Илья Гращенков: «Путин в российской системе власти – главный европеец»

Илья Гращенков: «Мне кажется, что главный итог года — мир в полной каше, никто не знает, что прогнозировать, какие перспективы, все быстро меняется» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Дело Долиной — первый «лебедь»

— Илья, какими вы видите итоги уходящего года в России и мире? Что было самым важным?

— Мне кажется, главный мировой итог состоит в том, что мы окончательно подошли к точке, которая в будущем определенно потребует перезагрузки. Тяжело жить, когда весь мир зависит от часто меняющихся решений Трампа, каких-нибудь бюрократов, случайного стечения обстоятельств. Мир все-таки должен функционировать с понятной перспективой, стратегией, планом. Недаром даже Воланд в «Мастере и Маргарите» говорил: чтобы чем-то управлять, надо иметь план минимум на тысячу лет.

Поэтому мне кажется, что главный итог года — мир в полной каше, никто не знает, что прогнозировать, какие перспективы, все быстро меняется. И я думаю, что 2026-й станет точкой перезагрузки, когда начнутся обратные тенденции, от непонятного к упорядочению.

В России ситуация аналогичная. Страна, с одной стороны, сильно поменялась за последние годы, а с другой — осталась прежней, удалось сохранить ту версию РФ, которую мы все знаем последние 30 лет. Многие надеялись, что именно 2025-й станет последним военизированным, что будет заключено мирное соглашение. Неслучайно «мир», «договорнячок» стали словами года. Но мы весь год промаялись. Думаю, еще один год промаяться уже не удастся. Поэтому итогом можно считать хоть и затянувшийся, но уже максимально приближенный мир. А конец года показывает квинтэссенцию непубличного переговорного процесса. Все чего-то ждут.

С точки зрения экономической ситуации в России государство, исчерпав собственные запасы в ФНБ и прочие золотовалютные резервы, начало наступление на карманы россиян, чего раньше не было. Мы это увидели в росте и налогов, и тарифов. И это порой бездумный рост. Если говорить, например, о процентной ставке или кредитах, которые не позволяют и денег собрать с бизнеса, и фактически угрожают этот бизнес убить. Такой неумный подход к тарифной политике был продемонстрирован в течение этого года. Возможно, в следующем году будет реакция и корректировка.

Тем более что мы увидели странные законы в духе «а с кого побольше денег стрясти». Мне, например, под конец года пришли штрафы на десятки тысяч рублей за абсолютно абстрактные парковки. Я там вообще не парковался в неположенное время. Это говорит о том, что рассылают наудачу, может, кто-то заплатит. Государство испытывает острую нехватку средств и, не особо разбираясь, пытается их сейчас добыть. Такой сложный итог года. Конечно, незаметным это не останется.

Последнее, что я бы отметил, — это оживление политизации. Как только гражданам стали залезать в карманы, постели и квартиры (дело Долиной), они вдруг резко озаботились, а кто эти люди, которые принимают законы, кто эти судьи, что выносят такие решения? И тренд политизации, конечно, должен усилиться в 2026 году, в том числе из-за выборов в Госдуму.

— Наступление на карманы россиян, оживление политизации могут вылиться в протестное голосование на выборах в Госдуму или даже в серьезные недовольства людей? Или протестная активность у нас давно умерла и, как пел Высоцкий, настоящих буйных мало?

— Настоящих буйных, конечно, мало. Но что происходит с общественными настроениями? Копится не только усталость от военных действий, но и тревожность, что фиксируют социологи. Тревожность перерастает в другие расстройства и вызывает раздражение. А раздражение постепенно переходит в абсентеистское (абсентеизм — уклонение избирателей от участия в голосовании на выборах, или, в более широком понимании, политическое поведение, характеризующееся бездействием, т. е. уклонением от какого-либо политического участия, — прим. ред.) отсутствие поддержки власти. Это пока молчаливый протест. Но он выражается так же, как и в истории с Пригожиным, когда тот шел на Москву и никто не вышел. И сейчас все больше ситуаций приводит к тому, что власть все меньше хотят поддерживать в ее начинаниях. Случись какой-то кризис — и поддержки ждать будет неоткуда.

Контрпунктом этой истории стало дело Долиной. Люди ярко увидели будущие перспективы, что у элиты прав намного больше, чем у простого человека. Негде искать справедливости. В судах, у начальников все зыбко. Все, к чему люди стремились, — а это не так уж много (своя квартира, своя машина, своя дача) — теперь под угрозой, все могут изъять. Квартиру могут отнять мошенники, бабки-скамщицы, дачу могут изъять под строительство какой-нибудь дороги, машину тоже могут отнять, и теперь ее уже и не купишь. Наступление по всем фронтам стало, конечно, негативным фактором.

А дело Долиной — первый «лебедь». Думаю, таких историй будет еще много. Это проблема системы на самом деле. Не Долина же себе вынесла вердикт, а суд. Но люди понимают, что наезжать на суд опасно, это антигосударственно, поэтому переключили свою ненависть на певицу. Проблема в том, почему суд выносит такие решения. Не потому, что судьи плохие или некомпетентные. Они пытаются балансировать между телефонным правом и понятной им реальностью. Пока они живут в той реальности, где кто сильный, тот и прав.

Мы видим уже несколько тысяч таких дел, где суды вступаются за бабушек, потому что они социально более одобряемый элемент. А люди с деньгами, которых раньше было принято называть средним классом, в последнее время стали если не системными врагами, то уже не попутчиками. У нас все для бедных, обездоленных, их мы поддержим. А те, у кого деньги есть, пусть скажут спасибо, что их еще в бедных не превратили пока. Дело Долиной, повторю, контрпункт. Люди высказались, что им не нравится такая политика, они хотят стабильности, хотят жить в правовом государстве, где элиты имеют не больше прав, чем все другие.

И я думаю, что в 2026-м таких «лебедей» станет больше. Суды все равно будут выносить подобные решения, потому что ничего не поменялось, по сути. Конечно, по делам о квартирах они скорректируют поведение, но наверняка будет что-то еще, что продемонстрирует, что общий курс в целом пока не поменялся.

— Но на фоне народного возмущения по делу Долиной Верховный суд под руководством нового главы Игоря Краснова в итоге продемонстрировал торжество закона и справедливости. И как говорят юристы, это будет образцом для судебной практики в подобных спорах. Это не внушает какого-то оптимизма?

— Здесь, безусловно, сыграло свою роль народное возмущение. И это лишний раз доказывает, что в данном случае Верховный суд просто хайпанул на этой теме. Разумеется, новый глава ВС воспользовался ситуацией для того, чтобы показать, что он за справедливость, а старые судьи будут подвергнуты чистке. В принципе, шаг понятный, красивый и популярный.

Но, во-первых, люди уже почувствовали «вкус крови». Они понимают, что, если удалось один раз, значит, можно повторить. И когда будут возникать подобные дела, люди все больше будут высказывать свое недовольство. Во-вторых, Краснов, будучи генпрокурором, продемонстрировал, что он стоит на страже интересов государства, и прославился тем, что изымал очень много активов в доход государства. В том числе у той категории собственников, которые, по его мнению, неправильно что-то приватизировали в 90-е. Это не только олигархи, но и фермеры, владельцы участков и так далее.

Так что у него была достаточно жесткая прогосударственная позиция в Генпрокуратуре. Думаю, что она таковой останется и в части судебной системы. Как это отразится на простых гражданах? В чьих интересах будет выносить решения Верховный суд? Справедливость же в чем? В том, чтобы найти соломоново решение и удовлетворить всех участников процесса. В деле Долиной был хороший ход. Но обеспечит ли он интересы добросовестных покупателей в принципе? Или Верховный суд будет идти по пути социального одобрения малоимущих групп? То есть опять опекать бедных бабушек, которых обманывают, изымать активы у бизнеса, потому что кому-то кажется, что они неправильно оформлены. Будут ли суды выносить решения, руководствуясь, например, системой взглядов традиционных ценностей при разводах? Это все пока под вопросом.

«Метания Трампа — это попытки переиграть его основных врагов. Они вызваны еще и тем, что, заходя на должность президента, он не понимал, как это делать» Фото: kremlin.ru

«Все мировые конфликты так или иначе связаны с внутренними врагами Трампа»

— Вернемся к Трампу. У вас есть понимание его колебаний в настроении? Это психологические особенности конкретного человека или все объясняется борьбой с глобальными элитами, европейскими бюрократами?

— Трамп, по сути, таран политической системы, поскольку был избран как контрэлитный президент наперекор истеблишменту Соединенных Штатов. Фактически все, что он делает, в том числе в мире, — это война с нынешним американским истеблишментом, который имеет корни по всей планете. Все мировые конфликты так или иначе связаны с внутренними врагами Трампа. А именно с Демократической партией, которая сформировала европейскую политику последних десятилетий. Демпартия начинала и курировала конфликты и на Ближнем Востоке, и украинский кризис.

Поэтому метания Трампа — это попытки переиграть его основных врагов. Они вызваны еще и тем, что, заходя на должность президента, он не понимал, как это делать. У Трампа есть стратегический план, но тактические ожидания не оправдались. Когда ты смотришь на ситуацию со стороны в одной оптике, у тебя одни ощущения. А потом когда садишься в кресло в Овальном кабинете и смотришь уже в другой оптике, то понимаешь, что твои предыдущие стратегии просто смешные. Поэтому и столько метаний: старые мысли, новые советники, новые впечатления.

При этом президент США умеет менять вектор поведения. А есть упертые политики, которые это делать не умеют. Как, например, евробюрократы. Они один раз что-то придумали, подписали и, скованные коллективным договором, прут, не сворачивая. Трамп, наоборот, живой человек, поэтому мечется. Он все время пытается одной рукой победить своих врагов, а другой удержать возможность с ними договориться, поторговаться. Отсюда такие спазмы его политики. Он, например, договаривается о встрече с Путиным, потом идет торговаться со своими противниками. Они говорят: «Ладно, мы тебе тут уступим, а ты нам в других вопросах уступи». И Трамп принимает другое решение, что снаружи выглядит как метание.

А на практике это просто тени на стене платоновской пещеры (миф о пещере — знаменитая аллегория, использованная древнегреческим философом Платоном, пещера олицетворяет собой чувственный мир, в котором живут люди, — прим. ред.). Кулуарные решения, если их рассматривать как они есть, простые и понятные. Например, договорился Трамп с демократами о каком-то разделении бюджета, а те говорят: «А ты взамен уступаешь нам во внешней политике этот вопрос». И он публично берет и с бухты-барахты что-то заявляет. Кажется, что это какой-то абсурд, что он ринулся куда-то не туда, например Гренландию покорять. Но на самом деле это просто отражение внутренних перипетий.

Это общая проблема политики, демократия становится все более разновекторной. С одной стороны, все опираются на большинство своих избирателей. А с другой — как только избираются, вынуждены переходить в кулуарную коммуникацию, которая для простых избирателей не видна. Получается, что мир живет двумя треками. Это вносит еще больший диссонанс и отдаление реальной политики от публичной.

Неспроста все задумываются о том, что демократия устарела, что она должна приобрести иные формы, то ли более интерактивные с помощью бюджетирования, то ли вообще исчезнуть. Я думаю, что Трамп своими метаниями работает в каком-то смысле на разочарование в публичной политике. Либо это вызовет реакцию, желание вернуться к более понятной демократии прошлых десятилетий, либо, наоборот, совершится скачок в сторону новых форм демократического или недемократического правления.

— Президент США сегодня, по сути, уже не гегемон, и тот же Зеленский, за плечами которого стоят евробюрократы, может сидеть в Овальном кабинете и хамить Трампу?

— Был такой рождественский фильм «Реальная любовь». Там британский премьер говорит американскому президенту: «Мы хоть и маленькая страна, а вы президент самой крупной державы, но, если нас задирают, мы будем отвечать». Действительно, есть какая-то дихотомия в том, что президент крупнейшей страны с помощью системы сдержек и противовесов, которые существуют в Соединенных Штатах, не является никаким гегемоном. Он сдерживается парламентом, прокурором. В общем, кучей акторов.

Во внешней политике он тоже сильно рискует, поскольку представляет интересы крупных глобалистских корпораций, которые завязаны на нефть, логистику и так далее. Поэтому Трамп, с одной стороны, президент самой крупнейшей державы, а с другой — не диктатор. Он как король в шахматах, является слабой фигурой, которая обладает небольшим количеством шагов и требует постоянной защиты.

Что касается Зеленского, надо понимать, что в принципе любой политик любого государства, включая Зеленского, все равно довольно самостоятельный политик, имеющий свой лаг действий. Попытки представить Украину исключительно марионеточным государством довольно плоские, поскольку Зеленский достаточно бодро крутится в рамках тех возможностей, которые у него есть. Это, кстати, характерно для многих стран постсоветского пространства. Можно вспомнить и нашего коллегу по Союзному государству Лукашенко, который тоже в рамках своих возможностей крутится.

Да, Зеленский с начала конфликта был поддержан Демпартией США. А с приходом Трампа и сменой кабинета, который отказал ему в поддержке, Европа не просто встала за плечи Зеленского. Это естественная реакция Евросоюза, на задворках которого происходит конфликт. ЕС, как и Китай, — это крупные образования, которые как-то стараются в эту ситуацию войти. И Китай, и Европа, и даже Украина в каком-то смысле ведут последовательную стратегическую политику в отношении данного конфликта.

А Трамп так быстро меняет политику, потому что внутри собственной страны он контрэлитный президент и не является устоявшейся частью сложившейся системы власти. С другой стороны, и на внешнем треке он постоянно меняет партнеров. Сегодня это может быть Путин, завтра — Си Цзиньпин, послезавтра — Моди, потом он может вернуться к Евросоюзу, с которым в лице Вэнса конфликтовал. Трамп постоянно перебирает союзников, снимая профит на уровне сиюминутных решений, и все время смотрит на свою поддержку и рейтинг, который, кстати, сейчас рекордно низкий за всю историю.

Очевидно, что все эти решения продиктованы психологической потребностью найти опору для своих решений. В какой-то момент Трамп поверил, что это будет Путин. Не договорившись с Путиным, он стал пытаться договариваться с Си Цзиньпином, что противоречит ему самому, потому что в начале избирательной кампании он собирался сделать Китай основным соперником. В итоге самозакусился.

«Мне кажется, что Запад — и США, и Европа — должен найти понятную точку примирения с Россией, потому что все мы часть одной культуры, одного экономического пространства» Фото: «БИЗНЕС Online»

«И США, и Европа должны найти понятную точку примирения с Россией»

— Из ваших слов выходит, что Зеленский не только талантливый актер, что признает и Владимир Путин, но и способный политик?

— Во всяком случае он умудряется управлять ситуацией, не имея изначально ни финансов, ни оружия. Он умеет управлять общественным мнением. Зеленский еще на выборах проявил себя талантливым актером, который сумел создать образ политика и вошел в него. Конечно, на нынешнем этапе есть определенный бэкграунд, который тянет и во многом становится губительным и для переговоров, и для людей. Негатив, который многие приписывают Зеленскому (его недоговороспособность стоит жизни простым украинцам), очевидно, справедлив.

Действительно, с властью расставаться тем сложнее, чем больше у тебя накоплено непопулярных решений. А мы знаем, что на Украине каждая каденция заканчивается либо Майданом, либо попыткой посадки, как было с Тимошенко. Понятно, что, подходя к концу своей каденции, Зеленский цепляется за нее зубами, понимая, что для него все может закончиться очень печально. При этом чем дальше его загоняют в угол, тем еще более плохие решения он принимает. Тем не менее Украина в нынешнем положении пытается максимально лавировать и играть на расколе Запада. Это не очень хорошо для Запада, потому что в конечном итоге заставляет принимать непродуктивные и нерациональные решения.

Но мне кажется, что Запад — и США, и Европа — должен найти понятную точку примирения с Россией, потому что все мы часть одной культуры, одного экономического пространства. И хорошо бы нам к этому вернуться. Те модели, которые сегодня использует Киев как раскалывающие и усугубляющие раскол, что именно из-за Украины Россия и Запад никогда не смогут примириться, мне кажутся очень плохими. Но Зеленский это использует как последнюю возможность.

Талантливое это поведение или нет? В принципе, любая лягушка, которая взбивает молоко, наверное, достойна какой-то оценки. Но если говорить глобально, то, скорее всего, это плохие решения и плохие тенденции, которые хотелось бы в будущем году переломить.

— Есть ощущение, что коррупционный скандал на Украине не слишком отразился на самом Зеленском. Или еще могут быть какие-то последствия?

— Это как раз к вопросу о самостоятельности любой власти в любом государстве. Я думаю, антикоррупционная история была инициирована Трампом именно для того, чтобы добиться сговорчивости Зеленского в переговорах. Это говорит о его самостоятельности. Ни Европа, ни США не являются душеприказчиками Зеленского. Они скорее инструменты давления на эту маленькую с точки зрения экономики страну. Тут политики имеют достаточно широкие полномочия. С одной стороны, из-под Зеленского удалось выбить часть его офиса, ослабить его. С другой — Трамп, видимо, пообещал, что следующим шагом может стать вопрос непосредственно по Зеленскому. Поэтому удалось достичь позитива, и сейчас мы видим продвижение по переговорному треку. Украина стала более сговорчивой, что, возможно, является частью антикоррупционного скандала.

В принципе, мы такую модель очень много видим и за рубежом, и частично у нас. Когда возникают громкие коррупционные дела, то в качестве ответчиков выступают, как правило, какие-то заместители или стрелочники. Первых лиц стараются вывести из-под удара, чтобы не бить по сакральности власти, не понижать ее реноме. Потому что если постоянные коррупционные скандалы будут создавать впечатление, что все они там воры и мошенники, то люди окончательно перестанут верить власти и это приведет к анархии. Единственным исключением является, пожалуй, бюрократия Евросоюза. Для них не имеет значения, глава государства, премьер или рядовой политик. Если коррупция есть, то механизм работает и всех гребет. Вот Саркози посидел…

— Но быстро вышел.

— Его в итоге помиловали. Но идет следствие в отношении фон дер Ляйен за ковид. И еще не факт, что ее не посадят после того, как закончится ее каденция или даже раньше. Конечно, в Европе тоже есть свои возможности договориться. Но чем больше задействовано бюрократов, тем это тяжелее сделать.

— Вы считаете, что в переговорном процессе Украина стала более сговорчивой. Но результата все равно нет. Каков ваш прогноз дальнейших событий?

— Я исхожу из того, что в конфликте есть две полярные точки зрения. Первая состоит в том, что никто из сторон политически заканчивать конфликт не хочет. По разным причинам. Для Зеленского это вопрос выживания. Пока он президент воюющей страны, он не сядет в тюрьму и находится у власти без выборов. Для России это конфликт, который всеми оценивается по-разному. Много в разных частях общества недовольных. Патриоты считают, что нужно дойти до Львова. Кто-то, наоборот, полагает, что не нужно было все это затевать.

Плюс есть цена, которую Россия заплатила, платит и еще заплатит в виде санкций, глобалистской изоляции, внутреннего охлаждения экономики с ростом налогов, тарифов и прочего. Это такая неприятность, которая в случае завершения конфликта станет более важной повесткой. Сейчас у нас повестка номер один — это, конечно, спецоперация. Все крутится вокруг нее и в каком-то смысле все ею оправдывается. Почему запреты? Потому что в воюющей стране невозможно держать пятую колонну. Почему повышают налоги? Потому что воюющей стране нужно поддерживать не только гражданский сектор, но и военный, и так далее.

Но как только наступает мир, на первый план сразу выходят вопросы экономики. А что теперь, как нам бороться с негативными последствиями, будут ли они ухудшаться, какие наши приобретения, что нам делать с новыми территориями, откуда брать деньги на их восстановление? Много-много вопросов, которые, пока идет конфликт, заморожены. Поэтому завершать конфликт и переходить к ним не то чтобы нет желания, но, пока они откладываются, можно более уверенно чувствовать себя в геополитических притязаниях.

Кроме этих полярных точек зрения, есть еще реальность, которая никуда не девается. Каждый день вооруженного конфликта стоит многомиллиардных средств. Надо покупать или производить снаряды, технику, платить людям немаленькие довольствия по 300 тысяч. И, как я уже сказал в начале разговора, постепенно какие-то закрома расходуются и приходится переносить бремя на плечи граждан, бизнеса. Но поскольку все это делается немножко в спешке и не самым правильным путем, возникает риск, что, вместо того чтобы молоко доить с коровы, корову просто зарежут, и мы лишимся этого источника питания. Эта реальность тоже немножечко давит.

Мы, конечно, понимаем, что наша экономика выстояла и даже растет, судя по заявлениям правительства. Но в тот же момент она растет не так, как надо. Это очевидно, как замечает ряд политиков. Поэтому реальность говорит, чтобы потом не разбираться с еще большим ворохом проблем, может быть, имеет смысл конфликт хотя бы подморозить, чтобы он стал не такой большой нагрузкой и дал время перестроиться экономически.

Эта ситуация противопоставляется желанию ничего не заканчивать и пребывать в состоянии самурая, у которого есть только путь. У нас любили говорить в начале конфликта: «Готовьтесь, спецоперация может длиться 50, а то и 80 лет, поскольку это лишь начало глобального противостояния с Западом». Но здесь я бы сослался на президента Путина, что никакого конфликта с Западом, Европой Россия не хотела, не хочет и не захочет. И хорошо бы нам помириться и существовать в понятном политико-экономическом пространстве, как того хотят, кстати, и национальные правительства Европы, желающие и наш дешевый газ, и русских туристов.

Поэтому я думаю, что мы все-таки движемся в сторону мирных переговоров. Какие-то уступки и компромиссы находятся.

— А что все-таки тормозит процесс?

— Камнями преткновения, которые отодвигают принятие решений, скорее всего, являются, как ни странно, не вопросы материального характера. Например, границы территорий, по которым, я уверен, в итоге договорятся, и не воинские контингенты, и не линия нейтральная. Но вот по вопросам статуса русского языка, православной церкви, к сожалению, достаточно плохо продвигается переговорный процесс. Но думаю, что, как только экономические и военные вопросы будут улажены, здесь тоже поднажмут.

Конечно, ждать рождественского чуда, наверное, не следует, но будем надеяться, что весна следующего года все-таки станет моментом каких-то договоренностей. Тем более что все стороны заявляют, что они хотят найти компромисс. А в России к тому же в 2026-м выборы в Госдуму. Велика вероятность, что основой избирательной кампании станет тема победы и решения вопросов, как жить после нее. Потому что, помимо радостных эмоций, есть и проблемы, связанные с победой. Это и возвращение людей с СВО, их адаптация, рынок труда, рост цен и так далее. Поэтому с российской стороны мир может быть спровоцирован привязкой к дате выборов в Госдуму.

— Насколько может поменяться ее состав?

— Даже если мирные соглашения будут подписаны, все зависит от того, на каких условиях и какие это вызовет настроения. Отсюда могут быть востребованы две идейно противоположные линии. Первая связана с закручиванием гаек и дальнейшей милитаризацией повестки, ее социализацией. Если люди будут жить беднее за счет новых налогов и тарифов, требовать большей поддержки со стороны государства, тогда большую поддержку получат левые партии. На этом фоне подрастут коммунисты, «Пенсионеры» могут войти в Госдуму, может, какие-то националистические партии. Это вектор, связанный с ухудшением ситуации в стране и попыткой сдерживания негативных настроений и их консервации путем работы с большими группами беднеющих слоев.

А если удастся не просто замириться, но и начать отменять санкции через Трампа, как он обещал, возможно, это потребует оттепели. Установления если не отношений с Западом, то по крайней мере смещения повестки с конфликта на развитие. Соответственно, в этом случае, возможно, будут сняты некоторые запреты, отменены наиболее негативные законы, связанные с иноагентами, попытки возвращения уехавших релокантов, особенно в части науки, айтишников. Для этого будет продемонстрирован более дружелюбный подход, от страха и давления к политике свободы и снятия тревожности. Сейчас общество разделено на черное и белое, одни считают врагами одну часть, другие — другую. Думаю, это напряжение будет сниматься.

Понятно, что в Думу пойдет какая-то часть участников СВО. Но важно, с какой повесткой. Если с повесткой милитаризованной — это одно. А если так же, как было после Великой Отечественной войны, когда многие фронтовики говорили о том, что лишь бы не было войны, — это другая история. В таком случае будут больше востребованы не левопатерналистские проекты, а те, кто выступает за нормализацию. Типа «Новых людей», «Единой России» в той ее части, которая выступает за простых людей с простыми радостями.

Вот в Москве Собянин устраивает елки. Вообще по всей стране сейчас миллиарды тратятся на новогоднее настроение. Партия власти и какая-то часть исполнительной власти, от премьера до министров, с удовольствием взялись за это развитие вместо расходов на закрытую часть оборонного бюджета. Вот такая разнонаправленная вилка. Если исходить из позитива, то за 2-е место в Госдуму будут бороться «Новые люди» с коммунистами и ЛДПР, а при более консервативном сценарии — коммунисты с ЛДПР.

«К европейской бюрократии Путин относится как и к советской бюрократии, то есть как к обезличенной, слабой и зависимой структуре, которая является лишь отражением финансовых интересов старых европейских денег знатных родов, английского короля и так далее» Фото: kremlin.ru

«Попытки Европы милитаризироваться, как и в случае с ковидом, просто элемент европейской коррупции»

— О том, что мы заинтересованы в хороших отношениях с Западом, Путин говорит не первый раз. Но реально ли в нынешних условиях или в ближайшей перспективе восстановить отношения с Европой?

— Мне кажется, что Путин в российской системе власти — главный европеец. Можно вспомнить, что свою карьеру он начинал в Дрездене, в Германии. И на тот момент бо́льшая часть нынешнего Евросоюза была просоветской. Такие апологеты, как Польша, Чехия, Словакия (тогда единая Чехословакия), Венгрия, Румыния были частью социалистического блока. Поэтому Путин смотрит на Европу не как на что-то фантастическое или единую систему ценностей, которая не подлежит трансформации. Он помнит социалистическую Европу и понимает, что Евросоюз существует не дольше России. Он сложился в 90-е годы, это достаточно новое образование и переживает свои внутренние детские болезни.

К европейской бюрократии Путин относится как и к советской бюрократии, то есть как к обезличенной, слабой и зависимой структуре, которая является лишь отражением финансовых интересов старых европейских денег знатных родов, английского короля и так далее. При этом есть национальные правительства, которые репрезентуют интересы простых людей — итальянцев, венгров, словаков, у которых, как и у россиян, простые ожидания. Зарплаты побольше, ЖКХ поменьше и все такое. Гражданские ценности им, может быть, важны больше, чем россиянам, но не настолько, чтобы это приводило к тому, что нужно терпеть мигрантов-насильников или сидеть в холодном доме, потому что нет денег платить за газ.

Исходя из этого, Путин обращается поверх надстройки Евросоюза, считая, что она либо вообще надорвется и распадется, и тогда мы будем иметь дело с такими же странами, как и Россия, у которых свои интересы. И тут нам в помощь Трамп, который тоже хочет иметь дело не с Евросоюзом, а с отдельными странами. Или же Евросоюз переживет свои болезни и окрепнет. Но процесс подготовки к войне, как и любая гонка вооружений, ослабляет. Европа, может быть, была слишком незащищенной, полагаясь всецело на США как на инструмент. С другой стороны, через пару лет, может быть, и Трампа не будет, а в Белый дом вернется какой-нибудь демократ. Тогда у Европы опять отпадет необходимость в милитаризации.

Поэтому я считаю, что попытки Европы милитаризироваться, как и в случае с ковидом, просто элемент европейской коррупции. Потому что, когда ты сидишь во главе крупных финансовых потоков, гораздо проще придумать что-то, с чего можно получить свой процент. То, что сейчас Евросоюз направляет, например, промышленным гигантам в Германии деньги на производство какой-то военной техники, еще не факт, что это делается именно для того, чтобы создать технику. Возможно, тут скрывается намерение просто эти деньги освоить.

Но я думаю, что протянутая Европе рука со стороны России рано или поздно будет пожата. Это было бы рационально. Поскольку «зеленая повестка» себя не оправдала, российский газ нужен. Газ из Азербайджана и сжиженный газ из Америки не панацея. Все равно нужны российские ресурсы. Плюс я думаю, что именно Евросоюз и Россия могли бы создать полноценный геополитический полюс будущего. Мы стремимся к многополярности, но США и Китай не подходят нам для этого, потому что мы сразу оказываемся в их орбите. Глобальный Юг слишком разношерстный, БРИКС тоже не показала себя как готовый инструмент влияния.

А Россия и Европа — это органичные соседи на едином континенте. Технологически развитая Европа и ресурсная Россия могли бы такой полюс составить, единую Европу от Лиссабона до Владивостока. Сейчас это кажется мифом, фантастикой, но все меняется очень быстро. На треке в 10 лет это, может быть, странно представить, но на треке в 50–100 лет это вполне возможная история.

— Есть ли надежда вернуть наши активы, которые заморожены в ЕС? И президент, и не только он, грозит европейцам, что они ответят за грабеж, но реально ли получить российские средства?

— Я думаю, что мы все-таки получим наши активы. Это фактически коррупционная идея — передать российские средства Украине, а там их освоят по понятной коррупционной модели. Те, кто пролоббирует это решение, тоже что-то, возможно, получат. Все подается в такой картинке, что Украина будет воевать с Россией еще и за средства России. Но с точки зрения системы прав, частной собственности это большой удар по европейской инвестиционной платформе.

Подорвать основу ценностей за российские миллиарды значило бы потерять гораздо больше в перспективе. Поэтому рациональные игроки против этого. За в основном представители евробюрократии, по сути, временные менеджеры. Позиция временщика заставляет принимать такие решения, чтобы получить свой профит и уйти. А те, кто играет вдолгую, многие владельцы старых денег, думаю, против. Это, конечно, снимает с них нагрузку по финансированию Украины, но, с другой стороны, бьет по их же карманам.

Поэтому я думаю, что российские активы как минимум не будут переданы Украине. Будут ли они хотя бы частично экспроприированы? Возможно. Но опять-таки возможно, что по какой-то договоренности. Может быть, кулуарной. Но это тоже может быть компромисс. Потому что будущее мирное соглашение требует каких-то уступок. Если не территориальных и политических, возможно, могут быть финансовые уступки. Я не знаю, но предполагаю, что какая-то часть российских активов может быть на что-то потрачена.

Есть и третий вариант, когда ничего не будет потрачено. То есть удастся договориться вернуть средства, может быть, поэтапно, не сразу, и не все в итоге дойдут, как в случае оплаты Америки за Аляску, которая так и не доплыла до Российской империи. Тем не менее думаю, что такая вероятность тоже вполне возможна, если в течение нескольких лет и конфликт на Украине удастся притушить, и кто-то из республиканцев в США зайдет на следующий срок и продолжит политику расхождения европейской и американской демократической модели выстраивания государственности.

— Вы говорите, что нам выгоднее выстраивать отношения с Европой, чем с США и Китаем. При этом администрация Трампа в последнее время демонстрирует желание дружить с Россией. С вашей точки зрения, нам это не выгодно, как и сильное сближение с Китаем, чтобы нас не затянули в свою орбиту и не подмяли?

— Россия при всех попытках обретения суверенитета очень поздно этим озаботилась. Утратив часть суверенитета, который был у советского государства, мы не успели в полной мере приобрести такие объемы технологий, средств и так далее, какие есть у других сверхдержав. Включая население, у нас оно не слишком велико. Сотрудничество, партнерство с крупными державами возможно. И с США, и с Китаем. Например, в Арктике. И Пекин, и Вашингтон рвутся и осваивать там месторождения, и развивать логистику. Особенно в связи с проблемами с Панамским каналом СМП (Северный морской путь — прим. ред.) становится интересным.

Но что и куда возить? СМП — это путь из Европы в Азию. Как ни крути, географическое расположение играет существенную роль. Америка вообще на другом конце земли, Китай органичен для восточной части России, а западная, самая населенная, часть сейчас находится на позициях плохих соседей с Европой. Конечно, экономически всегда хорошо идти не через несколько домов или подъездов к дальнему соседу, а к тому, который с тобой на одной лестничной клетке. Поэтому с Европой это было бы более органично.

У нас еще очень любят говорить, что Англия является главным противником России. С этим можно согласиться. Англия когда-то построила империю, исходя из принципа, что не нужно быть соседями, чтобы создать сверхдержаву, над которой никогда не заходит солнце. Можно обладать территориями во всем мире и с помощью финансовой системы все контролировать. В принципе, нынешняя Англия тоже не маленький островок, а страны Британского содружества. И Канада фактически британская, и Австралия, и всякие острова, и территории в Африке. Америку тоже осваивает в основном Англия (американские колонии были преимущественно британские). А английские интернациональные корпорации типа BlackRock связывают весь мир.

Концепция соседства противопоставляется островной системе. Но континентальная Европа плюс Россия могли бы стать аналогом Америки, Нового Света, освоить неосвоенные наши сибирские богатства. Если бы у Европы могло что-то срастись с Россией, то не было бы исходного противостояния «везти из-за моря» или «везти из России». У Англии изначально была задача торпедировать отношения между той же Германией или Францией с Россией. И это работало. Так и сейчас. Англия до сих пор продолжает это делать точечно по всему миру, имея интересы от Закавказья до Ближнего Востока. Через свои нефтяные компании типа British Petroleum. Мир архипелагов против мира единых связанных систем.

Если отношения России с Европой продолжат торпедироваться нерациональным способом, то, наверное, продолжит довлеть и парадигма конкуренции двух типов освоения ресурсов. Но этого можно избежать.