Евгений Надоршин: «Ожидал рецессию без этих налоговых инициатив, с ними просто станет быстрее»

Евгений Надоршин: «Чем менее предсказуемы действия экономической политики, тем больше ущерба для экономики, и для инвестиций, и для роста предложения. Исправить их процентными ставками нельзя» Фото: Олег Дьяченко/ТАСС

«Государство этими решениями препятствует появлению новых компаний и росту инвестиций в экономике»

— Евгений Равхатович, законодатели и экономический блок правительства активно продвигают повышение налогового бремени. Какие налоги повысят и насколько?

— Точно и наверняка сказать сложно, потому что мы уже не раз были свидетелями, скажем так, неожиданных перемен, но, кажется, вместе с внесенным бюджетом нам, по крайней мере, предлагают текущую версию повышений налогов, надеюсь, хотя бы на следующий год.

Прежде всего это НДС и дополнительный налог на выручку и прибыль на игорный бизнес и холдинговые компании. НДС касается большого количества контрагентов, а остальные — очень ограниченного количества людей, участников и интересантов. Собственно, эти два повышения основные.

Также следует отметить как часть повышения ухудшение налогового режима для тех, кто работает на «упрощенке».

Если предыдущее изменение было значимым по сумме, но не таким значимым с точки зрения количества экономических агентов, которых оно затрагивало, касаясь то ли еще малого, то ли уже среднего бизнеса, то новое предложение со снижением порога для УСН до 10 миллионов (лимит освобождения от НДС на «упрощенке» снизят с 60 млн до 10 млн — прим. ред.) затрагивает уже очень многие малые бизнесы, причем не только в сфере торговли. Я думаю, затронут практически каждый производственный бизнес, кроме тех, которые инвестиций практически не требуют. Если предприниматель вложился в полноценный станок, то очень возможно, что выручка его бизнеса сопоставима с суммой в 10 миллионов и велика вероятность, что она ее превышает (или скоро будет превышать).

Если не требуется значительных инвестиций и задействован в основном ручной труд с использованием недорогих инструментов, аналогами которых нередко любили работать наши отцы и деды или мамы и бабушки, тогда в 10 миллионов уложиться можно. Во всех остальных случаях, я боюсь, это сильный дестимулятор. Причем дестимулятор не только для бизнесов активно работающих, действующих, некрупных, но, обратите внимание, это дестимулятор еще и для всех стартапов, потому что любая растущая компания, прежде чем стать крупной, средней или даже малой, проходит через разные стадии развития, на которых она уязвима для таких неожиданных потрясений.

Какие это стадии? Вначале это только идея в голове кого-то. Потом, скорее всего, расходы, которые нужно понести, чтобы начать что-то делать. Еще позже бизнес уже может выглядеть как некрупная компания без прибыли, поскольку все идет на развитие. Ну и, как вы понимаете, дополнительное налогообложение здесь уже плохо. Но помимо дополнительного налогообложения, переход на уплату НДС с «упрощенки» — это существенное усложнение работы с отчетностью, существенно более высокие риски каких-то случайных ошибок, которые, как мы, к сожалению, знаем по практике, слишком часто влекут за собой не разъяснение, пояснение со стороны ФНС, даже если инспектор видит и догадывается, что ошибка допущена не специально, и штраф. И это неприятная история. То есть в моем понимании повышение НДС, более раннее начало его уплаты компаниями — это одна часть беды.

Вторая часть беды очень существенная — это рост нагрузки, связанный с отчетностью и соблюдением формальностей, что само по себе чувствительный удар по малому бизнесу, а в его составе по развивающимся компаниям, стартапам, инновациям, которые так хотят власти. Почему? Потому что на старте проекта обычно достаточно команды, которая работает с ним по существу, развивает, а тут выясняется, что недорогой подписки на электронный сервис для бухучета недостаточно и давайте для верности бухгалтера в штат нанимать, поскольку бо́льшая часть дистанционных сервисов просто не заточена для того, чтобы оперативно и качественно обслуживать меняющиеся запросы стартапов. Несложно догадаться, что у стартапов обычно лишних денег нет. Таким образом, государство не просто увеличивает сборы и ухудшает налоговый режим, оно этими решениями препятствует появлению новых компаний и росту инвестиций в экономике.

— То есть такой мультипликативный удар получается?

— Да. Если не рассматривать это повышение налогов в качестве единоразового события, как пытаются делать все, а отойти на год-два-три назад и посмотреть, а был ли у нас какой-нибудь год, когда государство не предлагало экономике каких-то неблагоприятных инициатив? Был ли какой-нибудь год, в который предлагали больше благоприятных инициатив, чем неблагоприятных? К сожалению, боюсь, ответ известен каждому, кто следит за повесткой. Не было.

Причем к числу инициатив, существенно и негативно влияющих на бизнес и развитие, нужно относить не только повышение налогов, но и сборов, госпошлин, например утилизационного сбора, а еще снижение расходов государства на социальные, медицинские и образовательные программы. Утилизационный сбор формально не налог, но по факту выполняет функцию, похожую на пошлину или налог, потому что никакой утилизации на эти средства не было реализовано и, судя по всему, не планируется. И все повышения утильсбора с момента его введения были произведены с четким пониманием того, что у него фискальные функции, а не функции, связанные с экологией или чем-то еще.

Так вот, если мы посмотрим на какой-нибудь типовой инвестпроект в любом секторе экономики, боюсь, неблагоприятные изменения налогового и неналогового характера превратили бы его в проблемную задумку и начинание. Например, человек выбрал некий бизнес-план, определил для начала инвестиций период, скажем, конец 2023-го – начало 2024 года, так вот, те налоговые и неналоговые изменения, которые были предложены и реализованы и которые сейчас предлагают к реализации, ухудшили задуманный этот проект по всем параметрам. И по издержкам, и по выручке после налогов, и по прибыли после налогов. Сейчас, во второй половине 2025 года, он все еще наверняка вкладывает — проектов с быстрой окупаемостью и коротким инвестиционным циклом в нашей экономике и до 2022-го было немного. И никакой гарантии у него нет, что дальше не будет хуже. Даже не то что никакой гарантии, а, я боюсь, сейчас у него есть уверенность, что в следующем году опять будут какие-то изменения, которые такой бизнес-план ухудшат.

И зачем ему тогда было все начинать? Скорее всего, когда он занимался планированием, проект выглядел прибыльным. Велика вероятность, что к моменту, когда появится первая продукция, он уже может не приносить не то что той прибыли, которую ожидал инвестор, а может вообще оказаться убыточным. Даже представить себе такое — сильный демотиватор инвестиций. Если на что решаться и будут, то на проекты, которые обещают очень высокую доходность на этапе планирования, а часть такой доходности обеспечивается возможностью завышать цены. Мы все еще хотим низкую инфляцию и высококонкурентный бизнес?

«Ни один из бюджетов, принятых с конца 2021 года, не исполнялся так, как декларировалось при принятии, в это, думаю, уже мало кто верит» Фото: ru.freepik.com

— Почему потребовалось повышение этих налогов? Министр Силуанов ведь еще в июне говорил: «Мы в прошлом году обсуждали тему и договорились, что базово налоги не трогаем». Возникли проблемы с бюджетом? О них никто не говорит.

— Про проблемы, в принципе, говорят. Может быть, на официальном уровне очень общо, но сказал же министр экономического развития Решетников про грань рецессии. Дефицит бюджета серьезно вырос. Если совсем примитивно, просто и не пытаться вникать в детали, то, конечно, дефицит оказался больше ожидания. Обратите внимание, уже в середине года (о, сюрприз!) российские власти, пересмотрев нереалистичный, принятый в прошлом году бюджет, который, как я понимаю, и не собирались исполнять, скорректировали его весьма серьезным образом. Здесь надо сказать, что за последние годы ни один из законов о бюджете не был исполнен даже близко к оригиналу.

Так вот, приняв нереалистичный бюджет, уже в середине года (и это новый момент) власти его пересмотрели, сделав заметно реалистичнее. Однако этого не хватило, и сейчас понятно, что дефицит будет еще больше — во внесенном в Думу законе о бюджете на 2026–2028 годы уже стоит 5,7 триллиона рублей. По опыту предыдущих лет это все еще не кажется финалом. Сколько же получится — 6–7 триллионов или еще больше? Власти, как видите, не готовы нам дать на этот счет никакой определенности, и их молчание вообще-то говорит красноречивее многого. Поэтому дефицит, безусловно, причина. Нам предложили поверить, что почти 4 триллиона на следующий год — это тот дефицит, который будет в бюджете 2026-го, но, помня (еще раз повторю), что ни один из бюджетов, принятых с конца 2021 года, не исполнялся так, как декларировалось при принятии, в это, думаю, уже мало кто верит.

Я боюсь, что рынок готовится к очередным историческим максимумам расходов и, как следствие, дефицита. Причем как минимум в абсолютном выражении этих параметров. В этом году будут одни, а в следующем году, видимо, новые. И если мы говорим о дефиците, эти исторические максимумы будут весьма близки, возможно, уже в следующем году к двузначным значениям в триллионах рублей. И это при довольно оптимистичном раскладе. Посмотрим, как закончится этот год.

Однако сам размер дефицита и его динамика, на мой взгляд, формальная причина повышения налогов. Истинная гораздо глубже. И выглядит она приблизительно так. Вы не любите кошек? Да вы просто их готовить не умеете. Так вот, к сожалению, российские власти не умеют работать с финансовыми рынками. Это, боюсь, совершенно четко, однозначно ясно по опыту взаимодействия с этими самыми рынками на протяжении последних десятилетий. И это не про 1998 год, хотя там все было гораздо хуже. Это про нам современные 2000-е. И в общем, есть совершенно четкая боязнь довериться финансовому рынку, положиться на него, боязнь использовать активные инструменты этого самого финансового рынка. И это является в моем понимании самой основной причиной, почему мы видим повышение налогов. Потому что тот размер дефицита, даже тот, который, я говорю, возможно, в следующем году окажется близок к двузначным значениям, не является чем-то катастрофическим с точки зрения размеров дефицита в странах современного мира. С точки зрения российской долговой нагрузки дефицит даже в 10 триллионов — это, в принципе, тот дефицит, с которым при нормальной организации работы с публичными рынками, нормальной организации заимствования, прозрачности и должной предсказуемости экономической политики можно вполне успешно жить. Но ничего этого, к сожалению, нет.

В результате с 1 января, и я в этом не сомневаюсь, повышенные налоги начнут действовать, хотя этого совершенно спокойно можно было бы избежать, если работать нормально и стараться обеспечивать понятность и предсказуемость своих же собственных решений. Но, к сожалению, над этим никто не считает нужным работать, полагаю я. Так же как не считает нужным работать с тем, чтобы привлекать больше внимания финансовых рынков, активнее работать с участниками рынка для того, чтобы лучше размещаться. И в этом более существенная сложность, чем в основной массе формальных показателей. И естественно, что в этих условиях финансировать дефицит в 3–4 или даже 5 процентов ВВП становится гораздо сложнее.

— А с серьезным дефицитом бюджета можно успешно вести социально-экономическую деятельность? У нас же главное — стабильность, сбалансированность, о которой все время говорят первые лица страны. А рост дефицита ведет к неустойчивости. Или нет?

— Если мы посмотрим, например, на ту же БРИКС, на которую мы так любим оглядываться, то Индия и Китай с дефицитами бо́льшими, чем эта величина, живут уже не первый год. И не поверите, справляются. Не говоря уже о том, что такие же дефициты есть в США, я имею в виду 5 процентов и больше, и в ряде европейских стран. Например, посмотрите на Францию, тоже есть такие дефициты. И Франция, и Соединенные Штаты Америки сейчас (при их в разы превосходящей по отношению к ВВП российскую долговой нагрузке) как-то справляются. А мы боимся приблизиться к этим значениям. Чувствуете разницу?

И вот страх работы с публичными рынками, страх, так сказать, и неготовность меняться в моем понимании и создают основные проблемы. Задумайтесь, пожалуйста, ничего такого, что требовало бы экстренных решений в экономике, не происходит. Несмотря на то что, естественно, экономика находится в экстраординарных обстоятельствах. Но вот с оговоркой про эти экстраординарные обстоятельства, в которых мы находимся уже четвертый год, ничего такого не происходит. После шоков 2022-го можно и нужно было перейти к более предсказуемой экономической политике и более адекватной работе с внутренним публичным рынком. То, что считалось нормой тогда, сейчас стало роскошью, но, к сожалению, почему-то это никто не собирается делать.

И как результат, вместо того чтобы нормально финансировать дефицит, условно, по этому году около 3 процентов ВВП или по следующему точно так же 3 процента или несколько больше, что не ухудшает принципиально кредитные метрики бюджета на горизонте даже 10 лет, повышаются налоги. То есть прямо за горизонтом планирования подавляющей части экономических агентов Российской Федерации. Причем фраза «подавляющая» относится к 99,9 процента этих самых экономических агентов. Скорее всего. И вот та малая часть, чей горизонт это не перешагивает, принципиально, мне кажется, роли уже не играет. Соответственно, вместо того чтобы делать так, как могло бы быть хорошо, российские власти в моем понимании принимают ухудшающее ситуацию в экономике решение.

Дело даже не в масштабе этого повышения. Я так понимаю, что в совокупности, если удастся от него привлечь 1,5 триллиона рублей, наверное, это сочтут успешным. Там не такие уж большие выходят аппетиты. Но вот деструктивность, непредсказуемость, высокий уровень неопределенности, формирование ожиданий, что так же будет и дальше (дальнейшее ухудшение налоговых решений и иные вредящие экономике действия), вместо поддержки экономики и решения накапливаемых проблем на фоне замедления очевидны.

И кстати, если российские экономические власти, правительство хотели наконец-то сделать так, что экономика, которая пыталась стабилизироваться около уровня 1 процента, отправилась в рецессию, то лучших шагов, наверное, придумать было нельзя. Мне кажется, такой масштаб неблагоприятных изменений, принятый в это самое время, очень подходит для того, чтобы экономика не смогла удержаться на границе положительных темпов роста. Не знаю, зачем им это нужно, но люди к этому явно, похоже, стремятся.

«Не ЦБ — основная проблема замедления темпов экономического роста. Не высокие процентные ставки — основная причина сложности. Причина сложности в том, что российская экономика уперлась в возможности существенного наращивания предложения, потому что исчерпала трудовые ресурсы» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Основной пострадавший — это мы, сектор домохозяйств, конечные потребители»

— И процентные ставки ЦБ тоже не спешит резко снижать. Деньги все еще дорогие, плановое охлаждение экономики продолжается.

— Высокие процентные ставки обвинять модно было в последнее время, но в моем понимании не ЦБ — основная проблема замедления темпов экономического роста. Не высокие процентные ставки — основная причина сложности. Причина сложности в том, что российская экономика уперлась в возможности наращивания предложения. Она не имеет возможности существенного наращивания предложения, потому что исчерпала трудовые ресурсы. Мы плохо работаем с автоматизацией, напирали на труд, который оказался исчерпанным, мигрантов видеть не хотим — все. Предложение практически не растет в экономике, остается спрос, он провоцирует перегрев, ЦБ пытается как может в этих условиях решать задачу по стабилизации ситуации. В моем понимании у него практически нет других вариантов. То есть излишняя мягкость будет провоцировать нестабильность. Собственно, краеугольный камень нашей экономической политики в том, что она вся сконцентрирована на стабильности. И в этом смысле ЦБ, как никто сейчас, на нее работает. Правительство, к сожалению, должной стабильности своими действиями обеспечивать не может и регулярно дестабилизирует ситуацию. Причем с завидной регулярностью, в основном негативными шоками. Негативные шоки — это ухудшающий фактор. Ухудшающий через два канала.

Первый — это прямой ущерб, а второй как минимум резкий рост неопределенности. Он сдерживает инвестиции и бьет в первую очередь по предложению. Почему? Чтобы инвестировать, нужно иметь хорошее представление о будущем. Ну крайне желательно. А для того чтобы потреблять, это вовсе не обязательно. Вот такой маленький нюанс, который почему-то при планировании в правительстве во внимание не принимается. И чем менее предсказуемы действия экономической политики, тем больше ущерба для экономики, и для инвестиций, и для роста предложения. Исправить их процентными ставками нельзя.

Можно иметь 4 процента инфляции, но, к сожалению, из-за постоянных неблагоприятных решений по другим аспектам экономической политики, как те, что мы сейчас переживаем, можно все равно сильно демотивировать бизнес и инвестиции. Я уже вам описал ситуацию с бизнес-проектом, здесь все просто.

— 39-й ежегодный рейтинг богатейших людей мира, который публикует Forbes, свидетельствует, что за четыре года спецоперации количество миллиардеров из России не только не уменьшилось, а увеличилось и достигло рекорда за все время наблюдений. Так, если в 2021-м их было 123 (самый большой показатель с 2005 года), то в 2025-м их насчитывается 146 (15 из них — новички рейтинга). Их совокупное состояние тоже достигло рекордных значений — 625,5 миллиарда долларов. Чистая прибыль российских банков за три последних года увеличилась в 15 раз. Почему основная нагрузка от повышения налогов не касается этих категорий?

— Богатые — это же состояние, это не столько доход, сколько изменение стоимости актива. И когда стоимость актива меняется во времени, то есть растет во времени, богатый становится богаче не потому, что получил более высокий доход. Ну то есть формально, согласно методологии этих рейтингов, так и считают — выросла стоимость активов, значит, стал богаче. Это показатель, который вносит основной вклад. Почему-то у нас все радуются, когда растет российский индекс рынка акций, забывая о том, что это увеличивает стоимость компаний, а владельцы этих компаний увеличивают за счет этого богатства.

Если пытаться обложить этот прирост богатства дополнительным налогом, то надо будет у подавляющей части богатых из данного списка откусывать в буквальном смысле от их актива. То есть у подавляющего большинства не наличностью вышла основная прибавка. В этом нюанс. С конца прошлого года резко восстановился российский рынок на фоне обещаний Трампа быстро завершить конфликт. И пока он не упал. Для того чтобы забрать у богатых тот прирост, который дал им приход Трампа к власти, и оптимизм российских инвесторов на публичном рынке (а это основной, я полагаю, вкладчик в рост как раз количества богатых и их состояния Forbes), надо откусить что-то от этих активов. Для этих активов это будет деструктивно, это будет ущерб, причем жесткий. И я полагаю, что на этом вопрос про богатых, наверное, можно закрыть.

В части попытки обложить большими налогами доходы российские власти шаг сделали, и он реализуется. Первый год подождите, давайте посмотрим, что там будет. Верхняя планка подоходного налога, конечно, не 30–40 процентов, но, обращаю ваше внимание, позволить себе верхнюю границу на таком же уровне, как многие другие более развитые страны, мы просто не можем. По той простой причине, что, к сожалению, государство не обеспечивает такого, как у нас сейчас стало немодно говорить, качества институтов.

Ну вот скажите, пожалуйста, как вы себе представляете положение миллиардера, ну, например, Вадима Мошковича, которому предлагают платить 40 процентов? «Русагро», знакомо вам? Так вот, ему предлагают платить 40 процентов с доходов, и ему в дверь стучится прокуратура или кто там еще и говорит: «Чувак, мы тут активы у тебя забрать хотим, ты что-то не то сделал». Наверное, у него есть понимание, почему это происходит, но у меня, например, понимания из публичных комментариев не сформировалось.

— И какую проблему это создает?

— А как тогда брать с него высокие налоги? Ты ему не можешь обеспечить стабильность, его права собственности и так далее. Что там и где было нарушено? Вы же понимаете, что у него появляются мотивы гораздо больше выводить средства. И поскольку возможности даже в текущих обстоятельствах есть, это будет разрушительно для бизнеса. По-хорошему российские власти сейчас заинтересованы в том, чтобы все, в том числе и богатые, собирались здесь и работали на российскую экономику. И капиталы их работали на российскую экономику, потому что иностранцев нет. Неважно, какие иностранцы к нам приходили, может, не богатые иностранцы-физлица, а компании. Но их теперь нет.

Тогда, может, капиталами наших богатых хотя бы заместить? Но для этого надо предлагать условия. Про условия я уже вам рассказал, кое-что про налоги. Если еще добавить к этому крайне высокие ставки подоходного налога, наверное, это было бы совсем убийственной инициативой, потому что демотивировало бы напрочь. И наверное, это не в интересах российской экономики. Еще раз повторю, если подумать немного по поводу того, откуда выросла в прошлом году основная часть состояния и богатства, что это было ралли на фондовом рынке, то становится несколько менее обидно.

Но в целом ваш вопрос о налогах для богатых обоснован. Мы действительно как экономика не характеризуемся равномерным распределением доходов. Но это не только вопрос богатства богатых, а еще вопрос перераспределительной политики государства. В нашем бюджете сейчас основная статья — это вовсе уже не социалка, а оборонные расходы. То есть можно пытаться наковырять на социалку, но, в принципе, по совокупности того, что вижу и как предполагаю, основные усилия нашего федерального бюджета — это вовсе не социальная поддержка, не перераспределительная, а расходы на решение геополитических задач. Ну и как результат, как вы понимаете, перераспределительная часть, естественно, начинает давать сбои. Да, неравенство доходов начинает давать себя знать больше. И мы это видим в том числе в списке Forbes.

Без сомнения, хорошо бы было, чтобы перераспределительная политика работала лучше, но, наверное, в текущих обстоятельствах это точно не первый приоритет экономической политики вообще. Потому что, и это неоднократно звучало в СМИ раньше, с богатых так много денег не заработать, сколько со среднего класса. Не получить в виде налогов.

Поэтому как элемент справедливости да, подходит повышение налогов для богатых, но надо постараться не перегнуть, потому что и демотивируешь вкладывать, да еще и разбегутся. Возможности для этого у богатых есть всегда. Ты хоть границы закрой, но он подкупит и пересечет ее, потому что у него есть что предложить тому, кто эту границу охраняет.

Богатого не пропустить куда-то, если он хочет туда, гораздо тяжелее, нежели чем человека среднего достатка или бедного. Поэтому богатых сейчас российское государство заинтересовано удерживать и даже по-хорошему привлекать. Золотые визы не очень рабочие и все остальное, но тем не менее с ними есть надежда, что будут работать в экономике их капиталы. Нам их очень не хватает сейчас, потому что раньше эту роль выполняли деньги иностранных компаний, которых сейчас почти нет в стране. Поэтому богатые нужны не как сами частные персоналии, а как те, кто может использовать капитал на благо российской экономики. А денег с них много не заработать, потому что они хоть, может, и богаты, но их мало. И особенности извлечения их благосостояния затруднены, потому что оно нередко в активах. Начинаешь откусывать — гробишь актив. Откусил от актива слишком много — и все. Банкрот у тебя компания, и что тогда с этим делать?

— Как все эти налоговые маневры, которые, как вы говорите, будут негативным образом сказываться на экономике, отразятся на различных секторах? Кто больше всех пострадает, по вашему мнению?

— Как я уже сказал, основное повышение — это НДС. Основные деньги в бюджет — НДС. Основное ухудшение ситуации происходит из-за НДС. Что с порогами для малого бизнеса, что с самим налогом. Это косвенный налог. И конечные плательщики его мы с вами, как потребители.

Понятно, что среди секторов производственных во многих сегментах есть компании, сильно нагруженные долгом. И ясно, что дополнительная необходимость авансировать этот НДС создаст для них дополнительные трудности. Обратите внимание, производители платят этот НДС на время. То есть они перечисляют его в бюджет, потом продают свою продукцию и получают уплаченный НДС в составе цены за проданную продукцию. То есть они не являются конечными плательщиками НДС, несмотря на то что они его перечисляют в бюджет в процессе своей экономической деятельности. Конечными плательщиками НДС являемся мы с вами. Поэтому основной пострадавший — это мы, сектор домохозяйств, конечные потребители.

Статистика по доходам дает более приятную картину, чем та, что, боюсь, подавляющее большинство граждан могут наблюдать в своих кошельках. У этого есть причины. Но суть в том, что конечные плательщики — это мы. И понятно, у кого доходы растут, тот может принять это мягче. У кого доходы не растут, а таких очень немало, или растут медленно, то для них это, конечно, тяжелая ситуация.

Что бы там ни происходило в денежно-кредитной политике, мне кажется, самое позднее в прошлом году должно было стать понятно, что как минимум какое-то время дешевых денег в российской экономике быть не может. То есть как там будет потом, это вопрос открытый. Может быть, ЦБ достигнет своих 4 процентов, возможно, будут еще какие-то улучшения. Может быть, деньги снова станут дешевле, но все равно дешевыми они не будут. А вот в ближайшее время вообще говорить о дешевизне денег смешно. То есть у тебя есть деньги под 20 процентов, это дешево, радуйся, чувак. Как-то так. И это не из-за ключевой ставки, а из-за рисков.

В стоимость денег вносит очень большой вклад неопределенность. И даже когда ставка ЦБ была 7,5 процента в первой половине 2023 года, те, кто мог вкладывать деньги в бизнес под 7,5 или 10 процентов, не вкладывали. Они хотели тоже 20 процентов и больше. Потому что риски вложений в Россию не оценивали как низкие. И соответственно, то, что произошло с ключевой ставкой, с доходностями по депозитам, по кредитам сейчас — это скорее ЦБ привел ситуацию в норму, нежели чем усугубил. Вот такая неприятная деталь. То есть было бы меньше неопределенности, были бы более дешевые деньги. Но, к сожалению, неопределенности меньше не делают, и даже то, что можно сделать, как экономическая политика властей, не делают. А наоборот, добавляют к той неопределенности, что и так приносят СВО, внешние факторы, санкции, вот эти все проблемы.

Ну и, к сожалению, как вы понимаете, в этих условиях дешевизны денег не может быть не потому, что ЦБ злой и не хочет, а потому, что, к сожалению, те, кто распоряжается деньгами, часто не готовы сберегать за копейки. Невыгодно, неинтересно.

«Ударили по нефтянке беспилотники гораздо больше и санкции. В последние месяцы в производстве нефтепродуктов ситуация весьма сложная. В основном они ухудшат, естественно, внутреннюю конъюнктуру» Фото: ru.freepik.com

«Мы входим в фазу рецессии»

— Это все повлечет за собой череду банкротств? В каких секторах?

— Во всех. Мы входим в фазу рецессии, то есть рецессия ВВП — это обычно процесс, который касается многих секторов. Поэтому я полагаю, что в подавляющем большинстве секторов российской экономики нас ждет большее количество банкротств. С учетом ухудшения от налоговых и подобных им инициатив властей их будет больше. Нас и так бы ждало их некоторое количество, причем значимое, а от предложенных инициатив это количество станет еще больше.

В этом году в подавляющем большинстве случаев компании старались насколько возможно держаться. Банки в основном, судя по тому, что я вижу в новостях и по отчетности банков, предпочитают реструктурировать долги, не банкротить компании. Но, к сожалению, я полагаю, что надежда на то, что все быстро изменится в лучшую сторону, сейчас уйдет, поскольку не просматривается очевидных оснований.

Можно верить в чудеса, но на них нельзя ставить деньги. Ну или, по крайней мере, мало кто деньги готов ставить на чудеса. А банки еще вынуждены ставить не свои деньги на чудеса. Поэтому они менее других предрасположены в эти самые чудеса верить. Я полагаю, что сейчас, в том числе этими неблагоприятными решениями, власти скорее уберут оставшуюся надежду на быструю нормализацию ситуации и возврат роста в экономику. И как результат, я думаю, мы увидим всплеск банкротств физических лиц и юридических.

Сектора совершенно разные. Будут страдать и розничные продавцы, и строители, и производственные компании совершенно четко, и парикмахерские, и рестораны, которые до сих пор чувствуют себя очень неплохо.

Ну хорошо, производители минудобрений и еще некоторое количество, прямо скажем, как бы весьма крупных, комфортно расположенных компаний будут чувствовать себя неплохо. Но даже в сельском хозяйстве будут проблемы.

— По нефтянке это ударит, как вы считаете? Она и так страдает сейчас по всем направлениям.

— Ударит, наверное, несильно. Ударили по нефтянке беспилотники гораздо больше и санкции. Это больнее. В последние месяцы в производстве нефтепродуктов ситуация весьма сложная. Эти меры усугубят ситуацию в нефтянке, которая и так не суперсладкая. В основном они ухудшат, естественно, внутреннюю конъюнктуру. Пусть нефтянка у нас и в значительной степени экспортер, тем не менее внутренний рынок для компаний сектора имеет значение. Не просто так же они скупили заправки, построили эти НПЗ, производят масла. В том числе под принуждением властей в рамках налоговых маневров.

Помните, когда налогообложение меняли, чтобы они углубляли модернизацию, глубину переработки увеличивали на своих НПЗ. И это все нефтяники, естественно, рассчитывали и рассчитывают окупить. Вот, я боюсь, с окупаемостью всего нацеленного на внутренний рынок у подавляющей части нефтяников большие проблемы. Особенно новые проекты, спорно окупаемые — скорее нет, чем да. Там обычно длинные циклы.

То есть нефтянка давно уже подошла к стадии, когда циклы инвестирования у них измеряются годами. Точнее, у типичных инвестпроектов циклы — пять и более лет. И это те проекты, которые с текущими ставками, с текущим ухудшающимся состоянием внутреннего рынка перспективными казаться вообще не могут. Полагаю, что в основной бизнес там можно инвестировать сейчас только в убыток.

Что касается внешних рынков, то там санкции дают высокую неопределенность и создают серьезные сложности. Останется нефтянка в этих условиях жизнеспособной? Да, на этот счет я бы сильно не переживал, по крайней мере за крупнейшие имена точно. Будет ли она себя комфортно чувствовать? Нет. НДС ли к этому ведет? Конечно, нет. Есть другие факторы. НДС просто вишенка на торте.

— Как это все скажется на регионах? У нас же есть депрессивные регионы, убыточные, провальные. Им еще тяжелее будет. Как теперь будут перераспределять дотации, как помогать, как вытягивать эти регионы, как их выравнивать?

— Сложно сказать, у меня нет на этот счет хорошего ответа. Безусловно, эти инициативы регионы затронут. Собственно, в самих инициативах минфина по поводу как раз усугубления режима УСН четко указано, что регионы от этого теряют. Естественно, минфин, как и на этот год после своих предыдущих усугублений, как-то постарается компенсировать, тем не менее я полагаю, что это усугубляет положение всех без исключения регионов. Вопрос в том, для кого более критично. Тут я вам, к сожалению, точно не скажу, поскольку не региональщик.

Здесь важный момент заключается в том, что перераспределительная политика не только в социальной сфере, но и как раз в региональном аспекте тоже, боюсь, работает и будет работать похуже. То есть в каких-то критических ситуациях можно ожидать, что федеральный бюджет будет вмешиваться и поддерживать. Например, списание региональных кредитов по каким-то основаниям, как мы видели это в текущем году. Но это будет делаться довольно скупо, потому что приоритеты в бюджете совершенно другие.

Я полагаю, что со своей стороны регионы, понятно, будут стараться резать расходы. На регионах много социальных расходов. У них в рамках президентских указов много обязательств, но гораздо меньше возможностей для их выполнения. И я полагаю, что ухудшение ситуации в экономике, естественно, приведет к снижению ряда региональных налогов. В первую очередь налога на прибыль. Есть регионы, для которых до сих пор налог на прибыль является определяющим, основным налогом регионального бюджета. Их стало меньше за последние десятилетия в стране, тем не менее они есть. Для большей части регионов основной налог — это подоходный. С ним все стабильнее. Но есть регионы, которые больше, чем от подоходного, чем от каких бы то ни было других налогов, зависят от налога на прибыль. И вот у них, возможно, ухудшение более заметное, чем у других. Правда, во многих случаях это, слава богу, регионы-доноры, поэтому все не так критично, они сами могут справляться со своими проблемами. Сложность заключается в том, что, как и федеральный бюджет, они тоже будут стараться резать по возможности свои гражданские расходы. Что усугубит, конечно же, социальную и экономическую политику на региональном уровне тоже.

Если мы ранжируем регионы от самых слабых до самых комфортных и сильных, то, наверное, ближе к середине этого списка снизу возможны наибольшие сложности. Это те, кто еще не считается таким совсем уж сложным, неспособным себя обеспечить, полностью зависящим от бюджетных трансфертов. Бюджеты таких регионов со сложностями справляться будут, но цена — это недовыполнение в том числе своих социальных обязательств, меньшие вложения в развитие на региональном уровне, меньшие вложения в инфраструктуру, что в моем понимании проблема существенная. Тяжелее всего будет в нижней половине списка, но не в последней десятке. И основное, что будет, — это урезание расходов, в том числе социальных, урезание программ поддержки, в том числе бизнеса, например субсидий, чего-то еще.

— Вы уже сказали, что основной удар от этого налогового маневра примет на себя население. Как это будет выглядеть в конкретике?

— Да, мы основная жертва. Но, как говорится, есть нюанс. Он заключается в охлаждении мировой экономики, подаренной всем Трампом. Оно бы и без него, наверное, произошло, просто не так быстро, не так сразу и не так резко. Я ожидаю, что его действия существенно замедлят темпы роста в мире. И как результат с внешним спросом станет похуже. Уже стало хуже и будет становиться все хуже и хуже. А это значит, что даже для самых крупных экспортеров, для которых внутренний рынок раньше не представлял практически никакого интереса, он станет более значимым. И это значит, что нас с вами, то есть российских потребителей, тоже придется больше ценить. И наше потребление, а особенно его рост, начинает играть все более и более важную роль в судьбе и показателях даже крупнейших экспортеров, которые 80–90 процентов товаров гонят на экспорт. Но даже для таких мы становимся более значимыми. Да, все еще не определяющими, безусловно, но подождите, еще, так сказать, не вечер.

— А вот эти 2 дополнительных процента НДС ведь будут вкладываться практически во все товары, не разгонит ли это инфляцию, она же и так большая?

— Вы знаете, кто сможет, тот попробует эти 2 процента вложить, но не все вкладывающие выживут. Поэтому в процессе перехода к стадии сворачивания активности (а то и банкротства) компании будут распродавать свои запасы. Сначала давать скидки для того, чтобы попытаться выжить до последнего, поборовшись. Ну что, терять-то уже нечего? Потом распродавать свои запасы уже местами по почти любой цене. Поэтому пусть и будут игроки, кто попытается переложить рост налогов на потребителей, и таких игроков будет немало, но общую динамику цен заметно сильнее станут определять другие процессы.

Потребитель и так уже сокращал пока темпы роста своего потребления, а начнет сокращать именно не темпы роста, а объемы потребления, значит, не всем хватит потребительского спроса для того, чтобы выжить. Испытывающие проблемы игроки сильно скорректируют динамику и потребительских, и промышленных цен в ряде сегментов. Будут пытаться привлечь к себе клиентов, и как результат не будет никакого значительного разгона инфляции в ответ на это увеличение НДС. Как не случилось его в 2019 году после повышения налогов в 2018-м. Несмотря на то что Центральный банк использовал это как повод при повышении ставки, именно повод, а не причину в моем понимании, тем не менее мы не увидели существенного скачка цен в результате повышения НДС в начале 2019 года, и это все было абсорбировано довольно непростой по тем временам экономической ситуацией (какой бы комфортной мы сочли ее сейчас!).

В нынешних обстоятельствах, когда экономика от роста переходит к стагнации или спаду, подавляющую часть повышения НДС поначалу примут на себя компании, и это произойдет за счет прибыли многих из них. Правда, дополнят они это менее динамичным ростом зарплат и сокращениями, что будет ухудшать положение потребителя. Процесс больно ударит по региональным бюджетам. Когда подстройка к изменению завершится (процесс займет продолжительное время), НДС окажется на плечах конечного потребителя.

— Почему до сих пор не падает рубль? Все прогнозировали что на конец года рубль должны посадить вниз, чтобы это наполнило бюджет, но бюджет страдает, а рубль все равно высокий.

— Причина во внешней торговле. Поскольку экспортные потоки все еще больше, чем спрос на импорт, то они и обеспечивают дороговизну рубля. Я полагаю, что до конца года ситуация будет развиваться, как мы, собственно, уже видели с конца лета. То есть рубль продолжит дешеветь, и я ожидаю увидеть трехзначные курсы в этом году. Полагаю, что это произойдет, но проблемы бюджета принципиально не решит.

То есть, несмотря на то что это улучшит ситуацию с рядом доходов, например нефтегазовыми, в бюджете, к сожалению, движение рубля происходит из-за в том числе ухудшения ситуации в экономике, и бюджет потеряет в других налогах тоже значительную сумму. Поэтому я не ожидаю существенного улучшения ситуации с государственными финансами из-за значительного удешевления рубля, которое ожидаю уже до конца этого года.

«Надо смотреть, чем закончится СВО. Прежнего масштаба присутствия на европейском рынке у нас уже не будет даже на горизонте десятилетий. Этого просто никто не допустит, потому что обеим сторонам болезненно дался уход с их рынка наших поставщиков» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Премиальный для большинства экспортеров у нас внутренний рынок»

— Некоторые экономисты говорят, что проект бюджета с ростом налогов и ужесточением администрирования — это признание того, что нынешняя модель роста себя исчерпала и никакого прорыва ждать не следует; если бы экономика действительно росла, то на финансирование правительственных задач денег хватало бы и без повышения налогов. Вы согласны с такой позицией? Внутренних резервов, кроме как увеличить налоги, больше нет никаких?

— Я скажу вам следующее, прошлая модель роста исчерпала себя аж в 2008 году. Вдумайтесь на мгновение, где мы, а где 2008-й. С тех пор у нас прирост производительности труда в разы меньше, чем в Польше и Южной Корее. И в еще бо́льшие разы меньше, чем китайский прирост производительности. Собственно, прирост ВВП с 2008 года у нас тоже не очень большой.

В моем понимании та модель роста, которая имелась у российской экономики, была исчерпана именно в то время, и тогда надо было проводить реформы. Но попыток было сделано до смешного мало, и успешных, к сожалению, не было. А то, что мы наблюдали в последние годы, если называть моделью роста 2023 и 2024 годов после спада 2022-го, то это рост потребления. И на самом деле в основном на горизонте с 2008 года российская экономика потреблением росла. С определенными перерывами, там был провал неприятный с большой просадкой в 2014–2016-х как раз на фоне первых санкций и падения цен на нефть. А в остальные годы основной драйвер роста российской экономики — это потребление.

И собственно, 2023, 2024 и 2025 годы до сих пор — это то же самое, только в большей степени. Это рост практически исключительно за счет потребления домохозяйств. В 2023-м почти весь прирост, по статистике, обеспечило потребление. В 2024 году около 80 процентов этого прироста, то есть 3,5 из 4,3 процента. В сумме из 8,5 процента прироста ВВП где-то 7–7,5 процента — это потребление за два года прошедших. А в 2025-м пока то, что у нас есть, по официальной статистике, — это первый квартал: 1,8 процента обеспечило потребление, а Росстат насчитал 1,4 процента роста экономики, во втором квартале Росстат снова говорит о том, что потребление выросло на 1,8 процента, а ВВП смог прибавить лишь 1,1 процента. То есть остальные сектора, кажется, тянут экономику вниз.

Такая вот наша неприятная реальность. Поэтому если называть рост за счет потребления моделью роста, то, наверное, у нас что-то не так с моделями. Хорошо бы было изначально закладывать в развитие какую-то другую модель, потому что рост за счет потребления (если он ничем более, кроме потребления, не поддержан, а наш оказался именно таким) не может быть долгосрочным, устойчивым, и, к сожалению, мы ровно это наблюдали и наблюдаем.

Процесс тормозится заметно позже, чем я ожидал, но, к сожалению, то, к чему мы сейчас приходим, — это вполне закономерный результат, это произошло бы при любом уровне ставок. Вопрос лишь: когда?

Безусловно, еще раз повторю, не были сделаны реформы после кризиса 2008–2009 годов, направленные на то, чтобы предложение действительно могло развиваться, на то, чтобы реально были стимулы инвестировать, на то, чтобы были стимулы наращивать выпуск сложных видов продукции, продукции с более высокой добавленной стоимостью. Но да, с чего мы с вами начали разговор, вместо этого экономические власти дают нам неопределенность и повышение налогов или подобных сборов и подрезают некритичные для решения геополитических задач расходы.

Вот такой у нас результат, то есть вместо реформ и прочего мы идем пока ровно в противоположном направлении, но и ничего удивительного, что получаем закономерный результат — замедление сначала темпа роста экономики с последующим переходом в рецессию. Обратите внимание, эти налоговые инициативы скорее ускоряют процесс, но они не меняют тренда. То есть я ожидал рецессию без этих налоговых инициатив, с ними просто станет глубже и быстрее, полагаю.

— Что у нас происходит на топливном рынке, в частности с бензином и дизелем? В августе отмечается повышенная частота ударов украинских дронов по нашим производствам: 16 из 38 НПЗ пострадали с августа. Эксперты пишут, что общий объем выведенных из строя мощностей переработки нефти в России превышает 17–20 процентов. Это, конечно, не значит, что заводы разрушены, их ускоренно ремонтируют, но с начала сентября в южных и центральных регионах России отмечается рост цен на бензин. Последние дни отмечается его жесткий дефицит в некоторых регионах. Что будет дальше? Будем страдать или положение в обозримом будущем начнет выправляться?

— Да, страдать будем, боюсь, других вариантов нет. Основные проблемы — это бензин, потому что его меньше перерабатывалось. Наша переработка заточена на дизель, и дизель у нас избыточен, он шел в основном на экспорт. Поэтому дизель даже если где-то исчезает, я так понимаю, его наличие восстановить можно довольно быстро. Но основной локальный автотранспорт на бензине, и с бензином сложности, к сожалению, не исчезнут быстро.

Судя по тому, что я вижу и слышу в публичных источниках, к сожалению, удары продолжатся. И, как я вижу по факту, защититься от них надежно не выходит. То есть будет что-то, видимо, куда-то прилетать, а значит, проблема сохранится. Понятно, что где-то можно достать. То есть какое-то количество бензина можно завезти, импортировать. Бывало у нас такое и раньше. Республика Беларусь может быть источником. У нее сохранились избыточные производственные мощности. Нетипично, но вполне рабочий вариант. Не знаю, хватит ли у них мощностей.

— Дмитрий Песков сказал, что европейские рынки перестают быть для Российской Федерации премиальными. Такими становятся восточные рынки. С европейскими рынками понятно, нас оттуда попросили. А вот с восточными не совсем. Нас там жестко дисконтируют по всем параметрам и направлениям. Где и в чем премиальность?

— Премиальный для большинства экспортеров у нас внутренний рынок, потому что часто на нем и до сих пор они продают товары дороже, чем на экспорт. Представляете? Такой нюанс. Так было и 20, и 30 лет назад, и нередко остается до сих пор. И это один из факторов, сдерживающий развитие российской экономики. Потому что должно в моем понимании быть иначе. Но значительная рыночная власть основной части экспортеров позволяет проводить такое ценообразование на внутреннем рынке. Поэтому премиальный (на фоне европейского, американского и азиатского рынков) для нас внутренний.

В отдельных категориях, типа, например, продуктов питания, где пошлины периодически появляются и квоты, это корректируется. Но опять же с поправкой на эти пошлины нередко внутренний рынок тоже оказывается премиальным.

Вы все верно сказали про Азию, мне нечего комментировать. Естественно, этот рынок не был по многим товарным позициям для нас премиальным в принципе, потому что он был дешевле по этим позициям и остался дешевле, чем европейский. Просто европейский нам недоступен, и это произошло не в этом году, и не в прошлом, и не в позапрошлом. По многим позициям это случилось в 2022-м. А для каких-то товаров вроде минеральных удобрений европейский рынок по-прежнему открыт, и он для них все так же премиальный. Там все нормально. Им не нужно ехать в Азию, как многим другим, в том же объеме, по крайней мере. Например, даже по удобрениям тот же Китай — один из мировых лидеров по ряду позиций, он производит их много. И то же самое по стали, углю и по ряду других категорий. У него своего производства этого добра много, и естественно, если у тебя этого производства много и тебе поставляют на рынок еще, то нередко конкуренция оказывается потяжелее. В Европе ситуация была другая, это правда. Потому на фоне азиатских рынков европейский был и остается премиальным.

По крайней мере, в обозримой перспективе, я думаю, ситуация не будет меняться. А дальше надо смотреть, чем закончится СВО. Я думаю, что прежнего масштаба присутствия на европейском рынке у нас уже не будет даже на горизонте десятилетий. Причем по взаимному согласию, вероятно. Этого просто никто не допустит, потому что обеим сторонам болезненно дался уход с их рынка наших поставщиков.