«Я всегда говорю ветеранам: «Вы уже там умерли, что вам еще надо? Бог дал второй шанс»

Вячеслав Лаврентьев: «Официально шел набор охранников для нефтяных месторождений, но, когда уже был в Молькино и поговорил со службой безопасности, понял, что работа является не чьей-то прихотью, что это защита интересов России, согласился» Фото предоставлено Вячеславом Лаврентьевым

Как объединились ветераны ЧВК

— Вячеслав, расскажите о себе, чем вы занимались до ЧВК? И как вообще попали в ЧВК?

— До ЧВК с 2007 года я занимался транспортным бизнесом. Это были сибирские города Тюмень и Новый Уренгой. Мы работали в том числе и по отсыпке дорог. 2008 год показал, что работать стало тяжеловато, в 2009-м еще тяжелее. В 2011-м понял, что нужно куда-то выходить дальше. Взял газету и открыл раздел с транспортными услугами. Начал звонить ребятам: «Давайте объединяться как-то». Собрали небольшую команду и организовали НП «Союз автомобильных грузовых перевозчиков». Поработали буквально года три. За это время я успел поучаствовать в первых праймериз в депутаты Госдумы VI созыва. Но что-то мне политика не понравилась, тоже как-то сошло на нет. Затем решил попробовать просто отдохнуть: купил домик, начал заниматься личным хозяйством. К 2018 году и вся эпопея с транспортом тоже сошла на нет, пришлось закрывать долги перед банком.

И уже потом ребята, с которыми работали в Сибири, предложили мне тему ЧВК. Я как раз развелся — молодой, неженатый. И подписался на эту тему. Было достаточно интересно поменять круг общения, деятельность. Потом я ждал приглашения порядка года, в течение которого у меня была тяжелая физическая подготовка, потому что в армии не служил. Отбор был очень жестким — ты просто так с улицы не придешь.

В 2019 году мне пришло приглашение: «Жди, когда тебе будет отмашка». В конце этого же года у меня было три месяца подготовки, плюс я закрывал все свои кредиты, чтобы спокойно выехать за рубеж. В 2020–2021 годах я уже работал там, на дальнем для нас континенте. Официально шел набор охранников для нефтяных месторождений, но, когда уже был в Молькино и поговорил со службой безопасности, понял, что работа является не чьей-то прихотью, что это защита интересов России, согласился.

— Вы вернулись в 2021 году. Чем стали заниматься?

— Я отходил около полугода. Тяжеловато было войти в мирное русло. Если немного забегать вперед, то этот период, когда ты возвращаешься в мирную жизнь, и послужил поводом к созданию определенного центра реабилитации и адаптации. Чтобы человек вошел в жизнь мягко и плавно.

У меня была травма с легкой контузией, но я все равно год-два ждал очередной призыв, и, соответственно, после травмы нужно было, чтобы слух вернулся. Слышать-то я слышу, а что говорят — я не разбираю. То есть, если приму участие в каких-то боевых действиях, окажусь слабым звеном. Но я восстанавливался и ждал приглашения. Причем еще в Сирии мне сказали, что будут бои на Украине. Никто не верил, пока не началось.

«У меня была травма с легкой контузией, но я все равно год-два ждал очередного призыва, и, соответственно, после травмы нужно было, чтобы слух вернулся» Фото предоставлено Вячеславом Лаврентьевым

— В 2022 году ЧВК зашла в Донбасс едва ли не всем составом. Большая часть точно ушла в Донбасс, на СВО. Как-то держали связь, помогали?

— Гуманитарная помощь тогда не была необходима. В ЧВК имелось все. Стоит отдать этому должное. Помощь началась тогда, когда появились мобилизованные. Они собирались в «Казань Экспо», друзья и товарищи писали: «Слав, нужно это, нужно другое, вода». Привозили все туда. Ребята, где нужно, материалы закупали. Когда работал медтехником, я посмотрел, в каких условиях у нас находятся пацаны, которых лечат, и первое время помогал им.

Затем я познакомился с одним человеком, и он мне рассказал, что в Казани есть группа ветеранов ЧВК, но там одни «кашники» (участники «Проекта К», т. е. военнослужащие из числа бывших осужденных — прим. ред.) С ним мы пришли на первое собрание, послушали. А это просто общество в «Телеграме», просто круг общения. В итоге я спрашиваю: «Мужчины, а дальше что? Ладно, мы придем на могилки, как-то помянем, а у нас проблема существует». Есть очень большая разница между людьми, которые работали в ЧВК Вагнера и погибли: выплаты по детям — одна сумма, а по тем, кто погиб, от министерства обороны — другая. Пришли к выводу, что нужно делать какую-то правовую организационную форму, с которой можно работать как с исполнительной, так и с государственной властью. Мы есть государство, соответственно, мы обязаны участвовать в процессах формирования нашей жизни.

Часто говорю пацанам: «Какая разница? Вы там уже умерли. Потому что тому, кто выжил, каждому можно уже памятник поставить заранее. После „Бахмутской мясорубки“ это было вообще нереально, особенно проекту „К“. Давайте хотя бы здесь нормально жить». Боец возвращается, полгода приходит в себя и понимает, что он в нормальной ситуации, а потом все становится опять на свои места. Он успокаивается. Начинает жить, но на самом деле это не жизнь — это рабство.

— Ну кому как.

— Да, просто когда ты с одной черты переходишь, переборов свои страхи, какую-то позицию смерти, приходишь сюда и понимаешь: оказывается, столько возможностей, столько всего можно сделать! Единственное, нас сковывает страх. Это дети, законы, порядки и все остальное. Там на войне ничего этого нет. Ребят туда обратно тянет, потому что они там в своей стихии. У тебя есть защита, у тебя есть рядом оружие — проблем в этом плане нет. Ты живешь той жизнью мужчины-воина.

Если побывать в этой ситуации месяца три, начинает включаться режим бессмертия. Когда приходят сюда, через три месяца, наоборот, начинаешь всего бояться. В первую очередь за своих близких, а не за себя.

В итоге решили создать РОО, начали вопросы решать с октября-декабря. В январе я подал документы, и с января по май у нас было небольшое хождение по мукам: то запятая не там, то «убирайте СВО из названия», то еще что-то. По большому счету, могли бы встать в позу. Но мы поняли, что процесс будет сложным. Самое главное — начинать работу.

Пообщавшись с нашими парнями, продолжили отправлять гуманитарку. Кстати, этот момент с отправками: уже начали объединять между собой. Всегда сложный момент — общение с людьми, каждому нужно донести мысль, объяснить: как делать, что, для чего.

Но в первую очередь нам нужно помочь людям вернуться в состояние нормального живого человека.

«На самом деле принцип простейший и элементарный: человек должен побыть в кругу тех людей, которые уже перешли этот барьер, после чего он начинает развиваться и работать уже в мирной жизни» Фото предоставлено Вячеславом Лаврентьевым

Как возвращают к мирной жизни

— Реабилитироваться?

— Да. Из ходячего мертвеца в живого человека. Даже проводили свою внутреннюю аналитику: у нас были порядка 300 человек, с некоторыми из них успел пообщаться. Сначала знакомишься, объясняешь, кто ты. Это час-полтора. И это только общение по телефону. Если вживую — так еще дольше, потому что человек может высказать все свои переживания, всю свою боль только тому, кто там был. Поэтому мы пришли к такому выводу, что ни один нормальный мужик, который был там, никогда не расскажет какому-то психологу, не опишет свое состояние. Он не расскажет это никому: ни жене, ни детям, ни родителям тем более. Это только свой круг. И понятно, что о центрах реабилитации сейчас не говорит только ленивый.

На самом деле принцип простейший и элементарный: человек должен побыть в кругу тех людей, которые уже перешли этот барьер, после чего он начинает развиваться и работать уже в мирной жизни. Сознание все равно меняется, становится очень узким, на войне всегда только один принцип — выжить. Ты видишь только мелкую точку. Но нам надо показать: жизнь-то не заканчивается на этом! Помимо каких-то личных бытовых трудностей, еще есть масса вопросов.

У меня много коллег, с которыми мы не общались после 2021 года, сейчас я их встречаю: кто-то прошел через СВО, кто-то — через другую службу. Много, к сожалению, ампутантов. Но они такие молодцы, занимаются самодеятельностью и спортом.

— Спортом занимаются, я очень удивился. Есть целые сборные по следж-хоккею, например.

— Вот эти люди должны прийти, и тем, кто в таких упаднических состояниях, сказать: «Пацаны, жизнь только начинается. Да, ты упал на дно, но вылезти-то вообще легко. Встал и пошел»

— Своим примером.

— На самом деле так и происходит. Сложности нет, самое главное — это поддержка. Один из принципов создания этой базы — это круглосуточная помощь, чтобы вывести человека. У некоторых есть реально ПТСР, они зажаты психологически и физиологически. Соответственно, нужна утренняя зарядка, трудотерапия, чай по вечерам, какая-то программа, чтобы они больше понимали, что земля большая. Чтобы не замыкались в себе.

— Но у них ведь не хватает возможностей. Я разговариваю, например, с человеком и вижу, что в беседе мы постоянно сидим «в войне». В разговоре только одна тема — война, он из нее вообще не вылезает.

— Поэтому, когда парни приезжают и начинают об этом беседовать, я говорю: «Пацаны, стоп. Давайте так: у вас война была там, сейчас мы разговариваем здесь. Поговорим о том, что нам нужно сделать в первую очередь». Нужно помочь детям: во-первых, своим, потом давайте помогать другим. Потом финансово поставить на ноги. Ребятам на передовой нужны медикаменты, бинты, шприцы, материалы, саморезы. И все-таки мир не без добрых людей, что-то закажешь, пацаны говорят: «Мы еще от себя положили». Хотя мы еще в глаза-то не виделись.

Вот многие парни еще не вернулись, они мысленно там. Начинаешь спрашивать, говорить — глаза загораются. Что нужно делать? Иди общайся со своими братьями для начала.

— Некоторым же нравится сидеть в этой войне. Они не хотят вылезать, им очень нравится находиться мысленно там.

— Не хотят, потому что просто боятся. Боятся сделать что-то новое. Я им говорю: «Вы уже там умерли, что вам еще надо? Бог дал второй шанс». Опять-таки, все зависит от окружения. Если в твоем окружении есть люди, которые говорят: «Давайте, вперед!» — не сидят на месте, именно они поднимают остальных.

«Краповики», ветераны спецназа и охраны правопорядка: как братство внутренних войск помогает фронту

— Вы выработали какой-то определенный метод реабилитации?

— Самый основной момент — вывести человека на разговор. По глазам сразу видно, когда у человека загораются глаза, он начинает рассказывать все. И не надо быть великим психологом, в процессе общения, если человека внимательно слушать, он тебе расскажет то, что у него на душе.

Как докопаться? Не ковырять постоянно вопросами. Это может быть не за один раз, не за два, может, даже в течение нескольких месяцев они начинают рассказывать о себе, семье, начинают раскрываться, говорить, что у них на душе.

— Грубо говоря, не сидят больше в своих воспоминаниях о войне?

— Они начинают потихоньку выползать. Нужно спросить: «Чего бы ты хотел? В своих мечтах, в своей жизни?» Вот, например, недавно мне очень грозный с виду человек сказал: «Я бы хотел заниматься с детьми, лагерь организовать». Вот появляется так одно какое-то направление, чтобы человека направить. Он будет жить этим. Мы съездили с ребятами в Елабугу, где мы проводили патриотические игры, он это увидел и сразу влился в патриотическое воспитание.

Второй человек: «Мне нужно какое-то производство открыть: досочки, фанерки». И сейчас мы работаем над тем, чтобы помочь открыть ему это производство. Они проявляют свои желания и мечты. Когда человек идет к мечтам — это главное лекарство.

«Я прекрасно понимаю, что психологи, которые сейчас есть, военным точно не помогут — это 100 процентов. Но с детьми и семьями гражданские психологи могут как-то помочь» Фото: «БИЗНЕС Online»

Работа с семьями

— У вас в РОО, помимо работы с бойцами, насколько мне известно, есть еще много направлений других: гражданское направление, есть работа с детьми, с семьями погибших…

— Семьями погибших у нас занимается отдельный комитет женщин. Сейчас мы будем создавать отдельную программу «Жены погибших». То есть сейчас эти несколько направлений нужно собрать потихоньку, структурировать, понять векторы их движения, дать возможность пробиться через министерства и ведомства.

— С детьми погибших, мне кажется, в первую очередь надо заниматься. Они же мало того, что три года были без отца, так теперь вообще останутся без него на всю жизнь. И есть же совсем маленькие, а есть уже взрослые, которые осознают, что папа погиб. И это уже определенная психотравма. Нужна ли будет дополнительная медицинская и психологическая помощь или вы сами будете этим заниматься? Или какой-то комплекс уже существует?

— Нет, наверное, не сами. Но пока комитет «Жены погибших» справляется. Дай бог им сил. Это очень тяжело. Но в процессе тем ребятам, которые росли без отцов, нужно большее внимание. Чтобы они понимали, что они не одни. Если близкий человек, отец, погиб на войне, то его друзья должны помочь всем, чем могут.

Сейчас у нас порядка 70 женщин из семей воинов.

«Бойцы дают советы, как сделать лучше»: как деревни Татарстана помогают СВО

— Даже представить не могу… Это с каждой семьей нужны отдельные специалисты. Я так понимаю, у вас будут свои координаторы?

— Предварительно это девчонки, жены погибших. Они уже знают, могут правильный поставить вопрос — что нужно таким же семьям, чего они хотят. Сейчас хотим подготовить общую концепцию, как работать со всеми людьми. Я прекрасно понимаю, что психологи, которые сейчас есть, военным точно не помогут — это 100 процентов. Но с детьми и семьями гражданские психологи могут как-то помочь.

— Какие еще направления у вас работают?

— Одно из тех направлений, которыми я сам занимаюсь — это финансовая независимость (чтобы не просить помощи с протянутой рукой). Планируется решать вопросы как трудоустройства участников СВО, так и привлечения гражданских, чтобы создавать не просто рабочие места, а так, чтобы им нравилось работать. Кому-то нравится работать на заводе — иди на завод, кому-то сельским хозяйством — иди туда. Будем готовить эту программу, на следующий год она будет утверждена республиканским советом для участников СВО.

Чем занимаются ветераны после СВО

— Будете получать гранты? Как это будет работать? Какие вообще гранты для эсвэошников сейчас есть?

— Есть грант для развития сельхозхозяйства, но эта программа не утверждена. Короче, все эти гранты, которые есть, пока очень сырые, потому что тот, кто их придумывает, делает это на ходу. Поэтому планируется делать это официально, чтобы участвовать в совместной деятельности, в совместных разработках со всеми органами власти. Так это будет легче.

Также планируется тесная взаимосвязь с крупными работодателями, вовлечение людей. Я говорю о предпринимательстве, потому что именно в нем человек начинает понимать свою важность. Если ты не пришел на завод, от этого завод не умрет. Если ты не пришел на работу как предприниматель, ты теряешь и прибыль, и авторитет.

Участники СВО, которые будут заниматься различным производством (условно, изготовлением каких-то столярных изделий, металлоконструкций), будут иметь зеленый свет именно для этих предприятий. Завод дает заказ, под этот заказ формируется оборудование, под оборудование создается площадка с учетом всех льгот для участников СВО, там они будут все рядом друг с другом. И здесь самое важное: когда человек будет работать, необходим контроль над ним. У людей, которые неоднократно получали контузию, со здоровьем может произойти все что угодно. Поэтому на поддержке у одного должен быть другой человек.

— А что за «гражданское направление» у вас?

— Гражданские люди — это ребята, которые занимаются волонтерством, организуют мероприятия, они знают, куда идти и что делать. Создание предприятий не значит, что там будут работать одни эсвэошники, гражданские тоже будут привлекаться. Чтобы, общаясь с военными людьми, они могли тоже обучаться.

Обмен опытом. Обстановка меняется каждые несколько секунд и война, которая была в 2022 году и сейчас, — это огромная разница. Сейчас в основном «птички» летают, таких столкновений на 60 метров, каких-то штурмов уже нет почти. Дроны долетают и до нас. Поэтому общение с ветеранами гражданским пойдет на пользу. В плане безопасности.

— Да и в гражданской жизни не все знают, как банально оказать первую помощь при условном ДТП.

— Совершенно верно. У нас многие в обществе такие «неженки», не приспособленные к жизни. Произойдет какое-то событие, они даже не способны будут оказать не то, что другим помощь, даже себе. Еще сталкиваемся с другими вопросами, происходят террористические акты — к этим вещам тоже нужно быть готовым.

В таких ситуациях в первую очередь пострадают обычные люди, а самое страшное, если дети. Дай бог, этого не произойдет, но население должно быть готово.

— С другими организациями взаимодействуете? У нас активно занимается ветеранами фонд «Защитники Отечества», например.

— Мы были у них на приеме, нас ждали. Говорят, хорошо, что появились такие организации. Таких организаций немало, каждый занимается каким-то своим направлением. Для нас самое главное — дисциплина, если ты даешь какой-то ресурс. Когда у человека есть ответственность, он уже будет держать себя в рамках. Поэтому мы будем работать совместно с подобными организациями. Главное направление все же у нас — реабилитация.

— Вернемся к этому вопросу. Я слышал, вы хотите создать глэмпинг, воссоздав базу ЧВК «Молькино»?

— Да. Нам готовы выделить землю. Во-первых, это для тех людей, которые уже отработали в ЧВК Вагнера или еще где-то. Для них это как ностальгия, возвращение туда. А с другой стороны, это туризм. Чтобы обычные обыватели, гражданские понимали, что это такое.

— Это бизнес-история?

— Да, это уже больше к бизнесу. То есть это лагерь подготовки, чтобы любой человек заплативший, даже иностранец, мог посмотреть изнутри, как это было. Это своего рода и реабилитационная тема, и поностальгировать. И после окончания СВО люди будут возвращаться, потому что это еще долго не забудется. Так что это сначала реабилитационная история, а уже потом туристическая.

Причем это не какие-то гуляния с алкоголем и музыкой, а формат общения, активный отдых. Это инвестиция не на один год, а на 15–20 лет. Эти люди будут воспитывать своих детей в такой же форме. Если мы сейчас правильно свою концепцию проработаем с экономистами, будет проще.

— Есть ли какие-то спонсоры?

— Спонсоров вообще нет, мы все делаем за свой счет

— Общались ли с администрацией города, республики?

— Пока нет. Просто все не успеваем (прошло три месяца с официального открытия нашего РОО). Все шаги должны быть последовательными. Землю пока не выделили, но нам дадут землю из частной собственности. Каждую среду-четверг мы встречаемся, обсуждаем, что можно было бы сделать, нужны ли люди. Сейчас заключаем соглашение, просим информационную помощь, финансовую нам никто не даст.

— Сколько вам удалось объединить людей с прошлого года?

— В прошлом году, мне кажется, было больше. Когда люди поняли, что здесь необходимо работать, их стало меньше. Кто-то остается, кто-то уходит, кто-то работает до конца. Если мы говорим об активе — это 12 человек, это те, кто работает по своим определенным направлениям. И плюс пять человек гражданских, которые занимаются мероприятиями и всеми остальными вещами. Потом будем объединять конкретные комитеты.

Те, кто не участвует, но помогает, — около 30 человек. Основной момент, которому меня научила жизнь: руководитель — это тот, который сначала пробил дорогу, потом дал задание и ушел. Здесь то же самое — сначала надо пробить дорогу, показать, какие мероприятия проводить, ты начинаешь работать, дальше уже ты сам. Обрастаешь связями, у тебя происходит расширение кругозора, и ты уже можешь принимать решения самостоятельно.

— Какие мероприятия сейчас будут, какие уже успели организовать? Какие ближайшие планы на лето-осень?

— 22 июля состоялась выставка «Они сражались за Родину». Она объехала разные города России. К сожалению, были очень сжатые сроки подготовки. Следующее мероприятие на конец августа — проведение так называемого турнира по мини-футболу за кубок волонтера. Это для объединения и знакомства с волонтерами, руководителями общественных организаций. Тогда же, в августе, планируется набрать за счет этих мероприятий как минимум 100–150 человек, провести открытое совещание. Обговорить планы, прийти к четкому решению.

— А деньги на проведение мероприятий откуда будут идти?

— У нас создается благотворительный фонд, который пойдет на поддержку СВО, появится отдельный фонд, который будет получать средства от коммерческой прибыли, и тут же будет распределяться бюджет для поддержки бухгалтерии, волонтеров, ну и если нам помогут решить вопрос по позиции грантов. А пока своими силами.