Гульназ Сафарова: «Я плакала, когда говорили, что я пробилась благодаря папе»

«ТАТАР ЖЫРЫ» — ЭТО БРЕНД

— Гульназ, вы ведете самый известный фестиваль татарской эстрады «Татар жыры» с 2006 года. Как бы вы оценили прошедший в конце декабря фестиваль «Татар жыры-2013»? Вам понравилось?

— Мне кажется, я не могу объективно судить о том, как проходит «Татар жыры». Я не вижу всего того, чего видит зритель в зале, я не вижу общую картину фестиваля, не вижу выступлений артистов. Я могу судить лишь по тому, что вижу, когда выхожу на сцену, и по тому, что показывают по телевизору за ней. И судя по тому, что я видела, фестиваль «Татар жыры-2013» прошел на хорошем уровне. Хотя мне больше всего запомнился концерт в 2011 году. Тогда нас было четыре пары ведущих, и концепция фестиваля была очень интересная. Еще запомнилось шикарнейшее шоу 2010 года. В 2013 году, по моему мнению, элементов шоу было меньше, чем в 2010 - 2011 годах. Хотя думаю, что было лучше, чем в 2012 году.

— Как происходит подготовка к фестивалю?

— Каждый предстоящий фестиваль мы начинаем готовить практически за год, с февраля-марта. Мы начинаем отбор певцов, придумывается что-то новое в сценарии. Каждый раз в начале года мы совещаемся, думаем, как же удивить народ в этот раз. Специально ездим в Москву на концерты, отслеживаем «Евровидение», вручение «Оскара», черпаем идеи и оттуда. Ведь все должно быть по максимуму, ведь «Татар жыры» — это уже определенный бренд, имя, и ударить в грязь лицом, конечно, не хочется. Все деньги, которые приходят от спонсоров, от продажи билетов и т.д., вкладываются в фестиваль. Сцена, свет, звук, экраны — все это безумно дорого. В Казани они используются только у нас, на «Татар жыры». Не знаю, правда, как в этом году, но в прошлом году они везлись из Москвы, так же как и лед для шоу. В Татарстане больше нет мероприятий такого уровня.

«ЧЕЛОВЕК, КУПИВШИЙ ДВА БИЛЕТА ЗА 18 ТЫСЯЧ, НЕ ХОЧЕТ РЕЗВИТЬСЯ»

— Мне показалось, что в начале концерта народ было очень сложно расшевелить. Вы почувствовали, что начало шло трудно?

— В прошлом году мой коллега Айваз впервые вел вместе со мной «Татар жыры». Мы выходим, шутим, заходим за сцену, и он в панике спрашивает: «Почему же они не смеются? Они как будто на намаз собрались. Что мы делаем не так, Гульназ?» Я его успокоила: «Они всегда такие». Почему-то именно в «Пирамиде» такой зритель. В «УНИКСе» зритель, я бы сказала, холодненький, но его все-таки можно довольно быстро расшевелить. А здесь нужно очень сильно стараться, искрометно шутить или выпускать «мощных» певцов. Вот и в этот раз, когда во второй части концерта на сцену стали выходить мэтры татарской эстрады, зритель стал более активным.

— Может, просто этой аудитории больше нравится классическая татарская эстрада, а «молодежь» она не воспринимает?

— Нет, воспринимает. Просто вначале им нужен разогрев. Мне кажется, что дело еще и в том, что человек, купивший два билета за 18 тысяч рублей, не хочет резвиться, ему хочется отдохнуть по-светски — степенно и солидно.

Я еще работаю руководителем концертного отдела «Барс-Рекордс» и как раз занимаюсь организацией разнообразных концертов. Если сравнить «Пирамиду», «УНИКС» или филармонию, то публика везде разная. Например, в 2012 году мы делали масштабную дискотеку «Музыкаль десант». В «Эрмитаж» народ приходит толпами, а в «Пирамиду» не идет, хотя там все то же самое — цена, программа. Так что дело еще и в заведении. Возможно, скованность зрителей концертов в «Пирамиде» объясняется сложившейся своеобразной аурой официозности, ведь здесь проходят грандиозные государственные светские мероприятия.

Но потом, когда зрители осваиваются на своих местах, настроятся «на волну» концерта, послушают несколько шуток, тогда они уже разогреваются, и скованность уходит.

«ОТ ЗРИТЕЛЯ ОЧЕНЬ МНОГОЕ ЗАВИСИТ»

— А как вы стали ведущей «Татар жыры»?

— В 2004 году я пришла работать на радио, и меня сразу поставили вести хит-парад на ТНВ. Тогда он назывался «Кэеф ничек?» («Как настроение?» — прим. авт.), а сейчас — «Музыкаль каймак» («Музыкальная сметана» — прим. авт.). Я вела его год, и постепенно меня начали ставить в качестве ведущей концертов «Татарча солянка». Как мне потом рассказали, главный режиссер «Татар жыры» Ильдар Хайруллин сидел дома, переключал каналы, вдруг увидел меня и подумал: «Вот же она, вот».

На следующий день он пошел к директору и продюсеру компании и сказал, мол, мы тут ходим, ищем ведущего для «Татар жыры», а он у вас уже есть. И вот на свой страх и риск они решили попробовать меня, несмотря на то что мне только 19 лет. Я не могу сказать, что раньше я не была знакома со сценой — я выступала на ней начиная с детского садика и уже «чувствовала» ее. Тем не менее доверить вести фестиваль такого уровня 19-летней девушке было довольно рискованно. Спасибо генеральному директору Марату Гараеву и моему продюсеру Радику Артемьеву за то, что они мне доверились. Думаю, что я справилась.

— Помните, как первый раз вышли на сцену в качестве ведущей фестиваля? Волновались?

— Конечно же, волновалась. Впрочем, я до сих пор перед выходом на сцену я чувствую мандраж. Но когда вижу лица зрителей, я занимаю свое место и успокаиваюсь. Мне обязательно нужно увидеть лица зрителей, и поэтому я себя чувствую очень некомфортно, когда прожектора светят в глаза, и я не вижу зал. Мне становится не по себе, ведь я не вижу, с кем общаюсь. Обычно я взглядом нахожу в зале несколько зрителей с добрыми лицами и как бы разговариваю с ними.

Я заметила, что если вижу недобродушного зрителя, ловлю его негативную энергетику, то все, настроение автоматически падает. Начинаю думать, наверное, я как-то неудачно пошутила, наверное, у меня что-то не то с платьем, и вообще, ему, наверное, и концерт не нравится.

Я удивляюсь таким зрителям. Я сейчас не про «Татар жыры», а про зрителей в целом. Например, недавно в Уфе был концерт. Я выхожу объявлять Халиду Бигичеву, которая должна исполнить свои хитовые песни, а под них невозможно не танцевать. И вот я ее объявляю, весь зал аплодирует, и тут я увидела девушку с очень недовольным видом, которая полулежала в кресле, накрывшись шубой. Мне стало как-то не по себе. И когда я вижу такого зрителя, у меня прямо мурашки по коже. А когда я вижу улыбающихся людей, меня это раззадоривает, я хочу еще раз пошутить, мне хочется еще что-то сказать, обрадовать, повысить им настроение еще больше. От зрителя очень многое зависит: как пройдет концерт, как пройдет мероприятие в целом.

— Бывали ли какие-то казусы во время фестиваля?

— Были и очень много. Даже на последнем фестивале был случай. У нас в этом году было как — сначала мы вручаем приз исполнителю, потом он поет, следующий исполнитель — наоборот, и все это чередовалось в разной последовательности. И вот на репетиции, уставшие, мы объявляем Расима Низамова и уходим со сцены, а нам администратор говорит: «Вы куда? Объявляете Расима Низамова, вручаете ему приз и только потом уходите». Мы подумали — ладно, все понятно — и не стали репетировать этот момент. И вот на самом фестивале я объявляю Расима Низамова и... довольная ухожу за кулисы, а следом за мной идет мой соведущий Айваз. Мы заходим за кулисы, а на меня смотрят 10 глаз, все кричат: «Куда пошла?! Приз!» Я в этот момент спокойно спрашиваю: «А, да?» И как ни в чем не бывало поворачиваюсь и иду обратно. Айваз даже ничего не понял и тоже развернулся на сцене. Конечно, пришлось импровизировать. Ведущие должны уметь из каждой такой ситуации находить выход. Главное — нельзя теряться и что-то мямлить.

Еще помню эпизод на одном из предыдущих концертов «Татар жыры». Прежде чем объявить победителя, мы вскрывали конверт с именем лауреата. Тот, кто объявлял номинацию, тот и брал конверт. И вот мы выходим, я говорю: «А сейчас мы объявим победителя!» — и в этот момент понимаю, что у меня нет конверта. За эти пару секунд в голове пролетает столько мыслей: сейчас я сделаю так-то, скажу то-то... Поворачиваюсь, смотрю на Искандера Хайруллина, который вел тот концерт со мной, и он вытаскивает конверт. Я вздохнула с таким облегчением (смеется). Это такой стресс! Хотя порой он так нужен моему организму.

— А есть какие-то способы, чтобы настроиться?

— Есть. Во-первых, я читаю молитву — это самое главное для меня. Еще я использую упражнение, освобождающее тело от напряженности, которому научилась, когда ходила на йогу. Некоторые люди говорят, нужно выпить глицин или успокоительное, но я считаю, что это неправильно. Кто-то говорит, что надо «махнуть» перед тем, как выйти на сцену. Я таких вообще не понимаю, это в голове не укладывается!

— Интересно, что творится за кулисами «Татар жыры»? Как ведут себя артисты? Есть ли особо капризные персоны?

— Конечно, есть и те, кто капризничает, кричит. Есть певцы с налетом «звездной болезни», но особо заносчивых у нас нет. По крайней мере среди татарских артистов. Все адекватные. Я думаю, что артисты татарской сцены скоромнее, чем российские звезды, которых я видела и которые говорили: «Нет! Я не выйду!» Однажды я вела мероприятие, где должны были выступать российские исполнители, я не буду называть эту группу. Но, когда мы вышли их объявлять, двое были готовы, а третья — нет. Она, оказывается, заявила: «Когда накрашусь, тогда и выйду!» Ну вот как так? Им заплатили гонорар, все подготовили. Ну как можно так себя вести? Я считаю, это некрасиво и непрофессионально. Нам тогда снова пришлось выйти на сцену и как-то разогреть публику, пока та дама не накрасится. Хорошо, что у нас таких персонажей нет.

«В 13 ЛЕТ Я ВЗЯЛА КЛЮЧИ И РЕШИТЕЛЬНО СЕЛА В МАШИНУ, ХОТЯ И ВОЛНОВАЛАСЬ, МАЛО ЛИ — ВДРУГ КУРИЦУ ЗАДАВЛЮ»

— Гульназ, давайте поговорим о вас. Вы с детства были такой активной, не стеснялись незнакомых людей?

— Я думаю, да. Я была активной, хотела везде участвовать. Точнее, наверное, меня мама к этому привела. С детства я любила быть в центре внимания, чтобы на меня посмотрели, чтобы мне поаплодировали. Чтоб улыбнулись, чтоб отметили меня, причем не только на сцене, но и в классе, в группе, в лагере. Мне всегда хотелось быть лидером.

— Рассказывают, что вы росли настолько самостоятельной, что в 13 лет без разрешения взрослых уехали на машине...

— Я очень хорошо запомнила, как меня тогда ругали. Родители ведь очень трепетно относились ко мне. Помню, я очень просилась за руль, но папа мне не разрешал. Он говорил, что, когда отучусь, получу права, тогда и смогу ездить. А вот мой дядя мне разрешал рулить. При этом он всегда сидел рядом и говорил, что нужно делать. Так вот у нас в деревне недалеко есть поле. Машина дяди всегда была в гараже, и я знала, где висят ключи. Мне казалось, что в 13 лет я не такая уж и маленькая, почему-то в этом возрасте я себя считала очень взрослой, очень самостоятельной. У меня даже свой парень был. Я никак не могла понять, почему я не могу пойти работать, почему мне нужно ждать окончания школы, а потом еще учиться?

И вот я тогда подумала: я же могу водить машину, когда дядя рядом, значит, я могу обойтись и без него. Дома оставалась одна бабушка, я взяла ключи и решительно села в машину, хотя и волновалась, мало ли — вдруг курицу задавлю. Завела мотор и поехала на близлежащее поле. Доехала я благополучно, поездила по полю. Тогда сотовых телефонов не было, поэтому никто меня не тревожил. Но на обратном пути, на краю поля меня уже поджидали и дядя, и бабушка (смеется). Это, конечно, был хаос. Кричали, ругали, угрожали. После этого мне строго-настрого запретили подходить к машине. Сказали, что хорошо, что не разбилась.

— Сильно наказали?

— Ну меня очень сильно не наказывали. Ругали и говорили, что сегодня я не пойду в клуб. А что самое большое наказание в деревне у бабушки? Это не пойти в клуб. Разумеется, были слезы, мол, как это я не пойду? Но даже когда меня запирали и говорили, что я никуда не пойду, я поздно вечером аккуратно убирала цветы с подоконника, спускалась прямо в пижаме, однажды даже в крапиву наступила (смеется). Потом я шла к туалету, переодевалась и уходила в клуб. А потом также спокойно возвращалась домой. Правда, бабушка меня разок все-таки поймала.

Возможно, именно поэтому я так люблю нашу деревню, ведь большинство моих приключений было связанно именно с ней.

— Да уж. Хлопот родителям вы добавляли...

— Это был как раз такой бесшабашный возраст, когда голова не работает, когда родители должны очень внимательно следить за своими детьми. И спасибо моим родителям, они уберегли меня от больших неприятностей. В то время как раз были группировки, причем не только мальчишечьи, но и девчачьи. Я тогда жила на Горках, и там была мощная группировка ПБК — «Первогорская бабская контора». И там ходили девушки с ножами-бабочками. Некоторые девочки, с которыми я общалась, находились в этой группировке. Их боялась вся школа. Они позвали и меня. И я подумала: да, я тоже хочу быть крутой и ходить с ними. Но родители у меня быстро просекли этот момент и изолировали меня от них, контролировали каждый мой шаг. Теперь я им за это очень благодарна, потому что я знаю, через что некоторые из тех девочек прошли.

Сейчас у меня есть свой ребенок, и я считаю, что родители должны и обязаны учить их, где и что делать не нужно, запрещать, говорить: «Стой! Ты никуда не пойдешь!» Пусть это будут слезы, истерики, но зато ты жива, здорова и идешь в нужном направлении. Поэтому не устаю говорить огромное спасибо моим родителям. Маме, которая таскала меня по конкурсам, показывала вот этот путь. Она внушала мне силу, энергию. Без родителей я никто. Честно.

— Мама чувствовала в вас потенциал?

— Моя мама по профессии преподаватель, и еще я считаю, что она хороший психолог. Она даже в скоромном человеке может найти и раскрыть потенциал, который заставит его поверить в себя, а ведь это очень важно. Когда говорят, что ребенок замкнутый, я считаю, что это не так. Не бывает замкнутых детей, их просто нужно раскрывать. Это раскрытие произойдет не за один день, не за месяц, может, на это даже уйдут годы. Собственно говоря, моя сестра была такой стеснительной, что даже Деду Морозу стишок боялась рассказать. А теперь она в любой компании чувствует себя комфортно.

Конечно, мама видела во мне какие-то артистические данные. Кстати, в молодости она сама хотела быть актрисой и выступать на сцене. Она так мне всегда и говорит: «Я себя реализовала в тебе» (смеется). Она до сих пор говорит, что если бы ей предложили вести программу, то она бы согласилась. Почему бы и нет? Возможно, когда-нибудь и получится реализовать совместный проект с мамой. Она у меня очень открытый человек и хороший оратор. Она много лет в школе была завучем по организационной работе, то есть все мероприятия были на ней. Поэтому, наверное, у нас много общего.

В третьем классе я соревновалась на конкурсе чтецов, пять лет ходила на бальные танцы. Я уставала, но все равно ходила. Потом я как-то сказала маме, что хочу ходить на карате, и мама начала водить меня в спортивную секцию. То есть я куда хотела, туда меня мама и водила. Я ходила в музыкальную школу и пела в хоре, хотя не могла петь. При этом я думала, что хорошо пою. Еще и кричала больше всех, а мне говорили: «Тише-тише» (смеется). В итоге я все-таки поняла, что это не мое.

— Нет ли опасности в результате родительской опеки развития у детей ощущения исключительности, «звездности»?

— Во всем должна быть мера. Но я думаю, что повышение родителями самооценки детей им не повредит. Чем выше у человека самооценка, чем меньше психологических комплексов, тем больше он сможет достичь. У каждого человека должно быть вот это: «Я могу!» Если приступать к делу с негативным настроем, заранее думать, что ничего не получится, то, скорее всего, так оно и будет. А если ты не умеешь чего-то делать, но думаешь про себя, что сможешь, то все получится. И даже если не получится, то ты сделаешь лучше, чем если бы думал, что ничего не выйдет. Уже будет положено какое-то начало. Поэтому я и своего ребенка воспитываю так, как меня воспитывали мама и папа.

«Я ЧЕЛОВЕК-МИССИЯ»

— Вы в детстве кем мечтали быть?

— Врачом. У нас в роду много врачей. Дедушка по маминой линии был врачом, бабушка врач, тетя. Я росла среди них, видела их работу, возможно, из-за этого и хотела им стать. В детстве я ходила с бабушкой на работу, видела ее в белом халате и тоже хотела себе такой. Хотя, конечно, не только из-за этого появилось такое желание. В школе я хорошо знала химию, биологию, и если бы я стала врачом, то, наверное, хирургом. Я ничего не имею против терапевтов, просто я бы выбрала ту специальность, которая спасает жизни. Чтобы еще один человек остался жив, чтобы я не просто существовала, но и могла помогать. Спасала жизни. Это своего рода миссия.

— Можно ли сказать, что вы человек-миссия?

— Да, я человек-миссия. Я могу за идею работать. Думаю, что это у меня от папы. Он человек принципиальный, и я тоже. Если человек мне доверил что-то важное, я это кровь из носу должна сделать. Я ненавижу людей, которые подводят, и сама очень боюсь подвести кого-то. Очень боюсь.

— Гульназ, насколько я знаю, вы хорошо учились и в школе, и в университете. Вы были «ботаником»?

— Да, я была «ботаником», меня так и называли. Есть такой синдром — синдром отличницы. Я не знаю, отчего у меня все это пошло, меня никто не заставлял учиться. Мне всегда была нужна пятерка, четверка была для меня катастрофой. Я начинала дрожать, просила задать мне еще вопросы. При этом я не была из тех, кто слезно выпрашивал оценку, я доказывала, что я знаю, что могу ответить.

Обычно детей родители заставляю учиться, что-то переделывать. Помню, в первом классе тем, у кого тетрадь была без помарок, учительница клеила звездочку на обложку тетради. И чтобы эту звездочку получить, я могла снова и снова все переписывать. Пишу, если допускаю ошибку, выдираю страницу и переписываю все заново. Маме приходилось вставлять листы, она меня даже за это ругала. Когда нельзя уже было добавить странички, мы с ней лезвием подтирали ошибку. У меня даже образовывались дырки, так сильно я терла. В итоге я все же получала эту заветную звездочку.

Я очень много читала. Чтобы никто меня не отвлекал, я закрывалась в комнате и училась. Когда было тепло, я выходила на балкон и зубрила там.

Кстати, когда я сдавала экзамены, я не спала ночами. Я помню, сдавала историю, не спала три ночи и на экзамен пришла как зомби. Конечно, все эти знания мне пригодились, они отложились в моей голове. Ничего не забывается. Этот багаж знаний помогал мне, хотя он же и наносил вред. Были и истерики, и истощение организма. Когда я готовилась к экзаменам, я ничего не ела. Еще у меня была фобия, я должна была заходить только первой. Если второй или третьей — все, у меня начиналась дикая паника.

— Ваши одногруппники нормально к вам относились?

— О том, что я странная, наверное, думают многие. Хотя я все-таки компанейский человек, я умею притягивать к себе людей. Но это не значит, что я общаюсь со всеми. Порой человек мне не понравится с первого взгляда, и я не знаю почему. Иногда даже с журналистами, которые хотят взять у меня интервью, я не могу так раскрыться, как вот сейчас с вами. К тому же я всегда вижу тех людей, которым я не нравлюсь.

С отцом — главным редактором «Ватаным Татарстан» Миназимом Сепперовым

«Я ПЛАКАЛА, КОГДА ГОВОРИЛИ, ЧТО ПАПА ВСЕ ДЕЛАЕТ ЗА МЕНЯ»

— Ваш папа, известный журналист, главный редактор газеты «Ватаным Татарстан». Наложила ли на вас отпечаток его профессия?

— В детстве я не знала, кем работает папа — ну работает и работает. До шестого класса я не обращала внимания на то, что он журналист. И вот в шестом классе преподаватель татарского языка дала задание написать сочинение, заявление, статью и еще что-то. Статья у меня получилась особенно хорошо. Учительница похвалила меня перед всем классом и предложила отдать статью в газету. Я пришла к папе и говорю: «Меня похвалили, давай отдадим в газету». А родители всю жизнь выписывали много газет и журналов, в том числе и для детей. Особенно я любила «Сабантуй», поэтому и свою первую статью я отдала туда.

Мне так понравилось, тем более там меня тоже похвалили, сказали, что хорошая статья, и папа сказал, что статья хорошая. И я подумала: папа — журналист, папа похвалил, значит, я тоже хочу быть журналистом. И я начала писать, писать, писать, а когда мне дали удостоверение корреспондента газеты «Сабантуй»... О, это было для меня такой гордостью! Я начала писать еще больше. Помню, как папа приносил газету домой и говорил: «Твоя статья». Я открывала, читала, а там еще подбирали фотографию (улыбается). Кстати, если что-то было изменено, я говорила: «Пап, вот здесь поменяли». Он отвечал: это нормально, редактор должен вносить правки, не обращай внимания. И знаете, во мне все-таки есть определенная доля тщеславия, и мое имя — Гульназ Сафарова — в конце материала — для меня это было просто невероятно. Это было такое наслаждение! Потом я начала писать для «Татарстан яшьлэре» и других изданий, это приносило мне огромное удовлетворение.

— Папа как-то вам помогал? Учил азам журналистской профессии?

— И помогал, и азам учил. Он всегда говорил: не пиши про ерунду, не пиши про цветы, про солнце. Мой папа — очень серьезный человек, аналитического ума, он для меня кумир. И я думала, на самом деле, зачем я буду писать про ерунду? Про солнце напишет кто угодно. Папа всегда учил меня: «Смотри, приглядывайся и выбирай проблему. Нашла проблему, не пиши только про нее, напиши, какой ты видишь выход из этой проблемы, проанализируй, подумай, спроси у людей, что они думают об этой проблеме, соедини эти мнения, добавь какую-то статистику». Это он объяснял мне с шестого класса, он ведь еще и преподаватель в университете, и он говорил, что общается со мной как со своими студентами. Также он говорил, что я пишу даже лучше, чем некоторые первокурсники. Это меня еще больше раззадоривало.

Папа также учил подбирать заголовки к материалам, ведь это очень важно. Обычно я говорила папе, что я все написала и чтобы заголовок он придумал сам, но он отказывался. Он предлагал мне придумать 10 заголовков, а потом мы с ним вместе выбирали лучший.

К сожалению, сейчас у меня нет времени писать, хотя я очень хочу. Сейчас я учусь в аспирантуре и, когда участвую в каких-то мастер-классах и общаюсь со студентами, всегда говорю им, что когда наступит время выбирать, куда пойти работать: в газету, на телевидение или на радио, то лучше идти в газету. Потому что человек, который умеет писать, излагать свои мысли, сможет работать везде. Газета — это фундамент журналистики, и журналист должен уметь писать.

И вот папа меня как раз учил меня писать правильно. Но никогда, подчеркну, никогда он не писал за меня! Помню, когда на первом курсе после практики я принесла свое толстенное портфолио, многие говорили: «Ха, да ей папа все написал! Что ему стоит написать и дать дочке?» Я очень переживала и плакала, когда говорили, что папа все делает за меня. Реагировала очень эмоционально. Он меня всегда успокаивал, мол, пусть говорят, ты же работаешь для себя.

Потом говорили, что я пробилась на телевидение, на радио благодаря папе. До сих пор некоторые говорят, что мне помогает папа и все такое. Но сейчас я из-за этого уже не переживаю. Я поняла, что человек должен просто работать, что я и делаю. Конечно, он мне помогает, но не делает все за меня. Я добиваюсь всего сама. Поэтому спасибо папе за ум, за то, что передалась способность мыслить аналитически.

«Я ПОКОНЧУ С ЭСТРАДНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ И УЙДУ НАВСЕГДА»

— Что сподвигло вас в институте заняться диджейством?

— Это произошло совершенно случайно, у меня и в мыслях не было работать на радио. Пришла я как-то к себе на кафедру, а в соседнем кабинете выбирали радиоведущего. Я говорю: можно я загляну, а все стоят, боятся и говорят: «Ну загляни». Я зашла, поздоровалась, представилась, рассказала, что пишу статьи, умею то-то, делаю то-то, и меня позвали. В итоге я даже не заметила, как оказалась на радио.

Знаете, какие-то серьезные моменты в моей жизни я не замечаю. Я не заметила, как меня оставили одну в эфире, и не заметила, как меня туда затянуло. И пока я здесь плаваю и выйти не могу (смеется).

— Получается, вас судьба привела?

— Да, судьба. Меня Аллах ведет. Я всегда говорю: порой не нужно противиться, нужно просто поддаться судьбе. И я думаю, что раз Он меня сюда привел, то когда Он сочтет нужным, Он меня отсюда и выведет. Поэтому я просто смиренно жду своего часа.

— Родители не разочаровались, когда вы пошли в диджеи?

— Было такое. Для меня диджейство было своего рода развлечением и легким заработком в студенческие годы. Я приходила на радио, отболтывала свое и уходила. И тогда, и сейчас я понимаю, что когда-нибудь уйду с радио, оставлю работу диджея. Потому что все-таки я журналист и хочу показать себя на более серьезном поприще. Я знаю, что могу это. Просто радио — это такая вещь... Пока оно меня не отпускает. Мне доставляет такой кайф, когда я прихожу, включаю микрофон и начинаю вести программу!

— Временное увлечение затянулось, как родители реагируют на него сейчас?

— Они считают так же, как и я: всему свое время. Они меня поддерживают. Родители говорят «Главное — чтобы было удобно, комфортно, хорошо. Не торопись, время придет». Так что они спокойно относятся к моему увлечению.

Мне поступают серьезные предложения заняться другим делом, но всему свое время. Вот когда появится то самое предложение, я уйду не только с радио, я уйду и со сцены, честное слово. Я покончу с эстрадной деятельностью и уйду навсегда.

В принципе, я уже постепенно ухожу. Допустим, раньше я вела больше концертов, а сейчас стараюсь брать на себя все меньше и меньше нагрузок. Сейчас я работаю руководителем концертного отдела и готовлю проекты. В этом году, например, было немало новых проектов. «Ике артист» («Два артиста» — прим. авт.), «Балалы солянка» («Детская солянка» — прим. авт.), где звезды выступают со своими детьми, есть ретро-концерт. Это все мои проекты. То есть сейчас я больше работаю над сценарием, слежу за тем, как идет проект. Например, в проекте «Кышкы солянка» я выбираю ведущих сама, наблюдаю за ними, где-то что-то исправляю. В общем, сейчас я занимаюсь больше менеджерской деятельностью.

— А когда родители смотрят «Татар жыры» или другие передачи, которые вы ведете, они указывают вам на ошибки?

— Они ходят только на «Татар жыры» и не посещают другие концерты. Однажды я пригласила маму на «Татарча солянка», но ей не сильно понравилось. Она у меня любит послушать классику, Салавата, Филюса Кахирова и так далее. Молодых (попсу) тоже любит, просто воспринимает их иначе.

Мама всегда очень волнуется за меня. Когда я вижу ее в зале, она всегда сидит красная. Я ей потом звоню из-за кулис, прошу улыбнуться, а она говорит: «Не могу». И она мне всегда говорит, где я допускаю ошибку, она у меня очень критичная, да и папа тоже. Родители всегда скажут, где и что я не так делаю.

— Прислушиваетесь?

— Да. Знаете, я заметила, что мнение мамы и папы для меня значит очень многое. Допустим, выбираю я елку и думаю: какая красивая елка, но если мама скажет, что она какая-то скудная, то я начну думать так же. Так что они имеют на меня очень большое влияние.

Хотя на самом деле они не так уж и следят за мной. Например, радио они не слушают. Некоторые родители бы сказали: вот, наша дочка по радио говорит, а мои нет. Ну говорю и говорю.

«Я ДО СИХ ПОР БОЮСЬ ПУСТОСЛОВИТЬ»

— По вашему мнению, в чем сложность работы радиоведущего?

— Вот все думают, радио — это такой развлекательный жанр: пришел, вышел в эфир и болтай. На самом деле диджей должен быстро соображать, быть остроумным и лаконичным, и при этом он должен уметь донести какую-то мысль. Я вот уже сколько лет выхожу в эфир и до сих пор боюсь пустословить. Порой бывает, конечно, издержки профессии, нужно заполнять паузу. Но, как бы то ни было, я всегда стараюсь донести какую-либо мысль до масс. Я не люблю диджеев, которые произносят слова «вы должны», «пойдите» и так далее. Не люблю я эти слова. Диджей, мне кажется, должен быть просто фоном настроения, ненавязчивым фоном.

— А как вы отслеживаете реакцию аудитории? Через рейтинги?

— Да, регулярно Gallup Media (американский институт общественного мнения — прим. авт.) публикует свои рейтинги, в том числе и среди радиостанций. Хотя многое становится понятным по звонкам. Я работала программным редактором радио, до того как стала руководителем, и составляла сетку вещания. Это огромная работа, ведь вся сетка держится на статистике и рейтингах. Если не дай Бог программа, нацеленная, скажем, на бизнесменов, выйдет в обед, она просто не прокатит. В это время нас слушают домохозяйки. И вот, зная все это, мы должны составлять программу вещания.

— Вы удовлетворены рейтингами своей программы?

— Я удовлетворена своей программой, хотя нет пределу совершенства. Нельзя говорить, что все, у меня классная программа, море звонков, приходят знаменитости и так далее. Когда человек достигает определенную планку, он говорит себе: «Стоп», — и не идет дальше. Поэтому надо говорить: «Нет, у меня еще не все идеально». Это дает возможность развиваться дальше. Я всегда говорю: моя программа не идеальна, есть свои минусы, но я буду стараться.

— У вас есть пример для подражания, диджей-гуру?

— Нет, такого нет. Мне нравился Нур Алиев, когда он работал на радио. Очень светлый и умный человек, у него очень много идей. Не зря он работает на ГТРК, такие люди не остаются без работы. Мне очень нравилось, как он все преподносит, как он говорит. Я сейчас слушаю и другие радиостанции для того, чтобы сравнивать. Ведь человек всегда должен сравнивать.

— И что больше нравится слушать? Каких ведущих вы выделяете?

— Мне нравится Александр Герасимов. Мне нравится, как он ведет свои шоу, как он все преподносит. Очень начитанный человек, а диджей таковым должен быть.

— А из федеральных?

— По именам я так не могу сказать. Я могу узнать их по голосу, но имен не вспомню. Я люблю радиостанцию «Маяк». Я вообще люблю разговорные программы, когда сидят несколько человек и беседуют о чем-то. Я бы хотела сделать такую передачу и у себя.

«ЕСЛИ КОМУ-ТО НЕ НРАВИТСЯ, НА ЭТО ВРЕМЯ ОН МОЖЕТ ВЫКЛЮЧИТЬ РАДИО»

— Гульназ, а что, на ваш взгляд, главное в работе диджея?

— Я думаю, что в первую очередь у человека должна быть изюминка. Конечно, при этом диджей должен уметь грамотно излагать свои мысли. Хотя если есть изюминка, то научиться говорить будет не так уж и сложно при желании. Еще очень важна энергетика, которую излучает диджей. Именно благодаря ей он будет вызывать у слушателя эмоции. Это очень важно. Человек может быть красивым, великолепно говорить, иметь потрясающий голос, но если нет энергетики, то все — его неинтересно будет слушать.

Еще у ведущего должна быть харизма. Такие люди всегда притягивают к себе. Например, Иван Ургант. Я просто в него влюблена. Еще мне очень нравится Яна Чурикова. Нравится Канделаки, Шелест, Антон Камолов. Нравится Ксения Собчак — она очень умная и может поддержать любую беседу.

— А вы себя причисляете к «креативному» классу?

— Думаю, да.

— Почему?

— Потому что в связи с работой порой приходится придумывать много нового, например, сейчас я занимаюсь аудио- и видеороликами. Кстати текст, подбор музыки к роликам «Татар жыры» — это все мое. Потом я придумываю то, как будут преподнесены некоторые концерты. Я являюсь режиссером многих анонсов. Я стараюсь много чего смотреть, чтобы что-то почерпнуть, стараюсь мыслить креативно. Я очень боюсь слова «банально».

— Нет ли здесь конфликта? Ведь основная масса населения любит как раз те вещи, которые можно назвать банальными.

— Да, есть такая трудность. Когда я только пришла на радио, я просто выходила и в эфир и говорила как есть: чувствую я себя вот так и говорю так. И сколько было критики: «Кто это? Что это? Почему она то начинает кричать, то сбавляет тон? Пусть она интонацию сделает ровной, пусть говорить потише! Почему она смеется, когда говорит?»

У многих сложился стереотип, что у ведущего должна быть ровная татарская речь с набором банальных фраз. Да, есть действительно классика, когда именитые ведущие красиво говорят, красиво рассказывают, а есть банальщина, однотипность, набор слов. Я не хочу быть такой, и если человек меня не воспринимает, пусть. Я всегда говорю: радио можно выключить. Я бываю в эфире четыре или шесть часов, если кому-то не нравится, на это время он может выключить радио или переключиться на другой канал. Я не буду говорить потише! Это мой голос, это моя интонация, я ведь очень эмоциональный человек. Я такая, какая есть. И у меня есть свой круг слушателей, которые меня любят. Кстати, огромное спасибо им за поддержку.

Хотя я умею переключаться. Интонация и тон меняются, когда я веду серьезные государственные мероприятия.

«ЭТО ЖЕ ГУЛЬНАЗ, МОЯ КОЛЛЕГА. А ХОЧЕШЬ НОМЕР ДАМ?»

— С такой энергией, как у вас, мужу тяжело приходится?

— Знаете, он у меня очень спокойный, очень умный, а я люблю только умных мужчин. Поэтому вот эти мои эмоциональные всплески он воспринимает очень ровно. Он знает, если я прокричусь, я успокоюсь. Своими умными фразами он может меня убедить, переубедить. Он и к деятельности моей относится спокойно. У меня муж никогда не скажет: «Ты никуда не поедешь!» Когда у нас был ребенок маленький, я уезжала, у меня были гастроли с ночевкой в отеле. Между нами полное доверие. Я вообще не понимаю таких мужчин, которые запрещают одевать женам что-то открытое, выступать на публике. Честно. Если бы мне такой попался, я бы не смогла с ним жить. Я очень своенравный, своевольный человек, и мне нужна свобода. У меня муж действует очень по-умному, я хоть и свободна, но в определенных рамках. Он всегда знает, где я, что я. Я всегда ему обо всем сообщаю.

— А как вы познакомились?

— Мой муж Ленар — брат композитора Марата Мухина, который пишет гениальные аранжировки для татарских исполнителей. Марат к тому же еще и муж певицы Дили Нигматуллиной, с которой мы часто выступали на дискотеках. Так мы и познакомились. Мой муж, кстати, совсем не из области эстрады, он совершенно другой — серьезный человек (смеется). Он у меня работает главным инженером — техник до мозга костей. Он ничего не смыслит в эстраде и не ходит на концерты.

В тот раз, когда мы с ним познакомились, он единственный раз пришел на дискотеку и стоял в шоке. Я его увидела и подумала: какой симпатичный парень (смеется). А он еще очень похож на итальянца, честное слово. У меня, кстати, часто спрашивают, татарин ли он. И я поинтересовалась, глядя на него: кто это к нам на мероприятие приехал? Мой коллега Булат Байрамов мне отвечает «Ты чего, это же брат Марата Мухина». Я говорю: «Да? Ну ладно». Ну и все, и забыла. А Ленар, оказывается, потом спросил у Булата: «А это кто с тобой была?» Он отвечает: «Это же Гульназ, моя коллега. А хочешь номер дам?» Ленар такой: «Давай».

И вот он взял мой номер, начал писать SMS, но я не обращала на них внимания. Ленар очень долго ухаживал за мной, покорял. Я тогда даже не думала о замужестве. Я вообще всегда думала, что выйду замуж в 30 лет, а может, и не выйду (смеется). Тем не менее постепенно Ленар покорил меня своим умом, настойчивостью, спокойствием и рассудительностью. Он и старше меня на 10 лет. Мне как раз нужен был такой человек, который рассуждает и понимает жизнь.

— Он поддерживает вас?

— Конечно. У меня бывают двоякие моменты, и, когда я не знаю, что делать, всегда звоню мужу: «Ленар, как быть? Что ты скажешь?» И он мне всегда подскажет. Он меня и успокаивает. Когда я на эмоциях хочу кому-то позвонить и что-то высказать, он мне говорит: «Не звони сегодня, успокойся, позвонишь завтра». И я так и делаю. На следующие день я уже могу упорядочить свои мысли и доказать человеку, что он не прав, а не просто наорать. Я считаю, что у нас в семье есть гармония, и мне это очень нравится.

— Кто делает уют в доме?

— Я думаю, из нас двоих это мало кому удается. Он — на своей работе, я — на своей, и мы встречаемся только вечером. Он иногда говорит: «Боже, как же я соскучился, я тебя месяц не видел». Я говорю: «Какой месяц?» А он отвечает: «Два часа вечером не считается».

У нас бывает так, что он приходит, а ему кричу: «Ленар, я сегодня в Москву». Или звоню, говорю: «Ленар, я еду в Ульяновск, не теряй меня». Он уже привык к этому. У него еще и свои командировки. Хотя, когда появился ребенок, мы стали более полноценной семьей. На семейные праздники стараемся уже вместе приходить. Мы готовим вместе кушать, а раньше всегда было так: приходим-уходим, приходим-уходим, беготня. Хотя и сейчас у обоих бешеный ритм жизни.

— А ребенка на кого оставляете?

— Спасибо родителям. Хотя мама у меня пока работает и не всегда может помочь. Хотя и папа работает, но и он сидит. Надо мной дома шутят: «У нас в семье никто не работает, только одна Гульназ». У меня на самом деле вообще все расписано. Два часа сидит с ребенком этот, два часа — этот, третий столько-то. У меня папа говорит: «Я главный редактор, у меня газета выпускается, а я еще успеваю с внуком сидеть. Гульназ, ты когда вернешься?» Я даже сестренке порой говорю: «Айсылу, прогуляй работу, у тебя не так важно, а у меня же съемки». И она оставляет работу и сидит с ребенком.

Еще очень помогают родители мужа. Свекровь даже специально ушла с работы, чтобы сидеть с ребенком. Вот я честно говорю, и это не громкие слова: она золотая женщина. Мы с мужем уходим из дома в половине седьмого утра, и она к этому времени приезжает с Кварталов до Горок, чтобы приглядеть за ребенком. Она очень сильно нам помогает.

«Я ЛЮБЛЮ ОТДЫХАТЬ В МУСУЛЬМАНСКИХ СТРАНАХ»

— Что насчет отдыха? Вы любите путешествовать?

— Люблю, но я не могу сказать, что много где побывала. Я люблю пассивный отдых. Я, конечно, люблю экскурсии, и мне хочется побывать на них, но сил нет. Ведь я еще веду много мероприятий, банкетов, свадеб, корпоративов, и на это уходит много энергии. Поэтому я больше склоняюсь к пассивному, «пляжному» отдыху. Вот муж у меня не такой — он надевает рюкзак, и мне говорит: собирайся, мы пойдем в горы. Но я, как правило, отказываюсь и «звездочкой» лежу на пляже. А вот когда я уже набираю энергию, дней через пять, я тоже беру рюкзак и иду с ним.

— Где уже побывали?

— Знаете, как бы банально это ни звучало, я каждый год езжу в Турцию. Мне там очень нравится. Это мусульманская страна, это хорошо. Там все есть, там европейский уровень, и меня эта страна полностью устраивает. Еще я была в Египте, Арабских Эмиратах. Я люблю отдыхать в мусульманских странах. Я люблю вот эти мечети. Их посещение для меня тоже отдых.

— Есть страна, в которой мечтаете побывать?

— Я бы хотела побывать в Америке. В студенческие годы я практически получила визу, прошла собеседование. Тогда это было очень популярно, все ездили, и я тоже думала: поеду, заработаю денег, брошу радио. Все было готово, но меня не пустили родители. Мама говорила: не надо в Америку, мол, закончишь учебу, начнешь работать и поедешь, мы сами дадим тебе денег. И со слезами я осталась. В итоге я закончила учиться, но пока не съездила. Хотя желание все еще есть, и там у меня живут подруги, которые зовут в гости, заманивают распродажами, соблазняют скидками. Я думаю, что я поеду, просто не сейчас. Еще есть дела, у меня маленький ребенок, и я не хочу его оставлять. К тому же сейчас моя главная цель — это не Америка. Мне нужно дописать кандидатскую.

— Кандидатскую? На какую она тему?

— Тема такая: «Тенденция развития национальных FM-радиостанций». Я хочу не просто написать ее и забыть, я хочу сделать ее полезной не только для себя. Я хочу, чтобы в дальнейшем моя работа не пылилась на полке, чтобы специалисты могли извлечь из нее что-то нужное. Поэтому моя первая цель — это кандидатская, а потом уже посмотрим.

«У МЕНЯ МОРЕ НЕДОСТАТКОВ, С КОТОРЫМИ Я БОРЮСЬ»

— Какой вы себя представляете лет через пять?

— Я вижу себя руководителем. От журналистики я не хочу далеко отходить. По крайней мере это должно быть что-то околожурналистское, работа с общественностью, PR или что-то еще.

— Какими будут СМИ через пять лет?

— Я думаю, мало что поменяется. Будут существовать и газеты, и все остальное. Пять лет — это маленький срок, не думаю, что нас ждут серьезные перемены. Число мелких газет сократится, хотя это происходит и сейчас. Останутся серьезные издания.

— А что папа говорит по этому поводу? Не боится, что придется уйти в интернет?

— Нет, он не боится. Он говорит, что газеты будут всегда. Ведь это же своего рода кайф — брать бумажное издание, открывать, переворачивать страницы. Да, сейчас многие читают новости в интернете, через телефоны, iPad, но я в этом отношении поддерживаю папу.

— Сами читаете бумажные газеты?

— Читаю, конечно. Честно скажу, сама я газеты не выписываю, а вот родители это делают до сих пор — и русские, и татарские. Они выписывают целую стопку. Более того, у меня папа — очень принципиальный человек. У него же все редактора знакомые, взял, попросил, но нет, он каждый раз ходит на почту. Он говорит, что он рядовой читатель и читает газету не как редактор. Так что, когда я прихожу к ним в гости, меня ждут свежие номера.

— Какой самый ценный урок преподнесла вам жизнь?

— «Все пройдет, пройдет и это», — вот это изречение приходит мне на ум. В жизни все проходит. Сейчас ты жив, здоров, а значит, все хорошо, радуйся. Мне кое-что пришлось пройти в жизни и после этого я поняла, что все остальное — ерунда. Не буду говорить что, но после этого я пришла к такому выводу.

— Если бы у вас была возможность начать все заново, вы пошли бы по тому же пути, что и сейчас? Вы выбрали бы ту же профессию?

— Не знаю. Мне иногда так хочется какой-то серьезности, иметь более серьезную профессию.

— А что значит серьезную работу? Нефтяник, юрист?

— Да, например, нефтяники. Такую работу, чтобы даже не улыбаться. Но потом думаю, смогла бы я? Даже не знаю. Наверное, я бы пошла по тому же пути, что сейчас.

— Есть ли у вас девиз, которому вы следуете по жизни?

— У меня есть еще один девиз, который я очень люблю: «Упал? Встань и иди дальше». Еще мне очень нравится фраза Туфана Миннуллина, она у меня даже записана в телефоне: «Кочле кешелэргэ егылырга ярамый, кочсезлэр таптап утерэчэк» («Сильным людям нельзя падать, иначе затопчут бессильные» — прим.ред.).

— Вы чувствуете себя сильной?

— Да. И вот это ощущение силы нужно всячески подкреплять. Каждый человек должен чувствовать себя сильным, чтобы идти. Если ты почувствовал в себе слабость, значит становишься ранимым, остановишься еще более слабым. В нашем мире, в нашем обществе нужно быть сильным, я считаю.

— Может, порекомендуете, как обрести силу?

— Мне сложно сказать, как именно, кто-то, возможно, находит ее методом тыка. Так ее, наверное, находят счастливые, везучие люди. Я же нахожу свой путь методом проб и ошибок, хотя фортуна у меня тоже есть, честно говорю. Я согласна с теми, кто считает, что не надо тянуть человека, иначе он так и останется ведомым. Каждому дана сила с рождения. Надо только ее нащупать, раскрыть. В этом человеку поможет семья, коллектив, любимый человек, любимая работа.

Я, например, знаю девочку, не буду называть ее имя, она была очень скромной, стеснительной. А сейчас я смотрю на нее по телевизору, как она ведет новости, какая у нее поставленная речь, серьезный и уверенный взгляд. Я даже не узнаю порой этого человека. И ведь она смогла, она нашла себя, и ей хорошо и комфортно.

Конечно, не все должны идти напролом. Есть ведь очень уютные люди, домашние. И это хорошо, эти люди счастливы в этом.

— Кстати, в одной анкете на вопрос, какие у вас недостатки, вы ответили: отсутствие недостатков. Это по-прежнему актуально?

— Нет, это была шутка. На самом деле у меня есть недостатки, с которыми я борюсь.

— Ну а какой главный?

— Их много, но главный, гм... Я, наверное, слишком настырная, мне кажется так, еще я капризная, вспыльчивая. Иногда опаздываю, и это тоже недостаток, я считаю. Хотя и небольшой (смеется). Но я с ним борюсь. Что еще? Пытаться всегда и везде успеть я считаю тоже своего рода недостатком. Это причиняет дискомфорт и в какой-то степени является недостатком.