«Цифровой мир – это красивая утопия, но она не жизнеспособна в длительной перспективе»

Анна Червонна: «Классно, когда человек может поразмышлять о какой-то работе через призму себя» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Погоня за сохранением чего-либо только в цифровом виде достаточно утопична»

— Анна, вы представили несколько своих работ на выставке «Сад приходящих смыслов» в галерее «БИЗОN». По-вашему, какими смыслами должен наполниться зритель?

— Честно говоря, я придерживаюсь позиции, что не нужно навязывать зрителю свою точку зрения. Лучше, если у него получится сложить собственное впечатление, независимо от моей концепции. Конечно, я люблю направлять и объяснять, что именно имела в виду, но если у человека появится совершенно другая позиция, то я ни в коем случае не буду против. Наоборот, классно, когда человек может поразмышлять о какой-то работе через призму себя.

— То есть важнее дать пространство для взаимодействия?

— Мне важно дать и пространство, и повод для точки входа, когда хочется поразмышлять о чем-то своем. В этом плане стараюсь оставлять вопрос открытым, чтобы человеку было спокойно и интересно повзаимодействовать с работами.

— На какие вопросы зритель может найти ответы после этой выставки? И должен ли он их найти или же может остаться в поиске?

— Тут тоже важно не режиссировать реакцию человека. Он может спокойно уйти и без ответа — это тоже вариант развития.

— Вы говорите, что внутренние переживания помогают людям ощутить единство с другими и понять ответственность каждого за сохранение оригинальных артефактов времени. Как думаете, насколько люди в наше время осознанно к этому подходят?

— Сложно сказать. Наверное, зависит от самого человека. Меня эта тема триггерит, потому что я сама ребенок 1990-х и в моем детстве отношение к артефактам времени было очень разным. Я наблюдала за тем, как одни ценности принудительно уничтожались, а другие искусственно создавались. Двойственность того, что важно и кто определяет, почему это важно, меня всегда цепляла. Я сама из Ростова-на-Дону, и у нас сложная история с архитектурой и памятниками культурного наследия. Необязательно во что бы то ни стало сохранять старое здание, но можно органично работать с наследием и историей.

По поводу темы сохранения старых вещей у меня нет однозначного ответа, как нужно с ними поступать. Иногда хочется от чего-то избавиться, потому что вещь несет след травматического опыта или негативных воспоминаний. Но в длительной перспективе это может быть классным маркером тебя в тот период. Я, например, очень жалею, что удалила кучу фотографий своей юности, потому что мне тогда казалось, что я некрасивая, странная и какая-то непонятная. А сейчас жаль, что не могу посмотреть на себя через призму уже другого человека.

Наверное, каждый выбирает сам, просто важно оставлять возможность ощутить этот контекст. Почему мне нравятся памятники архитектуры в тех местах, где они были построены, — ты можешь приехать и окунуться в тот контекст времени, в котором физически не можешь оказаться.

— Я зацепилась за мысль, что мы не можем перенестись в прошлое. А если бы могли, вы бы куда перенеслись?

— Не думала об этом. Стараюсь в прошлое сильно не заглядывать, чтобы не привязываться, не жить в нем. Рефлексировать и наблюдать, к чему приводил прошлый опыт, — это классная история, но полностью его ощутить я, наверное, не готова. Не уверена, что у меня бы получилось.

— У вас есть целый проект под названием «Сохранить данные». Почему для вас важно сохранить данные в цифровую эпоху и каким образом это можно сделать?

— Я пытаюсь найти решение, но это очень сложно. Застав много микропрогрессов, я поняла, что любые технические достижения все равно временные. И чем больше времени проходит, тем больше этот цикл сокращается. Часто привожу в пример видеокассеты. Мой папа как-то сказал, что кассеты — это прошлый век, надо все перезаписать на диски, потому что на них информация сохраняется лучше и вообще за дисками будущее. Кто-то сейчас пользуется дисками вообще?

Эта погоня за сохранением чего-либо только в цифровом виде достаточно утопична. Например, если некоторые носители не перезаписывать, они умирают, и эти данные сложно восстанавливать. Цифровой мир — это красивая утопия, но она не жизнеспособна в длительной перспективе. Мы не понимаем, насколько это будет реально через 100 лет. Если взять данные из поисковика, вы вряд ли очень быстро найдете статью даже 10-летней давности.

Мне кажется, именно материальные предметы надолго консервируют время. Они тоже не вечные, но, по крайней мере, оставляют возможность взаимодействия, чего не скажешь о цифровых аналогах. По сути, все просто исчезает, и мы не контролируем это исчезновение. Если данные утеряны, то их просто нет.

— Что стало отправной точкой в выборе темы памяти и пустоты?

— Меня интересует, как работает память. Она пластична, и любые воспоминания — это иллюзия. В разные периоды жизни мы помним разные вещи из одного и того же воспоминания. Эта флюидность меня завораживает, потому что ее практически невозможно передать. Ты не можешь визуализировать ощущения или передать личный опыт другому человеку. Так же как болевой порог у разных людей нельзя оценить. 7 из 10 у одного человека — это одно, у другого — совершенно другое, и мы не можем сравнить этот опыт никак. С памятью то же самое. Мы не можем объективно передавать сны или воспоминания. Мне интересно посредством искусства и, в частности, объектов помогать человеку прожить интересующий его опыт. Я не принуждаю, если человек не хочет никак взаимодействовать с объектом, подумать или поразмышлять, это его право. Но если у него есть желание и возможность, то это, конечно, очень круто.

Поэтому я занимаюсь коллективной памятью и рассматриваю триггерные точки, которые могут сработать не у одного человека, а у нескольких представителей одного поколения. Кажется, что они очевидны, но бывает достаточно сложно их найти.

— Вы опираетесь на коллективное бессознательное Карла Юнга? Или чем руководствуетесь при работе с этими точками соприкосновения?

— Я стараюсь искать архетипические образы, но они не всегда работают. Пытаюсь идти через личное восприятие, то, как я вижу разные временные блоки, которые смогла как-то застать. Также нахожу коллективные образы. Но у меня с ними сложнее, потому что любые вещи все равно будут восприниматься через личную призму. Тут действительно я плаваю, не буду скрывать, но мне нравится рассматривать что-либо через собственное видение и находить точки соприкосновения.

«Эту выставку нужно показывать детям, чтобы они понимали, что такое современное искусство»

«Я специально делаю домики выворотным швом, чтобы показать, что ценность остается внутри»

— Какую роль играет архитектурная форма в ваших произведениях?

— Архитектура как момент консервации не только временных периодов, но и вообще искусства может надолго сохранить отпечаток эпохи. Для меня это классный маркер, с которым можно работать. По архитектуре мы можем многое проследить, а по бытовым объектам это сделать сложнее, поскольку они разнообразнее и быстрее меняются.

Архитектура цепляет еще и потому, что я из семьи архитекторов и инженеров. Мне очень нравится работа с пространством, когда ты можешь телесно взаимодействовать с большим массивом воздуха. Можно походить по разным сторонам, посмотреть, как все работает, как с объектом взаимодействуют люди.

«Архитектура цепляет еще и потому, что я из семьи архитекторов и инженеров» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Работа «Мой дом», выполненная из латунной сетки, напоминает матрешку. Что означает каждый из этих форматов?

— У меня достаточно сложное отношение к собственному дому. Я всегда жила в чьих-то пространствах — сначала это родительский дом, где мне выдали, условно, мою часть пространства, а дальше в течение жизни я меняла разные квартиры, из-за чего создалось ощущение временного пристанища. Оно достаточно тяжелое для меня, и не очень понятно, что с этим делать.

Первый объект я сделала в 2020 году, когда проживала в третьей точке назначения. Тогда и поняла, что ты просто обрастаешь слоями, как некая матрешка, а пустоту внутри не консервируешь, просто даешь ей осязаемые границы, чтобы она стала реальной. Я специально делаю домики выворотным швом, чтобы показать, что ценность остается внутри. У дома нет дверей, есть только окна, в которые можно заглянуть. Дом для меня суперсакральное место, и мне важно понимать, что если я кого-то впускаю, то дом, скорее всего, деформируется. Мне нужно будет либо распускать его, либо вырезать дверь.

— Есть ощущение, будто эта работа олицетворяет не только дом, но еще и душу человека.

— Такие смыслы я не вносила, но круто, что это считывается и появляются дополнительные трактовки.

— Как должен выглядеть ваш дом?

— Я все пытаюсь представить, но пока это сложно. Очень надеюсь, что в каком-то моменте своего жизненного пути смогу выдохнуть и понять, что да, я дома. Но пока такого не случилось, к сожалению. Я немного кочевник.

Фото: Таня Прядко

— Многие работы отсылают к чему-то растительному, например те же «Початки кукурузы», цветы из латунной сетки. Мне еще очень понравился холст «В память о деревьях, павших под бетонным забором». Можно ли утверждать, что тема природы и связи человека с окружающим его миром становится лейтмотивом в вашем творчестве? Какие идеи закладываете?

— Тема растений для меня очень важная. Мне кажется, никогда не будет меня отпускать. Я проецирую возможность растений приспосабливаться к любым, даже самым тяжелым условиям. Постелили асфальт, а они все равно найдут маленькую дырочку, чтобы вылезти. Меня воодушевляет, что нет ситуаций, с которыми бы не справились растения. Они умудряются либо свой генетический код перестроить, либо выбраться из сложных обстоятельств. Интересно проводить параллели с людьми — если ты гибкий и готов вообще ко всему, то у тебя так или иначе все будет хорошо. В какие-то тяжелые периоды своей жизни я обращаюсь к разным видам растений.

— Как выбираете, к каким именно растениям обратиться? Условно, с чем связана кукуруза?

— Кукуруза связана с тем, что я из Ростова-на-Дону: у нас в регионе очень много кукурузных полей. Этот образ для меня с детства неотъемлемый, я даже делала дипломную работу с кукурузами и не могла понять, почему мне нужно обязательно взять целое поле. Я сидела и делала ее два года, немного сходя с ума. «Поле кукурузы» — это даже не о приспособленчестве растений получилось, а об артефактах времени. Кукуруза — мой личный образ, отсылающий к детству, здесь я не искала что-либо коллективное.

— Какие у вас любимые растения?

— Я в целом вдохновляюсь не визуальной частью, а смысловой. Читаю исследования, очень люблю слушать научные подкасты, где рассказывают о биомеханике растения, его целебных свойствах или защитных механизмах.

Фото: Анна Червонна

— Еще одна ваша работа, представленная на выставке, называется «Держись». В чем заключается концепция?

— «Держись» представляет собой небольшой объект в виде человеческих глаз, в котором есть общая форма и только в просвете или в тени видно, что происходит внутри, — там можно увидеть пластиковые слезки.

Этот проект о навязанном стыде за проявление своих чувств. Когда тебе плохо, ты говоришь, что все нормально, а диссонанс внутри остается. Также я размышляла о дежурных словах поддержки типа «ты справишься», «держись», «не переживай». Вот эти триггерные фразочки, которые вообще никак не помогают, а еще больше загоняют — что ты странный, неправильный и вообще переживаешь из-за какой-то фигни. Наверное, «Держись» — о бережном отношении к людям, которых ты не знаешь. Мы очень часто все через себя проецируем и наделяем других людей чувствами, которых нет. На самом деле они могут переживать совершенно другое.

— Какая поддержка действительно может помочь в кризисных точках?

— Надо спросить у самого человека, как его поддерживать и нужна ли ему эта поддержка от тебя сейчас. Возможно, ты и являешься триггером для человека. Тоже бывает, что ему твоя поддержка вообще не нужна. Здесь еще вопрос искренности, насколько ты можешь почувствовать и понять, что сейчас будет уместнее — раствориться и дать человеку побыть одному или же что-то другое. Я считаю, все можно решить диалогом при условии, что оба его хотят. Если один из собеседников не хочет диалога, надо просто нейтрализоваться на какое-то время.

— Вам диалог помогает в ваших личных триггерных ситуациях?

— Диалог помогает, да. Еще помогает просто отвлечься — так психологически легче.

«На зеркало нанесена матовая текстура — человек отражается и деформируется» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Меня зацепило, что дома тихо вычеркивают из городского ландшафта»

— Расскажите о проекте «Провалы памяти» и задумке с зеркалом.

— Этот проект я делала в резиденции MaxArt и «Медисорб» в Перми в 2023 году, когда городу исполнялось 300 лет. Наша резиденция находилась в районе Разгуляй, где много частных деревянных домов и заброшек, и к юбилею там агрессивно вычищали старые здания. Мы связались с местным товариществом собственников, с ними пообщались. Есть и совсем маргинальные жители, но большинство очень классные и открытые, которые хотят сохранить историческую настройку и борются со сносом. Меня зацепило, что дома тихо вычеркивают из городского ландшафта. Человек, который приедет через год-два, просто не поймет и не прочувствует изменений.

В Перми я нашла мужчину, который продавал антикварные зеркала с характерными орнаментами. Потом мы такое же зеркало увидели в Чердынском музее. И я специально их обожгла, потому что в Перми многие оставшиеся деревянные дома черные — часто горят. На зеркало нанесена матовая текстура — человек отражается и деформируется. Мне было важно показать цифровой глитч, чтобы человек увидел себя в искажении и ощутил, что сам ответственен в этой деформации. На самом деле это перекликается с проблемой памятников архитектуры — это не полная ответственность администрации или кого-то еще. Каждый может поучаствовать в сохранении культурного наследия, если есть желание.

Матовую текстуру невозможно убрать, но в то же время в зеркале по-прежнему видно людей, стены. Оно и отражает, и создает некий дополнительный шум, который вызывает тревожность, после чего человек может начать размышлять.

— Какое чувство вероятнее получить, глядя на эту работу, — тревогу с последующими размышлениями или же надежду на то, что эта деформация рано или поздно изменится?

— Мне хочется все-таки показать процесс движения к крайней точке, чтобы у человека оставался выбор — хочет он что-либо менять или не готов к этому. Нет цели осуждать людей, которые не хотят этим заниматься: у многих нет ресурса или же просто желания, и это абсолютно нормально. Это их выбор, и я не имею права осуждать. Но если у человека есть запрос, то он в этом увидит боль и, как следствие, возможность помочь. Работа иллюстрирует стадию невозврата, когда совсем ничего нельзя сделать.

— Насколько важен выбор материала для передачи художественной идеи?

— Я опираюсь на концепцию, когда она более-менее сформирована, и начинаю искать материал. Естественно, металлом я лучше владею, потому что училась на художественной обработке металла и просто лучше понимаю, как и что сделать из металлоконструкции. Но мне интересно вообще все. Самое главное, чтобы материал максимально раскрывал концепцию.

— С какими материалами еще хотели бы поработать?

— Мне нравится работать с текстилем. Тут все взаимосвязано, потому что я работаю с латунной сеткой, и, если вместо нее взять текстиль, технологически особо ничего не поменяется. Сейчас много работаю с оргстеклом, готовлю большой проект, но пока он на начальном этапе.

— Как происходит ваш творческий процесс от идеи до воплощения?

— По-разному. Иногда какие-то проекты легко даются, какие-то вызревают годами или вообще не доходят до реализации. Все очень непредсказуемо, и отлаженной системы нет. Обычно иду либо от материала, либо от концепции. Чаще стараюсь от последнего — это сложнее, но мне важно, чтобы идея была первична. Иногда есть прикольные экспериментальные находки по материалам, но вообще непонятно, что потом с ними делать. Они просто лежат и ждут, пока появится идея.

— Откуда приходят образы для новых работ? Это спонтанный или вдумчивый процесс?

— Вначале все было хаотично и спонтанно, сейчас пытаюсь собрать в систему, чтобы это был более контролируемый процесс. Я же все-таки в профессиональном ключе двигаюсь, нужно иметь хотя бы минимальную предсказуемость, иначе с тобой банально никто не будет работать. Наверное, у каждого художника появляется такой период, когда у него много всего наработанного и нужно сделать выбор, чем конкретно хочешь заниматься. Отслеживая свой бэкграунд, выбираешь — работать в тех же темах дальше или взять что-то новое. Я начала углублять то, что есть. Поделила свое творчество на три блока и интуитивно пытаюсь расшатать, откуда у меня это вообще идет. Это длительный психоаналитический процесс, в котором я вязко двигаюсь. Размышлять над самим собой всегда сложно, потому что ты всегда субъективен.

Анна Кабирова: «Хвойный аромат, который любят в Скандинавии и Японии, у нас – «фу, туалетом пахнет»

«Когда я говорю, что ковры сделаны из металла, люди очень удивляются»

— С чего начался ваш творческий путь? Когда пришло осознание «я художница»?

— Сложный вопрос… У меня не было ощущения, что я художница. Пройдя длительный путь образования, только в 2020 году я приняла внутреннее решение, что с этого момента занимаюсь только современным искусством и сосредоточенно развиваюсь в данном направлении. Не могу сказать, что тогда думала: все, я суперзвезда, я художница, побежали. Это именно вопрос выбора. До сих пор пытаюсь понять, правильным ли он был. Но пока не появилось желание заниматься чем-то другим.

«Я не люблю принудительно обрезать себе возможности, просто чтобы переть в одну точку» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Вы родились в Ростове-на-Дону, после чего переехали в Санкт-Петербург…

— Да, я там достаточно долго прожила, потом вернулась в Ростов, и все контакты, которые я набрала в Питере, отпали. Дистанционно я никак не смогла работать. В Ростове, к сожалению, достаточно хаотичное арт-комьюнити — оно то зажигается, то гаснет, и у меня не получилось с ним никак продуктивно взаимодействовать. Я поняла, что надо что-то менять, и переехала в Москву, где живу практически год.

— Как эти города и их культурная среда повлияли на ваше становление как художницы?

— Из культурной среды Ростова я вынесла умозаключение, что нужно, к сожалению, уехать. Там нет понятной системы — она очень стихийная и хаотичная. Я не говорю, что арт-среды совсем нет, просто она достаточно разношерстная и нелинейная. Нужно было выбрать, в каком ты будешь лагере, отчего многое зависит. А я не люблю принудительно обрезать себе возможности, просто чтобы переть в одну точку. Для меня такое не характерно, поэтому нормально я там не интегрировалась.

— Первое образование вы получили в Ростовском художественном техникуме имени Грекова по специальности «станковая живопись». Почему впоследствии решили поменять творческое направление?

— Я не увидела там развития. Это очень классная база, и я благодарна, что у меня есть такое образование. Перед нашим преподавателем все преклонялись, он действительно был классным. Просто я поняла, что живопись не та область, в которой я хочу развиваться.

— Как проходило обучение в Санкт-Петербургской государственной художественно-промышленной академии (СПГХПА) имени Штиглица?

— Еще одно замечательное место, где было много интересного, смешного и теплого. Все длительные дружеские отношения выросли у меня из академии. Там, конечно, были разные периоды, но я с большой теплотой вспоминаю то время. Я поступила не с первого раза, было поначалу тяжело перестроиться с живописи на прикладное искусство, но, из-за того что у меня был прокачан скил, я по крайней мере не тратила время на рисунок и занималась четко тем, что было мне интересно.

— Что особенного в плане художественности дала академия?

— Наверное, понимание, что никакой полученный навык не бывает бесполезным, его можно трансформировать вообще во все что угодно. Например, в училище я занималась художественной фотографией. С одной стороны, это абсолютно бесполезный навык, но с другой — я умею снимать «предметку» сейчас. Если нет возможности быстро найти фотографа, снимаю работы сама. Также я долго занималась шитьем и делала сумки. Теперь же шью из латунной сетки. В академии я поняла, что нет ничего случайного и странного. То, чему ты учишься, всегда можно использовать. Вот так занимаешься чем-то три года, и тебе кажется, что это фигня, а потом случайно это тебе очень помогает.

«Меня до сих пор забавляет, что все думают, что это органза. Когда я говорю, что ковры сделаны из металла, люди очень удивляются» Фото: Маша Барабанова

— Совсем недавно у вас проходила персональная выставка «Крестики». Можете поделиться концепцией выставки и тем, какие работы в нее входили?

— Это была маленькая капсульная выставка. Очень стихийная. Я делала проект для Cosmoscow, там тоже забавная история. По какому-то счастливому для меня стечению обстоятельств моя подружка из академии ездила в Омск и познакомилась с директором музея декоративного искусства, где выставлены различные ковры. Подруга все меня подначивала: «Аня, тебе обязательно нужно с ней познакомиться. Она такая прекрасная женщина! И вообще, ты же делаешь ковры…» Дала ее номер. Я еще переживала, нужно ли звонить или нет и вообще о чем мы будем разговаривать? Мы созваниваемся, и это сразу был такой супермэтч. Я думаю: все, надо работать. Директор музея прислала мне оцифрованный архив всех ковров с шикарным макетом, я договорилась с галереей и показала проект на Cosmoscow, после чего мне предложили сделать персоналку. Получается, на ней были мои первый и последний проекты.

— Какой фидбэк от зрителей получили?

— Меня до сих пор забавляет, что все думают, что это органза. Когда я говорю, что ковры сделаны из металла, люди очень удивляются.

— Видела, что кто-то использовал ваш ковер в дизайне.

— Да, его на Cosmoscow купили и использовали в проекте. Деталей не знаю — насколько я поняла, делали большой дизайн-проект квартиры и вписали мою работу. Конечно, было приятно, что в такой стильный интерьерный проект включили мой арт-объект. В принципе, видеть фотографии своих объектов в чьих-то домах приятно.

— За мини-коллекцию «Крестики» редакция Interior + Design даже номинировала вас на премию Design Now в категории Art & Craft. Но в то же время дизайнером вы себя не считаете. Не хотели бы погрузиться в эту сферу?

— Да, это было неожиданно и очень приятно. Interior + Design провели красивую и очень праздничную церемонию вручения, давно не была на таких мероприятиях. Так совпало, что единственным человеком, с которым я пообщалась за вечер, была победительница номинации Art & Craft Анастасия Джан, мы с ней дружно трясли коленками перед вручением. У нее очень крутой проект, я рада, что смогла разделить радость от получения награды.

Меня все время пытаются причислить к дизайнерам, и это до сих пор удивляет. Я ничего не имею против дизайна, мне даже кажется, что это более сложное направление. Нужно сделать не только красиво, но и функционально. Я к этому отношусь с осторожностью, потому что у меня нет цели функционала, мне важно показать концепцию и достучаться до человека, чтобы получить какое-либо взаимодействие. Дизайн в чистом виде дает ограничения — в визуале, материалах и технике. Я преклоняюсь перед дизайнерами, но понимаю, что сама до профессиональной планки не хочу идти. Может, когда-нибудь захочется сделать линейку или небольшую коллекцию в коллаборации с дизайнером, но это не прям моя цель. Галерея «Палаты», с которой я сотрудничаю, часто ассоциируется только с предметным дизайном. Но это не совсем так, сейчас они много работают именно с современными художниками и за последний год экспериментируют с форматом работы, подачи и круто развиваются.

Фото: Сергей Мисенко

«Казань — очень заряженный город»

— Вы были в Казани до выставки?

— Да, у меня здесь живет моя горячо любимая подружка, так что я часто езжу в Казань. За последние полгода была раза три уже. Казань — очень заряженный город. Мне нравится, что здесь много разных мест, где можно и классно посидеть, и заняться чем-то драйвовым и, наоборот, на природе погулять.

Я была в «Смене» и Belova Art Gallery. Здорово, что есть много разных институциональных возможностей и предсказуемая динамика. Если ты молодой художник, то понимаешь, куда тебе идти.

— Какие веяния сейчас наблюдаете на арт-рынке?

— Стараюсь за этим всем следить, потому что мне важно наблюдать за тем, что происходит, и примерять на себя. Я не работаю с трендами напрямую, но если понимаю, что какое-то направление набирает обороты и оно мне близко, то почему бы не попробовать? Очень классный тренд на искренность сейчас. Он никогда не будет забыт. Еще мне нравятся наивные формы в современном искусстве. У меня не всегда получается так работать, но я обожаю авторов, которые могут себе позволить сделать что-то безумное или немножко дурацкое. Такие работы я обычно покупаю.

— Вы еще и коллекционер.

— У меня небольшая коллекция, работ 15. Очень люблю покупать у своих друзей либо бартером обменяться. Если что-то беру, то оно потом со мной надолго. Много работ дома хранится — не люблю, когда они лежат где-то как инвестиция. Мне нужно, чтобы был объект, с которым я могу каждый день взаимодействовать.

— Какие это обычно формы? Живопись или скульптура, например?

— У меня очень много украшений, потому что я их обожаю: и выставки курировала, и сама была ювелиром. Особенно если украшения дизайнерские, с каким-то приколом. Очень люблю украшения Иры Боголюбовой и Валеры Старикова. К сожалению, Валеры уже нет в живых, но он мне подарил на день рождения титановое кольцо, которое я часто ношу и вспоминаю о нем… Мне дико нравится с кем-то обмениваться украшениями, потому что ты чувствуешь энергетику человека, и это становится заряженным талисманом. Украшения для меня единственная форма искусства, которая всегда может быть с тобой. Конечно, ты можешь ежедневно поглаживать картину или скульптуру, но это не то.

Еще у меня много мелких тактильно приятных объектов, которые вряд ли будешь носить на себе, но здорово, что они есть. Немного живописи, немного графики, немного скульптуры.

Я очень рада, что обменялась работами с пермским художником-скульптором Кириллом Кривощековым и теперь у меня есть огромная скульптура, которая весит 20 килограммов. Я с ней уже три раза переезжала — отдельное испытание, но я ее очень люблю. Эта скульптура из известняка в виде моли со вставками из натурального меха. И я ее еще пшикаю лавандой, чтобы настоящая моль не сожрала.

— Где вы работаете над объектами?

— У меня нет мастерской, так что я сейчас временно работаю дома. В Москве цены на жилье и аренду очень высокие, поэтому в основном сейчас я занимаюсь проектированием и мелкими работами. Надеюсь, в ближайшие год-два что-то поменяется.