Россия всегда, а особенно в кризисные времена, была богата выдающимися талантами, находившими отклик далеко за пределами страны, констатирует известный коллекционер, куратор направления «Современное искусство» в Школе дизайна НИУ ВШЭ Пьер-Кристиан Броше. Он приехал из Франции 35 лет назад и с тех пор издал ряд книг о творцах местного андеграунда. В интервью «БИЗНЕС Online» Броше порассуждал о роли РФ в общемировой культуре, ярмарках современного искусства и казанской художественной среде.
Пьер-Кристиан Броше: «Мне кажется, самое важное — это то, какие вопросы художник ставит перед собой и какую позицию он занимает»
«Татарстанские художники поднимают важные вопросы»
— Пьер, в феврале в Присутственных местах Казанского кремля открылась выставка Школы дизайна НИУ ВШЭ «Наследники: от классиков XIX века до классиков XXI века». Вы курировали ее, привезли для нее часть работ из своей коллекции и в целом в последнее время стали частым гостем в Казани. Ваши связи с нашим городом, похоже, крепнут.
— Да. А потом мы провели просветительскую программу в рамках параллельного продвижения выставки, например мои кураторские экскурсии, круглый стол «Рынок современного искусства сегодня» и мастер-классы, лекции от преподавателей Школы дизайна НИУ ВШЭ. А в конце мая я приехал снимать материал для передачи «Моя любовь — Россия!» на канале «Россия-Культура». Мы были в Болгаре, где обсуждали роль города как центра притяжения. Здесь купцы, которые в конце IX века делили торговлю с Багдадом и Бухарой, принимали ислам, поскольку понимали — будет проще, если ты мусульманин. Много всего открыли в истории города.
— До выставки в Кремле в вашей коллекции из произведений казанских художников была лишь работа Зухры Салаховой. На кого еще вы обратили внимание, помимо нее?
— Мне очень понравился подход Юлии Корбут в ее работе «Шкатулки, хранящие стыд» из хлеба. Да и вообще было приятно провести этот опен-колл, потому что обнаружилось, что Зухра не одна — есть большое сообщество талантливых художников, для которых выставка стала важным событием. Мы вместе с Серовым и Рокотовым, извините, не каждый день экспонируемся.
Мне уже из Челябинска, Новосибирска и Башкортостана звонили, чтобы сделать такую же коллаборацию, так что идея, которую мы развивали с Ксенией (Ксения Яровинская — начальник выставочного отдела ГБУ «Музей-заповедник „Казанский Кремль“» — прим. ред.), может стать брендом Казанского кремля, выступившего в качестве инициатора и основоположника. Школа дизайна НИУ ВШЭ здесь также играет ключевую роль как образовательная платформа, способная закрепить и развить этот подход, вовлекая молодых специалистов и формируя новое поколение художников и кураторов уже в региональном контексте.
Пьер-Кристиан Броше родился 29 сентября 1960 года во французском городе Шательро. После учебы в лицее в 1979-м поступил в французскую бизнес-школу École des affaires de Paris (ESCP) в Париже, где впервые познакомился с издательским бизнесом. Также обучался в Оксфорде и Дюссельдорфе.
В 1989-м посетил в Москве «Первую галерею» Айдан Салаховой, где начал собирать будущую русскую коллекцию. Через год познакомился с главными фигурами ленинградского андеграунда — Сергеем Африкой Бугаевым, Тимуром Новиковым, Георгием Гурьяновым, Владиславом Мамышевым-Монро и др.
С 1991 года — генеральный директор издательства «Авангард» в Москве. Выпустил альбомы по искусству («Матисс в России», «Малевич», «Мода в СССР», «Тимур Новиков», «Сергей Бугаев — ребус», «Виноградов и Дубосарский», «Олег Кулик) и путеводители по 40 регионам России и странам мира под торговой маркой «Пти Фюте» (Petit Futé).
С 2013 года ведет телепрограмму «Моя любовь — Россия!» на телеканале «Россия-Культура», где рассказывает о жизни многонациональной России и ее регионов.
В 2020–2021-х занимал пост президента Национальной галереи Республики Коми в Сыктывкаре. С 2021 года — куратор направления «Современное искусство» и руководитель юнита HSE MUSEUM LAB в Школе дизайна НИУ ВШЭ, а также руководитель профиля «Кураторство и арт-менеджмент» в Институте развития креативных индустрий НИУ ВШЭ.
— В галерее современного искусства «БИЗОN» сейчас работает выставка Альфии Саргин и Рамина Нафикова — одних из амбассадоров казанского современного искусства. Альфия участвовала в вашей выставке «Наследники»…
— С Рамином я не знаком, а Альфия действительно представляла на выставке видео-арт и роскошную работу «Живой ковер под ногами кочевника» как некий образ степи. Мне кажется, она очень хорошая художница, и я рад, что она была на нашей выставке.
Художница Альфия Саргин
— Как бы вы охарактеризовали казанскую художественную среду? Она больше отвечает глобальной повестке внешнего мира или, напротив, замкнута в себе за счет национального компонента?
— Мы получили около 100 заявок на опен-колл от 25–30 художников, отобрали примерно 12 участников. Многие из них так или иначе связаны с татарской культурой — кто-то напрямую, кто-то пусть даже не напрямую, но такая связь сильно ощущается. Эти художники поднимают важные вопросы через призму собственного художественного языка и культурного кода. И в этом их сила: они не отрываются от своих корней, но вместе с тем говорят о темах, которые актуальны во всем мире. Современное искусство — это диалог, и он начинается с того, кто ты есть и откуда ты. Начни с родного региона. Задай себе вопрос: чем ты можешь гордиться, родившись в Татарстане? Ответов будет много. Это богатая история, сильная культура, особое мировосприятие. Именно с таких размышлений и рождается настоящее искусство.
«Мы до сих пор мы живем в мифе о гении художника, который творит исключительно самостоятельно»
— Вы не раз говорили, что нет истории искусства без коллекционеров, именно финансово обеспеченная и образованная элита во все времена была законодателем на арт-рынке…
— Это действительно так. До конца XVI века главной мотивацией коллекционеров была идея попасть в рай, но затем эрцгерцог Австрийский Фердинанд II Тирольский начинает собирать огромнейшую коллекцию уже не для церкви, а для себя. Появляется новая идея коллекционеров — быть вечным, чтобы даже после смерти о тебе помнили как можно больше людей. Существенный сдвиг в менталитете человека.
А дальше разные амбиции у королей, принцев, князей и так далее — они собирают коллекцию, чтобы показать статусность. Коллекционируя картины и поддерживая культуру, человек получает признание на уровне короля. У кого есть финансовый капитал (деньги), культурный (образование) и социальный (тусуется в определенном элитном обществе), тот считает себя вправе диктовать, что есть символический капитал, то есть искусство.
«Появляется новая идея коллекционеров — быть вечным, чтобы даже после смерти о тебе помнили как можно больше людей. Существенный сдвиг в менталитете человека»
— В России та же история?
— В XVII веке в России мы видим такое же движение. Если исключить царей, оно начинается с графа Сергея Строганова из купеческой семьи, который вдруг создает школу искусств (сейчас это РГХПУ им. Строганова— прим. ред.) и привлекает художников.
Те же передвижники обеспечивали себя благодаря 3–4 крупным патронам, коллекционерам. С одной стороны, это коллекционер Павел Третьяков, с другой — патрон Савва Мамонтов. Разница между коллекционированием и патронством в том, что Мамонтову, например, был интересен сам процесс и поддержка этих художников. Он тратил на них колоссальные деньги.
Советский Союз ломает такую концепцию, делая искусство общим. Отчасти, может быть, это еще и следы Французской революции в 1789-м, когда вдруг Лувр становится пространством искусства для народа. Но все равно решение в руках коллекционеров. Чуть-чуть система в мире меняется после Второй мировой войны, в 60-х годах XX века, когда появляются новые выставочные пространства и арт-центры, где уже не коллекционер, а куратор начинает показывать молодых художников. Но они тоже не откуда-то появились — это все-таки определенные сообщества художников, преподавателей, коллекционеров, критиков и галеристов, которые просто в этом случае собираются вместе. Так функционирует мир культуры.
Из-за того что история искусства была в руках искусствоведов, а искусствоведение — это схожее по своей специфике с литературно-философским жанром направление, мы до сих пор живем в мифе о гении художника, который творит исключительно самостоятельно благодаря внутреннему ресурсу. И мы никогда не говорим о том, кто заказывает музыку. Да, есть гений-художник, но этот гений должен быть утвержден кем-то. История искусства — это история амбиций правителей и супербогатых людей, поэтому роль коллекционеров абсолютно необходима для того, чтобы развивать культуру.
«История искусства — это история амбиций правителей и супербогатых людей»
— Можем ли мы сказать, что в регионах России формируется пул коллекционеров?
— Много говорят, что коллекционеры появились везде, — это неправда. Коллекционеры появились в Москве, Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Воронеже и Красноярске. Их очень мало — всего 50–100. Это ерунда.
Меня спрашивают, зачем тратить деньги на то, на чем особо не заработаешь, учитывая, что я далеко не на уровне супербогатых людей. Для меня это стиль жизни и амбиции как эгоизм, как самость. Это отчасти может быть некой стратегией для того, чтобы стать уважаемым в России. Когда я приехал сюда 35 лет назад и сразу познакомился с шикарными художниками, представляющими собой приятное общество веселых людей, очень хотелось закрепиться здесь. И мне было приятно их поддерживать. Будучи издателем книг по искусству, я начал собирать их работы, издавать книги о Тимуре Новикове, Сергее Африке Бугаеве, Владиславе Мамышеве-Монро и организовывать выставки.
Сообщество коллекционеров в Нижнем Новгороде, Москве, Питере и Казани — это приятные, веселые, умные люди, которые путешествуют на разные выставки и ярмарки по всему миру. А еще это определенный круг людей, который общается с бизнесом и может создать новые идеи и возможности как для искусства, так и для бизнеса. Очень важно понимать, что сегодня художник не может жить, как интроверт, в изоляции, он тоже должен много коммуницировать с представителями разных индустрий и ловить людей, которые будут его поддерживать и с точки зрения идеи, и с точки зрения продвижения.
«Молодые художники — это всегда импульс, который распространяется на всю арт-среду: он вдохновляет кураторов, привлекает внимание коллекционеров, задает вектор развития»
— Ярмарки современного искусства все чаще проходят за пределами Москвы и Петербурга. Какие факторы должны сложиться, чтобы город обзавелся своей ярмаркой или биеннале?
— Почему появилось несколько ярмарок в Москве? Есть достаточно много галеристов и коллекционеров, плюс покупателей, скажем так. Надо все-таки видеть разницу между коллекционерами и просто людьми, которые покупают искусство. Очень много дизайнеров приобретают произведения для того, чтобы декорировать квартиры, которые их попросили оформить.
Ярмарки нужны не только коллекционерам, а в основном тем людям, которые не следят постоянно за разными выставками, проходящими не только в Москве, но и в Питере, Воронеже, Казани и других городах. Поэтому ярмарки могут появиться, только когда появится устойчивое сообщество компетентных критиков, определенное количество покупателей и галеристов. В Нижнем Новгороде, где появилась новая ярмарка, ситуация абсолютно ясна. Там не то чтобы много галеристов, но есть несколько резиденций, 5–6 крупных коллекционеров и очень активное общество художников. Поэтому там, очевидно, чувствовали потребность создать ярмарку.
Ярмарки, как и выставки, еще очень важны для представления молодых талантов на более широкую публику. Наши студенты уже сегодня активно участвуют в ярмарках современного искусства — не только в рамках HSE ART GALLERY, но и от имени других крупных галерей, которые замечают юные таланты, прошедшие обучение у нас. Молодые художники — это всегда импульс, который распространяется на всю арт-среду: он вдохновляет кураторов, привлекает внимание коллекционеров, задает вектор развития. Поэтому крайне важно вовремя увидеть зарождение таланта, чтобы было что развивать, поддерживать, выставлять и утверждать, будь то биеннале, ярмарка или иной институциональный проект.
Что касается биеннале, здесь все достаточно сильно опирается не на рынок, а именно на развитие сообщества людей, которые поймут, что все-таки современное искусство не только декоративное, далеко не декоративное. Но если у биеннале есть четко обозначенная тема, как, например, у первой Коми биеннале, которую мы организовали в 2021 году (речь о первой Коми биеннале «Новое открытие Севера», где Пьер-Кристиан Броше был комиссаром, — прим. ред.), то становится понятно, что регион стремится к переосмыслению своего образа. В случае с Коми было важно показать его как активный и динамично развивающийся регион, открытый к культурному диалогу. Это была и политическая, и пиар-кампания. Заодно мы дали новый импульс и для зрителей, и для местных художников, приглашая ряд очень известных авторов, которые могли работать на тему истории, наследия и идентичности региона.
Кандинский писал в мемуарах, что, когда приехал в 1889 году в Республику Коми, у него возникло новое ощущение и благодаря изучению культуры этого народа он стал художником. Биеннале выступают новым инструментом для развития чувства идентичности и для пиара региона как динамичного и продвинутого, который смотрит в будущее и делает упор на интуицию приглашенных и местных художников, способных пересмотреть и переосмыслить культуру этого региона.
«Думаю, всем понятно, что Россия имеет слишком большую историческую роль в развитии общемировой культуры»
О России на глобальном арт-рынке, поддержке крупных корпораций и нейросетях в искусстве
— Сегодня российский арт-рынок почти изолирован от глобального. Можно ли извлечь из этого плюсы?
— Изоляция не плюс, поскольку сейчас современное искусство на арт-рынке — это мировая тенденция, которую поддерживают разные страны и разные культуры. Однако нельзя в полной мере говорить об изоляции. Российские художники и галеристы продолжают выстраивать точечное сотрудничество, в том числе со странами Востока и Африки. Художники путешествуют, работают в резиденциях, возвращаются с уникальными впечатлениями, которые трансформируются в новые выставочные проекты, высказывания и произведения. Несмотря на все сложности, это далеко не первый период в истории России, когда культурные связи ослабевали. И все же именно в такие моменты здесь рождались выдающиеся таланты, чье искусство находило отклик далеко за пределами страны.
Думаю, всем понятно, что у России слишком большая историческая роль в развитии общемировой культуры. 25 процентов общей культуры — российская. Американский балет в Нью-Йорке создал Джордж Баланчин, который родился в Санкт-Петербурге. О’кей, он грузин, но родился в Российской империи. Французский балет — это не Мариус Петипа, который уже давным-давно здесь пропадал, а Серж Лифарь (крупный деятель хореографии Франции, эмигрировал из СССР в 1923 году — прим. ред.), который приедет вместе с Сергеем Дягилевым и создаст парижский балет. А Стравинский, Прокофьев, Эйзенштейн, Вертов, Кандинский, Малевич, Шаляпин — еще нужно что-то говорить?
«Важно понимать, что сегодня в Китае, Индии и даже в Индонезии насчитывается значительно больше коллекционеров современного искусства, чем, скажем, в России»
— Если говорить о глобальном арт-рынке, есть вероятность, что в ближайшее время Запад уступит Азии? Вы следите за тем, что происходит на азиатской арт-сцене? Чем она отличается от европейской и американской?
— Представители китайского искусства, которых мы сегодня знаем как суперзвезд, в том числе живописцы 1980-х годов, — это результат выбора нескольких европейских коллекционеров. Например, бельгийский барон Ги Улленс, открывший в Пекине собственный центр современного искусства, или швейцарский бизнесмен Ули Сигг, сыгравший огромную роль в популяризации китайского искусства на международной арене.
Важно понимать, что сегодня в Китае, Индии и даже в Индонезии насчитывается значительно больше коллекционеров современного искусства, чем, скажем, в России. А в Сингапуре даже больше, чем в Индонезии. Там активно развиваются частные музеи, фонды, художественные резиденции и образовательные инициативы. Эти страны системно поддерживают свою культуру и своих художников. В России пока нет такой масштабной и устойчивой инфраструктуры, но интерес к ней постепенно растет. Конечно, до тех пор пока российские художники не получают достаточного внимания от международных коллекционеров, говорить о глобальной интеграции сложно.
Можно сколько угодно противопоставлять себя западным культурным моделям, утверждая, что «европейские и американские ценности — это не наше». Но ведь, например, китайцы тоже во многом отличаются и при этом последовательно поддерживают свою культуру и художников. Да, вначале важную роль сыграли зарубежные коллекционеры, но сейчас культуру продвигают уже сами китайцы.
То же касается и других стран Азии. В Китае, Японии и Южной Корее сегодня есть сильные внутренние коллекционные сообщества. Особенно интересна ситуация в Корее: помимо частных собраний, там активно работают крупные корпорации, такие как LG Electronics и Samsung, создающие фонды и музеи. Они ясно понимают, что искусство — это стратегический ресурс, инструмент репутации и культурной силы. Это понимание пока только начинает формироваться и у нас, но мы движемся в данном направлении.
— Что надо делать в России, чтобы здесь понимали искусство?
— Такие интервью, которые делаете вы. Надо осознать, что искусство и его вопросы требуют поддержки и огласки. В XXI веке на первый план выходит исследовательский процесс, где важен даже не результат, а именно формулирование вопроса. И это в любом случае некий дискомфорт, потому что вопросы серьезные — роль женщины в обществе, отношения женщины и мужчины, религиозные отношения и так далее. Вопрос «красиво – некрасиво» давно не актуален, и он никогда не был правильным.
— Согласны ли вы с позицией, что поддерживать необходимо именно современное искусство соотечественников? То есть если коллекционер из России, то и составлять свою коллекцию он должен из произведений российских художников? Так преимущественно поступают на Западе. У американцев — американское, у французов — французское искусство, и они не особо обращают внимание на «экзотику».
— Да, такая практика распространена, хотя многое зависит в том числе и от богатства этих коллекционеров. Есть несколько людей по всему миру, которые активно собирают международное искусство, но мы наблюдаем, что во Франции, Индонезии, России, Корее, Китае, Японии и США, естественно, коллекционеры собирают своих художников. Хотя здесь тоже есть нюанс. Во Франции есть ассоциация ADIAF, ее цель — собирать произведения художников, живущих во Франции. Вопрос не в национальности, а в том, где территориально творят художники.
«Именно интуиция остается тем, что отличает художника и не позволяет заменить его машиной»
— Поговаривают, что скоро художники лишатся работы — их заменит искусственный интеллект. Можем ли мы заверить, что этого не случится никогда? И в целом как относитесь к ИИ в искусстве?
— Искусственный интеллект лишь инструмент. Мы наблюдаем несколько направлений. Во-первых, художники используют его для того, чтобы сделать NFT. Например, существует крутая коллекция NFT Monkey punks. NFT уже давно существуют на рынке и достаточно успешно продаются. Второе направление — художники, которые используют Midjourney для того, чтобы разработать образы, давая определенные задачи. Третье — те художники, которые применяют искусственный интеллект, чтобы получить образ, который они потом используют на объектах, и в конце концов получается настоящий объект, а не просто распечатка. То есть это результат поиска через искусственный интеллект, через разные приложения и платформы.
В любом случае самое важное — то, какие вопросы художник ставит перед собой и какую позицию он занимает. Именно от этого зависит, будет ли он критически осмыслять результат, полученный с помощью нейросети, или продолжит работать с ней дальше, исследуя новые возможности. На самом деле именно интуиция остается тем, что отличает художника и не позволяет заменить его машиной.
Внимание!
Комментирование временно доступно только для зарегистрированных пользователей.
Подробнее
Комментарии 4
Редакция оставляет за собой право отказать в публикации вашего комментария.
Правила модерирования.