Альберт Суяргулов: «Может сложиться впечатление, что я целенаправленно кого-то «выцеливаю». Это не так»

Фигура нового прокурора Альберта Суяргулова казалась для Татарстана загадкой — приехал с берегов Невы, карьеру провел исключительно в вертикальных перемещениях наверх. В общем-то и все, что было в его публичной биографии. Но почти за два года Суяргулов раскрыл себя работой Фото: Сергей Елагин

О чем это интервью

29 сентября 2023 года президент РФ Владимир Путин назначил новым прокурором Татарстана Альберта Суяргулова. Назначение увенчало перезапуск всей силовой верхушки Татарстана — за несколько лет в руководстве главных ведомств не осталось выходцев из самой республики.

Фигура Суяргулова тогда казалась для РТ загадкой — приехал с берегов Невы, окончил сначала военный вуз, карьеру провел исключительно в вертикальных перемещениях наверх. В общем-то и все, что было в его публичной биографии. В какой-то мере его личность загадочна и сейчас.

Но почти за два года Суяргулов раскрыл себя работой. При нем в СИЗО оказалось сразу трое районных глав — действующий и двое бывших, невиданный случай. Совершенно иной размах приобрел институт антикоррупционных исков: сомнительное имущество теперь забирают не только у рядовых служащих, но и у первых лиц — ректора КНИТУ-КАИ Тимура Алибаева, главы Бугульмы Линара Закирова.

Наши многочисленные источники в силовых структурах не раз отмечали: все громкие расследования он держит на личном контроле. Степень его погружения в дела феноменальна.

При этом Суяргулов, в отличие от многих коллег, в том числе гражданских, всегда был невероятно открыт. Пресса допущена на приемы, где к прокурору РТ записывались предприниматели. Альберт Закиевич ходит на пресс-конференции, и кажется, что генерала ни капли не волнует, что коллеги за столом — простые полковники из других ведомств. Он четко понимает, насколько важно объяснить обществу логику своих действий и послать необходимые сигналы.

При этом Суяргулов еще не давал интервью, если не считать беседы с ведомственным журналом. Мы несколько месяцев вели переговоры о возможной беседе, и, наконец, Альберт Закиевич согласился, причем выбрал необычную на первый взгляд площадку — Национальную библиотеку. Но это не случайность: оказалось, Суяргулов с определенной периодичностью собирает здесь молодых сотрудников прокуратуры (в основном тех, кто служит менее трех лет), чтобы в атмосфере знаний и культуры вдохновить их на служение обществу и саморазвитие.

Хотя у прокурора РТ невероятно плотный график, мы беседовали более двух часов и все равно успели задать не все вопросы, но все же получили много крайне интересных и принципиальных ответов.

Из этого интервью вы, например, узнаете:

• почему поменялись прокуроры ключевых городов и есть ли у Суяргулова любимчики среди подчиненных;
• к запретам каких концертов приложил руку прокурор РТ;
• как готовят молодых прокуроров и для чего нужны поездки на КАМАЗ, в подвалы домов и на КФХ;
• есть ли войны между силовиками в Татарстане и кто координирует правоохранительный блок;
• о ключевой задаче в борьбе с коррупцией, есть ли по ней «план»;
• о баталиях по делу Сергея Миронова и его «окружении», которое может стать «предметом дальнейшей работы» прокуратуры;
• о том, чем Алексей Семин вызвал уважение у прокурора республики;
• как Альберт Закиевич проводил «эксперимент» после смерти полковника Минабутдинова в СИЗО;
• о «пределах допустимого» для прокурора в РТ.

Альберт Суяргулов: «Вклад прокуратуры республики в общее дело — состояние законности в стране — достаточно весомый и серьезный. Я в этом не сомневаюсь и уверен, что мои ребята на высокопрофессиональном уровне данную работу делают» Фото: Сергей Елагин

О комментариях в интернете и личных приемах граждан

— Альберт Закиевич, мы долго обсуждали вопросы, которые хотим задать вам, и решили вначале обратиться к нашим текстам, точнее, к комментариям под ними. Процитируем: «Молодец, прокурор! Даешь первый в России регион без коррупции». Следующий комментарий: «Наконец-то услышал то, что давно должен был сказать прокурор Республики Татарстан. Уважение и поддержка Альберту Закиевичу». Еще один: «Молодец, прокурор! Нет для него неприкасаемых авторитетов, все должны жить по закону, будь ты дворником или очень „удащливым“». Десятки подобных комментариев, причем пишут это реальные люди, наша целевая аудитория.

— Я тоже отслеживаю ваши комментарии, что люди пишут. Вы забыли самые главные: «Что же происходит в нашей республике, если человеком года признается прокурор?!»

Время «суровых и доходчивых»: Альберт Суяргулов – человек года в Татарстане

— В связи с этим два вопроса. Первый: вы народную поддержку чувствуете? И второй, как вы уже сами спросили: что происходит-то в республике?

— Для меня, в принципе, Татарстан уже родной регион, за два года я себя чувствую здесь прекрасно. Я болею душой за РТ, за то, что здесь происходит. И если есть возможность в стране где-то продемонстрировать свою республику, я всегда этим пользуюсь.

Республика — субъект Российской Федерации, поэтому здесь отражаются ровно те же самые процессы, что происходят и по всей стране. Нельзя сказать, что у нас что-то хуже, что-то лучше. «Средняя температура по больнице» одинаковая, проблемы всей страны актуальны для Татарстана.

Да, мы можем говорить, что РТ занимает 6-е место в стране по экономике, а по производству молока, например, на 1-м месте, по производству свинины — 1-е место, по зерновым — 4–5-е место, по валовому региональному продукту — 5–6-е место. Эти положительные экономические реалии влияют в лучшую сторону на жизнь республики, на жизнь людей, на жизнь бизнеса, в целом на конъюнктуру. С этой стороны мне полегче работать, чем моим коллегам в других регионах. Социальные проблемы у них такие же, а решать их сложнее. Это первое.

Второй момент: в Татарстане сильная политическая элита, причем она и в рамках Российской Федерации достаточно сильна. Мы с вами видим, что РТ — по крайней мере, я за два года в этом убедился — имеет мощную международную повестку. И Рустам Нургалиевич лично, и в какой-то мере мэр Казани активно занимаются международной деятельностью. Это говорит об определенных успехах и о силе республики. И это также значительно облегчает работу прокурора.

Вместе с тем есть оборотная сторона медали: с прокуратуры республики и спрос гораздо выше. То, что можно простить субъектам, где более слабые позиции в экономике, политике, непростительно для нас. И соответственно, любые социальные проблемы, которые случаются в Татарстане, требуют, конечно же, от меня, от моих коллег кратно лучших результатов, кратно более эффективной работы. И мы просто не имеем права ссылаться на какие-то проблемы, связанные с экономикой или непониманием власти. Соответственно, с нас так и спрашивает генеральный прокурор. Это если говорить в целом, описывая, в каких условиях работает прокуратура РТ.

Что касается вопросов, связанных с доверием населения, мне сложно оценить, потому что наряду с этими комментариями есть и ряд негативных, начиная от того, что, мол, прокурор позер, ходит, изображает из себя, толку никакого, заканчивая откровенно гневными комментариями: «Обращаемся неоднократно в прокуратуру, толку никакого нет».

Я к этому отношусь абсолютно спокойно. Второе: я же прокурор, мои подчиненные тоже прокуроры, и мы руководствуемся исключительно законом. А зачастую те, кто пишет данные комментарии, — это люди, которые либо неверно толкуют законодательство, либо попадают в лапы, скажем так, не слишком компетентных юристов, которые сосут из них деньги и продолжают вводить людей в заблуждение.

Как правило, если люди уже доходят до меня, на прием, по моему поручению мы проверяем все аспекты этой проблематики и, если есть возможность помочь человеку, конечно же, данную проблему решаем. Но бывают в жизни такие ситуации (они не массовые, но случаются), что, когда уже проверены абсолютно все доводы этого гражданина, есть судебная практика, которая уже не в его пользу сложилась, и вступившие в законную силу решения. И здесь физически человеку просто нечем помочь. Но у него есть идея определенная, что его права нарушены, он продолжает ее отстаивать. Это его право, здесь нельзя его критиковать. Человек имеет право обращаться в органы государственной власти, в органы прокуратуры, он, собственно, это и делает. Еще раз повторюсь: с такими ситуациями мы тоже сталкиваемся. Поэтому говорить о какой-то однозначной поддержке прокуроров со стороны населения, на мой взгляд, очень рано, потому что еще очень много предстоит сделать.

Есть очень много результатов работы прокуроров, которые не освещаются в публичной плоскости. Это такие чувствительные темы, которые мы сейчас не освещаем в силу специфики, складывающейся ситуации и прочих моментов. Но вклад прокуратуры республики в общее дело — состояние законности в стране — достаточно весомый и серьезный. Я в этом не сомневаюсь и уверен, что мои ребята на высокопрофессиональном уровне данную работу делают.

«На сегодня я уже провел столько приемов, как в 2024-м практически за год. Я еще наращиваю эту работу и от своих подчиненных прокуроров тоже требую, чтобы они не сидели в кабинетах, чтобы выезжали в сельские поселения, ходили по улицам, дворам, заходили в детские сады, школы и своими глазами проверяли» Фото: epp.genproc.gov.ru

— До прокурора республики тяжело добраться? Расскажите технологию того, как к вам попасть.

— В прокуратуре существует определенная система. Есть первичные жалобы, которые не требуют моего приема, они должны разрешаться на уровне прокурора района. Если человек получает ответ от прокурора района и не удовлетворен им, естественно, дальше идет обжалование по вертикали, уже конечным звеном являюсь я.

Но зачастую, когда выезжаю в районы, я, в принципе, эту систему не «выдерживаю»: мы принимаем абсолютно всех, кто записывается. Даже больше вам скажу: бывает, что мы приезжаем, на прием записались 25 человек, а в процессе приема приходят еще 5–6 человек, потому что информация о том, что приехал прокурор, распространяется по сарафанному радио по населенному пункту. Поэтому мы всегда сидим до последнего человека, принимаем абсолютно всех. Бывает, что люди забегают даже без написанных жалоб, объясняют ситуацию на словах и уже потом пишут жалобу, которую мы берем на контроль.

В Казани у меня прием каждый вторник с 16:00 до 18:00, но, пока теплая погода, я стараюсь как можно больше объехать районов: в этот вторник мы были в Новошешминске, Базарных Матаках, в прошлый вторник — в Апастово и Старом Дрожжаном, на следующей неделе поедем в Актаныш. Соответственно, чтобы люди, которые здесь хотят попасть на прием, не страдали, мы для них делаем прием в среду. В эту среду, допустим, я проводил прием для жителей Казани. Поэтому считаю, что я доступен, открыт для общения. Бывают в жизни ситуации, что я иду на обед, ко мне подходят люди, узнают, просят принять. Бывает, в торговых центрах подходят: «Альберт Закиевич, не могу к вам на прием попасть». Я всегда открыт, ни от кого не отмахиваюсь.

На сегодня я уже провел столько приемов, как в 2024-м практически за год. Я еще наращиваю эту работу и от своих подчиненных прокуроров тоже требую, чтобы они не сидели в кабинетах, чтобы выезжали в сельские поселения, ходили по улицам, дворам, заходили в детские сады, школы и своими глазами проверяли.

И собственным примером я тоже это показываю: если еду в какой-то район, зайду, например, в больницу негласно, без предупреждения. Беру главу района, еду в больницу, надеваю на себя халат и иду по палатам. Я не хожу по маршрутам, по которым меня ведут, как теленка на привязи. Я сам понимаю, куда в больнице надо посмотреть и где там наибольшие проблемы можно увидеть. Общаюсь с людьми, которые в медучреждении лежат на больничных койках, по качеству еды, качеству лечения, иной проблематике, которая, может быть, есть в их жизни. Не потому, что, как пишут некоторые ребята, «позер», а для того, чтобы мне самому понимать, что там происходит. Чтобы прокурора своего за ухо взять и сказать: «А ты почему здесь не был? Почему я приехал и здесь это происходит, почему до меня этого не сделано?»

Ездим в детские дома регулярно, особенно там, где, по моей информации, имеется какая-то наиболее сложная ситуация, узнаем, чем можно помочь. Прокуратура занимается в том числе и вопросами помощи этим деткам, и деньги мы собираем, и какие-то необходимые вещи покупаем. Опять же мы это все не выпячиваем, нигде не показываем, потому что добро надо делать тихо, не бахвалиться этим.

— Раз через вас идет огромный поток этих житейских проблем, проблем бизнеса, вы все равно их боль чувствуете. Неслучайно же именно к вам обращаются, значит, они на других уровнях не получили поддержку. Исходя из этого, такой несколько философский, но очень практичный вопрос: закон в Республике Татарстан и в целом в России все-таки действует? Или мы больше живем пока по понятиям и, чтобы закон как-то начал действовать, нужно прямо вмешательство лично прокурора республики, Генпрокуратуры и так далее? Ваше ощущение какое? Понятно, что, исходя из должности, вы по-другому должны сказать, тем не менее...

— У нас открытый диалог, я говорю то, что думаю. Это знает и вся власть в республике. Что касается закона и понятий: безусловно, в Татарстане верховенство закона есть, оно неоспоримо. Но мы с вами прекрасно понимаем, что правоприменение может хромать. И зачастую оно хромает по разным причинам: где-то неопытные исполнители, которые пришли недавно в органы власти, где-то уже профессионально деформированные чиновники, которые немного подзабыли, где они и что должны делать. Поэтому и возникают некоторые проблемы, которые связаны с неисполнением законов. Другое дело, что мы не должны на это закрывать глаза. В первую очередь должен достаточно эффективно работать ведомственный контроль, не должны в принципе доходить до прокурора проблемы. Если человека нижестоящий чиновник не удовлетворил, то данным вопросом должен заняться его руководитель и разрешить эту проблему.

— Суды есть, в конце концов, хотя и там не всегда добьешься правды.

— Суды — это уже пик и, наверное, самая крайняя мера. Я все-таки считаю, что суды должны более рационально использоваться в нашей ситуации. Большинство проблем ведь должно и может решаться на уровне органов власти. У нас практически во всех направлениях деятельности исполнительной власти есть контрольно-надзорные органы. Если идет нарушение в управляющей компании по линии пожарной безопасности — например, отсутствует система сигнализации в подъезде, то это вопросы МЧС. Человек не должен бежать в суд, он должен прийти в МЧС, а ведомство должно решить данную проблему, у последнего для этого есть все возможности — и правовые в том числе. Это не задача человека — бежать и жаловаться, что он может в какой-то момент просто банально задохнуться, потому что на первом этаже случится пожар, а система сигнализации не сработает, они в это время будут спать.

Роспотребнадзор, Ростехнадзор, иные органы — практически во всех областях жизнедеятельности людей есть контрольно-надзорные органы, которые уполномочены на решение этих проблем. А прокуратура и судебная власть уже последняя инстанция: когда эти органы бездействуют и не решают проблему, человек просто не знает, как ее решить, тогда он уже приходит в прокуратуру.

И зачастую ситуация так и складывается, то есть люди приходят и говорят: мол, туда обратился — отписки, сюда обратился — отписки, пришел к руководителю, меня не приняли, даже на порог не пустили. А почему не приняли? «Потому что задаю неудобные вопросы». И уже вынужденно приносит пачку ответов, отписок, вынужденно приходит в прокуратуру.

Проблема в том, что зачастую уходит очень много времени на это у людей. Уходят сроки исковой давности, утрачиваются какие-то доказательства и прочие моменты. И в итоге прокурор сталкивается со сложной ситуацией: приходится всю историю вопроса разматывать. Было бы хорошо, если бы мы бы в итоге еще и чиновников нерадивых наказали, но уходят сроки их привлечения к административной ответственности за нарушение законодательства о сроках рассмотрения обращений граждан, уходят сроки дисциплинарной ответственности, предусмотренной Трудовым кодексом, потому что человек уже два-три года ходил, устал и пришел к нам. Это, конечно же, раздражает людей, злит их.

В целом если бы каждый на своем месте эффективно выполнял свою работу и поставленные перед ним задачи, то, в принципе, работы у прокуроров было бы гораздо меньше. Основной массив работы прокурора сейчас — это деятельность, связанная с рассмотрением обращений граждан. Трудоемкий процесс.

— Сколько в месяц обращений бывает по республике?

— По прошлому году более 110 тысяч обращений по РТ рассмотрели.

— Сколько человек их читает? Отдел наверняка небольшой.

— Вся прокуратура республики — 664 человека вместе со мной, со всеми руководителями. Вы правильно говорите, колоссальный объем обращений приходит. Зачастую многие эти обращения достаточно легко и быстро решаются при надлежащем подходе. Практически 40 процентов обращений были удовлетворены, то есть подтвердились фактами нарушения их прав.

— А остальные? Значит, на самом деле, объективно, нет там нарушений?

— Остальные могут быть связаны не с нашей компетенцией. Допустим, по линии СВО идут обращения — это касается военной прокуратуры, и мы здесь во взаимодействии с военной прокуратурой работаем, с министерством обороны, чтобы данную проблему решить. Бывают обращения, которые не требуют актов реагирования, достаточно просто разъяснить гражданам положения действующего законодательства — и люди уже по намеченной дороге должны пройти этот путь и решить вопрос.

Но сам факт того, что практически 40 процентов обращений удовлетворены, — это тоже тревожный звонок. То есть практически без малого каждое второе обращение удовлетворяется. Это говорит о том, что есть проблемы, их не надо утаивать, замалчивать. Проблема есть, соответственно, ее нужно решать. А вот каким образом — это вопрос. На мой взгляд, проблему надо решать только комплексно и во взаимодействии. Я один не решу проблему, я один не заставлю работать власть, до тех пор пока этим не будут заниматься руководители. Пока они не начнут заниматься у себя внутренним аудитом, изучать, как у них рассматриваются обращения граждан, какие решения принимают их подчиненные, сколько их ответов обжаловано в органы суда, сколько бездействий чиновниковсуд признал незаконными.

Об эффективности органов власти, руководителей, я считаю, можно судить по качеству рассмотрения обращений граждан. Оцените, сколько поступило, сколько проблем решено, сколько в суде обжаловано и сколько случаев, когда бездействие признано судом незаконным, вы поймете, насколько эффективно работает данный орган. Это такая лакмусовая бумажка, которая позволит нам с вами дать оценку доверия граждан, уровня уважения граждан к власти. На мой взгляд, это нужно делать регулярно.

«Задача была дать людям возможность работать без ограничений, без утайки, почувствовать, что они занимаются важной социальной миссией, нужной деятельностью для Татарстана, для людей, почувствовать, что в этом мире все возможно, что, если есть нарушенная справедливость, ее всегда возможно восстановить» Фото: Сергей Елагин

О подготовке кадров (поездки в села, в подвалы, на КАМАЗ) и патриотическом воспитании

— Вы уже почти два года в Татарстане работаете прокурором республики, главным человеком. Что за это время, как вы считаете, удалось решить? Какие приоритеты были? Какие главные ваши достижения, вашего ведомства вы бы для себя отметили?

— Давайте начнем с того, что прокурор республики — это всего лишь человек конкретный. И я без своего коллектива, собственно, ничего не представлял. Потому, наверное, самое главное мое достижение — это мой коллектив, прокуратура. Я не говорю, что он был до меня какой-то плохой. До меня он был другой. Потому что у Илдуса Саидовича [Нафикова] свой стиль управления, своя стратегия, направление движения, у меня, соответственно, свои направления.

Моя задача была дать людям возможность работать без ограничений, без утайки, почувствовать, что они занимаются важной социальной миссией, нужной деятельностью для Татарстана, для людей, почувствовать, что в этом мире все возможно, что, если есть нарушенная справедливость, ее всегда возможно восстановить.

Наверное, это самое главное. То, что у меня есть коллектив, который мне доверяет и в который я верю. И в принципе, это основная задача вообще на пятилетку — формировать коллектив высокопрофессиональных прокуроров.

— Вы за это время осознанно поменяли всех прокуроров ключевых городов?

— Осознанно я поменял единицы прокуроров, это в основном первые мои кадровые решения, потому что объективно даже без увеличительного стекла было понятно, что люди немного не справляются с моим темпом работы и с моими требованиями. Остальные прокуроры в основной своей массе уходят в связи с достижением предельного возраста. И не потому, что у нас какие-то трения есть.

Поверьте мне, у меня вопросы есть к любому прокурору. И нет у меня среди прокуроров любимчиков, которых я глажу по голове. Получают абсолютно все одинаково, критика всегда базируется на конкретных результатах деятельности, нехватке этих результатов либо слабости результата.

Поэтому все остальные прокуроры уходили в основной своей массе по собственной инициативе. И связано это, скорее всего, с тем, что у них предельный возраст, люди не успевают работать в том темпе и в том ритме, которых требует генеральный прокурор. Я от себя ничего не придумываю, ничего от них сверхъестественного не требую, более того, я требую только то, что делаю сам. И не требую того, чего сам не делаю.

Ставка на молодых ребят. Да, они еще молоды, где-то не хватает у них опыта профессионального, но я вижу в них главное качество — это желание показать результат и желание работать на людей. Для меня это самое главное. Потому кого-то я с бо́льшим кредитом доверия назначаю, в ком-то я уверен, что он уже сейчас начнет работать.

Для того чтобы иначе работать, я формирую достаточно серьезную систему подготовки. Я их вожу по всей республике. Они у меня на КАМАЗе, допустим, начиная от куска металла, всю производственную ленту прошли. Для чего я это делаю? Чтобы они понимали, что такое человек труда, что такое 8 часов смену стоять в грохоте, в этом масле, что такое цена секундного промедления, когда ты можешь без пальца остаться, условно говоря.

Потом мы их отдельно отвозили на объект жилищно-коммунального хозяйства, они реально смотрели в подвалах, что такое прямая и обратная система подачи воды, что такое гигакалории и так далее, для того чтобы люди понимали, что такое система ЖКХ, потому что, когда приходят жалобы, ты совсем по-другому начинаешь на это смотреть.

Мы их в Национальной библиотеке регулярно собираем. Потому что я хочу им показать, что современный конкурент прокурору — это тот, кто все время учится. Как только ты решаешь, что все в этом мире знаешь, — все, считай, что ты начинаешь отставать от своих коллег, которые бегут вместе с тобой, и от общества.

— И от «клиентов» своих, условно говоря.

— В первую очередь. Вы правильно подметили, что прокурор должен быть конкурентоспособным в первую очередь в отношении своего противника. В нахождении здесь, в библиотеке, две цели. В первую очередь мои ребята должны погружаться в мир знаний, а книги — основной источник знаний. А второе — это, конечно, я очень люблю это место, для того чтобы популяризировать его.

Мы ребят сейчас даже вывозим и на крестьянское фермерское хозяйство. Одна половина полдня будет заниматься исследованиями сельхозугодий и посевных. Вторая половина станет смотреть животноводческие комплексы. Потом они поменяются. То есть люди должны понимать, чем живет народ. Большинство ребят, к сожалению, приходят из городских и мало ориентируются в вопросах села.

Как бы мы сейчас ни двигались путем механизации и роботизации, вытесняя села от данных процессов, но все равно село — это та важная составляющая, без которой нам не прожить. Поэтому, чтобы мои ребята понимали, что такое рабочий у станка, что такое работа на пашне, что такое на животноводческом комплексе работать, я делаю так, чтобы они туда ездили. И я глубоко убежден, что пройдет 3−5 лет, они после меня будут делать то же самое, обучать своих ребят этому же. Без понимания данных процессов сложно быть настоящим прокурором. Не то что сложно, а невозможно, пока ты через голову и сердце не пропустил эту жизнь.

— Что прокурор не только по высоким кабинетам должен ходить, или в суды, условно говоря, или в коридоры власти, а должен понимать, как устроена реальность.

— Мы, прокуроры, для людей. Это не люди для нас, не государство для нас, а мы для людей здесь находимся. И это не какие-то высокопарные слова. И потому, чтобы лучше понимать людей, лучше понимать их боль, с которой к тебе приходят, ты должен знать, как эти люди живут. У нас здесь бывает же, что раз в год на две недели выключают горячую воду. Мы все начали бойлеры ставить. А вот уберите бойлер, поживите две недели без горячей воды. У людей в деревнях нет бойлеров, условно говоря, раз в неделю баня. И когда раз в неделю ходят в баню, они чувствуют прелесть этой жизни. К сожалению, понимаете, нам на голову не капает, вода горячая есть, холодная есть, телевизор, интернет, все есть, мы изнежены, избалованы достатком, комфортом.

Хотя бы просто на неделю, на две выедете в село, посмотрите, где умывальник, где выгребная яма во дворе, пройдитесь по огороду, колорадского жука пособирайте в позе бегущего египтянина. Воду из колодца попробуй ведром зачерпнуть — ведро кидаешь, оно не тонет. Помните эту ситуацию? Ты начинаешь эту цепь туда-сюда болтать, чтобы зачерпнуть, а современный человек подходит к колодцу и смотрит. Как к дисковому телефону подходит, начинает этот кружок тыкать. «А что, — говорит, — кнопки не нажимаются?» Современный человек на это похож. Такое, к сожалению, с одной стороны, хорошо, с другой — плохо. Для прокурора это неприемлемо. Он должен знать все стороны жизни: и деревенскую, и рабочего человека, и вузовского, и интеллигента, и кого угодно.

— Вы действительно так считаете?

— Это моя жизненная позиция.

— По вашим поступкам видно, что это искренне. Но в общественном мнении сложился образ и в целом власти, и силовиков, и прокуроров, что они страшно далеки от народа, живут на другой планете. Не будет ли диссонанса вас, вашей команды, ведь система-то другая. Или вас «снесут», или все-таки весна наступает в России?

— Когда я сюда приехал, это для меня была новая республика, мне нужно было для себя понять пределы допустимого. Для меня предел допустимого может установить закон и только один человек — генеральный прокурор. Но за эти два года ни одного предела мне поставлено не было, ни одного одергивания со стороны генерального прокурора, Генеральной прокуратуры в мой адрес не поступило, из чего я делаю вывод, что мы смотрим в одном направлении. То, что меня когда-то может снести система за мою жизненную позицию, не исключаю.

— И вашу команду, и ту же молодежь вашу, к примеру?

— Такое может быть, не исключаю абсолютно, но, по крайней мере, буду со спокойной совестью говорить, что все, что от меня зависело, я сделал, но уверен почему-то, что этого не случится. Я понимаю, о чем вы говорите, по поводу оторвавшихся от земли отдельных личностей. Действительно, это так и есть.

Я рад, что сейчас ситуация меняется, во-первых, ментально. Мы наконец-таки вдруг осознали, что мы великий народ и великое государство. И теперь не стыдно говорить о том, что мы из России. Не стыдно говорить о том, что у нас есть своя позиция, основанная на истории. И мы от этой позиции ни на шаг, ни на миллиметр не отступимся. Рад, что данная ситуация выявила в нашем обществе предателей, не побоюсь этого слова…

— …которые сбежали из страны массово.

— Есть те, которые сбежали из страны. Мы тоже об этом знаем. Самое главное, что мы теперь их знаем всех. И я бы очень хотел, чтобы после того, как победим весь противящийся нам мир, основанный на извращенном понимании бытия человеческого, мы не откатились назад в те времена и не простили тех, кто от нас отвернулся в трудную минуту.

А такие попытки есть, вы тоже об этом знаете. Вот, по крайней мере, я учу своих ребят как раз таки тому, чтобы в это время мы, мои ребята, не дрогнули и так же принципиально стояли, как мы это делаем сейчас. Вы знаете, мы, например, снимаем здесь выступления ряда артистов. Тоже это есть.

— По Хакамаде ваша позиция была принципиальная, да?

— По Лолите, по Хакамаде — это моя жизненная, жесткая позиция.

— А по Лолите? Мы просто не в курсе…

— В марте она должна была выступать. Это наша принципиальная позиция. Моя лично как гражданина этой страны, как человека, который уважает свой народ. И я не стану скрывать, что были попытки здесь мне противодействовать, но они не увенчались успехом.

Федеральный центр меня поддерживает, и мы будем дальше в данном направлении работать. Ключевая задача, когда мы победим, — не забыть этого всего и не поддаваться на их уловки, что они якобы исправились и так далее. По крайней мере, их исправление (я допускаю, что они могут исправиться) должно быть видно обществу.

— То есть процесс переоценки ценностей необратим и запущен в России, вы считаете?

— Я в этом уверен. Еще раз повторюсь: это жесткая позиция президента, это жесткая позиция моего руководителя, генерального прокурора. Мы это реализуем в принципе в процессе патриотического воспитания внутри органов прокуратуры. У меня в прокуратуре практикуются и ночные тревоги, сборы, и военная подготовка, медицинская подготовка, обращение с оружием, тактика ведения боя.

В этом году мы делали трехдневный сбор, далее я планирую это сделать в полевых условиях, в лагерях, с палатками, чтобы ночь прожили мои ребята там. Я всем своим ребятам говорю: «Кому кажется, что здесь тяжело вам работать, я готов вам дать отпуск. Отправляйтесь туда, не надо на линию фронта, в тыловой район съездите — и вы поймете, что мы здесь не работаем, а отдыхаем». Я регулярно возвращаю к жизни такими предложениями, поэтому нужно из себя потихонечку выдавливать по капле раба, как говорил один известный человек.

Я уверен, что Россия достаточно долго живет, больше тысячи лет, много испытаний мы уже проходили и все время выстаивали. Почему? Наверное, потому что хороших людей больше у нас в стране, чем мерзавцев. Мерзавцы всегда были, есть и будут, они потому и мерзавцы, что приспособятся под любую ситуацию. Но хороших людей больше, поэтому наша страна жила, живет и назло всем будет жить.

«Огромный объем работы мы проделываем по линии налогового законодательства. А сегодня вы сами прекрасно понимаете, что полноценное поступление налогов — это крайне важная вещь» Фото: epp.genproc.gov.ru

О консолидации правоохранительного блока в Татарстане

— Если подводить итоги за два года, какие еще основные направления можете выделить, где какие-то важные задачи удалось решить?

— Первое — это коллектив прокуратуры. Второе достижение (я не буду себе его приписывать, скажу, что принял участие в этом) — серьезная консолидация правоохранительного блока в республике.

— Разве до этого не было консолидации?

— На сегодня я могу с уверенностью сказать, что есть рабочие вопросы, на которые мы можем иметь разные точки зрения, но в вопросах глобального движения всего правоохранительного блока у нас абсолютно полное понимание. Я говорю о суде, об МВД, о следственном комитете, ФСБ и прокуратуре. Я с гордостью могу сказать, что мои коллеги, руководители этих органов, — профессионалы высочайшего уровня, патриоты, которые нацелены на решение задачи, и они к решению проблем подходят абсолютно так же, как и я.

Неприкасаемых быть не должно. Правила игры должны для всех быть прозрачными и одинаковыми, и все мы должны работать на благо страны и нашего народа. Вот это второе достижение, наше совместное, которым я, в принципе, горжусь.

— В определенных регионах, как мы читали, слышали, бывали войны между силовиками.

— Вы абсолютно правильно говорите, что до меня здесь тоже была определенная консолидация, я не буду ни опровергать, ни подтверждать, потому что не знаю, как было до меня. Я знаю те трудности, с которыми я столкнулся изначально, и то, что мне удалось эти трудности преодолеть. И мы сейчас, еще раз повторюсь, суд, прокуратура, ФСБ, МВД и следственный комитет, работаем единым фронтом. Мы зачастую очень много решений принимаем во благо Татарстана, во благо бюджета РТ. Вы наверняка знаете и огромный объем работы, который мы проделываем по линии налогового законодательства. А сегодня вы сами прекрасно понимаете, что полноценное поступление налогов — это крайне важная вещь.

Проводим большую работу в социальной сфере, те же самые участки для многодетных и так далее — следственный комитет тоже моментально реагирует на все эти вопросы. Я за это им признателен, потому что мы вместе работаем в данных направлениях. С другой стороны, у нас, еще раз повторюсь, нет никакого толкания плечами, локтями и так далее. Слаженная, четкая, консолидированная работа.

Это не говорит о том, что мы работаем против республиканской власти. Я говорю о том, что просто мы консолидированно трудимся по линии обеспечения безопасности и по линии обеспечения высокого уровня законности в Татарстане. Власть в РТ исполнительная, законодательная. Вы знаете, мы каждую субботу собираемся с Рустамом Нургалиевичем, проводим обмен мнениями, то есть идет открытый диалог, никто ничего не скрывает.

Например, на последнем совещании достаточно бурно и горячо мы обсуждали вопросы с предоставлением земельных участков многодетным. Высказывались силовики, высказывался кабмин, высказывался Рустам Нургалиевич. Было принято консолидированное решение, в рамках которого мы все сейчас действуем.

— Какое решение?

— Я пока не буду об этом говорить, потому что его нужно реализовать. Я думаю, вы об этом все узнаете.

— О правоохранительных органах вы сказали, что работаете слаженно, но все-таки, если не секрет, кто вообще «координатор», кто негласный лидер? Это зависит от звания, статуса или чего?

— У каждого органа своя компетенция, поэтому за координацию правоохранительной деятельности отвечаю я, как прокурор республики. Но ни в коем случае никогда не вмешиваюсь в вопросы направления расследования, оперативно-разыскной деятельности. То есть я с позиции закона должен только контролировать, что они делают это в рамках закона. Процессуальные действия должны выполняться в рамках, на основании УПК. Оперативно-разыскные мероприятия проводятся на основании закона об ОРД и так далее. Поэтому в целом я, как прокурор республики, обязан анализировать текущую ситуацию в республике, состояние преступности, уровень преступности, определять проблемные направления и, как координатор — председатель координационного совещания, собирать силовиков и им говорить: «Коллеги, у нас наметилась проблема…»

— То есть и суд, и ФСБ — все собираются?

— Нет, суд не подходит в эту деятельность, потому что судебная система — отдельная ветвь власти. МВД, следственный комитет, ФСБ, Росгвардия, ФСИН, федеральная служба судебных приставов. Это члены координационного совещания при мне, и я перед ними обозначаю проблемы. В рамках координационной деятельности мы должны наметить план, какой орган в каком направлении будет двигаться, как мы эту проблему станем решать. Соответственно, в части координации ответственность на мне, я могу им только как прокурор сказать: «Коллеги, у вас в этом направлении тонко». Допустим, рост ДТП наблюдаем, необходимо этим вопросом заняться. Соответственно, Дамир Растямович в пределах своей компетенции вместе с ГАИ, с органами власти, уполномоченными на содержание дорог, на обеспечение безопасности дорожного движения, данным вопросом должен заниматься.

Надеюсь, Игорь Владимирович Хвостиков, Валерий Андреевич Липский, Дамир Растямович Сатретдинов на меня не обидятся, они постарше меня по возрасту, поэтому я как человек восточный отношусь к ним с уважением как к старшим людям. Но это ни в коем случае не влияет на качество надзорных мероприятий, которые мои коллеги и подчиненные осуществляют в отношении их органов. То есть основано должно быть все на взаимоуважении, культуре и банальном нормальном воспитании от мамы с папой. Вот и все.

«После того как появился у суда руководитель Азат Мансурович Гильмутдинов, мы, все силовики, этому, естественно, рады, потому что появился центр принятия решений, с которым можно заниматься совместной деятельностью, координацией…» Фото: «БИЗНЕС Online»

— А суд как-то вписался в вашу, условно говоря, неформальную и формальную команду? Потому что вы сказали тоже, что с большим взаимопониманием с ним взаимодействуете...

— Я с большим удовлетворением могу это отметить. У суда был достаточно долго, вы знаете, период, когда не имелось руководителя. Обязанности исполнял Эдуард Станиславович Каминский. Профессионал, но он нагрузку нес и по своим делам, и, соответственно, были еще общие дела. Поэтому возникали определенные сложности в деятельности самого суда. Не у меня с судом и не у моих коллег из правоохранительных органов с судом, а внутри суда были просто определенные сложности. После того как появился руководитель Азат Мансурович Гильмутдинов, в принципе, сейчас каждый занимается своим делом. Азат Мансурович в целом определяет направление работы, тактику и стратегию развития Верховного суда. Мы, все силовики, этому, естественно, рады, потому что появился центр принятия решений, с которым можно заниматься совместной деятельностью, координацией и так далее.

Отмечу высокий уровень взаимодействия — что в то время, что сейчас оно на высочайшем уровне. Высокая профессиональная компетенция судей, которые там работают. Несмотря на то что там так же, как и у нас у всех, силовиков, есть кадровые проблемы, удается эту высокую профессиональную планку сохранять. Поэтому, «вписался» суд или не «вписался», я бы не стал говорить, потому что он всегда был рядом с нами, вместе с нами.

— То есть имеете в виду, что нет конфронтации?

— Нет, конфронтации никакой не было и нет. Еще раз повторюсь, для того и существует, и создана система разделения властей, [чтобы] создать систему сдержек и противовесов. Я могу ошибаться, суд может ошибиться, следователь может ошибиться, оперативники могут ошибиться. И поэтому, в принципе, еще раз повторюсь, ключевая задача — не уходить на личности, на эмоции, ни в коем случае нельзя в профессиональной деятельности привносить эту нотку каких-то личных отношений.

— То есть все делаем одно дело, грубо говоря?

— Все делаем одно дело, но мы должны его делать по закону. И не должны по звонку, в угоду личным отношениям как-то попирать закон. Вот это моя принципиальная позиция. Не должно быть такого.

— Если говорить о судах, то оправдательных приговоров практически нет, все-таки они идут в фарватере силовиков. Но, как вы говорите, должен быть некий баланс. В обществе есть ощущение, что — при всем уважении к силовому блоку — все-таки суды почему-то свою позицию не занимают в большинстве дел.

— Я здесь с вами не соглашусь. Объясню почему. Недавно суд закончил слушать дело «Перваков». До этого два раза коллегия присяжных распускалась, был оправдательный [приговор]. Разве мы можем здесь сказать, что суд идет на поводу у нас?

— Но там же присяжные, а не судьи решали.

— Но суд присяжных же в любом случае — это часть суда. Допустим, по Мусину на днях в Верховном суде обжаловали: районный суд с нами не согласился, считает, что Мусин не может отбывать наказание. Поэтому говорить о том, что суд идет в русле силовиков, неправильно. Речь идет о том, что правоохранительная система стала работать намного эффективнее, качественнее. Я глубоко убежден, что, если судья будет видеть перед собой дело, которое, по-русски говоря, белыми нитками сшито (а такие факты тоже есть), он захлопнет и вернет. И таких фактов тоже много.

— На следствии?

— Конечно. Я бы здесь говорил не о том, что суд поддается нам. Просто кратно выросло качество направляемых в суд документов, материалов и, соответственно, той доказательной базы, которая собирается. У нас в этом году в Приволжском районе два раза отпускали из-под стражи, пока мы обжаловали все это дело до кассации, пока это все отменили, преступники успели сбежать за границу. У нас и такие факты есть. Поэтому здесь я с вами не соглашусь.

— Вашу позицию просто хотелось услышать.

— Она заключается в том, что у нас очень сильные судьи. И этих судей просто так не проведешь. И они зачастую принимают очень жесткую позицию относительно нас. И мы, соответственно, этой позиции подчиняемся, направляем дела на дополнительное расследование. Где-то потом следствие с нашего согласия может само прекращать эти дела, потому что мы соглашаемся с судом.

«В марте 2024 года ко мне на прием пришли как раз обманутые ижээсники. Была проведена проверка работниками прокуратуры, возбуждено три уголовных дела и начато расследование. Мы на этом не остановились…» Фото: «БИЗНЕС Online»

О деле ИЖС

— В начале беседы мы говорили об обращениях граждан. Но помним такой случай, когда вся система получила сигналы о проблеме, которая касается сотен, а по большому счету тысяч людей по всей стране, в том числе и в нашей республике.

В декабре мы задали Владимиру Владимировичу Путину вопрос о проблеме с ижээсниками. Массово, конвейерным способом выдавались государственные деньги по льготной ипотеке, банки, возможно, оказались тоже заинтересованы, им это было выгодно. Этим воспользовались мошеннические структуры — может, и не мошеннические, может, некоторые просто не справились, тем не менее в Татарстане сотни, а по России тысячи людей остались без жилья, на съемных квартирах. У всех разные ситуации. К нам в редакцию приходили люди, говорили, что есть семьи, которые на грани суицида. Владимир Владимирович узнал, дал поручение. Иреку Файзуллину мы передали письма, которые получили со всей России. Госдума этим занялась, Илья Вольфсон написал Эльвире Набиуллиной, которая какие-то промежуточные решения приняла. Прокурор республики в вашем лице создал комиссию, благодаря вам МВД заработало, произошли аресты. После вопроса Путину прошло фактически 9 месяцев, но ситуация, на самом деле, кардинально не изменилась: принципиально ни на уровне страны, ни на уровне РТ решение не найдено. Ситуация сложная, для людей это трагедия. Есть такая позиция: это ваша проблема, решайте ее как хотите, вы же сами брали кредиты, государственные деньги потрачены. Такая же ситуация была раньше с квартирами, с дольщиками, но государство вмешалось и приняло решение. Вроде бы до главного человека в стране дошло — и «машина» должна была заработать, но настолько со скрипом она идет, мы не видим органа и субъекта, который данную проблему способен решить. Как бы вы такое прокомментировали? Насколько мы знаем, вы глубоко вовлечены в это дело.

— Проблема в поле моего зрения попала намного раньше, в марте 2024 года, ко мне на прием пришли как раз обманутые ижээсники. Я их принял, была жалоба на то, что в МВД республики длительное время не возбуждается уголовное дело. Была проведена проверка работниками прокуратуры, возбуждено три уголовных дела, начато расследование. Действительно, факт длительного невозбуждения уголовного дела подтвердился, была такая проблематика. Мы на этом не остановились.

Мною дана команда провести проверки во всех подразделениях МВД республики на предмет выявления аналогичных ситуаций. Спустя месяц, в апреле, по нашему поручению МВД возбуждает еще одно уголовное дело в отношении еще одной организации. На сегодня в результате совместной работы — не буду перетягивать одеяло на себя, потому что надо отдать должное и министру внутренних дел, который этой проблематикой занимается тоже лично, по его поручению тоже проводились внутренние аудиты — у нас возбуждено 8 уголовных дел по Татарстану, по разным преступным группам. Всего, последняя цифра, которая у меня была, более 200 потерпевших у нас по республике, сумма ущерба — более 600 миллионов рублей.

Все уголовные дела я заслушиваю раз в две недели, знаю ход действий абсолютно по каждому, знаю, какие банки предоставляли кредиты — немного есть в ВТБ, немного в Альфа-Банке, основной массив — это Сбербанк. Очень часто мне приходилось подключаться с требованием взять под стражу соответствующих лиц, потому что несколько гуманно с ними обходились, оставляли их на «подписке», на домашнем аресте. Моя жесткая позиция, что они должны находиться в изоляторе, и спасибо следователям и судебной системе, что они слышат меня в этой части, практически по всем уголовным делам у нас преступники находятся под стражей. По некоторым уголовным делам, которые позже уже возбуждались, преступники, уже понимая, что произошло с предыдущими, сами, не дожидаясь, закрывают вопросы, связанные с дольщиками, — либо деньги им возвращают, либо иные какие-то уступки делают, идут на какие-то мировые моменты. Но основные костяки, преступные группы, находятся под стражей.

Второе, что в обязательном порядке я держу на контроле, — чтобы оперативные подразделения и следователи проводили все мыслимые и немыслимые мероприятия по выявлению имущества этих людей. Потому что самое главное для меня — это не обвинительный приговор и отправление их в пенитенциарные места. Для меня главное, чтобы по результатам уголовного дела мы могли возместить деньги потерпевшим.

«Никто не собирался строить»: на рынке ИЖС Татарстана возникли обманутые «дольщики»

— А сколько уже удалось найти?

— Где-то порядка 70–80 процентов имущества мы находим, чтобы погасить ущерб. По ряду уголовных дел у нас есть за 100 процентов, просто там еще не успели набраться такого размаха и обмануть людей, поэтому того имущества, что мы арестовали, достаточно много.

Что в данной ситуации удручает, так это то, что преступники в основной своей массе этими деньгами даже не смогли правильно распорядиться. Просто красиво жили, летали самолетами, дорогие машины с собой возили и прочие моменты. Поражает глупость преступников. В любом случае мы, я вас уверяю, не стоим на месте, и уже два уголовных дела — самых больших — находятся в высокой степени готовности к направлению в суд.

Мы продолжаем работу по близкому окружению этих людей, выявлению их друзей, родственников, которые, возможно, связаны так или иначе с легализацией данных денег путем приобретения на них каких-то активов. Потому у меня есть надежда, что мы сможем эту ситуацию с возмещением ущерба максимально решить.

Что касается работы органов власти, данной проблемой Рустам Нургалиевич занимается лично, я неоднократно с ним на эту тему разговаривал. Сказать, что он вовлечен, значит, ничего не сказать. Он реально ею занимается. Прорабатываются различные механизмы. Была попытка пойти по старой схеме соципотеки, но она сложна тем, что, вы же понимаете, есть долговые обязательства перед банком. Мы должны понимать, что Рустам Нургалиевич и кабинет министров — это не частная контора, соответственно, чтобы взять копейку из бюджетных денег, тоже нужно достаточно серьезную юридическую работу провести. Но я уверен, что власть в этой части не бросит людей.

Третий момент. В прошлый раз, когда мы встречались с шеф-редакторами, я говорил, что Татарстан за счет того, что он очень экономически продвинутый регион, — сладкое место для различного рода финансовых мошенников. Мы с вами до этого неоднократно наблюдали и различные кооперативы, и финансовые пирамиды, и Татфондбанк, и все остальное. В РТ серьезно работают люди, которые придумывают различные финансовые схемы, пользуясь такими ситуациями.

Я думаю, здесь они сыграли на человеческих слабостях. У кого-то есть страх, у кого-то жадность. Например, люди скопили какое-то количество денег, им комфортнее жить в своем доме — и тут они движимы чувством страха, что им нужно свое гнездо. Но есть те, кто движим чувством жадности. У нас в рамках уголовного дела есть семьи, которые на пять членов семей взяли пять кредитов и пять домов. Естественно, здесь говорить о какой-то потребности и жизненной важности не приходится, налицо коммерческая деятельность этих людей. Соответственно, как любая предпринимательская деятельность, которая ведется на свой риск, и люди должны были оценить эти риски.

При мне существует рабочая группа, Илья Вольфсон, вы его упомянули, руководители правоохранительных органов, банковское сообщество — это руководители ВТБ, Альфа-Банка, Сбера... Мы на этой комиссии пытаемся, как говорил Владимир Владимирович, отделить котлеты от мух, выяснить, кто реально пострадал, а кто занимался бизнесом. Для этого у нас через прокуратуру налажено достаточно хорошее взаимодействие между следователем, у которого есть перечень всех потерпевших, и банковским сообществом. И у нас уже есть объективно ряд лиц, которые, мы понимаем, являются реально пострадавшими. Это люди, которые вложили последние деньги в данное строительство, и это люди, которые реально нуждаются в помощи государства. В рамках расследуемого дела у нас могут появиться и новые потерпевшие, которые сейчас по каким-то причинам пока не объявились и не заявились. Эту работу мы будем двигать.

Я не говорю, что мы отмахиваемся от остальных, кто занимался бизнесом. В данной части мы будем двигаться по установленной законом процедуре — рассмотрение уголовных дел в суде, получение обвинительного приговора и возмещение ущерба в установленном порядке.

От себя могу сказать, что не всегда мы можем напоказ выставлять всю свою работу, потому что есть тайна следствия, есть тактика, которую нам необходимо выдерживать, потому что работают адвокаты, «мозговые центры», которые все эти схемы придумывали, и не всегда мы должны такое им показывать.

— А что вы думаете по поводу ответственности банков?

Пришли за банкирами: в деле о мошенничестве в ИЖС теперь и сотрудница Сбера

— У меня была достаточно принципиально жесткая позиция — и следствие эту позицию отрабатывало — в части, касающейся вовлеченности банковских сотрудников. И банкиры это знают, они, наверное, даже обижались на меня, потому что я на общем совещании давал поручение следствию досконально разобраться в степени вовлеченности и ролях банковских работников в данных схемах. Вы об этом даже писали, что одна сотрудница Сбербанка в такой схеме попалась. Но вместе с тем в ходе расследования уголовного дела мы поняли, что она всего лишь руководствовалась сиюминутной выгодой за ускорение банковской процедуры, то есть не была вовлечена в общий умысел, не выполняла какую-то роль в рамках преступной группы, а просто за малую мзду ускоряла проведение процедур. Собственно, в отношении нее уголовное дело выделено, она будет за это привлечена.

Но в целом я бы хотел немного заступиться за банковское сообщество. Что мы сделали: целая следственно-прокурорская бригада поехала в Сбербанк, где они прошли реальную процедуру взятия кредита по той схеме, которую проходили эти потерпевшие. Дело в том, что одобрение банковского кредита происходит не в нашем филиале, а в филиале другого региона. Наш банк в этом никак не участвует, в наш филиал только приходит заключение, что кредит этому человеку можно выдать: то есть он проверен на платежеспособность, на кредитную линию, наш банк уже просто выдает окончательный кредит. То есть мы даже такие эксперименты проводили, чтобы понять.

Во-первых, это нужно для следствия. Мы сейчас, конечно, данную ситуацию оттормозили, но я понимаю, что все новое — это хорошо забытое старое, пройдет пара-тройка лет, мы вполне можем опять столкнуться с новой волной мошенничества. Мне важно было, чтобы следователи и прокурорские работники четко понимали, как вообще работает механизм банковского кредитования в сфере индивидуального жилищного строительства. Эти моменты мы и сделали, еще раз убедились, что наши банковские работники технически не могут в данной ситуации никак поучаствовать, потому что сама по себе подача документов на кредит и его получение — этим занимается совершенно другая банковская структура.

— Да, но известны случаи, когда деньги перечислялись не на счет застройщика, а на другие счета — родственникам, например. Может, здесь какая-то «химия» все равно прослеживалась.

— Я понимаю, о чем вы. Дело в том, что кредит получает физическое лицо, а не застройщик нерадивый. Дело в том, что основная правильная схема идет так, что человек получает кредит как физическое лицо, деньги приходят ему лично, а дальше уже гражданин сам переводит эти деньги. А вот то, что он приходил в банк вместе с этими мошенниками и под влиянием последних переводил средства со своего физического счета на счет не юридического лица, а, оказывается, каких-то родственников, вот в этом уже, объективно давайте будем смотреть, вина банка или человека.

Условно говоря, человек берет кредит в 5 миллионов. Деньги немалые, серьезные. Естественно, когда человек берет кредит в 5 миллионов, наверное, надо смотреть, какую ты кнопку нажимаешь, что у тебя в документах написано. Да, мы сейчас понимаем, следствие уже разобралось, действительно человек сам взял и перевел на это лицо. То есть это введение в заблуждение, обман этих мошенников, но не вопрос банка. Банк же свою миссию выполнил: вы попросили деньги, мы вас проверили — вы добропорядочный, способный погасить кредит, мы вам этот кредит выдали, а дальше уже, как вы данными деньгами распоряжаетесь, это тоже мы должны с вами все-таки объективно, конечно, [смотреть].

Я понимаю, что после этого моего спича я волну получу критики со стороны обманутых дольщиков, но опять же я прокурор, моя задача — разобраться по закону. И та жизненная ситуация сложная, в которую сейчас попал, как я сказал, уже ряд семей, — безусловно, эти списки у меня тоже есть, и, конечно, мы с руководством республики в данном вопросе работаем, будем пытаться решить эту проблему.

В любом случае я знаю позицию Рустама Нургалиевича, что мы этих людей не бросим.

Набиуллина сжалилась: ЦБ рекомендует банкам помочь обманутым ижээсникам

— То есть надежда есть все-таки, что суицидов, трагедий мы избежим.

— У меня есть уверенность, что да, мы решим эту проблему. Но еще раз хочу обратить внимание: не должно быть манипуляций.

По нашему поручению банки со всеми дольщиками связались, направили им предложение по реструктуризации долга, по каким-то иным возможностям, которые есть на сегодня у банковского сообщества по решению этих проблем. Допустим, снизить проценты, заморозить рост процентов, реструктуризировать данные долги и прочие моменты. И сразу видно, кто на это откликается, у кого действительно жизненная ситуация тяжелая. Есть люди, которые моментально откликаются, есть уже результаты. А есть люди, которые приходят, пишут в банк: «Нет, у нас только одно требование: спишите нам весь долг». Но мы с вами должны четко понимать для себя, что, если банки будут списывать все долги, просто банковская система рухнет…

— Безусловно, конечно, нужно разумное решение.

— Поэтому, на мой взгляд, во-первых, должна быть добросовестность в действиях следствия, прокуроров, банковского сообщества. С другой стороны, не должно быть злоупотреблений, манипуляций со стороны обманутых дольщиков. Только на встречных направлениях мы эту проблему решим правильно, по совести и по закону. Тем, кто действительно занимался предпринимательской деятельностью, могу сказать только одно: [необходимо] дождаться правосудного приговора, в рамках которого будет осуществлено возмещение согласно полученным объемам.

— То есть изъятие активов, продажи…

— Да. Большой объем работы еще потому, что огромное количество времени занимает строительная экспертиза, так как есть дома высокой степени готовности, есть дома на уровне фундаментов, есть просто земельные участки. И следователю нужно не просто это все оценить единым протоколом, а там же за каждым фундаментом недостроенного дома стоит конкретная фамилия. Мы должны понимать степень ущерба каждому человеку. Строительные экспертизы — это достаточно кропотливый и сложный процесс.

И собственно, вся длительность процедуры расследования в основном связана именно с этим. И я не буду даже отрицать, что нам приходилось вместе с министром внутренних дел просить экспертные учреждения подвинуть другие очереди и заняться прежде всего этим. Благодаря этому в ближайшее время два дела точно будут в суде — те самые первые сложные дела, где больше всего потерпевших.

Пользуясь тем, что «БИЗНЕС Online» достаточно читаемый (по крайней мере, Никита Сергеевич Михалков в «Бесогоне» регулярно ссылается на вас, и это приятно), мне бы хотелось, чтобы читатели все-таки более внимательно подходили к своей финансовой деятельности. То есть не надо сломя голову бросаться туда, где подешевле, или доверять очень обаятельным людям, потому что вся эта индустрия финансового мошенничества всегда замешана в том числе и на психологии, где вместе с юристами-мошенниками работают еще и группы психологов, которые изучают контингент, рынок, понимают точки влияния на личность. И людям не надо на это поддаваться.

«Ключевая задача в борьбе с коррупцией — это не пересажать всех коррупционеров. Ключевая задача — сформировать у общества и у чиновников нетерпимость к проявлениям коррупции» Фото: «БИЗНЕС Online»

О борьбе с коррупцией

— Наверное, один из важнейших блоков, где есть громкие результаты, — борьба с коррупцией. По крайней мере, это самая публичная часть вашей консолидированной работы. Это осознанно или только наше ощущение со стороны, что это один из главных ваших приоритетов?

— Да, вы правильно сказали — просто она на слуху, на виду. На самом деле у прокуратуры республики большой объем достижений за два года, просто не всегда мы в публичной плоскости находимся. Потому в целом результаты работы прокуратуры РТ за два года меня удовлетворяют. Я отношу это не к себе, а к своему коллективу, который такого добился. Еще раз повторюсь, они просто в меня поверили, а я им доверился, и они меня не подвели.

Что касается противодействия коррупции. У меня четыре заместителя, вы знаете, и направления надзора за ними закреплены. Противодействие коррупции закреплено непосредственно за мной, а не за заместителями, поэтому я более погружен в него, начиная от оперативно-разыскных мероприятий, заканчивая уже итогами. Есть дела, которые не выходят в публичную плоскость, но я их все знаю практически досконально, держу руку на пульсе. Оценивать итоги по коррупции, наверное, не совсем правильно. Все это такие относительные вещи. Нельзя сказать, что, если много коррупционеров ловят, значит, регион поражен коррупцией. Это не так. Это очень поверхностные, дилетантские заключения.

— В процентном соотношении это же мизер по сравнению с общей системой, конечно.

— Ключевая задача в борьбе с коррупцией — это не пересажать всех коррупционеров. Ключевая задача — сформировать у общества и у чиновников нетерпимость к проявлениям коррупции.

— И понимание неотвратимости.

— Чтобы взяткодатель не давал — это можно сделать через неотвратимость наказания. Опять же может сложиться впечатление, что я целенаправленно кого-то «выцеливаю». На самом деле это далеко не так. Этих людей, которые уже засветились, я узнаю только после того, как уже мои ребята провели проверку либо соответствующие службы принесли материалы и мы совместно сидим и разбираемся.

Бывают ситуации, когда я не согласен с подчиненными или с оперативниками и считаю, что здесь нужно еще работать. Для меня это еще пока серое — не черное, не белое, а серое, надо разбираться дальше. Бывают ситуации (вот эти конечные результаты), где уже люди пришли, положили материалы, я четко понимал, что да, это один тон, полутонов здесь никаких нет, надо в этом направлении работать.

Потому когда говорят, что я тут «выцеливаю» кого-то, то это заблуждение, еще раз повторюсь, я их не знаю. Мне завтра принесут на Иванова Ивана Ивановича, условно говоря, и, если там будет все в порядке, этому будет дан ход. А могут принести недостаточно, я скажу: «Коллеги, здесь мне нужно еще дополнительно, чтобы вы доработали, чтобы мы с вами внутренне были уверены, что правильно поступаем и не ломаем человеческую жизнь». Вот и все.

— Но в целом вы довольны итогом?

— Определенная гордость есть за результаты, которые достигнуты за два года, по линии коррупции. Хотелось бы, конечно, бо́льших результатов, но мы с вами должны понимать (я немного завесу тайны приоткрою), что это титанический труд. Потому что коррупция — суперлатентное явление, очень тяжело выявляемое.

И очень тяжело доказывать, потому что современные технологии, финансовая структура устроены таким образом, что запутать очень легко. Кроме того, в коррупции крутятся огромные деньги, соответственно, коррупционеры не жалеют [средств] на выработку защитных версий, на адвокатов. Вы это в судах видите, бывают и откровенно бредовые защитные версии, бывают и правдоподобные. Нам приходится это все «отбивать». Потому это огромный, титанический труд.

— А в оперативных структурах?

— В оперативных структурах… Чем хороша оперативная работа? У них большой спектр оперативно-разыскных возможностей. У прокуроров этого нет, соответственно, мы в основной своей массе, как вы понимаете, работаем уже по следам, закрепленным в документах, на местности и так далее. Потому я уверен, что в оперативно-разыскных подразделениях и министр внутренних дел, и руководитель ФСБ эту работу по подготовке профессионалов проводят. Более того, наша совместная деятельность — это уже своего рода школа. Мы вместе движемся, параллельно. Я уверен, что там тоже есть хорошие ребята, которые могут хорошие проверки проводить и хорошие результаты выдавать.

«Нет дыма без огня. Работая по Миронову, много чего интересного понимаешь из его окружения, из тех людей, кто за ним стоит. Это, думаю, предмет нашей дальнейшей работы» Фото: «БИЗНЕС Online»

О деле Сергея Миронова и отмене «вольной» Роберта Мусина

— По каким-то конкретным делам можно получить ваши комментарии и позицию? Например, дело Сергея Миронова, бывшего главы Кировского и Московского районов: к нему подан самый крупный иск о конфискации — на 425 миллионов конфискации. Ну и по уголовному делу суд тоже на вашу сторону встал, хотя из зала суда его выпустили. Вы удовлетворены ли этими делами, их итогами, будете ли обжаловать?

— Я позволю себе вас поправить. Суд встал не на мою сторону, суд встал на сторону закона. Что касается Сергея Миронова, многие почему-то считают, что у меня к нему какое-то личное отношение, но я всем напомню, что до меня в прокуратуре работал Илдус Саидович Нафиков.

— Это ведь при нем началось все?

— Человек профессиональный, человек принципиальный, который, собственно, эту «машину» запустил. То есть он, увидев эти материалы, как и требует закон, направил их в соответствующее русло. Поэтому надо здесь снять шляпу перед ним, и я за это его уважаю, что он принял такое решение и двинул данное дело. Что касается уже моей деятельности, то моя задача здесь была исключительно только обеспечить верховенство закона по обоим направлениям — уголовное дело, гражданское дело.

И это еще не конец, как мы с вами понимаем. Баталии судебные будут продолжаться и по тому направлению, и по второму направлению.

«Мы безумно счастливы!»: как Сергея Миронова осудили и тут же отпустили

— То есть будут обжалования?

— Мне, как прокурору, представляется, что приговор по уголовному делу слишком мягкий, я считаю, что я должен, обязан его обжаловать. Что касается гражданского дела, то я удовлетворен его решением, благодарен суду, что он не позволил втянуть себя в те защитные версии, которые выдвигались. Ведь кажется, что проще: у тебя есть имущество на такое-то количество денег, расскажи, пожалуйста, где ты взял эти деньги. Все, больше ничего не надо. И я очень признателен суду, что они все-таки именно так и поступили.

Но я понимаю, что это только начало большого нашего судейского пути. Я уверен, что они будут идти до Верховного суда Российской Федерации, и, соответственно, на нас это налагает обязательства действовать дальше так же, в том же русле, — и все. Поэтому по Миронову ситуация такая, но еще раз повторюсь, что нет дыма без огня. Работая по Миронову, много чего интересного понимаешь из его окружения, из тех людей, кто за ним стоит. Это, я думаю, предмет нашей дальнейшей работы.

— Мы, безусловно, с уважением относимся к вашей позиции. Но к нему же главная претензия по уголовному делу была в том, что он водителю доплачивал зарплату из другой структуры, подведомственной, — и не секрет, что большинство чиновников в республике работают по 12−14 часов 6 дней в неделю, вряд ли один водитель у них справляется с государственной тарификацией. Если копнуть, возможно, у большинства так. Это первый момент. И второй — у общественности есть вопросы: да, судят человека, но у него больные ноги, вроде не самый страшный преступник, пусть дома сидит, допустим?

— Вы же рассказываете это как человек, который на эмоциях такое воспринимает. «Больные ноги, не самый страшный преступник, все воруют» и так далее.

Вы говорите, что все чиновники работают по 14 часов... Я, конечно, в этом очень сомневаюсь. Если бы они трудились по 14 часов, наши чиновники в Татарстане, то у нас бы уже три «Бурдж-Халифы» стояли в Казани. Это мое мнение, я могу ошибаться. Но да, есть чиновники, которые действительно работают, причем эффективно. Но разве это может быть оправданием? Ты работаешь, перерабатываешь, есть трудовое законодательство, ради бога, действуй в рамках него.

— У водителя такая зарплата по закону, он больше не может получать.

— У меня у водителя такая же зарплата. Я же не устраиваю его к вам в «БИЗНЕС Online» еще на полставки. У меня водитель ровно так же работает. Он приезжает за мной в 6 часов утра и привозит меня домой в 9 часов вечера.

— И за 50 тысяч?

— Он сидит на окладе. И по республике я езжу, дай бог, километражи наматываю. Поэтому, если мы сейчас с вами говорим о том, что человек перерабатывает и давайте мы ему разрешим заниматься тем, что делал Миронов, тогда, значит, мне нужно снять погоны и уходить отсюда. Посадим сюда прокурора, который с этим согласится. Еще раз повторюсь, есть справедливость. Второе: мы же говорим не о том, что он устроил куда-то этого работника. А как вы интерпретируете факт, что люди фактически не выполняли трудовую функцию, а получали зарплату на карточку другого человека? Не должно же до этого доходить!

— Безусловно, это неправильно.

— Второе: это же бюджетное учреждение, это все структурное подразделение исполкома города Казани. Но если ты глава и, соответственно, наделен полномочиями, понимая, что твоему водителю не хватает зарплаты, значит, надо принимать соответствующее решение. Фонд оплаты труда — это ваша компетенция. Зачем вот эти делать маневры все?

Ну и вопрос-то в чем заключается: в том, что вообще трудовая функция водителя выполнялась или нет? Просто вы проверить это не можете. По бумагам-то он катался 14 часов. А сколько реально-то? А я считаю так, что, если он реально катался и выполнял трудовую функцию, это без проблем можно было бы оформить документально и произвести с соответствующими выплатами. Трудовой кодекс такое позволяет. Все переработки оплачиваются.

Потому на ситуацию нельзя смотреть однобоко. А самое главное, еще раз говорю, нельзя в профессиональном деле запускать эмоции. Больной человек, больные ноги… Ему предлагали раньше выйти оттуда. Другое дело, что у отдельных людей почему-то чувство всесильности есть, они считают, что могут решить любой вопрос с любыми инстанциями. Моя задача как прокурора — не дать такое сделать и развеять это чувство у всех людей, кто подобным злоупотребляет.

Я считаю, что должен так работать и мои подчиненные должны так работать. Закон обязывает нас так работать. Это просто исполнение своих обязанностей надлежащим образом.

«По тому заболеванию, которое есть, нужно разобраться, вполне возможно, что он [Мусин] может отбывать наказание. Суд еще раз рассмотрит, а если необходимо, проведет какие-то дополнительные медицинские исследования» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Альберт Закиевич, вы о Роберте Мусине уже сегодня упоминали, но его, в отличие от Миронова, мы не видели в последнее время, тогда как у Миронова был открытый судебный процесс, везде было видно его на костылях.

Недавно Верховный суд рассматривал вопрос о «вольной» Мусина, решение первой инстанции отменили. Но непонятно: все-таки, по мнению прокуратуры, у него реально физическое состояние препятствует нахождению в СИЗО или нет? Ваши сотрудники в суде говорили, что он специально дома лежит, не делает операцию. Почему обжаловали его освобождение? Суд, кстати, принял соломоново решение, отменив освобождение, но в СИЗО его пока не поместили. Какая у вас позиция по этому делу?

— С учетом того, что у нас еще предстоит рассмотрение, я так не буду сильно растекаться. По поводу того, почему суд такое решение принял, я могу предположить, что, может быть, в связи с тем, что он лично не был в зале суда. Потому что, если бы он был в зале суда, его можно было бы арестовать. Это раз. А второе: если бы суд все-таки и в этой части с нами согласился, то как бы мы его арестовали, когда его нет в зале суда? Процесс состязательный, но мы не сдаемся. Еще раз в Вахитовском суде будем разбираться, смотреть.

— Но ваша позиция, что он однозначно должен свой срок до конца досидеть?

— Однозначно. Я считаю, что по тому заболеванию, которое есть, нужно разобраться, вполне возможно, что он может отбывать наказание. Суд еще раз рассмотрит, посмотрит, а если необходимо, проведет какие-то дополнительные медицинские исследования.

«Уверен, что на примере данного иска господин Семин, думаю, еще не раз захочет помочь своей стране, возможности у него есть, по крайней мере, у меня такое впечатление сложилось» Фото: © Archives Russian / Russian Look / www.globallookpress.com

Об исках к Алексею Семину и Линару Закирову

— Громкое дело было в отношении владельца группы компаний ASG Алексея Семина. Как вы вышли на данные материалы? Это же дела давно минувших дней, которые были еще перед Универсиадой. И для многих было удивительно, что Семин, мастер судебных тяжб (даже с СКР он судился после «Адмирала»), идет на компромисс и отдает даже больше, чем вы потребовали.

— Мы с вами возвращаемся к началу разговора, насколько важны профессиональные кадры — это такой краеугольный камень любого правоохранительного органа.

Мне кажется, каждый житель республики, в Казани уж точно, знает, кто такой Семин, поэтому выходить особо на него не надо было. Появилась информация, и я начал для себя пытаться разобраться, ху из мистер Семин. Собственно, вот так и родилась проверка по ASG.

Но, вы знаете, как бы это удивительно ни звучало для вас, господин Семин лично у меня вызвал некое уважение. Объясню чем: все предельно просто — мудростью своей. В отличие от Миронова и всех остальных чиновников, которые попадали под подозрение... То есть видно, что человек другого теста, он достаточно много времени провел во власти и, соответственно, обладает колоссальной мудростью. Это раз.

Второе, чем он вызывал уважение, — тем, что он отдал больше, чем было в моем иске, потому что ему сделано предложение с позиции государственных интересов. И надо отдать должное, что они ни минуты не колебались и это предложение приняли — о том, что за свой счет будут сейчас делать поселок для многодетных семей, организовывать инфраструктуру и так далее.

Поэтому я бы не спешил записывать все именно на какого-то «злого гения». Я понимаю, что в республике много вопросов к Семину, но в части, касающейся вот этого процесса, состязательного процесса, я могу сказать, что здесь не было никакой игры в поддавки. Изначально команда юристов Семина билась достаточно жестко. Но на то мы и прокуроры, у нас должны быть всегда в рукаве козыри, которые позволят на равных биться с высокопрофессиональными командами юристов. И собственно, эти козыри у нас были и сработали. Потому удивляться ничему не надо. Это как раз таки та работа, которую должен прокурор делать. Прокурор наделен огромным объемом полномочий, который в принципе позволяет решать очень серьезные государственные задачи. Я рад, что моей команде удалось это сделать, мы смогли сдвинуть данную ситуацию.

Я уверен, что на примере данного иска господин Семин, думаю, еще не раз захочет помочь своей стране, возможности у него есть, по крайней мере, у меня такое впечатление сложилось. Будем надеяться.

Мировая Суяргулова и Семина: лендлорд добровольно отдает земли на 2,5 миллиарда

— Фактически он признал, что та сделка, которая была перед Универсиадой, оказалась супервыгодна его структурам, невыгодна республике, городу, — так, получается?

— Мне здесь хотелось, чтобы муниципальное образование город Казань получило наибольший эффект от нашей работы. До конца года они должны подготовить соответствующий земельный участок. Я буду очень рад, если мы смогли помочь сотням многодетных семей получить данные земельные участки и сделать хоть кого-то счастливым в результате этого, — это раз. А второе — город Казань в нашем лице получил защитника.

— Безусловно. Кто-то подыграл Семину во власти тогда, перед Универсиадой, или как так получилось вообще?

— Понимаете, в чем вопрос: это ведь было очень давно. Надо проводить соответствующую проверку. Если говорить о нашем конкретном иске, безусловно, все, что мы описали... мы усмотрели в этом нарушение. На мой взгляд, были допущены нарушения, которые в судебном процессе оказались исправлены.

«На днях подписал еще один иск. Это не последнее, что у нас есть. Есть вопросы в сфере уголовно-правовой плоскости к нему [Закирову]. Всему свое время» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Но не все как Семин. Например, к бывшему главе Бугульмы Линару Закирову в ходе самого судебного процесса вы вдвое увеличили исковые требования. Недавно к нему подали второй иск. То есть вы наращиваете давление, если идет сопротивление?

— Я не буду уходить в кабинетные маневры. Первое: опять же Линар Закиров — абсолютно неизвестная личность, которую я, может, вживую видел, но где-то на каких-то общих собраниях, лично я с ним не знаком, не знаю его.

На днях я подписал еще один иск. Это не последнее, что у нас есть. Есть вопросы в сфере уголовно-правовой плоскости к нему. Всему свое время. Я знаю четко конечный результат, который должен получиться в результате нашей деятельности, и, соответственно, соизмеримо с этим результатом мы предпринимаем определенные действия в пределах компетенции прокурора.

Оставили только «недвигу» в Бугульме и дом брата: что суд изъял у Линара Закирова

Поэтому с Закировым все только начинается, я уверен, что справедливость восторжествует и, самое главное, что наш суд не подыграет мне, не подыграет ему, а встанет исключительно на сторону закона, законных интересов, государства, общества и примет правильное решение.

Господин Закиров не лишен права защищаться всеми доступными по закону ему способами, он это делает, это его конституционное право, он в этом не ограничивается, поэтому здесь есть состязательность.

«Надзор за этим делом у нас осуществляется. Не вижу каких-то проблем, которые нам может составить нахождение Гирфанова на свободе» Фото: «БИЗНЕС Online»

О деле Гирфанова и таинственном суициде начальника отдела БЭП

— Одно из самых загадочных уголовных дел, которое обсуждается в силовом сообществе, — это дело главы исполкома Лениногорска Марата Гирфанова. Очень странная была история с тем, как на него давали показания, в том числе бывший руководитель альметьевского межрайонного БЭП Минабутдинов, который скоропостижно скончался в СИЗО. И Гирфанов, наверное, первый действующий чиновник номер один в районе, который в вашу эпоху был задержан, но не арестован. Он сейчас находится под подпиской о невыезде.

«Новиков сад» соблазна: что СКР предъявил «непотопляемому» Марату Гирфанову?

— Господин Гирфанов — это не единственный человек, в отношении кого я владею материалами. Здесь могу сказать, что вопрос определения меры пресечения — это компетенция следователя и суда. Следователь же может и не обращаться в суд, он сам определяет не связанную с лишением свободы меру. И здесь на него повлиять процессуально не имеет права никто. Поэтому, думаю, то, что произошло с господином Гирфановым, не является какой-то сверхсерьезной проблемой. Ну я бы, наверное, скорее всего, как вы правильно понимаете мой стиль работы, все-таки определил его под стражу. Но решение было принято следователем, соответственно, я как прокурор не могу вмешиваться в его решение. Я думаю, что он понимает, что делает, — это раз, а второе — у него есть определенный план следствия, в рамках этого плана вырабатывается определенная тактика расследования. Потому в любом случае надзор за этим делом у нас осуществляется. Я не вижу каких-то проблем, которые нам может составить нахождение Гирфанова на свободе.

«У меня тоже были вопросы к гибели Минабутдинова. Я сам выезжал в данный изолятор» Фото: соцсети

Что касается нашумевшего дела господина Минабутдинова, у меня тоже были вопросы к гибели этого человека. Я сам выезжал в данный изолятор. Я лично поднимался наверх, откуда он прыгнул. Я брал своего работника прокуратуры, по габаритам один в один подходящего под него, и в буквальном смысле слова проводил эксперимент на месте, [смотрел], способен ли мой работник прокуратуры при тех физических данных состояния здоровья и возрасте это проделать, а именно — прыгнуть с четвертого этажа. Вы знаете, способен. Другое дело, что сопутствовало этому. Я знаю, что их конвоировало недостаточное количество людей. Потому в результате этих проверочных мероприятий моя позиция была жесткая: я все-таки пытался разобраться, не было ли это убийством, будем называть вещи своими именами. Но в результате всех проведенных следственных, оперативных мероприятий я пришел к убеждению, что все-таки действительно это всего лишь стечение обстоятельств, с одной стороны, это так.

С другой стороны, время и место подобрались таким образом, что человек таким образом поступил. Но он же до этого говорил, показания давал. Поэтому в принципе есть над чем, с чем и с кем поработать. Надеюсь, что мы со следственным комитетом, с Липским доведем все до ума.

Потому не надо оценивать работу правоохранительного блока по тому, взяли мы под стражу или не взяли. Иногда бывают ситуации, когда в этом нет необходимости.

«Я с Владимиром Владимировичем Изааком поработал недолго. Не буду давать оценку, просто хочу, чтобы вы обратили внимание на голые факты, которые есть»Фото: «БИЗНЕС Online»

Об иске к Изааку и «доказательствах» чиновников

— И еще одно громкое дело, точка в котором пока не поставлена, — это ваши исковые требования к бывшему замминистра внутренних дел Изааку. Там очень активная защитная позиция: родственники из Германии, рассказывают, что они ему давали деньги и так далее. Когда вы собираете эти материалы перед отправкой в дело, есть ли, как в следствии, предварительная часть расследования, где к вам приходит чиновник и пытается объясниться? Если нет, как реагировать на подобные заявления, как их расценивать в суде?

— Ну опять же, поскольку суд еще идет, многого не расскажешь. Давайте вернемся к тому, как проходит проверка соответствия доходов и расходов. Все же предельно понятно: каждый госслужащий составляет раз в год декларацию о своих доходах и расходах, поэтому большое удивление у меня вызывают защитные версии, что приехал какой-то родственник из Германии, дал тебе денег. Ты не арбузами торгуешь на рынке, ты серьезную государственную должность занимаешь. Соответственно, такие вещи должны быть отражены в твоих сведениях о доходах. Почему ты их не отразил-то тогда, в то время? И здесь уже возникает вопрос к добросовестности человека. Поэтому все предельно просто, как дважды два: есть имущество, есть доход, покажи, как ты это имущество купил. Если тебе кто-то давал деньги в долг, займы какие-то, родственники приезжали, тогда, соответственно, покажи. Во-вторых, ты же все-таки, извините меня, допущен к определенным сведениям, тогда какие родственники у тебя в Германии и какая степень у тебя родства с ними? Помните, я на одном из брифингов вам показывал, что чиновники, пытаясь выпутаться, придумывают какие-то версии, которыми сами себя еще больше вгоняют в эту проблему...

Я с Владимиром Владимировичем Изааком поработал недолго. Не буду давать оценку, просто хочу, чтобы вы обратили внимание на голые факты, которые есть. И я надеюсь, что суд тоже это все будет оценивать в совокупности, станет критически подходить к таким защитным версиям, потому что иной раз некоторые защитные версии вообще в здравый смысл не укладываются. Ну а второй момент: я прекрасно понимаю, что Владимир Владимирович — серьезный человек, серьезную должность занимал, обладает серьезным ресурсом, в том числе федеральным. И мы примерно понимаем, кто будет пытаться помогать ему и на республиканском уровне, и на федеральном. Но, еще раз повторюсь, у меня линия предельно проста: районный суд, Верховный суд, Конституционный суд, Верховный суд Российской Федерации.

Я могу четко вам сказать, что я дойду до Верховного суда по любому делу. Вернее, я готов доходить туда, если с моей позицией не будет согласия.

Дошли до генералов: Суяргулов спросит с экс-замглавы МВД по РТ за три «тещины» квартиры

— То есть если дело начали, то назад пути нет?

— Конечно. Если люди принимают решение районного суда и оставляют, то вопросов нет, но люди продолжают обжаловать. Мои коллеги и генеральный прокурор готовы биться до Верховного суда, отстаивая нашу позицию. Мы считаем, что она основана на законе и по-другому быть не может. Поэтому, ради бога, их право на защиту никто не ограничивает. Пусть судятся, пусть защитную версию предлагают, суд пусть разбирается. Может, я где-то ошибся, не проблема, пусть суд тогда выскажет, что я ошибся. Убедит меня суд в том, что я ошибся, — я соглашусь. Не убедит — буду обжаловать решение этого суда выше.

«В целом меня удовлетворяет результат работы прокуратуры республики. Мы ко всему готовы» Фото: Сергей Елагин

О деприватизации и готовности к «драке»

— А много ли вообще готовится потенциальных исков в отношении высокопоставленных чиновников или это такая спорадическая работа? В разработке много ли в целом у вас сейчас таких материалов?

— Это постоянная работа. У меня сейчас больше сфера интересов расширяется к вопросам приватизации.

— Потому что такой тренд по стране на изъятие активов? Республику это тоже ожидает?

— Поскольку мы здесь в части, касающейся соответствия доходов и расходов чиновников, уже наработали определенный опыт, нам было бы интересно все-таки уйти в данную плоскость. Собственно, этим мы сейчас занимаемся, смотрим ряд ситуаций с приватизацией тех лет, с выводом имущества из государственной собственности. Мы пока об этом говорить не будем, но работаем в данном направлении.

— Какова степень готовности этих материалов? Как оцените?

— Пока до готовности далеко, потому что достаточно большой объем работы в архивах надо делать. И не только в наших, потому что ряд сделок должен был одабриваться на федеральном уровне. Соответственно, пока эта работа ведется, я думаю, что к середине следующего года мы, наверное, более-менее подойдем к какому-то логическому решению. Это работа в интересах страны. Тем более сейчас это крайне важные вещи.

— А не появится в результате деприватизации какого-то дисбаланса в целом экономической политики?

— Давайте начнем с того, что если в свое время незаконное имущество выбыло из государственной суммы, то сколько человек уже денег заработал на него?

Речь не идет о беспределе, речь идет о возврате государственной собственности, государственного имущества, незаконно выбывшего из него. Речь идет об этом. Если приватизация была проведена законно, какие основания [для изъятия]?

— Почти год назад на встрече с руководителями республиканских СМИ вы сказали: «Будем считать, что этот год у нас был тренировочный. Не все сразу у нас может получиться. Надо сначала к драке подготовиться, команду собрать, а потом уже начинать дальше работать».

— Мы готовы.

— Нет, у нас другой вопрос: а драка-то уже началась?

— Вы же понимаете, что я тогда это произнес иносказательно. На самом деле речь не идет о «драке», речь идет о торжестве справедливости в республике, чтобы люди понимали, что они не в безвыходной ситуации, чтобы не было ощущения безнадеги у людей. То, что делает прокуратура республики, вселяет некую уверенность — это ключевая задача. Постараемся оправдать доверие людей. Для нас неважно, что о нас будет думать власть, для нас важно, что станут думать о нас люди и как они будут о нас отзываться. И чем меньше будет гневных комментариев, чем больше благодарных отзывов… Вы, я думаю, из законов маркетинга знаете, что благодарный покупатель о твоем товаре двум-трем расскажет, а неблагодарный по всему свету разнесет, что у тебя плохой товар. Поэтому даже те небольшие добрые комментарии, которые люди оставляют в адрес прокуроров, [ценны].

Достаточно часто приходят и письма от людей, которые пишут нам: «Спасибо такому-то прокурору, спасибо такому-то прокурору». Мы их все оставляем, публикуем. Поэтому голос благодарности тихий, но он есть, регулярно поступает. Если мы где-то недорабатываем в этой ситуации, то обязательно исправимся, по крайней мере, это делаем: если есть какие-то негативные отзывы, всегда поручаю связаться с человеком, пригласить ко мне, обсудить либо прокурору района поручаю с человеком связаться. Делаем все, что можем. Опять же, еще раз повторюсь, для всех идеальным не будешь, будут всегда и критики и те, кто поддерживает. Но в целом меня удовлетворяет результат работы прокуратуры республики. Мы ко всему готовы.

— Альберт Закиевич, спасибо за вашу работу, за вашу открытость и за интервью.