Кирилл Уманский: «Композиторы потерпели полный финансовый крах»

«ВАШ ФЕСТИВАЛЬ ОЧЕНЬ КОТИРУЕТСЯ» 

- Кирилл Алексеевич, вы впервые на фестивале «Европа-Азия»?

- Впервые, но давно мечтал на него попасть, много о нем слышал.

- А что именно?

- То, что он не уступает по своему масштабу, значительности, разбросу стилей и приглашаемым авторам московским и питерским фестивалям. Ваш фестиваль на том же уровне. Много слышал записей музыки, которая звучала на этом фестивале, в основном это, правда, были казанские авторы. Слышал о фестивале от многих коллег, которые на нем бывали. Каждое лето в Сортавале, где мы работаем и отдыхаем, мы встречаемся с татарстанским композитором Лоренсом Блиновым, он тоже мне много рассказывал о фестивале. И вот теперь я удостоился чести на него приехать.

- А что ваши коллеги говорят о «Европе-Азии»?

- Только самое лучшее. Котируется он на высшем уровне. В России он один из самых лучших. Это все-таки международный фестиваль. На нем очень хорошо представлены авторы из азиатского региона, это его специфика. Это и интересно, потому что мир сейчас переживает некую стилевую глобализацию. Надеюсь, что рядом с ориентальной музыкой будет звучать и просто хорошая современная музыка. Как авангард, так и традиционное направление, которое связано с мейнстримом. Это сочетание очень интересно.

«СЛОВО «АВАНГАРД» НЕ ИМЕЕТ НИКАКОГО СМЫСЛА» 

- Насколько сейчас востребован авангард в музыке?

- Здесь существуют две тенденции. Недавно проходил такой конкурс - «Ютюб», я занял на нем третье место. В жюри входили прогрессивные композиторы и музыковеды. Были выбраны сочинения умеренно-авангардные. Я себя к авангарду не причисляю, я просто вовлекаю в свою музыку современные средства. Но тем не менее это было воспринято как некий авангард. Были малоприятные отзывы, было непонимание. Но были и очень хорошие отзывы. Было приятно неравнодушие. Восприятие работает, это уже важно. Но есть и другая тенденция.

- Какая?

- В авангарде существует тенденция, которая привлекает своей необычностью. Например, есть представители технических профессий, и у них включается аналитический аппарат, и мир идей они воспринимают не хуже творческой интеллигенции. Но я не считаю, что это должно быть таким уж стимулом, чтобы заниматься авангардом. Слово «авангард» для меня вообще не имеет никакого смысла. Оно абсолютно лозунговое и политизированное, это не абсолютное понятие. Есть абсолютные понятия, например, классицизм, модернизм, постмодернизм. А вот поставангард для меня – тоже бессмысленное понятие. Авангард – это что-то новое по отношению к более старому.

- Ну хорошо, вот София Губайдулина, Альфред Шнитке – это не авангард?

- Это, я полагаю, в культурологическом смысле представители постмодернизма на его исходе. Если считать, что модернистами в классическом смысле были нововенцы, то это уже представители постмодернистского направления. А понятие «авангард» - это что-то новенькое. Для меня он не несет эстетической нагрузки. Если спросить, что входит в его структурные черты, вам никто не ответит. Скажут: «Это новое!».\ В свое время классицизм по отношению к барокко тоже был новым стилем. Тогда он тоже авангардизм.

- Любой последующий стиль по отношению к предыдущему можно считать авангардом.

- Всякое новое можно назвать авангардом. Например, стихи лорда Байрона. Это понятие относительное, оно сдвигаемое. Клод Дебюсси мог быть авангардистом, потому что в представлении Римского-Корсакова, который его не очень-то и признавал, он был новым и непонятым. Только не надо думать, что я при этом какой-то воинствующий консерватор! Я член ассоциации современной музыки, там собираются самые интересные и думающие люди.

Мне кажется, что сейчас идет тенденция к объединению людей, потому что нельзя придумать новый аккорд, все изобрели. Все устали от минимализма, он себя немного исчерпывал, потому что он был интересен тогда, когда была критическая масса сложной музыки, то, что называется «новая сложность», это дармштадское направление. Когда у нас только начинали работать Мартынов, Пярт, это было интересно, но сейчас это уже немного приедается, потому что соприкасается с прикладной музыкой.

В нынешней ситуации, когда принято ругать шоу-бизнес, потому что это бизнес в искусстве, я в силу определенных жизненных причин, потому что работаю аранжировщиком, думаю, что надо просто рассматривать музыкальный процесс на планете Земля. Всегда, когда человек соприкасается со звуком, это несет в себе некое единство.

«БУДУТ ПОМНИТЬ ШНИТКЕ И ПУГАЧЕВУ» 

- Каким образом?

- То, что делается в самом распроклятом шоу-бизнесе и в самом элитарном искусстве, имеет черты некоего единства. Например, сейчас мы можем увидеть нечто общее между симфониями Бориса Чайковского и песнями Соловьева-Седого, а когда-то это были две разные позиции. А уж что говорить, скажем, про Голландию XV века! Строгий стиль в композиции - и трубадуры и труверы. Никому не приходит в голову, что трубадуры и труверы – это был шоу-бизнес того времени. Возможно, пройдет 500 лет, и про нас скажут, что были Алла Пугачева и Шнитке, не случайно он мечтал, чтобы одно из его сочинений она исполняла. В последний момент она почему-то отказалась, и он взял другую певицу, а в одном из произведений она просто должна была быть как персонаж.

Я не апологет конформистского примирительного синтеза по типу «пусть расцветают все цветы», чтобы был перформанс, чтобы угодить и нашим, и вашим. Человек может реагировать на то, что происходит рядом. Нельзя замкнуться и не видеть происходящего вокруг, это надо видеть и выкристаллизовать что-то свое. Тогда что-то получится, это моя точка зрения. Иначе это будет искусственный цветочек на специально набранной земельке.

- Как аранжировщику, с чем вам приходится работать?

- Многое что приходится делать. Включая и серьезные вещи, например, двадцать вторую симфонию Вайнберга, которую он не успел сделать, и оперу Николая Сидельникова «Бег», она сейчас идет в Камерном театре, я сделал камерную редакцию для камерного оркестра. Но делаю аранжировки и песен, например, Серафима Туликова, работал с некоторыми рок-группами, знаете, попадаются очень хорошие ребята и хорошие люди. Что еще очень важно и что меня вдохновляет, это оркестр. Оркестр переплавляет все. Это как в фильмах Андрея Тарковского, когда любая грязь, лужа, капающая вода – это все переплавленные эмоции. Так и в оркестре, он может все переплавлять, в него можно все вовлекать.

«Я УДИВЛЯЮСЬ, КАК МЫ ВЫЖИВАЕМ» 

- В Москве еще существует практика закупки сочинений композиторов?

- Это больной вопрос. В советское время можно было продать свое сочинение и заработать гонорар, который был сопоставим с полугодовой зарплатой среднего служащего. И следующие полгода можно было жить безбедно и писать следующее сочинение. И не думать о том, чтобы писать заказную музыку. Сейчас это существует, но в более мизерном варианте. Уровень финансовый просто несопоставим. Мы потерпели финансово полный крах.

- Как же выживают композиторы?

- Я сам удивляюсь! Я очень долго и трудно выходил на стезю аранжировщика, ведь когда я учился в консерватории, то считал, что даже музыку для кино писать недостойно. У меня было высокое представление о моей будущей судьбе, а киномузыка – это, я думал, презренное дело. А тут не то что киномузыку… Пришлось перестраиваться, и психологически в том числе, но не каждый на это способен. Многие бедствуют, кто-то преподавать начал. Развеялся этот аристократический дух исключительной социальной группы, которую представляли художники, писатели, композиторы.

Как бы мы ни ругали 80-е годы, но в этот период появилась золотая середина – уже не было смешных вещей, когда мы на дне портфеля проносили в консерваторию партитуры Стравинского или Бартока, мы могли открыто Штокгаузена слушать. Но и появляется момент эстетической демократии и поддержки деятелей культуры. Это повлияло на то, что в эти годы, скажем, московская школа композиторов дала миру очень много хороших имен.

- Сейчас есть что-то утешительное?

- Появилось много новых объединений, огромное количество молодых композиторов-энтузиастов, фестивали на «Винзаводе», Кирилл Серебренников – этот новый Дягилев, который умеет доставать деньги на проекты. Но эти люди уже не знают, что такое закупочные комиссии, минкульт, фешенебельные дома творчества. Им это не надо. А наше поколение впитало в себя то, что было, оно развалилось, а сил, «задрав штаны, бежать за комсомолом» уже нет. И мы оказались между двух полюсов.

- Что вы привезли в Казань для исполнения?

- «Фрески и витражи» для баяна и струнного оркестра.