, ученик самого знаменитого в стране теоретика дирижирования Ильи Мусина, старинный друг Валерия Гергиева и преемник Натана Рахлина в госоркестре РТ еще в конце 1970-х Салаватов и опытный управленец, директор театра им. Джалиля на протяжении последних 44 лет, выпускник КХТИ по специальности «инженер-механик» Мухаметзянов.

Выяснилось, что многолетний главный дирижер ТАГТОиБ им. Джалиля поддерживает тезисы приглашенных критиков, которые добрый десяток лет рецензировали на «БИЗНЕС Online» спектакли театра: репертуар, нацеленный на хитовые названия, следующий за вкусами не самой музыкально образованной публики; небольшое число самих представлений, создающих иллюзию многочисленных аншлагов и супервостребованности продукта; постановки, в которые с одной репетиции «врываются» заезжие гастролеры, что сказывается на художественном уровне. Но такова была воля директора Мухаметзянова.

«Вы меня ошарашили, неужели это правда?»: театр им. Джалиля покидает главный дирижер

Удивительно, но все последнее время культурные и политические власти республики, давно отдавшие любые вопросы, связанные с Казанской оперой, на откуп Мухаметзянову, никак не вмешались в ситуацию, хотя бы затем, чтобы красиво попрощаться с музыкантом, которого можно назвать культурным достоянием республики.

Между тем сегодня Салаватову продолжают писать его подопечные из театра им. Джалиля, просят его не сдаваться, не уходить, предлагают как-то вступиться за него. Но сам главный дирижер, кажется, уже принял окончательное решение.

Ренат Салаватов: «Был звонок из театра. Причем звонила девочка из отдела кадров. И вот она говорит: «Мы с вами прерываем контракт» Фото: rais.tatarstan.ru

«Меня ноги туда уже не несут. Все оборвалось»

— Ренат Салаватович, вы покидаете театр имени Джалиля, где работали последние 22 года?

— Я сказал, чтобы мои вещи в церковь отнесли или в мечеть. Меня ноги туда уже не несут. Все оборвалось. Я перелистнул эту страницу и пошел дальше.

— Все это выглядит очень неожиданно.

— Был звонок из театра. Причем звонила девочка из отдела кадров. И вот она говорит: «Мы с вами прерываем контракт». И добавляет, что лучше бы я сам написал заявление, ну чтобы все тихо прошло.

Меня это страшно возмутило. Сказал, что ничего писать не буду. Я говорю: мне важен пиар как артисту! Ростропович говорил: пусть пишут, говорят все что угодно, лишь бы писали и говорили. Мне не нужна тишина.

— Но все же какая-то причина для прерывания контракта вам была озвучена?

— Что я передал какие-то спектакли дирижировать своему ученику Нуржану Байбусинову (казахский дирижер, сотрудничающий с театром им. Джалиля, — прим. ред.) без согласования с директором. Но раньше я спокойно передавал и это не требовало никакого согласования. И всегда господин директор говорил: «Приезжай, когда сможешь». Как и приглашенным дирижерам, которые появлялись в Казани только на спектаклях. А тут прерывание контракта и «пиши заявление». Он просто не знал, что еще придумать.

— Можно сказать, что у вас был конфликт с Рауфалем Мухаметзяновым?

— Он талантливых людей боится как огня, потому что талант же неудобен. А татар боится еще сильнее. Поэтому у нас не поют наши звезды: Альбина Шагимуратова, Аида Гарифуллина, Айгуль Хисматуллина. В мире они востребованы, а в Казани нет. Господин директор боится, что талантливые татары помешают ему сохранить власть. А это его единственная задача — быть главным до конца дней, чтобы его из оперного театра вынесли вперед ногами.

Айгуль Хисматуллина: «Хозяин квартиры в Нью-Йорке отказался селить из-за паспорта»

При этом музыкальный кругозор у директора отсутствует абсолютно. Хотя он может спокойно сказать какому-то человеку, который понимает все это: ты ничего не понимаешь, не разбираешься ни в голосах, ни в чем. Считает себя чуть ли не Дягилевым (Сергей Дягилев — знаменитый антрепренер, организатор «Русских сезонов» в Париже — прим. ред.). Мне кажется, это типичный пример эффекта Даннинга – Крюгера из психологии, когда некомпетентные люди считают себя в чем-то знатоками и принимают неверные решения.

«К сожалению, мы работаем только на вкусы зрителя. А он в Казани, извините, не такой требовательный, как в Москве или Ленинграде-Петербурге» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Там бесполезно что-то говорить, он же считает себя Дягилевым»

— Вы к осознанию этого шли долго (все-таки вместе работали с 2003 года) или что-то произошло?

— Вы знаете, к моему 75-летию режиссер Алексей Барыкин сделал обо мне фильм, он даже получил приз на фестивале «Алтын Минбар». И там я говорю, что пока мне в нашем театре хорошо. И когда смотрел это кино, то сам обратил внимание на слово «пока». Оно меня зацепило, начал думать: почему я так сказал? Значит, что-то было.

И потом, ну сколько можно играть одни и те же оперы и балеты?! А если ставить что-то вроде бы оригинальное, то это совершенно устаревший балет «Грек Зорба», рассчитанный на публику со средним вкусом. Знаете, как он у нас появился?

— Директор захотел, чтобы зрители радовались сиртаки?

— Просто директор очень любит фильм «Грек Зорба» 60-х годов, где впервые прозвучало сиртаки. Вот его и повторяют 4–5 раз в нашем спектакле. Но это же невозможно! Однако никто ему ничего не может возразить, тот же худрук балета Яковлев.

К сожалению, мы работаем только на вкусы зрителя. А он в Казани, извините, не такой требовательный, как в Москве или Ленинграде-Петербурге. Но у театра должна быть и другая задача — вести за собой зрителя, поднимать его до своего уровня. Чем выше, тем дальше. Да, наверное, сначала будет непросто. Но со временем это даст потрясающий эффект!

Я мечтал дирижировать «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича — потрясающая партитура, «Любовью к трем апельсинам» Прокофьева. Мне, кстати, Прокофьев больше нравится, чем Шостакович, как композитор. А господину директору наоборот. Знаете, как он это объяснял? «А у Шостаковича есть вальс!» Я хотел дирижировать «Диалогами кармелиток» Пуленка, «Воццеком» Берга…

— Вы приходили с этими идеями к Рауфалю Сабировичу?

— Там бесполезно что-то говорить, он же считает себя Дягилевым. А Дягилев открывал имена композиторов, танцовщиков и так далее. А еще он с горящими глазами искал сумасшедших, в хорошем смысле, спонсоров, готовых дать деньги на его проекты. Он занимал деньги, чтобы заплатить артистам. А в Казани бабки просто падают с неба, из бюджета Татарстана. Огромные деньги.

Только они мало до кого доходят. Точно не до тех, на кого идет вся нагрузка, — оркестр, хор, балет. Это база, без которой нет театра оперы и балета. А у нас некоторые получают по 40 тысяч рублей. Но директору театра на это плевать. Тот же Сладковский (Александр Сладковский — худрук и главный дирижер ГАСО РТ — прим. ред.) заботится о музыкантах, они у него от 100 тысяч получают.

Я, в отличие от них, администраторов, нахожусь в гуще событий. А их даже в буфете у нас не встретишь. Для них оркестр, хор, балет — это не конкретные люди, а что-то абстрактное. Поэтому господин директор может публично сказать: «Мне наплевать, кто дирижирует!» Японский городовой, ну как так можно?!

«Директор хочет показать, что он глыба, а мы товар, который он продает. И чем дешевле он продаст, тем больше заработает» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Мы не торгаши!»

— Сложно представить от директора театра оперы и балета слова о том, что ему все равно, кто дирижирует…

— Почему такие слова? Директор хочет показать, что он глыба, а мы товар, который он продает. И чем дешевле он продаст, тем больше заработает. Логика торгаша.

Борис Эммануилович Хайкин, замечательный дирижер Большого театра, говорил: «Если нет хорошего главного дирижера, не может быть хорошего театра». Не может быть! Потому что именно главный дирижер определяет стиль оркестра.

Почему он у нас в хорошем состоянии? Потому что мы проверяли, прослушивали этих ребят. И главное, что я с ними занимался стилем, единым стилем. Они не разношерстные, они играют по-моему. Так я учился у Мравинского (Евгений Мравинский — советский дирижер и музыкальный педагог — прим. ред.), горжусь тем, что он меня в свое время позвал в свой заслуженный коллектив, тогда лучший оркестр страны, в программу «Дебюты молодых». В конце концов, я дирижировал Лондонским симфоническим оркестром, Лос-Анджелесским симфоническим оркестром, Нью-Йоркским симфоническим оркестром, другими именитыми коллективами.

Господин директор об этом понятия не имеет, но думает, что все знает. Про музыку, про композитора, про все он знает. Потому что у него главное — это власть.

Почему он в свое время сделал все, чтобы в театр Джалиля не пришел Фуат Мансуров (дирижер Большого театра, народный артист РФ и РТ — прим. ред.)? Потому что знал, что Мансуров его через три дня выкинет из театра. Это мне говорил сам Фуат: «Если бы я был там, то давно бы его убрал».

— Слышал, доходило до того, что вы приходили на репетицию и видели в оркестре незнакомых музыкантов.

— Да. Ну кто-то слегка ему позвонил, сказал: возьми того-то, того-то. И они сидят там в глубине, в темноте, их и не видно.

А когда важные для театра люди просили хоть немного прибавить зарплату, то директор отвечал: «А вы поезжайте тогда в другое место, может быть, вас там возьмут».

Потом директор мне говорил: «Ты живешь в иллюзиях. А единственная реальность — это деньги!» А я отвечал, что мы и без денег можем петь, танцевать, играть музыку. Перельман доказал гипотезу Пуанкаре без всяких денег. Потому что люди одержимы своим делом. Мы не торгаши! А у господина директора заберите деньги, и он не сможет ничего сделать. Ничего. Ни пригласить гастролера, ни провести фестиваль. А я без денег могу все!

«Больше 50 лет назад я работал в любительской оперной студии при ДК имени Цюрупы в Ленинграде. Знаете, что мы там ставили? «Паяцев», «Травиату», «Царскую невесту». Прошло полвека, и я теперь в театре Джалиля дирижирую то же самое» Фото: Владимир Зотов

«Должна быть иллюзия заполненности зала»

— Хочется еще спросить о внутренней кухне театра имени Джалиля. Есть вопросы, на которые никто не давал четких ответов. Например, почему здесь дают всего 10–12 представлений в месяц, ведь это единственный музыкальный театр на город-миллионник?

— Потому что должна быть иллюзия заполненности зала, для того чтобы был дефицит билетов, чтобы был такой искусственный ажиотаж.

— Почему на сцене стоят микрофоны, в которые поют оперные солисты? Американский режиссер Ефим Майзель, который ставил здесь «Трубадура» и «Набукко», говорил, что не видел такого ни в одном оперном театре мира.

— А все потому, что в 2003 году, когда был капитальный ремонт, просто строили здание, не думая, что это предусмотрено для спектаклей, музыки. Просто строили здание, там мог быть офис, все что угодно, но не оперный театр. И директор тоже об этом не думал.

Вы посмотрите, что делает Валерий Гергиев. В первую очередь он зовет японского инженера Ясухису Тоёту, это специалист по акустике. И без этого японца он не построил ни одного здания. Поэтому у Гергиева всегда идеальная акустика.

А у нас громко, страшно громко. Публика зажимала уши, потому что слушать невозможно. Это не естественный звук, а радиозвук какой-то. А директор говорит: надо громче! Ну у него проблемы со слухом.

— И сейчас уже ничего не сделаешь с акустикой в здании театра имени Джалиля?

— Все можно сделать, если поставить такую цель.

— Почему в репертуаре почти отсутствуют нетривиальные названия, только «Кармен», «Евгений Онегин», «Травиата», то, на что легче продать билеты?

— Да возьмите репертуар любого провинциального театра: «Травиата», «Царская невеста»… Все, как и в Казани.

Знаете, еще в 70-е годы я как-то иду в оперный театр в Алма-Ате, встречаю подругу, она потом стала женой министра культуры. Спрашивает: «Куда идешь?» — «В театр». — «Зачем?» — «Дирижировать». — «А чем дирижировать?» — «Евгением Онегиным». — «„Евгением Онегиным“? Ну сколько можно!»

Я ничего не имею против великой оперы Чайковского, но должно быть разнообразие репертуара. В той же Франции в разных городах стараются не ставить одни и те же спектакли. Если где-то есть «Ромео и Джульетта» Гуно, то в другом лучше поставят «Фауста». Чтобы туристы из числа опероманов ездили по разным городам и театрам. Я знаю директоров и интендантов театров, которые ездят по миру, смотрят громкие премьеры.

— Мухаметзянов никуда не ездит?

— Он никуда не ездит, не знает ничего. Бесполезно. Когда в театре была худрук оперы Гузель Хайбуллина, она еще пыталась мотаться. Но, видимо, средств не было, чтобы она все время ездила. Обычно попадала куда-то, скажем, в Амстердам, по ходу наших гастролей по Нидерландам.

Вот вам еще одна история. Больше 50 лет назад я работал в любительской оперной студии при ДК имени Цюрупы в Ленинграде. Знаете, что мы там ставили? «Паяцев», «Травиату», «Царскую невесту». Прошло полвека, и я теперь в театре Джалиля дирижирую то же самое, что когда-то в ДК имени Цюрупы.

— Расскажите о той оперной любительской студии, вы же туда привели юного Валерия Гергиева?

— Мы были бедными студентами в Ленинградской консерватории. И вот, например, когда мы заваривали в общежитии чай, у нас не было заварки, и мы называли чай «белые ночи». Поэтому, конечно, искали работу, но мне повезло, меня позвали пианистом этой самой любительской студии. Я там получал 40 рублей!

— И что за люди там пели?

— Замечательные голоса были, но они были любители, хотя сейчас могли бы и в театрах современных петь. Но это инженеры, учителя, профессура. На сам концерт уже звали ленинградских музыкантов, две-три репетиции — и те с ходу играли.

Правда, была еще оперная студия Ленинградской консерватории. Но там были паузы в работе. У меня ведь не было стипендии из-за плохих оценок по истории КПСС и политэкономии. И когда я по окончании Ленинградской консерватории уезжал в Алма-Ату, позвали возглавить камерный оркестр казахского радио и телевидения, то привел в ДК Цюрупы 20-летнего Валерия Гергиева.

«Посмотрите, Олег Ивенко (на фото) учился в Харькове и Минске, Кристина Андреева — в Красноярске, Ильнур Гайфуллин — в Уфе. Все приезжие» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Балетные ломают ноги. Жесткий пол, когда его сделают нормальным?»

— Что еще из нынешних проблем театра имени Джалиля можете назвать?

— Балетные ломают ноги. Жесткий пол, когда его сделают нормальным? На сцене есть мягкий пол, там можно танцевать. Но в репетиционном зале — нет! Поэтому куча болезней у танцовщиков. Люди уезжают во все стороны. Не хотят здесь работать, понимаете? Сейчас, например, два балетных артиста, парень и девушка, уезжают в Алма-Ату.

— При этом ярких балетных солистов в казанской труппе достаточно: Ивенко, Тимаев, Андреева, Гомес, Карвальо…

— Бразильцев сюда рекомендовал Владимир Васильев (артист балета и хореограф, народный артист СССР — прим. ред.), в этой стране есть школа Большого театра. Михаил Тимаев — да, наш, восхитительный, талантливый. Но кто за ним? Где молодые выпускники Казанского хореографического училища? А там директор (Татьяна Шахнина — прим. ред.), которого поставил наш господин икс, хотя она к балету и танцу никакого отношения не имела.

Посмотрите, Олег Ивенко учился в Харькове и Минске, Кристина Андреева — в Красноярске, Ильнур Гайфуллин — в Уфе. Все приезжие.

— До полноценной оперной труппы тоже далеко. Хотя есть Гульнора Гатина, Венера Протасова, Артур Исламов начал петь ведущие партии.

— Он бы мог и раньше начать их петь. Но сюда же не были допущены ни Гарифуллина, ни Хисматуллина. А теперь у них серьезная международная карьера. И, кто знает, если бы засели здесь, может быть, не взлетели бы там. Это касается и Альбины Шагимуратовой.

— Почему Шагимуратова заявила, что больше не будет петь в Казани при нынешнем руководстве театра имени Джалиля?

— Господину директору же не нужны идеальные голоса, ему нужны фотомодели. Хочу заметить, если выражаться топорно, балет смотрят, а оперу слушают. Так вот, со зрением у нашего директора все прекрасно, а вот со слухом, мне кажется, большие проблемы.

Ему и оригинальные постановки не нужны. Посмотрите на балет в Казани, это же все редакции классических балетов, сплошные редакции. Там подмазать, там что-то добавить.

А вот, например, посмотрите, в 1996 году, когда я работал в Стокгольме, мы поставили «Щелкунчика» полностью на шведский сюжет, не изменив ни одной ноты в партитуре Чайковского. Этот спектакль засняли для телевидения. И вот уже 30 лет каждое Рождество шведы смотрят «Щелкунчика», которым я дирижировал. Этот фильм смотрели и мои дети, а теперь и мои внуки, которые живут в Швеции.

Или Матс Эк (шведский танцовщик и хореограф — прим. ред.) в Стокгольме ставил современную версию «Жизели», мы готовили балет Джона Ноймайера (американский танцовщик и хореограф, глава Гамбургского балета в 1973–2024 годах — прим. ред.) на музыку Альфреда Шнитке, сам композитор должен был приехать, но у него были серьезные проблемы со здоровьем. Мы ставили балет Иржи Килиана (чешский танцовщик и хореограф — прим. ред.) на музыку Стравинского. Чего только ни было.

— Кстати, а почему многолетний худрук казанского балета Владимир Яковлев так и не поставил ни одного полноценного балета?

— Он не хореограф, но может сделать редакцию классического балета. И получит за нее больше, чем бедный Петипа.

Видите, какой я злой к господину директору и остальным. К сожалению, он сделал плохо многим близким мне людям.

Знаете, мы когда-то очень дружили с Майей Михайловной Плисецкой. Когда она узнала, что я родился в Чимкенте, то у нее на глаза навернулись слезы. У нее мама была в ссылке в Чимкенте, и Плисецкая маленькой девочкой к ней туда ездила. И вот у нас с Майей Михайловной завязались такие крепкие личные отношения.

Я Плисецкой два с половиной года играл на фортепиано урок в балетном классе Мюнхенской оперы, до тех пор пока с семьей не переехал в Стокгольм, где по рекомендации Майи Михайловны и ее супруга Родиона Константиновича Щедрина я занял позицию дирижера Королевской оперы.

И мы часто говорили о том и о сем и что-то о прощении заговорили: подставь щеку, другую, вторую, третью. А она говорит, что никогда не нужно прощать своих врагов. Что это придумали, чтобы властвовать над людьми. Правильно или неправильно?

— Сурово.

— Но она такая была. Она была женщина прямая, честная, никогда не врала.

«Яхина (справа на фото) я даже пытался провоцировать. Говорю: «Ну расскажите про этого человека». А он только молча улыбается» Фото: Владимир Зотов

«Мы каждый сезон начинали с новой симфонии Жиганова»

— Давайте вспомним то лучшее, что было у вас в театре имени Джалиля за эти 20 с лишним лет.

— Это, конечно, работа с моей подругой еще с 70-х годов композитором Резедой Ахияровой. Она была тогда студенткой консерватории и нашим редактором музыкальным в Государственном симфоническом оркестре ТАССР. Вот откуда я ее знаю. Она сидела на всех репетициях оркестра, слушала великих исполнителей тех лет, например виолончелистку Наталью Гутман, вот откуда у Ахияровой такой кругозор. Мне нравятся ее «Золотая Орда», «Сююмбике».

Господин директор же вообще старался не касаться татарской музыки. Но потом, видимо, понял, что может получить по шапке. Хотя я ему предлагал поставить и «Алтынчеч» Жиганова. А он отвечал: «Так это же вообще не опера». Еще я как-то предлагал, чтобы то ли на «Үзгәреш җиле», то ли на гала Филюс Кагиров исполнил песню про Казань. А директор говорит, что кто-то из первых лиц республики, мол, «не любит Казань». Позже узнал, что Кагиров отказался участвовать в «Үзгәреш җиле», ему не понравилась концепция этого мероприятия.

Еще у нас оперу «Джалиль» удачно поставил Михаил Панджавидзе. Изначально ария «Сау бул, Казань» стояла в начале оперы, но теперь, когда она в конце, то «выстреливает». Это придумал Фуат Мансуров, он сделал это перед концертным исполнением «Джалиля» в 1988 году в Уфе. Успех был ошеломительный, Жиганов присутствовал на концерте. А ночью он умер в гостинице. Потому что радость тоже бывает убийственной.

— Вы ведь были хорошо знакомы с татарской музыкой и местными композиторами благодаря работе в ГСО ТАССР, который возглавили в 1979 году после смерти Натана Рахлина. Как вы попали сюда?

— У Рахлина был второй дирижер Равиль Мартынов, он возвращался в Ленинград и рекомендовал именно меня в этот оркестр вместо себя. Я приезжаю, дирижирую программу, там были и другие кандидаты. Но оркестр выбирает меня. Именно оркестр.

На самом деле Юрий Симонов, главный дирижер Большого театра, звал меня к себе ассистентом в Большой. Но Фуат Шакирович Мансуров там уже работал. И ему не захотелось, чтобы два татарина-дирижера были в Большом театре. И он посоветовал поехать и показать себя в Казани, к тому же сказал, что у Рахлина большие проблемы со здоровьем и он скоро оркестр оставит.

Через полгода Рахлин умер. Я становлюсь главным дирижером. И с нами выступают блестящие солисты: Наталья Гутман, Виктор Третьяков, Николай Петров. Михаил Плетнев у нас продирижировал «Щелкунчиком», это был его дирижерский дебют. Мы ездили на гастроли, я повез оркестр на всесоюзный конкурс оркестров, мы прошли в финал, который состоялся в Москве, где мы заняли 3-е место.

— Татарскую музыку много играли?

— Я возглавлял госоркестр с 1979-го по 1985-й. И мы каждый сезон начинали с новой симфонии Жиганова — начиная с 9-й и заканчивая 15-й.

— Как вы оцениваете его как композитора?

— Жиганов был и остается выдающимся композитором, но он был прежде всего видным общественным деятелем. Он организовал консерваторию, госоркестр, союз композиторов в республике. Он был очень деятельным человеком.

А вот Рустем Яхин был вещью в себе, ходил тихо, держа в руке свои папочки, ни одного слова ни про кого плохого не сказал. В то время как Назиб Гаязович мог кого угодно покрыть, он был резкий. А вот Яхина я даже пытался провоцировать. Говорю: «Ну расскажите про этого человека». А он только молча улыбается.

Яхин, кстати, у себя дома не разрешал снимать обувь. Никаких тапочек у него не было, и люди прямо в сапогах шли в комнату по ковру. Он садился за рояль и начинал играть. Спрашивал: «Что ты думаешь?» Я говорю: «Вот в этом месте сделал бы так, а в этом — так». Он кивал головой и… оставлял по-старому. Жиганов даже как-то говорил, что лучше бы сочинял романсы, тогда бы его знала вся страна и обожали все татары.

— А Натана Рахлина вы каким запомнили?

— Ну во-первых, он уже был старый, как я сейчас. Но Рахлин гениально дирижировал симфонии без нот, по памяти. Потрясающий он был, но больше такой субъективный дирижер, больше импровизатор. Он на репетиции делал одно, начинал возиться, потом где-то мог не успеть что-то сделать, но затем на концерте доделывал. И у него потрясающие были руки.

Но Рахлин должен был царить на сцене один. Он не хотел делить славу с пианистом, певцом или танцовщиками. Поэтому при нем оркестр редко играл с солистами. А лично я люблю аккомпанировать.

Кстати, господин директор ставил меня больше на балеты, потому что ими сложнее дирижировать, мол, операми он найдет кому махать. Плюс балеты я знал лучше после работы на Западе и в Мариинском театре. Но на балетах дирижер не растет, только на операх.

«Сейчас у меня много работы и в Алма-Ате, в театре имени Абая. В Казани у меня было два-три спектакля в месяц, а остальное время я должен был сидеть, тухнуть и чего-то ждать» Фото: «БИЗНЕС Online»

«За лето хочу выучить «Севильского цирюльника»

— Это почему?

— Опера — это качественная музыка по-настоящему, а не ум-па-па под ногу, очень мало настоящей великой музыки в балете. В основном это ум-па-па под ногу, надо здесь идти на компромисс. А в опере ты более-менее свободен, в симфонии тем более.

— А почему в театре имени Джалиля у оркестра никогда не было своих симфонических программ?

— Господин директор очень ревнивый человек, он не мог себе позволить, чтобы кто-то был звездой, кроме него. Поэтому и говорил, что ему все равно, кто дирижирует.

— Ни для кого не секрет ваша полувековая дружба с Валерием Гергиевым. Мы знаем прекрасно его возможности: может, если бы попросили вмешаться, то никто не посмел бы вас тронуть в Казани?

— Не думаю, что стоит его беспокоить своими проблемами, у Валерия Абисаловича полно своих забот.

Но сейчас у меня много работы и в Алма-Ате, в театре имени Абая. В Казани у меня было два-три спектакля в месяц, а остальное время я должен был сидеть, тухнуть и чего-то ждать. А я больше всего люблю репетировать, вот только что четыре часа репетировали «Травиату». Хотя в театре Джалиля и репетиционного процесса как такового не было, одна репетиция с приехавшими солистами, тяп-ляп (знакомое для Казани слово, да?) — и на сцену. А в Алма-Ате я встаю утром, гуляю до театра, занимаюсь то с хором, то с солистами. Я сейчас наслаждаюсь тем, что с ребятами занимаюсь, их много, талантливых, большая труппа. И в Казахстане ценят прекрасные голоса. А в театре Джалиля, по сути, я был просто очередным дирижером.

— Какие у вас ближайшие планы?

— Пока зовут дирижировать — надо работать!

Предлагают постановку «Ромео и Джульетты» Гуно, пока не скажу где. Четыре-пять оркестров зовут с ними посотрудничать. Есть очень интересный проект выдающейся певицы Альбины Шагимуратовой, который сейчас занимается конкурсом имени Глинки. Она выступит с лауреатами конкурса этого года здесь, в оперном театре имени Абая. Первый концерт уже прошел в Мариинском театре с Валерием Гергиевым, а осенью они выступят в Алма-Ате с моим участием.

Вот за лето хочу выучить «Севильского цирюльника». Я, кстати, в молодости себе сказал, что мне надо сначала самое трудное выучить, например Пуччини. А когда у меня начнется деменция, я буду дирижировать простые оперы, чтобы люди ничего не заметили. (Смеется.)

— С высоты вашей полувековой карьеры в мире музыки что самое главное в жизни и профессии?

— Можно достичь многого в профессии, в материальном благополучии, но самое трудное — это оставаться хорошим, порядочным человеком. Это самое трудное и самое важное в жизни.

— Что-то хотите передать руководству театра имени Джалиля?

— Идите, старички, на заслуженный отдых, вы уже достаточно заработали! Я ухожу первый, тем самым показывая вам пример, как можно не цепляться за кресло мертвой хваткой!