Когда призраки танцуют: «Привидения» Ильи Славутского закошмарили зрителя

Спектакль «Привидения» Ильи Славутского обещал смелый эксперимент Фото: «БИЗНЕС Online»

Скандинавские проблемы на казанский манер

«Мертвая вера, старые мертвые истины», — этими словами главной героини спектакля «Привидения» Казанского академического русского большого драмтеатра им. Качалова можно описать всю постановку, премьера которой состоялась в минувшее воскресенье. Интриг с режиссерами у театра не бывает — почти всегда ставит либо худрук-директор Александр Славутский, либо его сын — актер Качаловского Илья Славутский. И в этот раз они обошлись своими силами — сезон открыл Славутский-младший. В текущем репертуаре КАРБДТ им. Качалова всего три спектакля приглашенных режиссеров: «Роковые яйца» (1997) Владимира Дашкевича совместно с Александром Яковлевичем, «Укрощение строптивой» (2016) Игоря Коняева и детская сказка «Поющий поросенок» (2025) Аделины Сапаевой. Отсутствие свежей крови из раза в раз приводит к одному результату: режиссерский стиль становится набором клише.

В основе «Привидений» — одноименная пьеса Генрика Ибсена, написанная им в 1881 году. Слава у текста скандальная: европейское общество считало его слишком аморальным из-за поднятых в драме тем блуда, коррумпированности церкви, венерических заболеваний, инцеста, эвтаназии и пр. В ряде стран спектакли по пьесе ставить запретили, в том числе в России. Первая постановка в нашей стране состоялась в 1904 году — в петербургском Театре Неметти.

Главная героиня Элен Алвинг готовится к открытию детского приюта в честь покойного мужа — капитана Алвинга. На это событие приезжает пастор Мандерс, который добивается правды от вдовы. Выясняется, что за благородным фасадом скрывались бесчинства главы семьи — измены, алкоголизм, тунеядство. Распутный образ жизни привел к рождению дочери Регины от горничной, и, чтобы скрыть позор, госпожа Алвинг заплатила столяру Энгстрану, чтобы он женился на этой женщине и признал ребенка. Ложь приводит к тому, что между Региной и сыном Алвингов Освальдом, ее сводным братом, вспыхивают чувства и они готовятся уехать в Париж. Элен была вынуждена прикрывать «победы» супруга и даже после его смерти не может избавиться от невыносимого присутствия покойного. А церковь и долг говорят: «Терпи». В итоге приют — это очередное прикрытие, попытка заткнуть сплетни, избавиться от привидения мужа и сделать так, чтобы Освальд унаследовал лишь заработанные матерью деньги и не соприкасался с «грязными» отцовскими — они полностью ушли на строительство богоугодного заведения.

В текущем репертуаре КАРБДТ им. Качалова всего три спектакля приглашенных режиссеров: «Роковые яйца» (1997) Владимира Дашкевича совместно с Александром Яковлевичем, «Укрощение строптивой» (2016) Игоря Коняева и детская сказка «Поющий поросенок» (2025) Аделины Сапаевой Фото: «БИЗНЕС Online»

Славутский почти не отошел от оригинального текста, за исключением некоторых щепетильных тем, которые он опустил. Так, режиссер не стал упоминать о смертельной болезни Освальда, хотя это один из ключевых моментов. Ибсен не называл диагноз, однако современники быстро усмотрели в описанных симптомах сифилис, которым был заражен и его отец. Прогрессирующее заболевание и вынудило парня попросить мать об услуге — убить его раньше, чем он станет беспомощным. Этого тоже в спектакле нет, вместо этого припадок случается у Элен Алвинг.

Островский от Славутского: в Качаловском – новая порция нафталинового реализма

Танцуют все! Даже призраки

Постановка вызывает неоднозначные оценки.

Начнем с хорошего. Стоит пояснить, что привидения — это не полтергейст, который не дает покоя людям, а символ ошибок прошлого, которое тенью преследует героев, и от того, насколько человек способен признать их и искупить грехи, зависит его судьба. Физическое (забавный оксюморон) привидение тоже есть — дух капитана, безмолвно терзающий супругу (его сыграл заслуженный артист РТ Александр Малинин). Мы, конечно, не знаем, существует ли мир духов и что там происходит, но театр им. Качалова не стал изменять себе и заставил призрак танцевать! Да, Славутские не были бы Славутскими, если бы на их спектаклях хотя бы раз не станцевали.

Образ Элен Алвинг, противоречивого человека с трагической судьбой, воплотила народная артистка РТ Елена Ряшина. Тут уж без интриг — супруга Славутского-младшего почти всегда играет главные роли в его спектаклях. Ей предстояло передать терзания героини, олицетворяющей жертву семейных тайн, ошибок и морального падения. Ряшина, безусловно, обладает сильной сценической харизмой, однако на этот раз в ее игре не удалось увидеть внутреннюю борьбу женщины, раздираемой противоречиями. По крайней мере, сопереживать ей не хочется. Не очень верилось и Анне Макаровой в роли Регины. Пастор в исполнении заслуженного артиста РТ Павла Лазарева вышел неприметным.

Но все же есть два актера, за игрой которых наблюдать интересно, — Алексей Кручинин в роли эксцентричного Освальда и народный артист РТ Марат Голубев, чей столяр Энгстран вышел правдоподобно ушлым.

Несмотря на то что речь идет о семейной драме и внутренней трагедии личности, спектакль не вовлекает зрителя в глубокое переживание. То ли призрак танцующего капитана делает постановку карикатурной, то ли постоянно кружащие возле мебели герои (чтобы просто выйти из комнаты, актер обязательно сделает круг вокруг стола или стула) и бессмысленные повторы одних и тех же реплик (это не те «тарантиновские диалоги», которые несут скрытый смысл), но вместо ощущения трагической судьбы появляется чувство, что со зрителем сыграли злую шутку, заменив живую драму легким водевилем. Удивительно, но факт: в антракте группа зрителей обсуждала трагедию «Бөйрәкәй» («Буренушка») из недавнего гастрольного тура Башкирского драмтеатра им. Гафури, сюжет которой также повествует о брате и сестре, которых разлучили в детстве и которые полюбили друг друга. Мрачная история в черно-белых тонах, где даже танец невинных детей выглядит как психоделия, произвела больше впечатления на зрителей минувшей премьеры в КАРБДТ им. Качалова и дала понять, что грех — это совсем не про юмор.

Пьеса, которая могла бы стать яркой постановкой, в данном виде выглядит как полиморфная дискуссия о форме и содержании, где важность идеи омрачена чрезмерным акцентом на эстетике второй половины XIX века. Мысль о том, что прошлое — привидение, которое нельзя изгнать полностью, так и осталась привидением.