Борис Львович: «Казань – это уже не третья, а вторая столица России»

Борис Львович

«С РАДОСТЬЮ ДАВАЛ БЫ КОНЦЕРТЫ В КАЗАНИ»

— Борис, в прошлом году вы радовали нас на международном фестивале еврейской музыки в Казани, ждали вас и в этом году, но вы не приехали. Что случилось?

— Я бы приехал с удовольствием, тем более что я только что был в Казани и мог бы остаться и сделать все от меня зависящее, как и в прошлом году, чтобы фестиваль прошел хорошо. Потому что идея замечательная, особенно мне нравится то, что еврейский фестиваль собирает огромную аудиторию. В прошлом году на открытии было очень много народа, я стоял на сцене и видел перед собой всю запруженную народом Петербургскую улицу, и это были люди самых разных национальностей, они потом подходили ко мне и что-то говорили. Это лучшее, что может быть, когда культура людей объединяет. Для этого все и делалось. Для меня в прошлом году была почетная обязанность — этому делу способствовать. Но в этом году один из руководителей фестиваля, мой друг Эдуард Туманский, позвонил мне очень обескураженный и сказал, что делал все, чтобы я снова стоял на сцене, но нашлись люди, которые были против, у них были в этом году свои кандидатуры. Не знаю, кого они выбрали. Туманский долго извинялся и говорил, что делал все возможное, чтобы это был я, и я ему верю абсолютно.

— А почему вы сейчас не концертируете в Казани, где у вас есть своя аудитория? Вы отлично смешите людей, прекрасно поете бардовские песни, земляки вас любят.

— Концертировать — это моя самая любимая работа. А я много что еще делаю. Например, мой ансамбль «Генофонд», где выступают Аристарх Ливанов, Борис Химичев, Борис Клюев, Александр Пашутин и другие звезды, выступает повсюду, и я для него пишу. И ставить приходится, и сниматься — чего только я не делаю... Но концертировать — самое любимое мое дело, это мне влегкую, душа парит, и нет необходимости напрягаться. Как говорит моя жена, мне аудиторией может быть любая собачка. И это чистая правда. Но для того, чтобы мой концерт в Казани состоялся, его кто-то должен организовать. Я сам этим не занимаюсь, не форсирую это дело никогда. Позвали — приехал. Час пять минут лету от Москвы до Казани, дорога от Арбата, где я живу, до Домодедова — еще полтора часа. Мне прилететь в Казань проще простого — гитару на плечо и паспорт в карман. Но никто не зовет. Дело в том, что все люди, которые были связаны со мной, они сильно повзрослели, они высокие профессионалы в своей области. Такого второго врача, как Владимир Муравьев, просто вообще нет в стране, да и в мире мало. Он высочайший профессионал. Но ему некогда заниматься моими концертами, да и вообще бардовскими делами. А я бы приехал с радостью.

— А как так получилось, что вы вдруг как-то резко уехали в Москву?

— У меня было ощущение, что все, что я мог сделать в Казани, я уже сделал, я начал ходить по одному и тому же кругу. И всякий раз упирался либо в стенку, либо в потолок. Я понял, все: либо я остаюсь в Казани, и мое движение вверх и вперед заканчивается, либо мне надо уезжать. Уезжать в Москву, в огромный город, где я пригожусь с тем, что я умею. И я оказался прав. Но эта «эмиграция» в Москву далась мне очень тяжело, если бы сейчас все начать сначала, я бы вряд ли решился, зная, во что мне это обойдется. Но я прорвался, прошел, востребован. Телефон не умолкает, работы даже больше, чем я могу «прожевать», я даже иногда ее отдаю товарищам по профессии, у которых ее меньше.

— С чего началась ваша интеграция в Москве?

— Я уезжал в Москву в такие времена, когда не только уезжать — дергаться вообще было нельзя, это был конец 80-х годов. Надо было окапываться и сидеть. А я решил переезжать. Причем, в отличие от некоторых моих товарищей, которые, уезжая, оставляли за собой руины прошлых семей, я повез в Москву с собой самое дорогое, что у меня есть — жену и сына. А это сильно «утяжеляло» переселение. Первое, что начал делать в Москве, — это таксовать. Машину я получил возможность купить в Казани, мне была выдана заветная открыточка в минкульте. Таксовать, «бомбить», как сейчас говорят — это был поначалу единственный мой способ зарабатывать в Москве. Всякое бывало. Пытались мне даже накинуть на шею шнурок и отобрать машину, это были два 15-летних сопляка. Но у меня под рукой была острая отвертка, я был готов к таким случаям. Ударил наугад, они вскрикнули и убежали. Не знаю, куда попал, но капли крови на заднем сидении остались. Ездил, не зная Москвы, но тем не менее работал. И ходил по Москве, и стучался во все двери, говорил: «Я Борис Львович, заслуженный артист, ставлю, пишу, пою, играю, все умею. Готов!» И натыкался на холодные взгляды. Один бывший казанец, уже к этому времени хорошо сидящий в Москве, сказал мне тогда: «Старик, Москва — это такой город, где тебе всегда нальют тарелку супа и рюмку водки, но что касается помочь устроиться — нет. Сам прорвешься — молодец». Но потихоньку оказалось, что все складывается. Я ушел из режиссуры, потому что я понял: в эти времена мне легче пробиться самому. Без труппы, без актеров, без пьесы. И это было к лучшему, потому что режиссер я средний, а шоумен — очень неплохой. Самое главное — это вывело меня на правильную дорогу. Потому что режиссер — это посредник между актером и зрителем, а я не посредник, я собеседник. Мне надо стоять лицом к аудитории. Так вот, постепенно начали приглашать то в одно место, то в другое, телефон стал позванивать, потом трезвонить, и как-то все выстроилось. Я приехал в Москву, когда мне было 40 лет, люди в это время уже карьеру завершают, а я начал с нуля. Да еще с какого! Мне надо было как можно быстрее окапываться, поэтому многие вещи, которые могли бы вывести меня на более высокий уровень, я не сделал. Но тот уровень, на котором я сейчас нахожусь, он меня устраивает вполне.

«КАЗАНЬ ПОДНЯЛАСЬ НАД УРОВНЕМ ПЕТЕРБУРГА»

— Существует в Москве казанская диаспора, с которой вы общаетесь?

— Конечно. В Москве бард и журналист Леонид Сергеев, Эдуард Ливнев, режиссер, актриса Наталья Корчагина, ее коллега Олег Вавилов, есть Станислав Сергеевич Говорухин, с ним мы общаемся не часто, но знаем, что мы оба казанцы... Много казанцев в Москве, мы общаемся.

— А стэмовец Семен Каминский?

— Ну, Каминский! Главного-то чуть не забыл! Он как был моим другом с тех времен, так им и остался. Мы созваниваемся через два дня на третий. И по творческим вопросам помогаем друг другу, и по бытовым.

— Какой совет вы можете дать казанцам, мечтающим покорить Первопрестольную?

— Советов здесь никаких не может быть. «Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу...» Это очень точные стихи Кушнера. Есть в Казани блистательный певец Эдуард Туманский, не надо его представлять. Человек он чрезвычайно одаренный, такого гибкого, мощного и актерского вокала ищи — не найдешь. Но он в свои времена не решился уехать, и напрасно. А я считаю, что он певец европейского класса, он не хуже Хампердинка или Тома Джонса, которых знает весь мир. Но он решил окопаться в Казани. Лучше ему это или хуже — не знаю. Надо у него спросить. Думаю, что Туманскому можно было отплыть от причала подальше. Живет в Казани Борис Бронштейн — талантливейший автор. Его дочь Юлия сегодня — одна из самых известных журналистов и редакторов в Москве. Она Александру Ширвиндту несколько книг так отредактировала, что он только руками развел. Она сейчас в Германии, выиграла грант на написание книги на двух языках: на русском и немецком. Все это произошло потому, что в свое время уехала в Москву. Бронштейна признали лучшим собкором «Новой газеты», «золотым пером России». Он еще и прекрасный поэт-иронист, а эта сторона его деятельности в Казани практически не востребована. Но Бронштейн решил жить в Казани. Это был его выбор. Поэтому советов на этот счет никаких нет. Думаю, что Казань на сегодня — это даже уже вторая, а не третья столица России, и я только что убедился в том, что все, что построено к Универсиаде, это все очень стильно. Казань это поднимает даже над уровнем Питера.

— А что сейчас делает ваш сын?

— Мой сын окончил консерваторию с отличием, композиторский факультет за четыре года вместо пяти. Когда он пришел к ректору и сказал, что хочет окончить консерваторию раньше времени, на него посмотрели как на ненормального и сказали, что такого даже Чайковский себе не позволял. Но Роман ответил, что у него уже все есть, что положено написать. Он сдал все экзамены на пятерки и получил диплом с отличием. Он так устроен, что его тянет к большим театральным формам. Ему, чтобы дойти до финала его работы, нужно найти либреттиста, найти литературный ход, затем он должен написать музыку на это либретто, написать огромную симфоническую партитуру на 90 инструментов, сидящих в яме оперного театра, затем написать клавир и найти труппу, которая все это реализует. Тем не менее он в свои 40 лет раз 6 выходил на сцену после премьер своих опер. У него такой жанр, он работает где-то в серединке, он их называют «опера-мюзикл». Он был номинантом «Золотой маски» за спектакль «Черная курица», поставленный в Петрозаводске, спектакль был замечательный, но «маску» они не получили, потому что в результате внутренних интриг жюри зарубило всю номинацию музыкальных театров. Был большой скандал, у Романа брали интервью как у потерпевшего... Но спектакль идет в Петрозаводске в три раза чаще, чем другие спектакли. Сейчас у него лежит мюзикл «Опасные связи», интереснейшая работа, и все кивают, и все хвалят, но пока что до постановки дело не доходит нигде. Что такое сегодня поставить такой мюзикл? Куча затрат. Проще взять старые костюмы и поставить «Сильву». Попсу писать Рома не хочет категорически. Он серьезный человек, он гораздо серьезнее, чем его легкомысленный папаша. Живется ему трудно, но он категорически не хочет сходить с этого пути. Сын меня радует, он очень красивый — в маму, и талантливый — в папу!