Дмитрий Корнев: «В лучшем случае получится освободить территорию ЛНР, ДНР, и то не факт»

«Единственное, что можно еще отметить в последний месяц, — это некоторая активизация на запорожском направлении. Это какие-то разовые акции или флуктуации активности каких-то отдельных бригад либо целенаправленные действия для оттягивания резервов ВСУ с других участков фронта» Фото: © Павел Лисицын, РИА «Новости»

«Мы должны благодарить «Гейропу»

— Дмитрий Николаевич, какова ваша оценка состояния линии фронта на текущий момент?

— Озвучу свое субъективное мнение. На текущий момент на линии фронта мы наблюдаем относительное продвижение вперед Вооруженных сил Российской Федерации на нескольких участках. Но надо понимать очень простую вещь: такими темпами, если мы будем вести наступление как сейчас, специальная военная операция не закончится в ближайшие 10 лет. Или сколько-то еще, достаточно длительное время. Понятно, что темпы продвижения есть, продвижение имеет место, но с таким продвижением в обозримый период добиться военным способом решения задач спецоперации не получится.

В лучшем случае что получится — освободить территорию ЛНР, ДНР, и то не факт. Самые простые моменты — это в настоящее время Покровско-Мирноградская агломерация, которая находится в полуокружении, там возможны изменения в ближайшие дни.

Другая ситуация — это Константиновка, тоже возможны изменения в ближайшие дни, если карты лягут соответствующим образом. Ну и то, чего, как правило, нет в наших СМИ, — что достаточно тяжелая ситуация там, где мы пытаемся создать буферные зоны, это Сумская область и Харьковская область в районе Волчанска. Там есть контратаки ВСУ, и иногда эти контратаки успешны, но у нас об этом как-то говорить не принято.

Единственное, что можно еще отметить в последний месяц, — это некоторая активизация на запорожском направлении. Это какие-то разовые акции или флуктуации активности каких-то отдельных бригад либо целенаправленные действия для оттягивания резервов ВСУ с других участков фронта.

— Чем обеспечено наше текущее продвижение?

— У нас гораздо лучше ситуация со снабжением вооруженных сил личным составом, с формированием бригад, воинских подразделений, личным составом, обычным вооружением, которое используется пехотой. То есть речь идет и о бронетехнике, и на данный момент и о дронах, FPV-дронах, которые применяются на передовой.

Речь идет и о моторизованных каких-то вещах, то есть квадроциклах, мопедах и прочем, то есть попытки экспериментов вот с такого рода техникой с созданием малых мобильных групп, попытки искать новые варианты тактических приемов. Пока у нас есть возможность пополнять в воюющих частях личный состав, текущему положению вещей ничего не угрожает.

А у ВСУ ситуация ровно наоборот. То есть у них нет возможности на данный момент пополнять личным составом воюющие части, по крайней мере в том количестве, в котором они бы хотели это делать. У них определенный кризис есть.

— В связи с чем возник кризис у противника? Почему за три года кампании Запад так и не смог наладить ему сносное обеспечение бронетехникой и прочим?

— За это в первую очередь нам надо благодарить Европу и Запад за их многополярность. То, что мы подаем внутри нашей страны как недостаток Европы, то, что Европа прогнила и все прочее, — мы за это должны Бога благодарить, что такого нам противника дал.

Тут ситуация достаточно простая. Поскольку там есть разные политические силы, разные направления, разнонаправленные, из-за этого у них разные политические решения. Они не могут выработать единую жесткую позицию и ей следовать длительное время. За то, что у ВСУ нет танков, чего-то еще, мы должны исключительно благодарить эту «Гейропу».

Тут других вариантов просто нет. Они могли поставить в ВСУ сколько угодно танков. Они могли поставить их тогда, когда они были нужны ВСУ, когда у ВСУ еще были резервы личного состава, настроение, моральный дух, военнокомандующие соответствующего уровня.

Они могли все сделать. Они могли самолеты им поставить, вообще все, что угодно. У Европы для этого даже без Соединенных Штатов были все возможности. Но они этого не сделали, они тянули, обсуждали, разговаривали, ну и слава богу, что они это делали! Именно поэтому мы получили то, что есть на данный момент, и это для нас, для Российской Федерации, в общем-то, гораздо более позитивная ситуация, чем могла бы быть.

— А может ли Европа вот сейчас резко изменить свое мнение или это затянувшийся процесс?

— Я думаю, что это невозможно, но она пытается сейчас изменить все это. Смотрите, они начали строить заводы, стали в разы увеличивать производство боеприпасов. Они сейчас говорят, что готовы снабжать ВСУ вооружениями и военной техникой, заменив собой Соединенные Штаты Америки. Насколько это так, сказать сложно. Пока мы слышим, слава богу, только слова, но опять же мы не слышим ничего ни о танках, ни о каких-то серьезных вещах.

Кроме того, надо понимать, что они сюда, на Украину, сбагрили самолеты, которые иначе пошли бы под нож, то есть под утилизацию, ну или их бы попытались продать куда-нибудь в страны третьего мира. Изменение позиций Европы, может быть, даже и происходит, но, когда это изменение будет поддержано реальными делами и поставками, большой вопрос.

— Джей Ди Венс заявил, что США выходят из военного конфликта как сторона, которая финансово и оружейно обеспечивает Киев. Насколько конкретно американская безвозмездная (либо с отдаленной оплатой) военная помощь важна для Украины?

— Давайте с конца начнем. Американская военная помощь была крайне важна для Киева, и она остается крайне важной для него, потому что Киев подсел на HIMARS, и основательно подсел: у него есть несколько десятков пусковых установок, наверное, а может, уже и под сотню, а может быть, даже чуть больше. Они составляют основу ракетных и сухопутных войск ВСУ на данный момент.

Соответственно, боеприпасы, расходники и всякая мелочь Киеву требуется постоянно. Кроме того, боевые машины пехоты Bradley, бронемашины, противотанковые комплексы, зенитные комплексы, ЗРК Patriot. Без всего этого ВСУ на данный момент не могли бы существовать, и они не смогут существовать дальше без поставки боеприпасов, без ремонтных каких-то работ, еще чего-то. Поэтому, вероятно, если США каким-то образом выйдут из поставок вооружений и военной техники в ВСУ, то это будет скорее номинально, потому что технику будет покупать Европа, например, для передачи в ВСУ. Собственно, к этой схеме они сейчас, судя по всему, и планируют прийти.

Если это так сложится, то Джей Ди Вэнс говорил об одном, а на самом деле подразумевал другое. Если США полностью прекратят, то ВСУ вынуждены будут полностью пересесть на европейское снабжение. А то, что не сможет поставить Европа, ВСУ будет где-то покупать — в третьих странах, например в Израиле или Южной Корее, Японии, где-то еще, где есть запасы американских боеприпасов для американских ракетных комплексов и прочего. Собственно, ВСУ уже этим занимаются и занимались ранее. И придется просто этим заниматься еще более активно.

«Сейчас без дронов представить действия, по крайней мере в традиционных сухопутных силах, ну как нам кажется, невозможно» Фото: © Виталий Аньков, РИА «Новости»

«Роль авиации возрастает»

— Когда мы в прошлый раз с вами беседовали, вы достаточно много уделили внимания системам ПВО, дав высокую оценку нашим подразделениям. Как за три года изменилась сложность, в которой работают расчеты противовоздушной обороны? Насколько это принципиально новые задачи, а насколько масштабирование старых?

— Ну вопрос, скажем так, большой и толстый. С одной стороны, наша противовоздушная оборона не должна была бы стать хуже. Потому что оснащение техникой продолжается, восполнение каких-то потерь тоже идет, техника не становится хуже, появляются новые образцы техники, умение работать в новых ситуациях с новыми угрозами. Под новыми угрозами можно понимать, допустим, ракетные комплексы HIMARS. Сбивать ракеты HIMARS или ATACMS мы научились, крылатые ракеты современные типа Storm Shadow и так далее тоже.

В общем, можно достаточно позитивно оценивать работу противовоздушной обороны. С другой стороны, у нас на прошедшей неделе до Коми долетели дроны, и почему-то они пролетают. Это говорит о том, что к такого рода угрозам наша ПВО как была не готова, так и остается неготовой. Так что тут ситуация, наверное, не позитивна.

— Многие эксперты говорят о дроновой революции. На ваш взгляд, насколько это верно и виден ли предел, после которого ситуация устаканится и не будет меняться столь стремительно?

— Конечно, такой предел рано или поздно наступит. Дроновая революция, я думаю, имеет место. Еще два-три года назад так широко в вооруженных силах дроны не использовались. Прежде всего здесь речь о тех дронах, которые используются на переднем крае, то есть это FPV-дроны, которые сейчас достаточно широко применяются.

По сути, они вошли в жизнь сухопутных войск примерно так же, как ручные гранатометы в свое время или реактивные гранатометы, ПТУР и прочее. Сейчас без дронов представить действия, по крайней мере в традиционных сухопутных силах, ну как нам кажется, невозможно. Это с одной стороны. С другой — совершенно иная, скорее всего, была бы ситуация, если бы противник обладал господством в воздухе или как минимум вел борьбу за господство в воздухе.

Мы можем вспомнить ситуацию с «Хезболла», сектором Газа, Ираном. Они все обладают дронами, но это ни к чему не привело, ни к каким позитивным результатам для стороны, которая обладает дронами, боевые действия не привели из-за того, что за Израилем было господство в воздухе. Пример, очень хорошо показывающий, что дроны — это, по сути, оружие, которое дает успех в определенных ситуациях при определенных условиях.

Если бы у ВСУ было что-то близкое к попытке взять господство в воздухе, вероятно, ситуация могла бы быть совершенно другой. Но ситуация такая, какая есть. В результате FPV-дроны на передовой и дроны дальнего действия оказывают огромное влияние на ход боевых действий, и это можно считать революционным изменением.

— Отменили ли FPV-дроны средства ПТУР? Есть ли у ПТУР некие преимущества, которые делают их в определенных моментах более полезными, нежели ударные дроны?

— Нет. FPV-дроны вряд ли могут отменить средства ПТУР. По той простой причине, что ПТУР — это специализированное оружие для поражения тяжелой бронированной техники. Дроны, например FPV-дроны, конечно, при определенных условиях могут остановить танк. Но при определенных условиях. А ПТУР, пара-тройка единиц, могут остановить танк гарантированно. Конечно, при применении обученным личным составом. В случае с FPV-дронами возможна ситуация, когда и десяток, и два десятка дронов не остановят танк. Это возможно. Технически просто. Так что ПТУР никуда не денутся.

— Какова в текущих действиях эффективность классической авиации? Можно ли сказать, что значение данного рода войск существенно сократилось?

— Я бы так не сказал. По той простой причине, что то, что мы не применяем авиацию так, как нам бы хотелось, — лично нам, сидящим на диванах, — это просто так сложилось. То, что наши самолеты и вертолеты занимаются стрельбой НУРС с кабрирования, — это вообще определенного рода издевательство.

Проблема здесь, вероятно, в снабжении высокоточным оружием самолетов и вертолетов. По-другому сложно, потому что надо понимать, что использование техники такого уровня, как Ка-52, современный модернизированный Су-25, для стрельбы с кабрирования — это забивание микроскопом гвоздей.

Если убрать вот этот момент, то в основном авиация, возможно, могла бы использоваться и более активно. Но мы не знаем всей подноготной, может быть, противнику удалось насытить передний край средствами противовоздушной обороны настолько, что применение авиации опасно и невозможно.

Такое теоретически возможно, имеется в виду в реальности. Говорить об этом вслух, наверное, не принято, если это так. Но тем не менее в любой более-менее успешной операции мы применяем бомбы с УМПК, с модулями планирования коррекции. И применяем их успешно.

Есть такое ощущение, что их применение оказывает влияние на исход боевых действий на земле либо помогает очень сильно в проведении операций. Без авиации это невозможно. Роль авиации вряд ли сейчас принижается, скорее ее роль повышается, потому что, если у противника передний край напичкан FPV-дронами, только авиация и артиллерия могут с ними бороться.

Если артиллерия не добивает, потому что находится в капкане контрбатарейной борьбы, то есть не может действовать, мы вынуждены отводить артиллерию на такое расстояние, чтобы она не попадала под удар, а значит, и не можем уничтожать расчеты FPV-дронов. Тогда авиацией надо уничтожать. Роль авиации, наоборот, возрастает в такой ситуации.

— Вот вы сказали, бомбы с управляемым модулем коррекции, а насколько это средство стало неожиданным как для нас, так и для противника? До начала кампании у нас их, по-моему, не было.

— Они были в экспериментальных образцах, скажем так. Мы здесь вообще в процессе специальной военной операции вдруг стали обладателями FPV-дронов, дронов-камикадзе типа «Ланцет» оперативно-тактического уровня, дронов типа «Герань». То есть это все до СВО, наверное, было только в зачаточном виде либо в виде опытных образцов, и в том числе и бомбы с УМПК калибра 500 килограммов и выше, до 3 тысяч килограммов.

Конечно, эти бомбы оказывают огромное влияние на ход боевых действий. Во многом, вероятно, сыграли решающую роль даже в некоторых битвах. Например, в Авдеевке в начале 2024 года, вполне может быть, благодаря массированному применению ФАБ был получен позитивный результат на земле.

«При соответствующей защите сверху танки могут применяться очень эффективно» Фото: © Станислав Красильников, РИА «Новости»

«Танк — это все еще достаточно мощное оружие»

— Насколько верно мнение, что созданные до начала войны танки морально устарели? Является ли танк типа «Царь-мангал» на текущий момент вершиной эволюции или это не более чем случайное стечение обстоятельств?

— Я думаю, что это скорее случайное стечение обстоятельств и вынужденная мера, может быть даже не особо продуманная. Смотрите, если бы у противника на поле боя господствовали вертолеты с ПТУР Hellfire, то хоть мангал, хоть без мангала, хоть как танки были бы выбиты. От серьезного оружия мероприятия такого рода вряд ли могут защитить. От FPV-дронов да, но опять же от каких-то.

Это не значит, что танки уйдут в прошлое. Они не уйдут в прошлое, просто должны применяться соответствующим образом. То есть наличие танка в подразделении не гарантирует того, что этот танк сможет помочь подразделению. Все зависит от того, что он должен применяться по уму, согласно военной науке.

А современная военная наука говорит, что танки нельзя бросать в бой без прикрытия. Даже в 70–80-х годах советская военная наука говорила о том, что танки нельзя применять без прикрытия пехотой. Ну, а теперь мы должны понимать еще, что танки должны быть прикрыты с воздуха, подразумевая малый воздух, то есть наличие FPV-дронов у противника.

Либо мы должны обеспечивать подавление и уничтожение расчетов FPV-дронов опережающими темпами перед движущимися танковыми колоннами, например.

— А как, на ваш взгляд, может эволюционировать танк? Текущее состояние, когда у танка крепкий лоб, но достаточно слабая крыша и задняя часть, как будто не совсем то, что нужно.

— Да, сейчас на передовой проводятся мероприятия по усилению, выстраиванию дополнительных препятствий средствам поражения на танках, и вполне может быть, что это будет как-то трансформироваться, прогрессировать и во что-то изменится, в какой-то другой подход. Но посмотрим, как говорится, есть же другие варианты.

Например, на танках появятся комплексы активной защиты (КАЗ), более изощренные, чем то, что создавалось ранее. Может появиться мобильная какая-то малокалиберная артиллерия для отстрела атакующих дронов, лазерные установки, еще что-то.

Тут вариантов довольно много, все-таки танк — это [все еще] достаточно мощное оружие, при соответствующей защите сверху танки могут применяться очень эффективно.

— На кадрах, которые поступают из зоны боевых действий, все чаще видны легкие автомобили, мотоциклы, пикапы и все реже тяжелая бронированная техника. Это тенденция или локальное явление данной военной кампании?

— Я думаю, что это относится именно к специальной военной операции, к той особенности боевых действий, которая сложилась. Мы исходим из того, что у ВСУ нет резервов, что противник из последних сил ведет оборону. Соответственно, у них малочисленные части, у которых даже, наверное, нет соотношения 1 к 3, оно, может быть, меньше. По уставу советскому 1 к 3 должно было быть соотношение обороняющихся и нападающих.

У нас тоже не густо, скажем так, с личным составом. Допустим, у нас есть 10 мотоциклистов, а у них три или два пехотинца, не очень хорошо мотивированных, которые сидят в блиндаже. Но у них есть 10 FPV-дронов, и наши 10 мотоциклистов уничтожаются на подъезде к тому месту, где они должны спешиться и вступить в боевые действия. Такое возможно.

Иногда, наоборот, они успевают проскочить. И мы, таким образом, в одном месте не можем двигаться, а в другом продвинулись на сколько-то, на километр. И вот так и движется текущая ситуация. Если бы против нас стоял полноценный противник такого уровня, как наши вооруженные силы, конечно, никаких мотоциклов не было бы и до этого, скорее всего, не дошло бы.

Это не новая тенденция, а попытка вести маневренные боевые действия в текущей ситуации. В той ситуации, которая сложилась в зоне проведения специальной военной операции на данный момент.

«Боевые действия на земле подлежат определенным расчетам, прикидкам. Там, конечно, играет роль какая-то случайность, случайное совпадение, случайная удача, но она всегда играет определенную роль. Но базовое — изначально это наука» Фото: © Сергей Бобылев, РИА «Новости»

«Если действовать по науке, то можно побеждать»

— А почему противник не пытается как-то маневрировать, не старается, скажем, справлять линию фронта, спрямлять, учитывая, что у него недостаток личного состава?

— Это, вероятно, политически важная задача — оставить максимум территории за собой. Но они все равно отступают, где присутствует наше превосходство, тем самым пытаются выпрямлять линию фронта. Все, что мы видим в последний год, может, уже полтора, — это оно и есть. Если бы у них были ресурсы, то ситуация была бы, вероятно, хуже. Для нас.

— Общефилософский вопрос: насколько искусство войны — это искусство, а не наука или это скорее наука, не искусство?

— Наука в любом случае. Боевые действия на земле подлежат определенным расчетам, прикидкам. Там, конечно, играет роль какая-то случайность, случайное совпадение, случайная удача, но она всегда играет определенную роль. Но базовое — изначально это наука.

Если действовать по науке, то можно побеждать. И собственно, думаю, что военные именно так выстраивают свою деятельность, военную, боевую. Насколько это получается, другой вопрос. Не уверен, что у нас все шибко по науке делается. Это вообще невероятно, что в России что-то делалось абсолютно по науке. Не верю в такие чудеса. Но должно быть по науке.

— В 2024 году Киев поменял главкома, сменил Валерия Залужного на Александра Сырского. На ваш взгляд, по прошествии времени какой из них более успешный, более ловкий?

— На самом деле это сложный вопрос, потому что и недостатки, и достоинства есть и у того, и у другого. На счету Залужного был провал контрнаступления ВСУ в 2023-м. На счету Сырского все, что происходит последние полтора года. Говорить о каких-то успехах, которые есть сейчас, нельзя. Сырскому можно поставить в условную заслугу операцию в Курской области, но она прекратилась, была разгромлена. И соответственно, тут вопрос: это считать поражением или заслугой? Так что все не так просто.