Александр Руцкой: «Герой Советского Союза – и вдруг иноагент! Ну вы, блин, даете!»

Александр Руцкой: «У нас сейчас полный распад социальных связей в обществе плюс атомизация с повсеместной дебилизацией. Вот этим и пользуются. Дошло до того, что люди, которые здраво мыслят, стали абсолютным меньшинством. А каково это — все понимать, но не иметь возможности ничего изменить?» Фото: © Владимир Песня, РИА «Новости»

«Вся фракция КПРФ на 100 процентов проголосовала за ратификацию Беловежских соглашений»

— Александр Владимирович, 12 июня 1990 года первый съезд народных депутатов РСФСР принял декларацию о государственном суверенитете России. Многие считают, что с этого начался распад Советского Союза. В ту пору вы были народным депутатом и участвовали в знаменитом съезде. В открытых источниках даже указывается, что вы поддержали декларацию. Так ли это?

— Нет, я был категорически против. Но вы говорите о том, что декларация подтолкнула Советский Союз к распаду? На мой взгляд, это все эмоции. Давайте возьмем текст декларации и попытаемся найти в нем хотя бы одну строчку о ликвидации Советского Союза. Хотя бы одну строчку! Но ведь ее там нет. Тогда о чем мы говорим?

В данном случае следует открывать совсем другой документ. А именно документы сентябрьского пленума ЦК КПСС 1989 года о новой национальной политике. Вот там как раз вы все и найдете.

Теперь у нас журналисты и политики с чем только ни связывают развал Советского Союза. В первую очередь клянут то, что произошло в Беловежье. Но не с этого все началось. Все началось 19–20 сентября 1989 года с пленума ЦК КПСС, в повестке которого значилась новая национальная политика. Кто готовил этот пленум? Александр Яковлев, секретарь ЦК. Сейчас его именуют предателем, церэушником, и вполне заслуженно.

Но давайте взглянем, какой была повестка и программные установки на этом пленуме. Дать каждой союзной республике статус суверенного социалистического независимого государства СССР. А внутри РСФСР также даровать всем республикам, в том числе и автономиям, статус суверенных независимых социалистических государств. Понимаете, к чему все шло? Развалить СССР, а следом и его ядро — Россию! Недаром Борис Ельцин в 1990 году в Казани заявил: «Берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить». Он ведь был партийным работником и следовал в том числе установкам сентябрьского пленума.

Я не сторонник каких-либо спонтанных эмоций и в любом серьезном диалоге всегда стараюсь ссылаться на документы, если они есть под рукой. Знаете, что я обыкновенно говорю, если кто-то, не обладая достаточными знаниями, пытается рассуждать на темы ислама и православия? Я спрашиваю: «А на каком языке Господь Иисус Христос разговаривал?»

На I съезде народных депутатов РСФСР была принята Декларация о государственном суверенитете РСФСР. 12 июня 1990 года Фото: © Борис Бабанов, РИА «Новости»

— Христос владел множеством языков, но в быту разговаривал на своем родном языке, арамейском.

— Правильно. Но как по-арамейски будет слово «Бог»? Элохим, Элах или, говоря привычнее, Аллах. Так о каких различиях мы говорим? Когда эмоции опережают сознание, они уничтожают интеллект. На эмоциях можно сотворить такое, что забыть потом будет просто невозможно. Эмоции пройдут, а то, что ты сделал, останется,

— Так и Советский Союз, в принципе, развалился на одной большой эмоции, которая вдруг охватила всех советских граждан. Кстати, в последние годы много говорят о возможности возрождения СССР. А недавно власть устами советника Владимира Путина Антона Кобякова фактически признала, что СССР до сих пор юридически существует. Как вы — человек, который носит звание Героя Советского Союза, — к этому относитесь?

— Сейчас даже Геннадий Зюганов завел песню про возрождение СССР. А где он был раньше? 12 декабря 1991 года, когда я был вице-президентом, а так называемые Беловежские соглашения вынесли на утверждение Верховного совета РСФСР, я говорил ему: «Геннадий Андреевич, проинструктируйте фракцию, чтобы они не голосовали за ратификацию». Что же в результате? Вся фракция КПРФ на 100 процентов проголосовала за ратификацию Беловежских соглашений и создание СНГ! А ведь я еще тогда предупреждал, что ратифицировать их нельзя ни в коем случае — это незаконно, так как в соответствии с действовавшей Конституцией это являлось неотъемлемой прерогативой высшего органа государственной власти, коим на тот момент считался съезд народных депутатов. Однако меня никто не слушал. Хотя я постоянно об этом твердил: и когда являлся вице-президентом РСФСР, и когда мы обороняли Белый дом в 1993 году, и когда в 1996-м стал курским губернатором. И что же? Меня все время одергивали. А теперь, получается, вдруг все проснулись…

Или еще пример — октябрь 1993 года. Верховный совет фактически находится в осаде. Зюганов приходит ко мне. Я чувствую, что он уже где-то «принял». Следом за ним появляется Аман Тулеев (на тот момент народный депутат РСФСР, впоследствии губернатор Кемеровской области — прим. ред.). Тулеев мне заявляет: «Я поехал к шахтерам», а Зюганов: «Я поехал народные массы поднимать». Ушли из моего кабинета и оба как без вести пропали.

«Если бы они проголосовали против ратификации Беловежских соглашений, ничего бы не было. И все это происходило на глазах у президента СССР Михаила Горбачева» Фото: © Сергей Гунеев, РИА «Новости»

Так что не было никакого красно-коричневого мятежа! (Восстание Верховного совета в сентябре – октябре 1993 года в либеральных СМИ того времени называли «красно-коричневым» — прим. ред.) Половина фракции КПРФ сбежала из Белого дома следом за указом Ельцина о социальных гарантиях для народных депутатов (был издан 23 сентября 1993 года — прим. ред.). Я уже сидел в Лефортово, а Зюганов тем временем подписывал договор с Ельциным о взаимопонимании и сотрудничестве. И с экрана заявлял, что мы экстремисты. Затем КПРФ получила абсолютное большинство в созданной после ликвидации Верховного совета Госдуме. И все законы о приватизации быстро и без напряга принимались этим абсолютным большинством. А теперь Зюганов — Герой Труда России! Где же это он так усиленно трудился, хотелось бы мне знать?

Между прочим, КПРФ составляла самую большую фракцию Верховного совета. Если бы они проголосовали против ратификации Беловежских соглашений, ничего бы не было. А против проголосовали всего 7 депутатов во главе с Сергеем Бабуриным. И все это происходило на глазах у президента СССР Михаила Горбачева, который сидел в президиуме.

«Человек собственными руками себя топил, и помочь ему было уже невозможно». Михаил Горбачев в московском аэропорту Внуково после возвращения из Фороса 22 августа 1991 года Фото: © РИА «Новости»

«Я ехал на работу и услышал по радио, что Советского Союза больше нет»

— Как складывались ваши отношения с первым и последним президентом СССР Михаилом Горбачевым? Ведь вы фактически спасли его во время путча ГКЧП в 1991 году.

— Да, в августе 1991 года я вывозил Горбачева из Фороса, рискуя своей жизнью и жизнью спецназа. Мы же фактически угнали самолет из Внуково, чтобы его спасти. Я отправился в Форос, чтобы события в Москве не закончились бойней. Со мной был Евгений Максимович Примаков. Помню, когда шел по коридору, он за мной увязался: «Возьми меня с собой». Я говорю: «Евгений Максимович, полетели, если хочется экстрима». Он удивился: «Какой экстрим?» — «Сейчас самолет будем захватывать». — «Как захватывать?» — «Поехали, посмотришь». У меня с Примаковым были добрые отношения. Он очень умный и спокойный человек был, настоящий мужчина. А кто бы еще отважился полететь со мной, не зная, как и куда лететь и чем все это закончится?

Мы все наивно полагали, что Михаил Горбачев на своей даче в Форосе арестован, а он, оказывается, жил, как обычно. Я прилетел туда на самолете Геннадия Янаева (на тот момент вице-президент СССР и руководитель ГКЧП — прим. ред.), который мы «захватили» в аэропорту. Подъезжаю к даче, смотрю — стоят: Дмитрий Тимофеевич Язов, Владимир Александрович Крючков и Анатолий Иванович Лукьянов (министр обороны, председатель КГБ и председатель Верховного совета СССР соответственно. Все трое активные участники ГКЧП — прим. ред.). Говорю: «Что вы тут стоите?» Они пожимают плечами: «Нас туда не пускают». — «Как же так! Он ведь арестованный». — «Иди, может, тебя пропустят». Хорошо, я двинулся к КПП вместе со своим спецназом (20 бойцов было), а также с Евгением Примаковым и Андреем Дунаевым (на тот момент заместитель министра внутренних дел РСФСР — прим. ред.). Нас встретил Вячеслав Генералов, начальник горбачевской охраны, меня с Примаковым и Дунаевым пропустили, а спецназ попросили остаться у входа.

Только зашли на дачу, а навстречу уже спешит Горбачев, обнимает меня: «Александр Владимирович, я здесь без связи и без средств массовой информации». И Раиса Максимовна спускается по лестнице. Как только увидела меня, говорит: «Ой, Александр Владимирович, а я уже думала, что нас приехали арестовывать. Но раз вы здесь, мы в безопасности».

Я при Горбачеве подхожу к его телефону ВЧ-1 (высокочастотной связи — прим. ред.), снимаю трубку и сразу слышу сигнал коммутатора. Нас уверяли, что у Горбачева никакой связи нет, а тут — гудки. Говорю в телефон: «Девушка, соедините меня с Ельциным». — «А вы кто?» — «Руцкой Александр Владимирович». Тут же соединяют. «Борис Николаевич, я на месте, вот и Михаил Сергеевич рядом. Дать ему трубку?» Надо заметить, что Ельцин, в отличие от меня, никогда не ругался матом, а тут не выдержал и в сердцах сказал: «Да пошел он…» Вот вам и отсутствие связи у президента СССР, который на деле просто самоустранился и ждал, чем все это закончится.

— Кстати, где вы так виртуозно овладели «великим русским нелитературным»? В армии?

— Меня жена иногда пытает: «Когда ты станешь разговаривать нормально? Почему у тебя все время такой невыносимый фольклор?» Я ей отвечаю: «Ира, до тебя я дружил с Фаиной Раневской, и она меня всему этому научила». Я в жизни не встречал более ироничной женщины, чем Раневская. Насколько она была талантливая! Ты только ложку с места на место переложишь, а у нее по этому поводу уже готов афоризм.

Так вот, летим мы с четой Горбачевых назад (я и Крючкова с собой прихватил). Выпили по рюмке, и Раиса Максимовна обращается к мужу: «Миша, назначай Руцкого, он всех в чувство приведет». Но Горбачев так и взвился: «Ты посмотри на него, он же террорист! Угнал самолет и прилетел меня спасать. А зачем меня спасать, когда я чувствую себя нормально?»

Прошло еще несколько месяцев, наступил декабрь 1991 года. Помнится, я ехал на работу и услышал по радио, что Советского Союза больше нет. В Беловежской пуще трое, президент РСФСР Борис Ельцин, председатель Верховного совета Белорусской ССР Станислав Шушкевич и председатель Верховного совета Украинской ССР Леонид Кравчук, подписали соглашение.

Я тут же из машины по телефону ВЧ позвонил Горбачеву: «Михаил Сергеевич, надо увидеться». — «Хорошо, приезжай». Я прибыл к нему: «Можно я возьму тех же своих ребят из спецназа внутренних войск, с которыми прилетал тогда в Форос? Только дайте мне самолет». — «Зачем?» Я говорю: «Слетаю в Белоруссию и заберу оттуда этих уродов». Горбачев: «Ну, а дальше что?» «А дальше, — говорю ему в шутку, — произойдет неисправность, и кабина случайно разгерметизируется. Всякое, знаете ли, бывает» — «Что значит „бывает“?» Горбачев воспринял мои слова всерьез, начал бегать по кабинету и кричать: «Ты сумасшедший!» А какой я сумасшедший? Я нормальный человек, присягал на верность советскому народу и своей стране. В 1991 году на моих глазах рушилось и то и другое.

В общем, Горбачев так и не дал своего согласия. Хотя по закону всех, кто участвовал в подписании так называемых беловежских документов, можно было тогда же объявить изменниками Родины. Я говорю: «Вы очень плохо закончите, Михаил Сергеевич». И уехал.

Дальше вы знаете. Всего через четыре дня Верховный совет ратифицировал беловежский сговор (хотя я предлагал Руслану Хасбулатову этого не делать), а 25 декабря Горбачев сам себя отрешил от поста президента СССР и уже де-юре, а не только де-факто лишился власти.

Однако, прежде чем он потерпел окончательное фиаско, я успел переговорить с Раисой Максимовной. Она сама мне позвонила: «Саша, приезжай (она со мной была на ты), чаю попьем. Мне нравится с тобой беседовать, ты очень умный человек». Но только мы сели чай пить, прискакивает Горбачев и садится за стол вместе с нами. Говорит: «А что бы вы сделали, Александр Владимирович, если бы я вас пригласил вице-президентом СССР?» Я отвечаю: «Дайте мне пару недель, и я всю эту шоблу, которая провозгласила образование СНГ, пущу „на массаж“». — «На какой еще массаж?» — «На такой массаж — на душевный». Горбачев схватился за голову: «Рая, ну с кем ты разговариваешь!»

То есть человек собственными руками себя топил, и помочь ему было уже невозможно.

— Доводилось общаться с Горбачевым в конце 2000-х годов на одном светском рауте в московском театре Петра Фоменко, и он не выглядел побежденным или раздавленным жизнью. Наоборот, весь так и сиял самодовольством.

— С него все взятки оказались гладки. Но одно дело, как он ощущал себя как человек, и совсем другое — как политик. Как политик он навсегда закончился в декабре 1991 года.

Как мы помним, в марте того года состоялся всесоюзный референдум, в результате которого бо́льшая часть советских граждан (около 78 процентов) проголосовала за сохранение Советского Союза. Это было прямое волеизъявление народа, так? Теперь берем Конституцию и смотрим: что такое референдум и волеизъявление народа? Это высшая по своему статусу форма выражения народного мнения и народной власти. Так какого рожна вы нарушили Конституцию — закон прямого действия и проигнорировали народное мнение?

В июле — августе 1991-го мы с Ельциным облетали республики, и большинство из них были готовы подписать новый союзный договор, подготовленный Михаилом Горбачевым. Последнего с должности никто не снимал, как я уже сказал, он все сделал своими руками. Между тем как у президента СССР у него в распоряжении имелась Генеральная прокуратура. А что такое Генпрокуратура? Это надзорный орган за соблюдением всего законодательства государства. Так почему Генеральная прокуратура СССР не возбудила уголовного дела в отношении этих троих мерзавцев?

Между тем все можно было сделать очень просто. По факту предательских Беловежских соглашений возбуждается уголовное дело об измене Родине. Собирается Конституционный суд и выносит решение на основании возбужденного уголовного дела. Виновных — в клетку. И на этом, уверяю, все бы и закончилось.

— Почему же Михаилу Горбачеву изменил инстинкт самосохранения как политику? Он ведь считал Беловежские соглашения юридически ничтожными. Недооценил опасность?

— Дело не в этом. Ему Нурсултан Абишевич Назарбаев (на тот момент первый секретарь ЦК КП Казахской ССР — прим. ред.) надул в уши, что он станет главой СНГ. И что это тоже, по сути дела, Советский Союз, но с конфедеративным устройством. А что такое конфедерация? Откройте политический словарь и посмотрите: это союз государств, каждое из которых обладает суверенитетом.

«Окончательно разрушились отношения вице-президента и президента после его выступления в конгрессе 17 июня 1992 года. Это когда Ельцин завершил свою речь словами: «Господи, благослови Америку». На этом все пошло под откос» Фото: © Дмитрий Донской, РИА «Новости»

«Ельцин мне говорит: «Вы мне нравитесь. Вы такой энергичный, симпатичный, с усами, офицер»

— А с Борисом Ельциным как у вас сложился временный союз? В августе 1991 года вы были готовы его арестовать. Но ведь незадолго до этого, в июне, вы с Борисом Николаевичем победили на выборах президента РСФСР (Ельцин стал президентом, а Руцкой — вице-президентом. Схема двойного избрания была скопирована с политической системы США, но не прижилась в России — прим. ред.). И до осени 1993 года, несмотря на все разногласия, вы продолжали с ним работать.

— Окончательно разрушились отношения вице-президента и президента после его выступления в конгрессе 17 июня 1992 года. Это когда Ельцин завершил свою речь словами: «Господи, благослови Америку». На этом все пошло под откос.

Сначала у нас возникали споры по поводу экономической реформы. Я не раз ему говорил: «Борис Николаевич, что такое экономика? Это то же самое, что у человека сердце. Если человек не соблюдает режим, неправильно питается, злоупотребляет, то сердце в конечном итоге ему отказывает. Так и экономика. Не может быть экономики „на качелях“: то рецессия, то стагнация, то инфляция, то дефолт. Но если у человека болит сердце, то существуют лекарства, которыми можно его вылечить. Значит, можно оздоровить и экономику. Ведь рецессия, стагнация и инфляция сами по себе не возникают — значит, что-то работает неправильно».

А для того чтобы выбрать правильный режим и оздоровить экономику, в советское время существовал Госплан, который, прежде чем ликвидировать окончательно, в 1991 году преобразовали в министерство экономики и прогнозирования СССР. Поэтому я и говорил Ельцину: «Надо в той или иной форме возрождать Госплан». Ведь что такое в моем понимании планирование? Это целевое сосредоточение финансовых и материальных ресурсов на реализацию планового вопроса и осуществление контроля за его исполнением.

Впрочем, когда в 1991 году Ельцин позвал меня вице-президентом, я сначала отказался. Он мне сказал: «Вы мне нравитесь. Вы такой энергичный, симпатичный, с усами, офицер. Красиво говорите, никогда не выступаете „по-написанному“». Я отвечаю: «Я всегда соблюдаю установку императора Петра Первого — говорить не „по-написанному“, дабы дурь каждого видна была». Он меня продолжал уговаривать: «Ну давайте попробуем».

А я и правда не был ангажирован в политике и не имел толком никакого опыта, только что окончил Военную академию Генштаба. Между прочим, в Академию я поступил с должности замкомандующего, а после ее окончания — причем с отличием! — меня назначили на ступень ниже. Возможно, это меня и подтолкнуло идти в политику — из принципа. И я выдвинулся в народные депутаты — сначала СССР, потом РСФСР. Выиграл выборы, вошел в президиум Верховного совета.

В общем, поговорили тогда с Ельциным, а он гнет свое: «Зря отказываетесь». Я его спрашиваю: «Вы можете четко и ясно мне сформулировать, чем я буду заниматься? Потому что в Конституции по этому поводу написано, что я только исполняю поручения президента. Вот все мои полномочия и права — одной строчкой. Меня это не устраивает». Он отвечает: «Хорошо, приходите через 3−4 дня».

Проходят четыре дня: раздается телефонный звонок: «Вас приглашает Борис Николаевич». Иду к нему. Он мне говорит: «Александр Владимирович, вы будете заниматься военно-промышленным комплексом. Вас устраивает это?» Я говорю: «Да, устраивает, я в этом соображаю». — «Вы будете заниматься вопросами безопасности Вооруженных сил, их боеспособностью и обороноспособностью, а также подготовкой и реализацией реформы армии. В принципе, вы будете заниматься тем же, чем сейчас занимаетесь в Верховном совете, будучи председателем комитета, — социальными вопросами военнослужащих и членов их семей». Ну это другое дело — я согласился.

Началась предвыборная кампания. В рамках нее я объехал 46 субъектов Федерации. Я потом посмотрел результаты голосования: в тех регионах, где я побывал, меньше 65 процентов голосов, поданных за, не было. А там, где с предвыборными речами выступал Борис Николаевич, было и 24, и 28, и 32, и 60 процентов (всего за Ельцина и Руцкого было подано более 57% голосов, что обеспечило им победу, — прим. ред.).

Ну что ж, мы выиграли выборы, и вдруг указ Ельцина об исполнении обязанностей вице-президента: назначить Руцкого на агропромышленный комплекс (в феврале 1992 года вице-президент был объявлен председателем комиссии по аграрной реформе при президенте РФ — прим. ред.). Таким образом, могу сказать, что я несу персональную ответственность за реформу и состояние российского агропромышленного комплекса в то время.

Конечно, когда меня ознакомили с этим указом, моему возмущению не было предела. Что летчик-инженер может понимать в агропромышленном комплексе? А это был ход конем — цековский ход конем. В советское время, если надо было убрать члена ЦК, а тем более члена политбюро, его «засовывали» на сельское хозяйство. Впрочем, я не сноб, поэтому не стал отказываться или устраивать скандал. Я спокойно взял и собрал всех специалистов, начиная от академиков ВАСХНИЛ (Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук им. Ленина — прим. ред.) и заканчивая трактористами и доярками. Организовал совещание по агропромышленной реформе и заявил: «Даю каждому из вас три дня, гостиница и питание оплачиваются. Напишите, пожалуйста, каждый, что вы считаете нужным сделать в сельском хозяйстве». Это нормальный подход?

— Конечно. Они справились за три дня?

— Да, все написали. Теперь я должен был сесть и внимательно это прочитать. Правильно? Затем пригласить специалистов и сказать: «Флаг вам в руки и вперед!» Но что начали делать в Кремле? Тогда же выходит указ президента о ликвидации коллективных хозяйств, затем другие похожие указы. Я их отменяю. В общем, бился-бился… Ельцин видит, что бесполезно меня топить на сельском хозяйстве, и назначает меня на борьбу с коррупцией и преступностью (в октябре 1992 года Руцкой возглавил межведомственную комиссию совбеза РФ по борьбе с преступностью и коррупцией — прим. ред.).

— До сих пор эта тема чрезвычайно актуальна.

— Но я же не юрист по образованию. Что я делаю? Я откомандировываю специалистов из Военной прокуратуры, из Генеральной прокуратуры, Верховного суда, министерства безопасности (будущей ФСБ), МВД и прочих. Собираю их всех и говорю: «Вот мне дали такое поручение. Что я могу для вас сделать? Вы все тут полковники и генералы — озвучьте мне ваши предложения». И опять у Ельцина не получилось меня потопить.

Кроме этого, начались схлестывания на почве приватизации. Приведу пример: владивостокский порт приватизировали за 200 тысяч долларов. А Уралмаш за 500 тысяч долларов отошел Кахо Бендукидзе (видишь, даже фамилию помню). За полмиллиона! Представляешь, что такое Уралмаш? И понеслось. Ачинский глиноземный комбинат, металлургические заводы… Я к Ельцину хожу и говорю: «Борис Николаевич, так делать нельзя. Ведь что такое приватизация? Это поиск эффективного собственника, правильно? Тогда давайте с этим эффективным собственником подпишем договор о том, что он обязан сделать в течение пяти лет. И в этом договоре пропишем, сколько на самом деле стоит это предприятие, и отдадим его в ипотеку. И пускай собственник выплачивает реальную стоимость предприятия, а деньги идут в фонд социального развития — на школы, больницы, поликлиники». Разумный подход? Но Ельцин меня не слушал. Заладил: «Этого не трогай. Этого не трогай…»

Тот же Роман Абрамович попался мне с тремя эшелонами керосина, которые незаконно вывозил за границу. «Не трогай его». Или наш покойный патриарх Алексий II «отличился» на контрабанде сигарет и алкоголя. Тоже — «не трогай».

— Значит, это не миф насчет церковной торговли табаком и алкоголем?

— Ты видишь, кто тебя это подтверждает? Бывший председатель комитета по борьбе с преступностью и коррупцией. Короче говоря, надоело мне слушать: «Не трогай, не трогай». А тут еще выступление Ельцина в конгрессе США. На этом наши отношения и разладились.

Я люблю цитировать Никколо Макиавелли о том, что каждый руководитель подбирает себе подчиненных по принципу — найти таких же, как он сам, или еще глупее. Потому что среди умных он чувствует себя некомфортно. А теперь посмотри на наше правительство! У нас сейчас в моде оплевывать либералов — «либерасты», «либералисты» и так далее. Кто это делает? Те, кто вряд ли читал труды Давида Рикардо, Джона Локка, Томаса Мальтуса и других английских ученых-философов. Ведь либерализм — это политическая и моральная (подчеркиваю) философия, основанная на правах личности, на принципах свободы и политического равенства, на правах человека, частной собственности и равенства всех перед законом. А у нас это ругательное слово!

— Просто нынешние критики либерализма судят о нем по людям, которые либералами никогда не являлись, — по российской оппозиции.

— Но ведь это совершенно другое дело. Если мы называем либерализмом то, что вообще не соответствует такому термину, тогда это совсем не либерализм. Зачем коверкать? А ведь у нас все коверкают! Смотришь современные школьные программы (а у меня трое сыновей и дочь) и только диву даешься: кто вообще писал эти учебники?

Александр Руцкой (в центре) в окружении родных и близких покидает территорию Лефортовской тюрьмы. 26 февраля 1994 года Фото: © Олег Ласточкин, РИА «Новости»

«Я даже на телевидении как-то говорил, что это преступно, когда власть из нормальных людей делает оппозицию»

— Если вернуться к событиям 1990-х: ваши отношения с Ельциным в 1992–1993 годах разладились навсегда? Или вы все-таки виделись с ним, когда после расстрела Верховного совета вышли из Лефортово, а в 1996-м стали губернатором Курской области?

— Рассказываю: я уже стал курским губернатором, на дворе был 1997 год. В Нижнем Новгороде проходила выставка достижений народного хозяйства. А я инновационный человек, не на 100, а на тысячу процентов всегда выступал за инновации. И вот я приехал на эту выставку. С Борисом Немцовым, губернатором Нижегородской области, мы дружили. Хотя у нас большая разница в годах, но почему-то, когда я был вице-президентом, он любил прийти ко мне пообедать на халяву. Бывало, звонит: «Александр Владимирович, можно я приеду пообедать?» Я говорю: «Я не обедаю сегодня». Он: «Да ладно тебе, оставь дела на время».

Борис, кстати, был очень умным и интересным человеком. Все-таки в молодости стать кандидатом физико-математических наук, да еще в советское время, совсем непросто. Я даже на телевидении как-то говорил, что это преступно, когда власть из нормальных людей делает оппозицию. А почему такой человек идет в оппозицию? Да потому что он не востребован. Востребуйте этого человека, дайте ему направление деятельности, в котором он может себя проявить, и он станет этим спокойно заниматься. Зачем вы сами себе создаете врагов? Если бы этот человек был тупой, безграмотный и неинтересный, тогда еще туда-сюда. А Немцов еще и внешне был симпатичный. Зачем угробили парня? Кто за это ответил?

— В 2017 году состоялся суд, и был вынесен приговор убийцам Немцова.

— Я думаю, это все бутафория. Это чистой воды был заказ.

Так вот, в 1997 году Борис Немцов пригласил меня на выставку в Нижний. Приехал, иду от своего стенда и вдруг вижу: Немцов стоит рядом с Ельциным. Ну я с боевым разворотом, чтобы не пересекаться, начал уходить. Однако Ельцин заметил меня и громко говорит: «Александр Владимирович, куда это вы? Подойдите к нам». А ведь Ельцин все-таки старше меня по возрасту — раз зовет, надо подойти. Меня ведь правильно воспитывали. Хотя понятно, какое у меня было отношение к нему после того, что случилось с Верховным советом. Я подхожу, он обнял меня и говорит: «Кто старое помянет, тому глаз вон». И, обращаясь к Немцову: «Борь, у тебя есть?» Тот отвечает: «Есть (в смысле выпить)».

Сели за стол, выпили. Ельцин спрашивает меня: «Слушай, я тебя никогда пьяным не видел. А ведь ты можешь много выпить! Почему ты не пьянеешь?» Я говорю: «У меня просто тумблер в голове. Я, когда надо, его включаю и выключаю» — «Ну опять вы хохмите, Александр Владимирович». — «Да не хохмлю я. Просто я знаю свою меру, ограничиваю себя и делаю это незаметно».

«Хорошо, не обижайся, я тебе помогу, — говорит Ельцин. — Я слышал, ты молодец, при тебе Курская область серьезный рывок сделала». А и в самом деле: в то время область, которую я возглавлял, с 74-го места по стабильности социально-экономического развития вышла на 12-е в России. Я отвечаю: «Я все-таки военный человек, немножко занимался политикой, три года побыл вице-президентом. Но я не знал реального механизма работы народного хозяйства. А теперь, когда я стал губернатором, мне навешать лапши на уши в плане практической экономики, промышленности и сельского хозяйства невозможно. Бесполезно мне вешать лапшу на уши. Я получил колоссальный опыт». Что ж, Ельцин сдержал слово: до этого ни одного трансферта из федерального бюджета для Курской области не выделялось, а тут вдруг начали перечислять деньги — на газификацию, решение социальных проблем и так далее. Наверное, у меня одного в то время в центральной областной больнице имелись магнитно-ядерные резонаторы.

Потом, когда Ельцин уходил, всем рассылалось его письмо, отпечатанное с компьютера. А мне прислали письмо с его подлинной подписью.

— Это после того как 31 декабря 1999 года он объявил о своей досрочной отставке?

— Да, он написал мне индивидуальное письмо: «К глубокому сожалению, Александр Владимирович, вы во многом оказались правы. Чем вы мне всегда нравились, так это тем, что вы честный и порядочный человек».

А когда меня в Лефортово в 1993 году посадили, Михаил Ходорковский* пришел к Ельцину и спросил разрешения на то, чтобы дать мне денег на жизнь. Ведь у меня не было оформлено ни пенсии, ни зарплаты, а у меня же семья. Ельцин разрешил, и Ходорковский* принес мне денег.

Кстати, первый, кто мне позвонил, когда меня выпустили из тюрьмы, был Борис Немцов. Пригласил меня в Нижний Новгород — отдохнуть, прийти в себя. «Тебе же Борис Николаевич одно место открутит», — попытался остудить я его. «Мне неважно, что обо мне подумают, — ответил Немцов. — Ты же мне друг, и я буду рад тебя видеть».

«Звоню Хасбулатову: «Твои протоколы допросов у меня. Еще раз неуважительно откроешь рот в мой адрес, я их опубликую. Но если ты рот больше не станешь открывать, даю слово офицера, что я их публиковать не буду». И на этом он успокоился» Фото: © Владимир Федоренко, РИА «Новости»

«Мне тут как-то позвонили: «Александр Владимирович, мы вынуждены вас признать иноагентом»

— В свое время успел побеседовать с Русланом Имрановичем Хасбулатовым, бывшим председателем Верховного совета РСФСР, который разделил с вами тяготы осады Белого дома. Он после Лефортово ушел в преподавательскую деятельность, заведовал кафедрой в Российском экономическом университете имени Плеханова. Вы поддерживали с ним отношения?

— Хочешь, я тебе расскажу интересную вещь? Когда я сидел в Лефортово, меня допрашивал следователь, полковник ФСБ (а до этого КГБ). Хороший человек. Он говорил мне: «Александр Владимирович, тем, как вы даете показания, вы себе уже заработали высшую меру наказания». Я отвечал: «Ну и что?» — «Извините, давайте хотя бы немного смягчим». — «Но я не хочу ничего смягчать». Да и потом, когда нам объявили амнистию, я ее не стал подписывать, поскольку подписание амнистии автоматически означает признание своей вины. А в чем моя была вина? В том, что я не согласился с хамским отношением к еще действовавшей советской Конституции и к тому, что вытворял Ельцин? Это моя вина? Я Ельцину и в глаза говорил все то же, о чем рассказывал на следствии.

После выхода из Лефортово (26 февраля 1994 года — прим. ред.) следователь разрешил мне забрать с собой протоколы допросов. Так что вскоре я смог издать книгу «Александр Руцкой. Лефортовские протоколы». Это были первые мои деньги на свободе, поскольку из следственного изолятора я вышел без копейки. Помню, студенты набивали моими книгами багажник и ехали к метро продавать. А у меня жизненный принцип — все делить по-братски, пополам. Поэтому все вырученное от продажи книг я пополам делил со студентами, ведь им тоже позарез деньги нужны. Я рос на улице и знаю: если ты что-то заработал на пару с друзьями, делись пополам. Тогда не возникает вопроса, почему этому больше, а этому меньше. Впрочем, книга так хорошо продавалась. что у меня коробками с выручкой вся спальня была заставлена. А я все издавал и издавал, и люди все покупали и покупали.

Так вот, как-то Ира, моя супруга, зовет меня: «Послушай, что Хасбулатов несет». А он меня откровенно «поливает» с телеэкрана. Я ему звоню: «Руслан Имранович, я должен тебя разочаровать». Он: «Чем?» Я говорю: «Твои протоколы допросов у меня». Все — немая сцена. «Еще раз неуважительно откроешь рот в мой адрес, я их опубликую, — говорю ему. — Но если ты рот больше не станешь открывать, даю слово офицера, что я их публиковать не буду». И на этом он успокоился.

В 1997 году Александр Коржаков издал свою книгу «От рассвета до заката». И вот как-то он увидел меня и решил мне эту книгу подарить. Я говорю: «В ж… себе засунь. Ты столько жрал у него с руки, а теперь такую *** написал» Фото: © Александр Макаров, РИА «Новости»

— А в этих протоколах он переводил стрелки на вас?

— Не только на меня, а на всех кругом. Все казались ему виноватыми, кроме него. А подспудно он мечтал завалить Ельцина и меня заодно и самому стать президентом России. Я ему говорю: «Руслан Имранович, ты когда-нибудь слышал, чтобы я публично хаял Ельцина, оскорбляя его честь и достоинство?» Он говорит: «Нет». — «Тогда зачем ты это делаешь?»

В 1997 году Александр Коржаков издал свою книгу «От рассвета до заката». И вот как-то у Иосифа Кобзона он увидел меня и решил мне эту книгу подарить. Я говорю: «В ж… себе засунь. Ты столько жрал у него с руки, а теперь такую *** написал». Коржаков удивился: «А вы что, читали?» — «Да, уже прочитал. Зачем ты трогаешь его дочерей, жену? Ты же мужик все-таки». Это Коржаков вместе с Геннадием Бурбулисом в свое время «пел» Ельцину в уши, что я ему стул подпиливаю.

Я не понимаю, как можно не любить ту землю, на которой ты родился? Для этого надо быть просто ублюдком! Ту землю, в которой покоятся твои деды и прадеды. И как я могу это предать? У меня отец достойно прошел через всю Великую Отечественную войну. Закончил ее комбатом танкового батальона с 6 орденами. Поэтому я хочу гордиться своей Родиной и своим президентом. Но какая может быть гордость, если у меня отобрали Родину — Советский Союз, которому я присягал? Если СССР и советского народа больше нет, я ведь, наверное, могу сказать: а пошло оно все…

Я был в пакистанском плену, меня допрашивал резидент ЦРУ в Пакистане Милт Бирден (впоследствии возглавлял в центральном разведывательном управлении США отдел, отвечающий за СССР и страны Восточной Европы, — прим. ред.). Чего я только ни перевидал: меня поднимали на дыбу, я сидел в яме — метр пятьдесят на метр пятьдесят, а сверху решетка. Когда меня оттуда вытащили, мой вес составлял не более 47–49 килограммов.

— Неудивительно, что вам дали звезду Героя Советского Союза.

— Звание Героя Советского Союза мне дали за мои 564 боевых вылета. Что до Бирдена, то он позднее написал в своей книге что-то вроде: «Мы все его считали капитаном Советской армии — слишком молодо выглядел. А он был полковник». И еще: «Он разговаривал на языке, который переводу не подлежал».

— Да, в самом деле набор матов в английском языке крайне бедный и передать им нашу матерную эквилибристику невозможно.

— Знаешь, как Фаина Раневская говорила: «Вот смотришь на человека и понимаешь, что надо бы его послать. Но смотришь внимательно, а он, оказывается, уже везде был».

— Кстати, знаете, какой еще народ обладает примерно такой же «этажностью» своей нецензурной лексики? Сербский. У них даже вполне приличные слова могут для нашего уха звучать как мат.

— Ну что поделаешь, славяне. Ты понимаешь, мы, славяне, всегда жили по кону. А сейчас мы живем законом. Разницу чувствуешь?

Слободана Милошевича в свое время надо было слушать. Он ведь практически все предсказал из того, что происходит сейчас. Я его лично знал. Очень приятный собеседник, да и за рюмкой был приятный человек (последний президент Югославии, был предан суду Гаагского трибунала и умер в тюремной камере в марте 2006 года. Согласно СМИ, в своих речах в суде обращался к России: «Русские! Я обращаюсь ко всем русским: жителей Украины и Белоруссии на Балканах тоже считают русскими. Посмотрите на нас и запомните — с вами сделают то же самое, когда вы разобщитесь и дадите слабину. Запад вцепится вам в горло. Братья, помните о судьбе Югославии! Не дайте поступить с вами так же!» — прим. ред.).

Или тот же покойный Муаммар Каддафи, ливийский лидер — я ведь тоже с ним встречался. Очень приятный и порядочный человек. А ты посмотри, как с ним народ поступил! (Убит в октябре 2011 года в результате самосуда со стороны ливийских повстанцев — прим. ред.) Так что все в конечном итоге зависит от народа, от его интеллекта и ума, от того, какую идеологию он исповедует. А мы с 1993 года живем по Конституции без всякой идеологии. Но без идеологии может жить разве что животное или птица. Человек без идеологии постепенно расчеловечивается. Ведь что такое идеология? Это, по сути, национальная идея. Как можно жить без национальной идеи?

Мне тут как-то позвонили (не буду называть фамилию): «Александр Владимирович, мы вынуждены вас признать иноагентом». Я говорю: «Прекрасно! Давайте, я даже поляну накрою». — «Зачем поляну?» — «Ну как же! Советский генерал, Герой Советского Союза (а я же не российский генерал, звание генерал-майора авиации мне было присвоено еще в советское время) — и вдруг иноагент! Ну вы, блин, даете!» Однако так ничего и не сделали. Обманули, одним словом.

«Владимир Путин открывал вместе со мной мемориальный комплекс «Курская дуга», благодаря которому я стал академиком Российской академии художеств» (10 мая 2000 года) Фото: By Kremlin.ru, CC BY 4.0, commons.wikimedia.org

Путин спрашивает: «А с чего бы ты начал на моем месте?» Говорю: «Я бы начал с восстановления Госбанка»

— Правда ли, что, когда в 2000 году вы вторично баллотировались на пост губернатора Курской области (а тогда губернаторы избирались, а не назначались), вас сняли с выборов за неуказанную в декларации площадь балкона в вашей курской квартире?

— Да, я пошел тогда на второй срок. Это был октябрь 2000 года, а Владимир Путин стал президентом в мае. Тогда же, в мае, он ко мне прилетал и открывал вместе со мной мемориальный комплекс «Курская дуга», благодаря которому я стал академиком Российской академии художеств.

— Вижу, у вас много почетных званий.

— У меня много и авторских работ. Причем монументальных авторских работ. Я увлекаюсь скульптурой и изобразительным искусством. Так вот, в 2000 году мы открывали центральный объект комплекса — Триумфальную арку. После церемонии открытия Путин мне говорит: «А с чего бы ты начал на моем месте?» «Я бы начал с восстановления Госбанка», — отвечаю. «А зачем?» — «Уважающее себя государство должно иметь суверенную финансовую систему, которой у нас в настоящее время нет. Если мы не восстановим такую систему, нашей экономике рано или поздно придет конец».

Госбанк и Госплан — две наиболее важные составляющие! Так как любая форма экономических отношений не может существовать без планирования и управления. Нужно было провести инвентаризацию приватизации, базовые отрасли вернуть в собственность государства, подписать договоры с новыми собственниками, где определить сроки модернизации приватизированных производств. Рассчитать ипотеку, выплаты государству реальной стоимости приватизированных предприятий с учетом их модернизации. Но этого сделано не было! Чем все закончилось? Автопром, авиапром, станкопром, радиоэлектронная отрасль, станкостроение и сельхозмашиностроение фактические убиты. Десятки тысяч заводов, комбинатов, фабрик, «модернизировали», то есть порезали на металлолом. Что получили государство и народ от приватизации? Даже не ноль, а минус!

Я очень сожалею, что этот разговор так и пропал втуне. Во всяком случае, Госбанк не был восстановлен.

Хочу заметить, что во время своего губернаторства в курских школах вместо пестиков и тычинок я ввел три дополнительных предмета: основы права, основы экономики и основы политологии.

— То есть эти предметы преподавались в курских школах?

— Да, с 9-го по 11-й классы. Я считаю, что государство должно стимулировать и обеспечивать гармоничное развитие человека. В моем понимании экономика — это востребованность. И еще мотивация. Если человек востребован, то он сам стремится сделать как можно больше, чтобы как можно больше заработать. Вот и все управление человеком. Он сам собой должен управлять, сам! Что до капитализма, то еще Уинстон Черчилль сказал, что это несправедливое распределение прибыли, в то время как социализм — это справедливое распределение нищеты.

Впрочем, когда меня убрали из Курской области, из школ тут же исчезли три предмета, которые я туда внедрил. Их убрали мгновенно. Да и вообще, что сделали с областью! При мне там жило около 1 миллиона 350 тысяч человек, а сейчас, пожалуй, и миллиона не наберется.

Так вот, по поводу квартиры. Площадь балкона, которую я, дескать, не указал в своей предвыборной декларации, составляла 15 квадратных метров. Причем квартира была служебной, и я пользовался балконом как своего рода оранжереей — выращивал там домашние растения. Кроме того, они еще нашли и «инкриминировали» мне машину «Волгу» 1982 года выпуска.

— Почему вы должны были указывать в декларации служебную квартиру? Там ведь речь только о собственности.

— Если бы они предъявили мне все это, по крайней мере, за 3−4 дня до выборов, я бы отправился в Верховный суд и обосновал незаконность такого обвинения. Однако они ночью в 23:40 собрали Курский областной суд, пригласили председателя суда и уговорили, чтобы он, используя такие аргументы, снял меня с регистрации на выборах. Поэтому я так и не смог пойти на второй губернаторский срок. Но практический опыт, который я там приобрел, дал мне очень многое, в том числе в экономической сфере.

Кстати, хочешь расскажу, как я стал экономистом? Когда я оканчивал Академию Генштаба, меня планировали назначить командующим авиацией Северного флота. Поэтому я полетел туда на стажировку. В дорогу я всегда беру с собой что-нибудь почитать, меня приучил к этому мой покойный дедушка, очень образованный человек (Александр Иванович Руцкой, служил в железнодорожных войсках, имел звание почетного железнодорожника СССР — прим. ред.). Но на этот раз — вот досада! — взять книгу из дома я забыл. И вот в самолете я говорю стюардессе: «У вас есть на борту что-нибудь почитать?» Она отвечает: «Да, какая-то книга есть — про теорию занятости и про какие-то проценты, точно не помню, как называется». Я говорю: «Неси сюда». Принесла, смотрю, а это «Общая теория занятости, процента и денег» Джона Кейнса. Ну что ж, половину этого труда я одолел по дороге на стажировку, а другую — когда летел обратно.

Мое назначение на Северный флот так и не состоялось, зато книга прочно засела мне в памяти. Между тем в советское время было модно приглашать Героев Советского Союза на всевозможные фуршеты, которые устраивала научная среда, — то в Академию наук, то в отдельные институты. И вот как-то меня пригласили на фуршет в Академию наук СССР, в Институт экономики, директором которого на тот момент был академик Леонид Абалкин. Ну выпили, начали общаться. Я подошел к Абалкину и задал ему несколько вопросов. Леонид Иванович посмотрел на меня внимательно и говорит: «А что, разве в Академии Генштаба преподают экономику?» Я говорю: «Да нет». Он: «Но у вас очень глубокие познания. Не хотите их упрочить?» Я отвечаю: «У нас есть поговорка: спасибо партии родной за двухгодичный выходной. Но если хочешь, чтобы у тебя выходного не было, иди в аспирантуру». Вот так я и стал кандидатом экономических наук. Впоследствии написал и докторскую — на тему «Стратегическое планирование развития экономики в условиях рынка». Понимаешь? Планирование! А эти так называемые реформаторы во главе с Борисом Ельциным Госплан СССР угробили!

«Когда меня порой спрашивают: «Почему вы позволяете себе такие резкие высказывания», я отвечаю: «Я легитимный вице-президент и говорю то, что думаю». Я имею на это право еще и потому, что за всю свою сознательную жизнь ни рубля не украл у государства. И что мне могут сделать? Да ничего»Фото: © Михаил Климентьев, РИА «Новости»

«Я дружил с губернатором Сумской области, мы ездили друг к другу на дни рождения»

— Когда вы управляли Курской областью, граница с Украиной была чисто символической?

— Да, верно, она была чисто символической. Например, я дружил с губернатором Сумской области, мы ездили друг к другу на дни рождения, выпивали, в карты играли. Я, знаете, люблю преферанс. Вот такие были отношения. Когда я ехал в Сумы, он меня встречал на границе, выпивали по чарке, закусывали влегкую и потом провожали друг друга таким же образом.

Между прочим, в 1996-м я принял Курскую область с дефицитом бюджета в 45 процентов, а буквально через два года у меня уже был профицит в 28 процентов «лишних денег». И все удивлялись: как он это делает? Могу сказать одно: я сам приехал в Курскую область на своей машине, будучи за рулем, и сам уехал на своей машине с последней зарплатой губернатора.

Меня в свое время спрашивали: «Александр Владимирович, сколько бы вам понадобилось времени, чтобы обуздать коррупцию?» Я говорю: «Ну месяц». — «Как месяц?» — «Очень просто. Есть в Москве такое Лобное место на Красной площади, знаете? Так вот, надо собрать там наиболее матерых коррупционеров, а дальше — разговор короткий. На то оно и Лобное место, правильно?»

— Кровавыми расправами с коррупцией можно покончить лишь на короткое время. Пока страх не выветрится.

— Необязательно устраивать кровавые расправы. В свое время в Курской области я с экрана телевизора говорил людям: «Если кто-то хочет купить себе хорошую квартиру и машину, приходите на работу. Но если кто-то украдет хоть рубль, не обижайтесь — посажу». Я все говорил вслух, например, про те же тарифы. Путин только пришел в Кремль в 2000 году, и сразу же тарифы на газ взлетели вверх на 15 процентов. А я взял и тогда же на 15 процентов их снизил.

— Каким образом?

— Все предельно просто. Я приглашаю в свой кабинет директора местной атомной станции — садись. Приглашаю директора курской энергосистемы — садись. Дальше приглашаю директора водоканала — садись. В общем, сели все (не в том смысле, в каком вы могли подумать). Расселись напротив меня, и я им говорю: «У вас срок две недели, чтобы убрать всякие ИП и ИЧП, а также своих родственников в связке между вами, производителями энергии, и потребителем. Не уберете, сядете уже по-другому». Вот и все тарифы.

Производство любого продукта имеет себестоимость. А себестоимость предусматривает что? И доход, и налоги, и штрафы на производство этого продукта. Мы же все умеем считать и понимаем, что в большинстве случаев рост тарифов, мягко говоря, не слишком обоснован. А у нас сейчас с 1 июня этого года тарифы пошли вверх на 12−17 процентов. Вот месяц закончится, людям принесут платежки, и все — как бы это сказать? — удивятся. А чем обосновали такой рост? Да ничем!

У нас сейчас полный распад социальных связей в обществе плюс атомизация с повсеместной дебилизацией. Вот этим и пользуются. Дошло до того, что люди, которые здраво мыслят, стали абсолютным меньшинством. А каково это — все понимать, но не иметь возможности ничего изменить?

Кстати, ни в 1993 году, ни потом съезд народных депутатов РСФСР меня от моих должностных полномочий не освобождал. Соответственно, я до сей поры считаю себя легитимным. Раз де-юре РСФСР и СССР существуют, как об этом было недавно в очередной раз заявлено, значит, существует и моя должность. Когда меня порой спрашивают: «Почему вы позволяете себе такие резкие высказывания в открытую?», я отвечаю: «Почему бы и нет? Я легитимный вице-президент и говорю то, что думаю». Я имею на это право еще и потому, что за всю свою сознательную жизнь ни рубля не украл у государства. И что мне могут сделать? Да ничего.